Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

Loading

Что же касается программистов, работающих с языками низкого уровня… лучшие представители этой профессии, которых мне приходилось встречать за довольно долгую хай-тековскую жизнь, всегда предпочитали работать индивидуально, не признавая коллективного творчества.

Хай-тек

Отрывки из книги

Юрий Ноткин

Продолжение. Начало

Глава третья. КАК ДЕЛАТЬ ПРОЕКТЫ

Электронная лаборатория

В нашу новую обитель теперь можно было попасть из холла, миновав пульт центрального диспетчера здания, бассейн с золотыми рыбками и спустившись этажом ниже на лифте или по боковой лестнице. Здесь открывался длинный коридор, ведущий на задний двор, огражденный забором от внешнего мира, откуда периодически доносились басовитые гудки.

Дежуривший на выходе из коридора во двор вооруженный пистолетом охранник нажимал кнопку, и часть забора послушно отъезжала по рельсам, вначале ненамного, давая возможность стражу ворот обозреть прибывшего, а затем на всю ширину. Искусно лавируя, задним ходом во двор въезжали грузовые машины, длинные фуры с оборудованием, а то так и совсем несусветные по размерам агрегаты для ремонтных работ.

Вдоль ведущего во двор коридора над легко снимаемыми пенопластовыми плитами потолка располагались тепловентиляционные, электрические и прочие коммуникации, а по бокам его с обеих сторон шёл ряд одинаково серых невыразительных дверей, на одной из которых, ближайшей к лифтам, однажды появилась табличка “CSD. Electronic laboratory”. Открыв ее, вы попадали в крохотный тамбур, а шагнув направо, оказывались в собственно лаборатории, имевшей форму буквы «Т».

В ее основании находился электрический распределительный щит с автоматическими предохранителями, призванными защищать всех потребителей электричества в здании от наших коротких замыканий. Вдоль ножки «Т» по обе стороны располагались рабочие столы электронщиков. Ножка переходила в исполнявшую роль перекладины крохотную комнатушку, скорее даже нишу. По центру ее стоял шкаф, в каждый из двух боков которого упиралось по столу. За одним из них восседал Шай Брох, за другим — лицом к лицу к нему, на расстоянии, не достигавшем и двух метров располагался автор этих строк.

Для полноты описания этого Т-образного помещения остается упомянуть об отсутствии в нем окон. Воздух в комнатки поступал из вышеописанных надпотолочных коммуникаций, а свет обеспечивался непрерывно сиявшими люминесцентными лампами.

Налево из входного тамбура вела дверь в такое же глухое помещение немногим превышавшее размерами наш с Шаем «кабинет», где не без труда разместились на первое время двое из трех первых наших программистов — Фима Штрумин и Алекс Хаскин. Леша Липман, зайдя туда в первый раз, тут же заявил, что испытывает приступ клаустрофобии и предпочел сидеть вместе с электронщиками.

Третья дверь из тамбура, расположенная напротив входа и единственная снабженная замком, открывала доступ в комнатку побольше, отданную под мастерскую механика Шломо.

Совершенно иную картину являл собой бывший конференц-зал. Здесь было собрано около 30 программистов, однако благодаря размерам зала плотность населения на квадратный метр была существенно ниже, чем в только что описанной лаборатории электронщиков. Значительную часть обитателей зала составляли недавние «курсанты», которых Зеев Сагиб продолжал время от времени посылать на очередное интервью, попытать счастья. Были здесь и старожилы — аборигены CSD, сданные « в аренду» еще до прибытия нашей алии и теперь вернувшиеся «на базу» не то в силу окончания срока, не то из-за сокращений у арендаторов. Все они, так или иначе, получали зарплату и, хотя по факту сплошь и рядом выполняли работу по другим проектам, формально были приписаны к проекту «Счетчик».

Леша Липман стал от меня все больше отдаляться, хотя и на новом месте сидел поблизости. Наверно считал, что я задираю нос и с ним не советуюсь, Только верный Альберт, который по-прежнему приходил к нам ежедневно сметать пыль со столов и протирать пол, неизменно произносил с прежним убеждением:

— Ата бахур тов! Эйфо а хавер шельха? Гам бахур тов!

А посоветоваться и вправду было бы неплохо, ох как неплохо! Да только чем больше народа прямо или косвенно примыкали к проекту, тем меньше влияния я имел на происходившее вокруг меня, и задирать нос мне было не с чего, скорее надо было предпринимать усилия, чтобы окончательно его не повесить.

За полтора истекших года, стартовавших с нашего небезызвестного интервью и включивших наш первый подробный доклад о состоянии вопроса, вступление CSD в ассоциацию АMRA, изготовление демонстрационных моделей и установку нашего оборудования в сельской и городской местности, однозначно вырисовались следующие факты:

— Создание пресловутого катанчика, давно уже превратилось в задачу разработки сложного интеллектуального модуля. В задачу его входили считывание показаний счетчика, преобразование их в форму разнообразных показателей мощности и потребляемой энергии, неограниченно долгое хранения данных в неразрушаемой памяти, выполнение функции управления нагрузкой, а главное — двусторонняя связь с электрической компанией с целью передачи ей закодированных данных от счетчика и приема команд из центра. Не вызывало также сомнения, что этот модуль не мог быть оптимально создан в отрыве от остальных компонентов системы, таких как концентратор и центральный компьютер;

— Разработка hardware и software, или иными словами электроники и программного обеспечения должна была вестись с оптимальным распределением функций между этими средствами, в строгой временной последовательности или, по крайней мере, подчиняться хоть какому-то плану руководителя, четко представляющего систему на всех ее уровнях;

— Ключевой и пока что не решенной полностью технической проблемой всего проекта было и оставалось создание технологии связи, обеспечивающей непрерывный и безошибочный обмен данными между счетчиками и концентраторами по электрическим проводам при наличии помех и непрерывно меняющейся нагрузки;

— В условиях жесткой конкуренции и необходимости постоянных финансовых инвестиций для поддержания и развития проекта единственным возможным источником средств явился бы большой заказ, а поскольку надежды на TUTANG становились все более эфемерными, Качински только-только приступал к выяснению технических требований электрической компании Каракаса, а вестей из Бразилии не приходилось ждать ранее чем через год-полтора, на первый план, отодвигая в сторону все технические проблемы, вновь и вновь выходил его величество Маркетинг. Иначе говоря, если вспомнить нашу беседу с Харифом у стойки бара в отеле Sheraton, выходило что привлекательный план-вначале продать продукт, а затем показать, как делать проекты, придется менять на ходу.

И здесь и далее в критических ситуациях доктор Хариф беспрекословно уступал место однофамильцу полковнику, а стратегия отступала перед тактикой. Последняя заключалась в сосредоточении превосходящих сил на достаточно узком участке фронта, прорыва обороны противника и развития успеха путем немедленного ввода в образовавшуюся щель все новых и новых сил и обхода неприятеля с тыла. Так по крайней мере я пытался оправдать для себя картину происходящих вокруг меня событий, по мере того как к в нашем проекте появлялись все новые и новые исполнители, причем не только в казавшемся безразмерным конференц— зале, но и в нашей «букве Т». За короткий отрезок времени помимо Леночки Ройзман и Геры Раскина в ней поселились еще три «электронщика».

Вводя в мое повествование новых персонажей — Олега Травкина, Сашу Гутмана, Ронена Наири и других я прошу у читателей прощения за изрядно затрудняющее чтение чрезмерное обилие действующих лиц, а у их прототипов — за вольности с изменениями в написании имён и за их краткое, иногда даже эпизодическое появление на страницах этой повести.

Я не обойду их молчанием, однако в связи с жесткими законами жанра, не смогу отвести этим персонажам заслуженное ими достойное место.

Олег Травкин долгие годы трудился в одном из «почтовых ящиков» Москвы. Во времена работы над ГИПом мне довелось однажды побывать там в командировке, вооружившись пропусками и допусками за семью печатями и проходя через стальные двери за семью замками, с тем, чтобы добраться до Главного Конструктора прецизионного электронного источника опорного напряжения.

При первом разговоре с Олегом при приеме его на работу в CSD я выяснил, что он активно участвовал в этой разработке. Но здесь, перефразируя одно крылатое изречение, впору сказать, что понятие «электронщик» столь же неисчерпаемо, как и «атомщик».

Электронщики-схемщики строят свои электрические приборы, используя десятки и сотни электронных компонентов, в ряде случаев не имея четкого понятия об их физическом устройстве, зато четко представляя возможности и ограничения их применения.

Электронщики-физики могут «плавать» не только в схемах, но и в фундаментальных основах электротехники, но зато быть доками, как Олег, в вопросах влияния концентрации легирующих примесей на лавинный и туннельный пробой в полупроводниковых переходах.

Мне позарез нужны были схемщики, но слово electronics в CV Олега, независимо от меня сыграло определяющую роль в его приобщении к проекту «Счетчик», подобно тому, как некогда теннис определил дальнейшую судьбу в CSD у Гриши Ройзмана.

Саша Гутман напротив был прирожденным схемщиком, однако схемщиком-романтиком. Ему изрядно прискучили бесконечные усилители, генераторы, а то и банальные выпрямители. В душе он мечтал об извлечении свободной энергии из вакуума или по крайней мере об уникальных приборах, подобных созданным гением Николы Теслы, однако в реальности ему подбрасывали чьи-то недоделанные схемы и настаивали, чтобы они с какой-то стати безукоризненно функционировали, а то так требовали с ножом у горла срочно сочинить универсальный трехфазный источник питания и запихнуть его вместе с порождаемым им высоковольтным напряжением в итак уже переполненный электричеством железный ящик концентратора.

— Listen![1]— говорил он с драматической интонацией Итаю Дери, взявшему над ним и концентратором персональную опеку и замолкал, не в силах выразить всю гамму обуревавших его чувств на вязавшей уста причудливой смеси английского и иврита.

— Гутман!!! — восклицал в ответ Дери и также замолкал, но его глаза на бледном и, казалось всегда бесстрастном лице, выдавали беззвучный, хотя должно быть выразительный монолог, произносимый им в душе по адресу впадавшего в отчаяние Саши.

Ронен Наири в кипе, с чуть вытянутым типично иудейским ликом, излучал приветливость и доброжелательность. Совсем недавно окончив службу в Армии Обороны Израиля, этот юный религиозный сабра[2], привыкший к нелегким нагрузкам изматывающих марш-бросков и мгновенному переходу в сон в драгоценную минуту привала по соседству со шныряющими поблизости ящерицами и скорпионами, был готов исполнить любое задание на благо высоких технологий и нимало не смущался то и дело всплескивающей вокруг русской речью.

На третий день пребывания Наири в нашем дружном коллективе, я увидел его склонившимся над каким-то разобранным на части прибором и, подойдя поближе, успел перехватить паяльник, занесенный над платой приобретенного недавно цифрового вольтметра.

— Что случилось, Рони? — спросил я не без внутренней дрожи, вспоминая, сколько усилий потребовалось, чтобы убедить начальство в необходимости купить этот и еще пару-тройку приборов для нужд лаборатории.

— Есть проблема. Не работает, — отвечал Наири.

— А что именно? Что именно не работает?-настаивал я.

Подписать заказ на поставку приборов мне удалось лишь после того, как снабженец Нисим получил предложения цены от пяти различных поставщиков приборов, в основном из Тайваня и Гонконга, и мы выбрали самого дешевого.

— Неправильно меряет, — объяснил Наири и вновь потянулся за паяльником.

— И ты знаешь, в чем проблема? Ты смотрел его схему? — продолжал я настаивать, зная прекрасно, что кроме куцего руководства пользователя, никакой документации, а уж схемы и подавно, у нас нет. Однако я старался тянуть время и отвести подальше дымящийся паяльник от вытащенных наружу внутренностей вольтметра c хаотическим переплетением разноцветных проводов, тянувшихся от густо усыпанной электронными компонентами печатной платы к переключателям передней панели. Конечно, это был не Fluke и не Hewlett-Packard, но он был дорог мне и такой.

— Не беспокойся, Юрий! Всё будет в порядке!— сиял улыбкой Наири.

— Я тоже уверен в этом на 99%. Но есть один процент из ста, что нам не повезет, а фирма-изготовитель, увидев следы нашей пайки, свалит все на нас и откажется его заменить или отремонтировать. А что если мы попробуем его снова собрать и дать Нисиму, пусть пошлет его изготовителю?

Не без труда мне удалось уговорить Рони. Мы ухитрились с ним с грехом пополам втиснуть плату и провода обратно и даже собрать большую часть винтов и отлетевших разноцветных пластмассовых наконечников переключателей. Убедившись, что вольтметр и впрямь показывает что-то несусветное, я уложил его в чудом сохранившуюся картонную тару и вручил Нисиму вместе с кратким описанием неисправности. Нисим принял его совершенно невозмутимо и, так же, просив не беспокоиться, заверил меня, что все будет в порядке.

Теперь настала пора описать наше взаимодействие с Шаем Брохом.Оно начиналось каждое утро примерно одним и тем же диалогом. Я попробую передать его так, как это звучало для моего уха и в дословном переводе на русский язык

Ю. Шалом Мир!

Ш. У враха! И благословление!

Ю. Бокер тов. Доброе утро.

Ш. Бокер ор. Утренний свет.

После этого Шай перехватывал инициативу:

Ш. Ма корэ? Что происходит?

Ю. А коль бэ седер! Все в порядке!

Ш.Ма хадаш? Что нового?

Ю. Ха коль тов. Все хорошо.

Ш. Вэ ма ха иньяним? А как дела?

Ю. Меуле! Высший класс!

Теперь я проявлял вежливость:

Ю. Вэ мамацав? А какова ситуация?

Ш. Сабаба! Классно!

Ю. Вэ эйх ата маргиш? А как ты себя чувствуешь?

Ш. Ала кефак! Вэ ма итха? В кайф! А что с тобой?

Ю. Ха коль дваш! Всё мёд!

Можно было бормотать еще столько же на этой смеси ивритского, арабского и возможно даже арамейского сленга, пока Шай не делал жест рукой, как будто заводил старинной механической ручкой грузовик, и произносил:

Ш. Йаалла! Хаваль а зман! Поехали! Жалко времени!

Времени действительно было жалко. Я кратко обрисовывал основные проблемы и планы на текущий день.Шай внимательно слушал. Я говорил, что неплохо бы это сделать, а о том поговорить с Магеном.

Шай останавливал меня и говорил с укором, выразительно артикулируя, что это не просто надо сделать, а сделать надо обязательно, а о том нужно не просто так поговорить с Магеном, а поговорить с ним непременно и срочно.

К Магену мы шли вдвоем. Говорил в основном Шай, говорил с выражением, не упуская ничего из того, что мы обсуждали утром. Куда сложнее было на совещаниях у Харифа. Шмуэль, как правило обрывал на второй фразе витиеватое вступление Шая, призывая говорить коротко и по существу. Но остановить Шая было не так то просто.

«Рэга! Тишма рэга! Шния! (Момент! Послушай меня хоть момент! Секунду!),— во весь голос взывал Шай и при этом изображал рукой известную каждому израильтянину «рэгу» -поднятую на уровень лица сложенную щепотью ладонь. Надо было знать Харифа, чтобы видя в этот момент его ходивший ходуном подбородок, понять, чего стоило Шмулику сдержаться и не выкинуть Шая из кабинета вместе с его «рэгой».

Ну вот! Опять как когда-то в не таком уж далеком российском прошлом я описываю своё окружение как собрание экспонатов в кунсткамере! А в середине я недооцененный, но в ослепительно белой манишке и сам весь из себя белый и пушистый! А то, что я перевалил уже за пятьдесят пять, что, вопреки прогнозам профессора Трифонова, работаю по специальности и зарплата начинает приближаться к вполне всамделишной? А то, что мной недовольно высокое начальство, да и мои друзья-товарищи далеко не все уверены, что я веду их верной дорогой и моё всезнайство так уж обоснованно?

Не верь автору, мой читатель! Это много лет спустя, выстукивая на клавиатуре компьютера свои воспоминания о том времени, я занимаюсь самокритикой, красивой и слегка кокетливой. А тогда?

А тогда у меня внутри потихоньку закипало знакомое раздражение. Какого чёрта? Какого чёрта я должен выслушивать свои же ранее подробно изложенные мысли и доводы, сообщаемые мне теперь, как откровения? С какой стати я должен брать в голову все их маркетинги-фигетинги, больше некому этим заниматься? Они, видите ли недовольны, что проект медленно продвигается! А сами-то не заваливают меня и команду всякой чепухой, не давая доработать принципиальные вопросы, лезут с советами, как делать hardware — спецы хреновы! Небось к системным и программным вопросам меня близко не подпускают, лепят, кто во что горазд. Насаждают только начальников на мою голову!

С такими или примерно такими мыслями я поднялся однажды из нашего подземелья на площадку третьего этажа, где перед входом в главную штаб-квартиру CSD стояли кожаные диваны и высокие урны с надраенными пепельницами на самом верху. В уголке одного из них заканчивала сигарету Ира Левитина, симпатичная программистка и практически единственная исполнительница в одном из небольших и негромких, но далеко не простых проектов. Я присел рядом и достал сигарету. Не знаю, что было написано на моей физиономии, и вроде бы я ни с кем не делился своими мыслями, но только Ирочка неожиданно спросила,

— Ну что, и Вас они достали? Я то скоро наверно не выдержу, Вот они у меня где со своим бредом! — и она поднесла свободную руку к подбородку. Некоторое время я смотрел на нее молча, раздумывая, подходящий ли сейчас момент, чтобы сказать ей, что она мне симпатична, но пока я размышлял, она продолжила,-

— Кстати мой муж работает в одной теплице около ядерного исследовательского центра Нахаль Сорек, там они делают какую-то электронику. Что-то вроде Ваших микропроцессорных штучек. Я слышала краем уха, что его шефы ищут опытного электронщика. Не хотите съездить?

— Хочу, — ответил я, не раздумывая.

-Тогда до завтра, — сказала Ирочка,— я попрошу мужа предупредить его начальство о Вашем визите, а Вам принесу номер телефона для связи.

* * *

Встретившие меня Ирвинг и его коллега и ближайший помощник Николас рассказали, что приехали из Ирландии по рабочим визам. Начальный капитал и грант, полученный ими от Иерусалимского университета, а также стипендии Шапиро, предоставляемые работникам теплицы, позволили успешно развернуть работу по созданию уникального прибора на базе ядерного магнитного резонанса, по которому уже сделано несколько заявок на патенты.

Мой CV они прочли в почтительном молчании. Задав несколько вопросов общего характера, Ирвинг заявил, что квалификация доктора Ноткина и соответствие его богатого опыта работы задачам проекта не вызывают у него ни малейшего сомнения. В заключение он поинтересовался, какая зарплата меня бы устроила. Я назвал подготовленную заранее сумму, слегка превышавшую мой текущий месячный заработок, и услышал в ответ обнадеживающие заверения, решить этот вопрос положительно. Договорившись связаться в течение недели для принятия окончательного решения, мы расстались.

На следующий день я попросил секретаршу назначить мне прием у Харифа и, войдя к нему в кабинет, заявил о своем намерении покинуть CSD.

— Тебя не устраивает зарплата? — спросил Шмуэль.

— Это не главное,— ответил я, — Просто, чем дальше, тем больше у меня растет ощущение, что я здесь лишний, во всяком случае, не особенно нужен, и ты же сам говорил, что не доволен моей работой.

— Как раз именно ты здесь нужен, — возразил вице-президент CSD, не реагируя на последнюю часть моей реплики, — и потом скоро этот проект выделится в отдельную компанию и у нее будет один начальник. Мой старый знакомый Руби. Я думаю, вы с ним легко найдете общий язык. Ты, конечно, волен поступать по своему усмотрению. Но, по моему мнению, ты делаешь ошибку. Так что подумай.

Разговор был короткий, но, как ни странно, именно это убедило меня изменить свои намерения и остаться в CSD. Я уже достаточно хорошо знал Харифа, чтобы не ждать дифирамбов, но что-то в его интонации убедило меня в том, что я действительно здесь нужен.

Программисты

Израильские еврейские имена собственные, касалось ли это имен и фамилий людей или географических названий длительное время вызывали у меня ощущения какой-то ирреальности. Взять хотя бы Хаима Мегидо, которого Хариф вскоре после возвращения из Латинской Америки поставил во главе программистов в нашем проекте.

Имя Хаим в России не только носить, но и произносить было, пожалуй, еще более неудобно, чем Абрам. В отношении последнего более или менее интеллигентным людям было хотя бы известно его происхождение от библейского Авраама. Но иметь и не замаскировать имя Хаим, было равноценно примерно тому, чтобы выйти голым средь бела дня на людный проспект. Хотя именно так звали моего деда со стороны отца, а бабушку со стороны матери звали Хаей, но последнюю я не помнил вообще, а деда знал в дошкольном возрасте как деда Ефима.

А тут Хаим Мегидо — глава программистов. И никто не находит в этом ничего странного — в этом имени. Только постепенно я привык к мысли, что в переводе эти имена Хаим и Хая означают жизнь, живой, живая, а будучи латинизированы вообще звучат вполне пристойно, как Виталий и Вита.

Но и фамилия у него была тоже, знаете ли! На первый взгляд ничего особенного, ну есть такой городок Мегидо в Израиле, не раз на машине проезжал мимо. Еще гора небольшая есть хар Мегидо ( на иврите гора-хар). А вот тут стоп! Греки превратили эти два слова в Армагеддон, а там, как известно, намечен конец мировой истории. Ничего себе — фамилийка!

Я уже говорил в начале этого повествования о магии иностранных слов, вспоминая о логгерах, а тут все наоборот, магия слетала, как шелуха. Даже обидно. Над гееной огненной мы сидели с приехавшими из Питера в гости друзьями в кафе. Загадочный Вифлеем оказался Бейт-Лехемом — Городом Хлеба, ездил я туда на экскурсию из Иерусалима на автобусе, в те годы даже без охраны.

А сам Иерусалим. Все его прославленные древними иудеями, а затем греками-византийцами и другими народами новой эры святые места, как ни странно, действительно существовали и археологи всего мира не раз выверили самыми достоверными способами их подлинность и измеряемый тысячелетиями возраст. Я сам побывал среди них, правда, не чаще, чем многие миллионы туристов со всего света.

Но зато потом я « восходил» в Иерусалим в течение более двух лет каждый рабочий день. Утром восходил, а вечером нисходил, на служебной машине, вдоль забора безопасности. Потому что и там не так уж далеко от святынь нашли себе место вполне современные здания предприятий хай-тека. Но все это было много позже.

Несмотря на присутствие Шая и назначение Хаима, я все еще по умолчанию считался, если не руководителем, то, по крайней мере, идейным вдохновителем проекта. Этим можно было объяснить тот факт, что пока от меня не отторгали стоявших у истоков проекта программистов Липмана, Хаскина, Штрумина, и даже время от времени присылали под мою опеку сидельцев из конференц— зала.

Так однажды около меня возник Вадим Бейкенрут, которого мне поручили приобщить к программному обеспечению концентратора. Не мудрствуя лукаво, я поручил Вадиму разработать программу дружественного пользовательского интерфейса для этого «черного ящика», с тем, чтобы в дальнейшем с ним мог легко управиться не Бог весть какой образованный оператор из купившей нашу систему электрической компании.

Этому гипотетическому оператору надлежало, подключив лэптоп к выделенному для этого разъему концентратора, сообщить ему с помощью заготовленного меню, на простом английском языке, все требуемые здесь и сейчас функции по надзору над подопечными счетчиками — с одной стороны, а с другой— задать все способы и формы представления полученных результатов опроса счетчиков вышестоящему центральному компьютеру электрической компании.

Вадим выслушал меня достаточно внимательно, бегло глянул на предложенные на бумажках эскизы меню и в конце беседы весьма порадовал меня утверждением, что дело — в общем-то нехитрое. Дня через два он подозвал меня к себе с предложением показать кой-какие предварительные наработки. Увидев на дисплее ничего не говорящие мне строчки кода, я поинтересовался, чтобы это значило.

— Ну, вообще-то это операторы си-плюс-плюс,— снисходительно пояснил Вадим.

— Дело хорошее, должно быть просто красота, кто вкус понимает,— ответил я, — но, к сожалению, я не в силах этого оценить. А как насчет графического представления пользовательского интерфейса, то бишь меню для концентратора, о котором на прошлой встрече «столько говорили большевики»?

— Ну, меню — дело нехитрое. Да Вы, Юра, присядьте,— вежливо пригласил Бейкенрут, увидев, что я встал и намереваюсь его покинуть,— я вообще-то думаю, что для концентратора нужны совсем другие вещи.

-Другими вещами для концентратора вообще-то тоже занимаются, вот к примеру Саша Хаскин и Леша Липман,— снова попробовал я возразить.

— А Вы уверены, что они все правильно делают? А может, для них нужны тесты?

— Ну, против тестов нет возражений…,— но Вадим не дал мне закончить мысль.

— Это очень хорошо, что Вы не возражаете. Вы знаете у меня было много начальников, но все они раньше или позже убеждались, что спорить со мной им выйдет себе дороже, -заметил Бакенрут.

— Это здорово,-сказал я,-здорово, что си-плюс-плюс и что я тебе не начальник, но все таки, если у тебя получится что-нибудь похожее на то, что я просил сделать, то ты мне покажи, а пока трудись, не трать на меня своё драгоценное время.

Через несколько дней Вадима отозвали в конференц-зал под эгиду Хаима и более по работе мы с ним не пересекались, вплоть до одного описанного в дальнейшем случая, подтвердившего его начальникам, что спорить с Бакенрутом выйдет себе дороже.

Возвращаясь к Хаиму Мегидо, должен признаться, что мне этот светловолосый, сероглазый, худощавый парень сразу активно не понравился. Полагаю, что и я вызвал у него симпатий не больше, чем когда-то у Миколайчика. Все программные наработки Липмана, Хаскина, Штрумина, позволившие нам худо-бедно не только построить многочисленные демо, но и создать первые пилотные системы, работавшие в кибуцах и в одном из районов Тель Авива, разработать самое необходимое тестовое оборудование и набрать первые статистические данные, Хаим охарактеризовал Харифу как любительские, созданные без должного профессионального руководства.

Первым практическим результатом этой оценки было отторжение от меня всей вышеупомянутой троицы. Правда Леша Липман в это время как раз собирался покинуть CSD, найдя другое место работы. Уходил он чем-то на меня обиженным и я чувствовал себя виноватым, хотя и не знал в чем точно заключалась моя вина. Но это был уже другой человек, оперившийся, освоивший немало программных инструментов, куда как более уверенный в себе, чем два с лишним года назад.

Особенно болезненно переживал я отделение от меня Фимы Штрумина. Именно с ним мы можно сказать на минимально доступном тогда уровне информации выудили и успешно реализовали весь физический слой протокола связи приемопередатчика (модема) фирмы «Intellex», основанного на принципе SS и оставшегося в основе системы связи в нашем проекте до самого его конца.

Помимо этого еще со времен незабвенного ГИПа я хорошо усвоил, что разрыв в разработке периферийных аппаратных и встроенных программных средств в микропроцессорном устройстве может породить мощный мозг в себе, с полностью парализованным туловищем, либо наоборот — слюнявого идиота с мощными бицепсами, не способного произнести более чем «эне, бене, раба, финтер, квинтер,жаба»

Надо сказать, что и на просторах конференц-зала Фиме Штрумину не особенно удалось испытать радость творчества и признания. Прямо или косвенно это было связано с появлением еще двух важнейших для нашей истории персонажей — Миши Кляйнера и Леи Молдавской.

Собственно говоря, Миша принадлежал Менаше Захария. Ну не то чтобы полностью принадлежал, но делал для него программную часть проектов. Уже тогда сочились слухи о Мишкиной гениальности.

Впрочем, это неудивительно. Те, кто создают для микропроцессоров программы, то есть нечто, что должно быть хитрейшим образом заложено потом в крохотный кристаллик с непонятно как выведенной из него сотней крохотных проволочек, каждая из которых выдает или принимает электрический сигнал, — это разной степени гении или, по крайней мере, фанатики, ну совсем, мягко говоря, зацикленные. Или же никто. Середины не бывает.

Нет, вы не подумайте, что я преувеличиваю. В принципе обучить этому можно любого мальчишку со средним образованием. Почему только мальчишку, не знаю. Во всяком случае, девушек и женщин мне в этой сфере встречать не приходилось. Может быть потому, что человек женского пола с приставкой «фанатик», это существо куда более несносное и противоестественное, нежели его гендер-дуал с той же приставкой.

То есть обучиться— то может каждый и каждая, но влюбиться.., погрузиться с головой в этот микромир, где запаздывание появления электрического сигнала на одной проволочке по отношению к такому же на другой всего на одну миллионную часть секунды, приводит к катастрофе, или, по крайней мере, к полной неработоспособности всего хитроумного сооружения — это знаете ли слишком..

Самое смешное, что это называется процессами реального времени. И представьте себе, что эти самые процессы, еще и необходимо рассматривать воочию, когда отлаживают взаимодействие впервые соединенных в одно целое творений электронщика и программиста.

И оба этих творца должны сидеть рядом и волноваться и спорить, глядя на загогулины, скачущие, на взгляд постороннего наблюдателя, совершенно хаотически на маленьком экранчике какого-нибудь осциллографа или логического анализатора.

Так вот, Мишку вместе с его гениальностью Хариф перевел в наш проект на время. Так по крайней мере он обещал Менаше. И Мишка и продолжавший числить его за собой Менаше Захария в это свято верили. Так думал вначале и Фима Штрумин. Но мы то с вами прекрасно знаем, что в этом мире нет ничего более постоянного, чем временное.

В отличие от Миши Кляйнера, Лея Молдавская не принадлежала никому. В CSD она перешла из другой фирмы и привела с собой по одним слухам бывшего начальника, по другим коллегу, а по третьим –любовника. Кто бы он ни был, но после благополучного приземления их обоих в конференц-зале он тотчас выпал из зоны Леиного внимания, и тем самым из нашего повествования.

Что же касается самой Леи, то сфера внимания к ней стала расширяться с первого же дня и быстро вышла за пределы конференц-зала. Начальники, от мала до велика, только и судачили о новой программистке, которая прекрасно говорит на иврите. Сам Хаим Мегидо, который не сказал еще ни единого доброго слова о ком— либо, как то раз одобрительно хмыкнул, когда в его присутствии кто-то заговорил о Лее.

И лишь немногочисленные женщины — программистки, временно причисленные к нашему проекту и потому волей-неволей вынужденные контактировать с вновь прибывшей, при упоминании о ней поднимали брови, склоняли в сомнении голову, и лица их при этом выражали все, что угодно, кроме одобрения.

Как и ее библейская тезка, Лея была слаба глазами, но подобно многим незаурядным представительницам женского пола умела обратить свою слабость в силу, или иными словами недостаток в достоинство. Отходя от компьютера, она снимала очки и шествовала (именно шествовала, а не шла) по коридору с прищуренными глазами. В сочетании с римским (не путать с греческим) профилем и чуть заметным румянцем, оживлявшем бледные щеки, она останавливала на себе внимание проходивших мимо мужчин, пытавшихся разгадать, что именно выражает ее взгляд — смущение или презрение. Однако никто и не думал приписать этот загадочный прищур элементарной близорукости.

Продолжая уже затронутую выше гендерную (какое удобное и пристойное слово, не в пример слову «половую») тему, замечу, что все женщины, включая Лею, использовали в своей программистской работе исключительно языки высокого уровня, впрочем, так же, как и большинство населявших конференц-зал мужчин программистов, за исключением Кляйнера и Штрумина. Последним, имеющим дело с микропроцессорами, обладающими ограниченными ресурсами памяти, в основном приходилось прибегать к языкам низкого уровня.

Опять таки, не могу не сделать очередного отступления и предупредить о том, как опасно воспринимать буквально, входящие то и дело в наш обиход дословные переводы с английского. Будь я на месте читателя, далекого от хай-тека, я бы обязательно решил, что язык высокого уровня, это язык пэров, сэров и благородных девиц, тогда как на языке низкого уровня общаются между собой грузчики, водопроводчики или, по крайней мере, лондонские кокни. Отнюдь нет!

Справедливо лишь, что программистам, работающим на языках высокого уровня, как правило, не очень важно будет ли их программа использоваться в банке, больничной кассе или электрической компании, зато они постоянно рассуждают о структурах, базах данных и прочих подобных вещах, мало понятных обычному человеку. Программы, которые они создают, в большинстве случаев могут исполняться на любом компьютере. Они не меряют время микросекундами и почти не ограничены объемами памяти. Им даже не обязательно знать, как устроен компьютер. Они могут работать целыми командами, если, конечно, есть кто-то, способный правильно организовать и распределить их работу.

Что же касается программистов, работающих с языками низкого уровня, то на вышеописанных они похожи лишь тем, что для разработки своих программ они также используют компьютер. Однако конечный продукт их работы встраивается в разнообразные объекты.

Я уже говорил выше, что эти объекты, как правило являют собой, крохотные кристаллики микропроцессоров, однако для программистов они представляют собой серьезные машины, устройство которых они должны хорошо себе представлять, иначе ничего путного у них не получится. Более того настоящие мастера своего дела должны неплохо разбираться и в том, куда и зачем потом встраиваются сами эти кристаллики.

Специфика этой работы такова, что лучшие представители этой профессии, которых мне приходилось встречать за довольно долгую хай-тековскую жизнь, всегда предпочитали работать индивидуально, не признавая коллективного творчества.

Это я все к тому, что Кляйнер и Штрумин, независимо от квалификации каждого из них вряд ли могли бы долго сосуществовать в рамках нашего проекта, даже если бы обстоятельства, начальство и подводные течения, бурлившие в конференц-зале, не вынудили Фиму Штрумина покинуть уютную гавань CSD и уйти в открытое море хай-тека.

Лея, напротив, продолжала уверенное восхождение, признавая из окружающих лишь одного Хаима, и то лишь до той поры, пока в стройные ряды программистов и в несметное число введенных мной персонажей не влился еще и Теодор Цукерман, которому вместе с Леей предстояло самым решительным образом повлиять на ход нашей правдивой истории.

Продолжение

___

[1] Слушай! (англ).

[2] здесь: уроженец Израиля (дословно Кактус) (ивр).

Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

  1. Действительно, отличный рассказ. Не знал, что Вы живёте в Израиле. Интересно было почуствовать атмосферу адаптации в израильскую жизнь. Ваш рассказ подтолкнул к мысли попробовать написать о моей работе ( работах) в Германии. Тут тоже есть любопытные моменты, когда сталкивается немецкая метальность и ментальность еврея из бывшего Союза

  2. И написано замечательно, и повествование так интересно, что продолжения буду ждать с нетерпением.

      1. Прошу извинить за ошибку в предыдущем ответе
        Спасибо! Радует.

  3. День,вечер хорошего Вам!Мне приятно поблагодарить Вас: за интересный ,живой рассказ;интерес к моим записькам в Гостевой.
    Из Ваших воспоминаний, бесед и встречь в ИзраИле- возникает ощущение, что уровень специалистов сабр не блещет!? Запомнил встречу в Кирьят-Арбе,инженер-электронщик,который дал очень
    низкую оценку.Я не спорил,просто правило-чужие недостатки не стоит возводить в ранг собственных достоинств.Если честно,я очень был огорчен разговором, плюс проблема с ночлегом…
    Я знаю, что многие израильтяне получали мастер дегри и ПхД в очень сильных Университетах США.Тот же М.Левин,который погиб ,восможно первым, 9.11.2001.Таких ребят немало.
    Хай-тех в ИзраИле поднялся независимо от алии из СССР.Первая большая машина начала работать, в Вейцман и-те, в 1954г.Кстати у многих участников не было никаких дипломов…
    На Ваш взгляд-истина,имеется в виду уровень квалификации, ближе к топ или средний по «больнице»?
    П.С Чем-то подобным я пытался занятся в Киеве,в 1992.Создание приборов дя индивидуального учета газа и воды в жилом секторе.Начало всюду универсально.Деньги и «крыша»/кабмин,деньги на заинтересованность нужных лиц/. Ваши шефы имели «большую» головную боль.Это действительно- очень трудно… Меня вскоре просто выкинули из списка,»легкий вес» оказался.
    Еще раз спасибо за Ваш рассказ.

    1. Это всего лишь мой личный опыт и взгляд. Не стоит обобщать. Я встречал в Израиле очень много талантливых спецов- сабр. Да и весь уровень израильского хай-тек говорит сам за себя.

  4. Я рад, что разница в профилях оказалась для Вас наиболее сложным местом в этом отрывке.
    В классическом греческом профиле линия носа-прямо переходящая в лоб без какого-либо выделения переносицы.
    В римском профиле- изгиб носа находится на границе хрящевой и костной части и это возвышение может доходить до горбатости.
    Попросту профили отличаются переносицей у римского она с горбинкой, а у греческого – прямая.
    Есть масса литературы, но не стану Вас перегружать.

  5. Спасибо! Почти все понятно, я только позабыл, чем отличается римский профиль от греческого.

Добавить комментарий для Лев Мадорский Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.