Александр Левинтов: Июнь 16-го. Продолжение

Loading

Отказ и даже вековой запрет на рефлексию — основное средство порабощения людей в российской политике и государственности… Диагноз, скорее всего не утешительный, и касается не только государства, но и всей страны, и людей, населяющих её. И дело вовсе не в неизбежном крахе и наказании, а в безнадёжности существования.

Май 16-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

В июне в Иркутске

Три ракурса города

Я не люблю смотреть на города сверху — есть в этом взгляде что-то начальственное, по-орлиному хищное и беспощадное. А тут — и самолёт сильно накренился, и видимость идеальная, утренняя.

Иркутск — приятный город, распахнутый, привольный, но, как, наверно, на всём нашем искривлённом пространстве, с чёрными язвами-метастазами-дырами-оспинами-провалами, обезображивающими лик города: останки промзоны, склады, гаражи, явно не вписывающиеся в городской ландшафт, уродливые, назойливые. Когда это всё кончится, наконец?

Экскурсия по Иркутску утомительно повторяет аналогичные мероприятия в других городах: история КПСС плавно перетекает в историю РПЦ. Кроме храмов и некоторого количества монархических фрагментов — ничего. Ни выразительной архитектуры Владимира Павлова и его учеников, ничего вообще о советском и постсоветском Иркутске, мельком и невразумительно — о выдающемся 130-ом микрорайоне, гордости иркутян.

Уличный, дворовый Иркутск сильно провинциален и захолустен. Возможно, самим иркутянам это привычно, обычно и даже уютно. Но москвичу всё это кажется дежавю, возвратом в беспросветное советское прошлое. Разбитые дороги (а, впрочем, где они не разбиты, включая и саму Москву), трамваи, которых по всем городам России всё меньше и меньше, абсолютно российский центральный рынок, огромное и грязноватое каре со всем подряд. Цены, надо сказать, вполне московские, кроме клубники, которая здесь откровенно кусается. Никаких кавказцев — либо свои, либо среднеазиаты, ташкентцы.

В общем, горожане незлобивы, что москвичу тоже кажется анахронизмом: у нас рот лучше не раскрывать и никого не задевать — сомнут.

По Иркутску приятно гулять, хотя, говорят, это — самый разбойничий город Сибири.

Иркутск в ракурсе человеческих отношений мил и уютен. Нам повезло побывать и в творческом кругу в доме архитекторов, и в домашней обстановке: это действительно тёплые человеческие отношения, столь редкие в Москве. Здесь профессионалы сплочены и явно получают удовольствие друг от друга, а не впадают в бессмысленную и жёсткую конкурентную борьбу. На человеческом уровне здесь умеют жить интеллигентно и мирополно — нам бы так когда-нибудь, а то всё по минным полям гуляем. Ну, и, конечно, пирог с черемухой…

Кругобайкалка

На Кругобайкалке я впервые был так давно, что уже и не помню, когда. Что-то около полувека тому назад. От Култука до порта Байкал дважды в день ходил Мотаня: два плацкартных, два общих и один — скотский. Народ был сугубо деловой, ни капли туристического, в скотском стояла лошадь и рядом с ней — копна душистого сена. Цены за билет — копеечные. Мы, два географа, всё-таки не туристы, сидели в скотском, свесив ноги и почти цепляясь за покосившиеся конструкции и оградки. За спиной — архейские кручи, что интересно, но немного, мы, завороженные, смотрели на переливающееся тело Байкала и марево мистики над ним.

Уже в конце 80-х мы опять были здесь, прошли километров 12 по путям, забрались на галерею, развели костерок, сбацали какое-то варево — и вновь мерцающее, расплавленное огромное тело Байкала, плывущая в дрожайшем мареве мистика, тайна, загадка и одновременно — смысл, ради которого и живём. Это было осенью, а на следующую весну я приехал уже с серьёзными намерениями: открыть здесь Экологический университет с кафедрами и крохотными кампусами на каждой станции. Не удалось: МПС, узнав о нашей затее, решил открыть здесь музей железнодорожного транспорта. Музей они, разумеется, не открыли до сих пор, но нам дорогу перебежали (Экологический университет всё-таки открылся, и с нашей помощью, в Горно-Алтайске).

Предпоследний раз, в августе 2006 года, было нечто чудовищное: от порта Байкал до Култука шла обыкновенная и обшарпанная электричка, переполненная китайцами, в основном торговцам огромной иркутской барахолки Шанхай, крикливыми, бесцеремонными, нахальными — что с них, торговцев, взять? На каждой станции — шашлыки и пьянки, вдоль всей трассы — мусор, мусор. Мусор, как в подмосковном лесу. Ну, ладно, китайцы в нашей стране — одноразовые, но мы-то сами? И ко всему этому — трубы Байкальского ЦБК на восточном берегу. Полный атас и глубочайшее уныние.

И вот, 10 лет спустя…

Весьма комфортабельная электричка, со столиками, туалетами и вполне приличным баром (копчёный омуль — в избытке) идёт от Иркутска до Слюдянки. Раньше здесь на перроне вовсю торговали омулем и камушками с местной фабрики. Слюдянка — одна из трёх малахитовых шкатулок России: Хибины, Ильменский заповедник на Урале, Слюдянка. Теперь здесь ничего этого нет: менты гоняют местных торговцев; этот антипредпринимательский террор у нас называется рыночной экономикой.

В Слюдянке к нашей электричке прицепили тепловоз (всё того же Мотаню) и протащили до порта Байкал. На сей раз всё прилично, цивильно, благородно, чинно и степенно, включая цены: 5300 доступны далеко не всем. В Иркутске это месячная зарплата чуть ли не у половины горожан. И даже китайцы приличны и респектабельны.

Трубы БЦБК уже не дымят, но духовности сильно поубавилось.

В Иркутске черемуха отцвела, и город бел от яблонь и вишен, а здесь вовсю кипит черемуха, мощная, пахучая, усыпная.

Листвянка

Утлый паром примерно на сотню пассажиров отвёз нас в Листвянку, посёлок контрастов.

Это — кратчайшая точка от Иркутска и потому самая проблемная. Час езды — и ты на берегу Байкала со всем своим хамством и бескультурьем. Набережная Листвянки — это лавочная торговля сувенирами, маленькие жральни с выпивкой и без, горячие омули холодного и горячего копчения. Ну, и абсолютный архитектурный кич, флагман которого — отель «Маяк», бело-розовый витиеватый торт, нечто подобное, отель «Европа», есть и в Иркутске, и хозяйка обоих антишедевров — одна, престарелая тётка с криминальным прошлым (криминальное прошлое — это всегда настоящее).

У Байкала есть несколько проблем и врагов:

— дикие туристы с неконтролируемыми отбросами, с психологией одноразовых («я тут впервые и в последний раз!»), их, слава богу, немного, но они, увы, пронырливы и вездесущи;

— БЦБК — комбинат, наконец-то, остановлен. Но его шламохранилище живо и действует, лигнины неконтролируемо угрожают озеру и побережью, но спросить с Путина и его приспешника Дерибаски уже невозможно: они умыли руки и просто смылись;

— моторный транспорт — десятки тысяч моторок сбрасывают свои отходы в озеро, потому что есть всего одна база по приему подсланевых вод;

— рыбаки, беспощадно и хладнокровно уничтожающие стада омуля, сига, хариуса и других; с 2017 года устанавливается мораторий на вылов омуля, но кто ж его будет соблюдать?

— вся наша человеческая «цивилизация», беззастенчиво гадящая в озеро без очистных и зазрения совести: биофосфаты (а по-простому, дерьмо) крайне медленно разлагаются на узеньком байкальском шельфе.

Чем дальше от береговой линии, тем цивилизованней инфраструктура и отношение к природе. Это, в частности, и отель «Байкал», где в 1989 году проходила научно-общественная экспертиза по озеру, и где мы приняли решение о консервации БЦБК (плевать властям на фронтальное решение ученых, писателей и прочих интеллигентов).

Впечатляет Байкальский музей — и организованностью, и научностью, и своеобразием экспозиции.

Первое описание Байкала дал в 17 веке протопоп Аввакум, первый русский писатель и неистовый борец за веру, в своем «Житие…». 18-й век оказался немецким, лидером этого периода в истории научного освоения Байкала оказался Паллас. 19-й — польским (сюда, в Култук, были сосланы восставшие поляки), несомненным лидером которых был Черский.

Стены южного Байкала выстроены архейскими породами, которым по 3.5 миллиарда лет. Самому озеру — около 30 миллионов, и оно продолжает свою интенсивную тектоническую жизнь. есть предположение, что Байкал — будущий океан, в котором уже сформирован океанический биоценоз. Здесь сосредоточено 23 тысячи кубокилометров воды, 1/5 мирового запаса пресной воды.

Потрясающе, но и на полуторакилометровой глубине (точнее — до 1691 метра) на байкальском дне копошится жизнь под давлением в 500 атмосфер и стабильной температуре в +3.6°: какие-то рачки, прозрачные креветочки. В Байкале водится 350 видов ракообразных из 1700 видов мирового тезауруса. По счастью, самые крупные (до 15 см) байкальские ракообразные, бокоплавы, невкусны и непривлекательны для человека.

Чистота байкальской воды достигается постоянными вертикальными течениями и благодаря местной губке.

Восхитительна рыбка голомянка, выдерживающая все эти нагрузки благодаря тому, что плавает исключительно вертикально, в соответствии с движениями воды, и с открытым ртом. Она составляет почти 98-99% рациона нерпы. Остальное приходится на омуля, самую глубоководную промысловую рыбу (погружение до 300 метров). Нерпа может погружаться и до бóльших глубин и не дышать аж 68 минут. В день ей надо 3 кило рыбы, всего лишь. Это симпатичное шарообразное существо очень пугливо — тем омерзительней наши верховные, наезжающие на Ушканьи острова на отстрел этих миляг — и именно во время окота.

Камень Черского пока ещё не очень посещаем. На вершину ведёт кресельная канатка (около 250 метров подъёма). В июне здесь буйство черемухи, одуванчиков (и жёлтых, и уже пушистых) по пояс, таволги, жарков, душицы, ирисов. Разнотравье, особенно скошенное, налетает спонтанными ароматами, бросая в детство и счастье, счастливую дрёму. Разлапистые, раскаленные солнцем кедры — как охрана из цветастых швейцарских гвардейцев.

По-медвежьи горбатятся горы, сосны и кедры, далеко внизу — голубые разводья Байкала, а дальше, в зыбком и трепетном, дрожащем и неверном мареве — снежная цепь Хабар-Дамана, зелёные кулисы Кругобайкалки.

Лёгкие ветры, от которых твердеют губы и щурятся глаза, облака, похожие на контурные карты, дышится глубоко, как в детстве и детством, любые голоса и звуки кажутся далёкими-далёкими, невнятным шёпотом, всё только угадывается и мнится и даже то, что будто ты жив.

Вниз по Ангаре — этнический музей-заповедник Тальцы, упорно расширяющийся и обновляющийся.

Иркутский пейзаж

Господи, какое захолустье!
как тут не устанут куковать?!
пахнет местный импорт древней Русью,
поминает каждый чью-то мать

то сугробы, то акаций перхоть,
полуразложившийся асфальт,
всё чуланы, ямы и застрехи,
по-архейски выцветший асфальт

замер у конца работы зной,
в магазине — ветхий сухостой,
и идут отбросы в перегной,
в наш родной советский мезозой

одуреть… и не дышать, не думать,
просто — размножаться саранчой,
на соседней стройке дробный стукот,
да машина пробежит порой

Иркутский центральный рынок

а, в общем-то, что изменилось? —
булыжника нет, мостовые
в буграх и порезах асфальта,
телеги и брички исчезли,
на смену пришли иномарки,
в рекламе отсутствуют яти,
а в позных господствует пластик,
но водка и квас — неизменны,
раскосые лица торговок,
шалят по карманам ребята,
с горячей жратвой заведенья
и закути тихих, степенных
оптовых громил разговоры,
ташкентские яркие ткани,
с брезгливой походкой мамзели,
пыль, плесень глухих закоулков,
тоска растеряевых улиц,
я здесь ошиваюсь лет двести:
нескушно, ненужно, знакомо…

На Кругобайкалке

и вот опять на станции Ансельма:
всё та же тишина, безлюдье и покой,
журчит ручей долиной моховой
и проступают истины Ансельма

Байкал стоит, мистически покорный,
пусть хлам людей, разбой и суета —
беззвучна им глубинная вода
и цвет черёмухи, весною напоённый

мне угадать восточный берег сложно:
за дымкою чудес присниться может всё,
век остановлен — навсегда моё,
всё мыслимое мной реально и возможно

там, за туннелями, кипит чужая жизнь,
я мёртвый здесь, я позабыл про время,
грохочет по камням неистовое племя,
справляя ход в снегах рождённых тризн

Критическая география

Мне хочется верить, что начинает формироваться новой жанр географии, а именно, критическая география или география, посвящённая поиску и утверждению справедливости (таков изначальный смысл греческого слова κριτική).

Фундаментальной работой этого жанра является, безусловно, «Советская экономика», монография, написанная в 2011-2012 годах. В ней приняли участие многие ведущие географы страны: Смирнягин, Артоболевский, Чистобаев, Лейзерович, Агирречу, Прохоров, Трейвиш, Стрелецкий, Каганский, Бабурин, Лаженцев, Алексеев, а также менее заметные географы Барановский, Ретеюм, Кузьминов и вовсе не географы Мейерович и Никитин. Я горжусь, что не только участвовал в этой маститой команде, но и был её организатором.

Лично для меня этот жанр начался со статьи «Дорога… куда?» (журнал «Смена», октябрь 1988 года) о БАМе как великой ошибке и великом преступлении, Наряду с Чернобылем БАМ стал мрачным трагическим аккордом в финале СССР. Сюда же я бы отнёс и свою работу «От района к региону: на пути к хозяйственной географии» («Известия РАН, серия географическая, 1994, №10).

Пока последней работой в этом ряду является «Исследование географических исследований», представленная на XXXIII сессии МАРС (июнь 2016, Иркутск).

К тем, кто интенсивно формирует критическую географию, следует отнести Родомана, Каганского, Смирнягина и нескольких других, хотя, признаться, большинство современных географов предпочитают не ссориться с начальством и тихо плыть в мейнстриме позитивной географии.

Говорить о том, что критическая география формируется как жанр, можно, имея ввиду её функции, уже достаточно выраженные:

— экспертиза,
— рефлексия,
— профилактика,
— средство консалтинга.

Если выделять специфические особенности критической географии, её средств, то это прежде всего научная и гражданская честность, доходящая до смелости и рискованности.

Наиболее актуальным направлением критической географии является критика самой географии, пересмотр уже сложившихся и во-многом устаревших взглядов, представлений, теоретико-методологических оснований отечественной науки, заметно уступающей быстро прогрессирующему фронту географических исследований в мире.

Динамика постсоветских цен

С самого начала 90-х годов, когда Россия съехала с нарочито и неоправданно устойчивых цен и нырнула в инфляционную пучину, я время от времени провожу анализ цен. К сожалению, практически все предыдущие аналитические заметки утеряны и не сохранились, но за четверть века наблюдений ничего в тенденциях и трендах не поменялось, поэтому и потери невелики, несущественны и непринципиальны.

Итак, вот что произошло за эту четверть века:

1990 2016
Управляемые цены
водка 10.00 250 (в 25 раз)
Контролируемые цены
мясо 2.00 250 (125)
электричество 0.04 5 (125)
зарплата доцента 300 40000 (130)
арбуз в пик сезона 0.10 15 (150)
черный хлеб 0.16 28 (175)
селёдка 1.30 250 (180)
яйца 0.90 170 (190)
картофель 0.10 30 (300)
молоко 0.32 80 (250)
а/билет в Новосибирск 51 16000 (315)
кино 0.25 100 (400)
пиво 0.25 100 (400)
«Свободные» цены
треска с/м 0.56 300 (более 500)
метро 0.05 45 (900)
баня 0.30 600 (1200)

Строго говоря, указанные в таблице «разы» надо умножить на тысячу, так как вообще-то нынешний рубль в 1000 раз дешевле советского (денежная реформа Ельцина). Когда доллар стал стоить не 56 копеек, а 6000 рублей, Ельцин убрал с купюр и ценников три нуля. За неполных 20 лет рубль относительно доллара подешевел в 10 раз.

Водка, несмотря на то, что это — жидкость, самая твердая и самая конвертируемая валюта в стране. При Петре и до Путина госдоходы от водки неизменно равнялись военным госрасходам, и только при Путине возник дисбаланс бюджета, в результате (но не только в этом результате) страна погрузилась в бесконечный кризис.

Водка — не просто самый распространённый пищевой продукт, составляющий примерно для 20% работоспособного населения страны (20 миллионов человек!) 50 и более % дневного рациона питания в денежном выражении. Водка — основное, если не единственное средство управления и власти (ложь — подсобное средство, ложь как средство возможна только, если есть водка). Народ обязан быть пьян, особенно, когда он приобретает функцию электората.

Именно поэтому водка во все периоды постсоветской России — самый неинфлирующий товар.

К контролируемым цены отнесены цены на товары и услуги, выросшие в 100-500 раз, не более. Сюда относятся и зарплаты. Именно зарплаты и являются критерием и мерилом контроля за ценами. По большей части этот контроль осуществляют не власти и не производители, а продавцы: им важно поддерживать платежеспособность спроса и очень потихонечку взвинчивать цены, лишь чуть-чуть, но неуклонно обгоняя цены на наёмный труд.

Нетрудно заметить, что к «свободным» ценам относятся две категории товаров и услуг:

— социокультурного назначения (раньше билеты в театр стоили 1-3 рубля, а самые престижные — до 100 рублей, теперь — 1000-10000 рублей, а самые престижные — 10-15 тысяч долларов)

— монопольные, где можно без всякого зазрения всякой совести задирать цены до небес и выкручивать людям руки двойными морскими узлами и удавками.

И в заключение цитата из собственной статьи «Война и водка» (март 2012 года):

Война и угроза войны — основа российской государственности.

Мы помним, что сомнительная победа во второй мировой войне была залита водкой по колено — лишь бы народ не очухался и не понял, что проиграл только он.

Мы помним сивушный запах тайги и голубые, особенно по понедельникам, города, где молодые генерации строили бессмысленные гиганты индустрии и заливали водкой свой энтузиазм в теплушках, землянках, палатках, балках каждый день и каждый вечер, зачиная мертвые или искалеченные жизни.

Водка — тяжелое приложение к тяжелой жизни. Цель любого цивилизованного государства — сделать жизнь своих граждан легче. Могущество же Российское прирастает вовсе не Сибирью и Северным морем, а за счет утяжеления доли своего народа, ибо трудная судьба народа — важнейший ресурс процветания государственной машины и людей, стоящих у ее кормила.

Рефлексия vs героизация: две модели ментальности и политики

Рефлексия настоящего и прошлого, как показывает история западной цивилизации, несёт на себе четыре основные функции:

— критика и честная, объективная оценка пройденного пути («и помни весь путь, которым вёл тебя Господь», Второзаконие, 8.2);

— фиксация собственных ошибок, грехов и огрехов;

— поиски и/или реконструкция альтернатив;

— воспитание патриотизма не как безусловного обожания и восторга, а как ответственности за свою страну, её прошедшую и предстоящую историю.

Да, была инквизиция, гонения на евреев и уничтожение целых народов Нового Света — и католическая церковь принесла свои извинения и своё покаяние.

Да, был Холокост и… Германия до сих пор пытается — не оправдаться, но загладить свою вину.

Да, американцы притесняли индейцев в 19 веке и японцев — во время Второй мировой, но они принесли свои извинения и стараются компенсировать потери.

Западным людям свойственна не только совестливость и самокритика, они всё время чем-то недовольны — это, между прочим, гарант совершенствования и развития, а не почивания на тощих, но достигнутых лаврах.

Рефлексия своего пути приводит к сосредоточенности именно на своём опыте. Именно поэтому людям Запада свойственно наступать на чужие грабли — на свои они не наступают дважды.

Рефлексия формирует не только менталитет и политику: все законы западной цивилизации рефлексивны, вплоть до англо-саксонского прецедентного права и израильского отказа от принятия конституции, ущемляющей тонкую и сложную еврейскую рефлексивность.

Менее всего мы обнаруживаем в истории западной цивилизации победных реляций — это всегда работа над ошибками. И это также — право и свобода гражданина, а не раба, право иметь своё мнение и свобода его выражения. Интеллектуальное богатство западной цивилизации — не в единстве взгляда на историю, а в разнообразии этих взглядов.

* * *

Славословия, которыми переполнены наша политика, и пропаганда, и СМИ, и учебники, и наука, и искусства, и культура, насаждают героизм и героизацию, дохристианскую этику непримиримых и вечно конфликтующих, превращение людей одновременно и в жертвенных животных, и сверхсуществ между богами и нормальными людьми. Когда же мы будем просто людьми?

Героизм и подвиг — явления редкие и исключительные. А политика и государственное управление — процессы постоянные. Построенные на героизме и подвиге политика, управление, государство поневоле вынуждены врать и придумывать всякие экстраординарности и экстравагантности, выдавая их за героизм и подвиг: так придумывались Иван Сусанин, 28 панфиловцев, полёт со стерхами и другие, подобные им благоглупости. Всё обыденно и рутинно, но этого так не хочется — приходится врать и сочинять, что, собственно, и делается. Когда врёшь десятилетиями и веками, это входит в привычку, в стереотип поведения и мышления, и уже перестаёшь замечать, что опять соврамши.

Нельзя утверждать, что героизация своей истории и своего настоящего — отличительная особенность путинской эпошки. Достаточно вспомнить стандартные формулировки советских времён: «всемирно-историческое значение январского (февральского и т.д.) пленума ЦК КПСС» о чём-то там в носу, например, о раннем севе озимых колосовых, или «дорогой подвигов и побед», «славой отцов гордимся!» и тому подобные идеологемы. Развенчание культа личности оказалось откровенно непопулярным и не стало прививкой от тоталитаризма и авторитаризма государственной власти. Любая рефлексия второй мировой войны и её эпизода под названием великая отечественная война рассматривается до сих пор как посягательство на историю и предательство — вплоть до уголовной ответственности за рефлексию. «Пусть от победы к победе ведёт» сталинского гимна 1943 года плавно перешло в брежневский 1977 года «Нас к торжеству коммунизма ведёт» и «Славься страна! Мы гордимся тобой!» путинского, разлива 2001 года. Ничего, кроме славословий. И все три версии текста написаны одним человеком, рекордсменом каучуковости убеждений Сергеем Михалковым. Вот последняя, ныне действующая версия:

Россия — священная наша держава,
Россия — любимая наша страна.
Могучая воля, великая слава —
Твоё достоянье на все времена!

Славься, Отечество наше свободное,
Братских народов союз вековой,
Предками данная мудрость народная!
Славься, страна! Мы гордимся тобой!

От южных морей до полярного края
Раскинулись наши леса и поля.
Одна ты на свете! Одна ты такая —
Хранимая Богом родная земля!

Славься, Отечество наше свободное,
Братских народов союз вековой,
Предками данная мудрость народная!
Славься, страна! Мы гордимся тобой!

Широкий простор для мечты и для жизни
Грядущие нам открывают года.
Нам силу даёт наша верность Отчизне.
Так было, так есть и так будет всегда!

Славься, Отечество наше свободное,
Братских народов союз вековой,
Предками данная мудрость народная!
Славься, страна! Мы гордимся тобой!

А вот две другие:

1943—1955 1977—1991
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!

Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведёт!

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил:
Нас вырастил Сталин — на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил!

Славься, Отечество наше свободное,
Счастья народов надёжный оплот!
Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведёт!

Мы армию нашу растили в сраженьях.
Захватчиков подлых с дороги сметём!
Мы в битвах решаем судьбу поколений,
Мы к славе Отчизну свою поведём!

Славься, Отечество наше свободное,
Славы народов надёжный оплот!
Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведёт!

Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!

Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведёт!

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил:
На правое дело он поднял народы,
На труд и на подвиги нас вдохновил!

Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведёт!

В победе бессмертных идей коммунизма
Мы видим грядущее нашей страны,
И Красному знамени славной Отчизны
Мы будем всегда беззаветно верны!

Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведёт!

Впрочем, между 1955 и 1977 годами вообще никакого текста не было, а была «песенка без слов».

При Ельцине в качестве гимна использовалась «Патриотическая песня» из оперы Глинки «Жизнь за царя», где также — одни славословия:

Славься, славься, родина — Россия!
Сквозь века и грозы ты прошла
И сияет небо над тобою
И Судьба твоя светла.

Над старинным московским Кремлём
Вьётся знамя с двуглавым орлом
И звучат священные слова:
Славься, Русь — Отчизна моя.

Гимн Российской империи столь же бессодержателен. За недостатком слов он просто пелся трижды:

Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу намъ!
Царствуй на страхъ врагамъ,
Царь православный!
Боже, Царя храни!

Просто, чтобы дополнить картину бессмысленности: с 1917 года по 1944-ый в качестве гимна в нашей стране использовались французский государственный гимн («Марсельеза») и его производная «Интернационал», написанный французским анархистом Эженом Потье и бельгийцем Пьером Дегейтором (изначально «Интернационал» исполнялся на мотив «Марсельезы», попробуйте сами напеть этот компот). Потрясающим образом «Интернационал» оставался гимном Украины до 1949 года и Беларуси — до 1952 года.

Помимо славословий и победных причитаний все версии отечественных гимнов несут в себе и откровенную глупость типа «союз нерушимый республик свободных» (если «свободных», то почему «нерушимый», а если «нерушимый», то почему «свободных»?) и «братских народов союз вековой» -— ни хрена себе, «братья» — чеченцы (два с лишним века войны и ненависти), крымские татары (столько же), немецкие колонисты (чуть менее), финны, поляки, евреи, прибалты, сегодняшние украинцы и грузины, среднеазиаты и многие другие: ни мы их не считаем братьями, ни они нас. Уж столько утекло, а мы продолжаем считать хазар неразумными, вспоминать татаро-монгольское иго и считать взятие Казани Иваном Грозным актом вековой дружбы.

Печально, но табу на рефлексию — не только государственная политика России во все времена. Этим же отличалась и интеллектуальная элита страны.

Великий русский писатель Лев Толстой прославил поражение России в Бородинском сражении как «моральную» и «стратегическую» победу и даже не смог рефлексивно связать это поражение с точно таким же, но ещё более позорным поражением при Аустерлице. Зато все мы помним поверженного Андрея Болконского со знаменем на заснеженном поле (снега не было — 5 декабря в Европе снега не бывает) — в битве за интересы Англии, в далекой и чуждой нам Моравии.

Другой, еще более великий русский писатель, Федор Достоевский, гений рефлексии и психологических переживаний, как только оказывался в позиции и позе государственника, терял свою рефлексивность во имя ненависти и неприязни к евреям, полякам и младо-славянам Восточной Европы. А ведь именно эти «полячишки», незаслуженно, как и он, пострадавшие от самодержавия, были кропотливыми исследователями Байкала «во глубине сибирских руд».

Отказ и даже вековой запрет на рефлексию — основное средство порабощения людей в российской политике и государственности. И цербером этого рабства является русская ортодоксальная церковь, скорее догматическая, чем православная.

Мне дела нет до рецептов, рекомендаций, прогнозов и решений — моё дело диагностическое. А диагноз, скорее всего не утешительный, и касается не только государства, но и всей страны, и людей, населяющих её. И дело вовсе не в неизбежном крахе и наказании, а в безнадёжности существования.

Дневник морпеха

16 июля

Вчера пришёл приказ о новой мобилизации для военных действий на русском фронте. Нашу часть перебрасывают из Юты в Хабаровск для дальнейшего продвижения на запад по трассе окончательно разрушенной противником железной дороги Транссиб. Цель нашей миссии — город Чита. Об этом говорил наш полковник.

Никогда не был в Сибири. Говорят, это что-то вроде Миннесоты, только гораздо больше.

На рассвете шесть наших «Дугласов» вылетели с авиабазы на север, в Анкоридж, где нас дозаправили и придали эскорт истребителей — двенадцать F-35. До вечера мы развлекались в местных барах. Оказывается, аляскинское пиво очень неплохо. На Амур мы летели всю ночь — я сильно не выспался, нервничал — всё-таки это моя первая по-настоящему боевая экспедиция. Приземлились недалеко от города с очень странным и совершенно непроизносимым названием Comsomol’sknaamure — наверно, из словаря местных индейцев: нанайцев, удэгейцев или нивхов, кочевников, так и не вписавшихся в современную цивилизацию.

24 июля

До Хабаровска добирались катерами. Сильное течение. Берега совершенно пустынные — ни людей, ни огней. Наверно, их всех истребили отступающие войска противника или они успели откочевать сами. Дороги также пусты — и совсем нет бензоколонок и авторемонтных мастерских — неужели и это всё взорвано?

Хабаровск — большой город, гораздо больше Солт-Лейк-Сити, куда мы обычно ездим на выходные. Очень живописные пологие холмы. Наверное, город старинный, потому что большинство домов просто обветшало от времени, как римские руины.

И здесь очень пусто. Лишь неподалеку от здания бывшего железнодорожного вокзала шевелится блошиный рынок, где почти никто не покупает, но все продают — неизвестно кому, зато всё, что угодно. Цены понять невозможно, наверно, это обмен, но очень завуалированный, потому что удивительно совсем нет покупателей. Комендатура очень не рекомендует бывать здесь, да и мы сами понимаем, что это бесполезно и опасно.

28 июля

Вчера участвовал в операции по обезвреживанию подозрительной группировки. Человек сто пятьдесят, все вооружены, называют себя партсобранием. Через нашего военного переводчика человек по фамилии Парторг, скорей всего лидер, потребовал передать его протест в ООН, так как мы лишаем их средства существования. После разоружения все были отпущены. Как сказал на прощание Парторг, «вы отправляете нас умирать». Это звучит очень странно, потому что, как нам сообщили при размещении в Хабаровске, наша основная деятельность — обеспечение жизнедеятельности и безопасности мирного населения. Как я понимаю, опасность для жизни представляет оружие: если ты вооружен, то автоматически становишься мишенью. Изъятие оружия у людей придаёт им безопасность. Кстати, мы вооружены и на себе чувствуем эту потерю безопасности.

Нас ненавидят, непонятно за что: мы ежедневно раздаем всем желающим большие крафт-пакеты гуманитарной помощи с продовольствием и предметами первой необходимости: дезодорантами, контрацептивами, гелями для душа и ванны, эпиляторами, шампунями, пеной для бритья и прочими средствами ухода за собой. Правда, желающие — одни и те же, они называют себя оперуполномоченными домоуправами, перекладывают крафт-пакеты на свои самодельные тележки, по 30-40 пакетов на каждую тележку. Это — пример хорошей самоорганизации, очень рационально.

7 августа

Разведка выяснила, что оперуполномоченные домоуправы — спекулянты, организовавшие иллегальную торговлю гуманитарной помощью. Их обезвредили, и теперь к фурам не приходит никто. Вместо этого, начались поджоги фур. Захваченные на месте преступления злоумышленники не скрывают свои планы и намерения: они борются с американскими оккупантами из США, Японии, Канады и Австралии (они упорно всех называют американцами) и готовы умереть от рук этих оккупантов, потому что этих оккупантов надо ненавидеть. Я совершенно не понимаю их логики: нам здесь ничего не надо, и мы не собираемся превращать эти пустые земли в свои владения и этих озлобленных людей в своих сограждан. Мы пришли спасать их, неужели им это непонятно?

21 августа

Вчера был совершён теракт на блошином рынке. Погибло несколько сотен мирных жителей. Это ужасно.

Теракт совершил молодой человек по фамилии Комсорг. Я присутствовал на его допросе, так как оказался свидетелем этого преступления. По-моему, он просто сумасшедший. Он утверждает, что совершил этот акт в знак протеста против оккупации, чтобы и другие его соотечественники возненавидели всех американских оккупантов за смерть невинных людей.

Допрос тянулся утомительно долго, хотя всё и так, без него, было очевидно.

Лишь после допроса лейтенант, который вёл его, объяснил мне, в чём дело: стоит задача понять, как осуществляется в этой социальной среде управление, каковы основные цели и средства управления, в чём смысл этой сложнейшей рефлексии.

Это кажется маловероятным, даже фантастическим, но основным средством управления являются деньги, оставленные на видном месте и без присмотра: те, кто позарится на них, автоматически и по сути добровольно становится управляемым, а тот, кого чужие деньги не смущают и не соблазняют, объявляется диссидентом, оппозицией, врагом народа, вредителем и подлежит немедленному публичному уничтожению, что многократно увеличивает управляемость других.

4 октября

Я дома, в военном госпитале в Прово, штат Юта. Сегодня третий день, как я пришёл в сознание и сегодня мне разрешили писать.

Я был в плену.

Это было уже в Чите.

Попал в плен, когда пытался помочь старой женщине донести её вещи до дома, что расположен совсем близко. Оказалось, что это — ловушка. На старушку уже было поймано местным партсобранием трое военнослужащих. Нет, меня не допрашивали, не пытали и никаких физических воздействий на меня не оказывали, но я был утомлён до полного упадка сил: на меня надели жёсткие наушники, которые невозможно снять, беспрерывно, но очень плохом английском языке мне внушали через них, что я враг и оккупант, на полную громкость, даже, когда я засыпал. И этот бесконечный текст звучал под какие-то бесконечные вальсики, бьющие по мозгам своей монотонностью.

Меня нашли у нашей казармы через неделю. Говорят, я был совершенно невменяем. Сейчас я в полном порядке. Но впадаю в панику от любой музыки. Наградные документы на меня уже направлены в штаб морской пехоты США, а сам я жду прохождения медицинской комиссии для аттестации инвалидности.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Александр Левинтов: Июнь 16-го. Продолжение

  1. Наверное, возможна позитивно-критическая география по двум направлениям : : а)Административная география (давно забытое Районирование)
    б) География цен. Возможно, когда-то входила в Коммерческую географию.
    2) Хамар-Дабан

  2. Глава «Критическая география» и эссе о водке — классика. Спасибо!

Добавить комментарий для Игорь Ю. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.