Михаил Нордштейн: Сумбурно, оскорбительно, лживо

Loading

Но даже если бы и не было этого запоздалого государственного признания, героизм юной подпольщицы Маши Брускиной уже не затоптать никаким крутовым. В исторической памяти останутся не только её подвиг, не только те, кто открыл его для нас, но и его душители.

Сумбурно, оскорбительно, лживо

О статье cаратовского «разоблачителя» Александра Крутова «Кто растаскивает нашу общую Победу по «национальным квартирам»? (Cаратовский сайт «Общественное мнение» — оm.saratoy.ru)

Михаил Нордштейн

Из статьи Крутова со столь претенциозно-обличительным заголовком куда как категорично вытекает: дескать, растаскивают нашу Победу евреи, а в качестве «наглядного примера» один из них — Лев Аронович Аркадьев: подвиг юной патриотки, казнённой в Минске 26 октября 1941-го присвоил еврейке Маше Брускиной. А сделал это в карьерно-корыстных целях.

Крутов сосредоточил внимание именно на Аркадьеве, хотя первая публикация «Они не встали на колени» с оглашением имени «неизвестной» принадлежит минскому журналисту Владимиру Фрейдину (газета «Вечерний Минск», 19, 23 и 24 апреля 1968 г.).

Одним из первооткрывателей этого подвига была и московская радиожурналистка Ада Дихтярь, впоследствии соавтор Аркадьева в документальной повести «Неизвестная» (Литературный ежегодник «Год за годом», 1985 г.)

Так почему главной мишенью для своих обличений Крутов выбрал именно Аркадьева? Очевидно, потому, что в Интернете о Фрейдине и Дихтярь информации сравнительно немного, чего не сказать об Аркадьеве, писателе, журналисте, киносценаристе. Есть за что зацепиться. Вот Крутов и навострил свои разоблачительные крючки.

Ещё не успев ничего «разоблачить», стал навешивать уничижительные ярлыки: «номенклатурный журналист», «заезжий московский гость», «ловкий манипулятор и фальсификатор», «идеологический эквилибрист»…

О том, что Лев Аркадьев, 1924 года рождения, добровольцем ушёл на фронт, воевал в танковых войсках, дошёл до Берлина, участвовал в освобождении Праги, Крутов умалчивает, хотя эти данные есть в Википедии, на которую любит ссылаться. Умалчивает и о том, что будучи московским журналистом, Аркадьев в редакционных кабинетах не засиживался: добровольно выезжал в длительные командировки, где не было комфортных гостиничных номеров и вообще сколько-нибудь сносных условий для отдыха. Северный полюс, целина, пустыня Кара Кумы… Сколько избороздил километров для своих репортажей, журналистских расследований, киносценариев! Более тридцати лет своей жизни посвятил поисковому движению, устанавливая имена без вести пропавших, места безымянных захоронений солдат и офицеров Великой Отечественной.

И вот честь и достоинство такого человека, бывшего фронтовика, Крутов топчет с ходу, без каких либо убедительных доказательств.

Многие работы Аркадьева я читал, и не мог не обратить внимание на его дотошность и основательность в том или ином исследовании. Взять хотя бы уже упомянутую документальную повесть «Неизвестная», написанную им в соавторстве с Адой Дихтярь. Недавно её перечитал и снова и снова убеждался в стремлении авторов к правде и только к правде. Прежде чем приступить к углублённому расследованию, хотя он и Дихтярь уже хорошо знали, кто эта «неизвестная», оба автора ещё в Москве в библиотеке им. Ленина кропотливо изучали документальную литературу о Минском подполье. А потом поездки в Минск, Могилёв, Вильнюс, Каунас, Ленинград… Десятки звонков, встреч, десятки магнитных лент, заполненных записями.

Казалось бы, уже столько собрали неопровержимых доказательств — кто же она, эта «неизвестная героиня», как её называли официозные историки и партийные чиновники, что дальнейшие исследования уже не нужны. Но всё собранное ими принесли московскому эксперту-криминалисту Ш.Кунафину, далёкому от «идеологической целесообразности» по отношению к героине-еврейке. «Пятый пункт» его не интересовал. Как профессионала, интересовало только одно: она или не она, кого назвали такие-то и такие-то свидетели-очевидцы. И тщательно изучив все собранные данные, сличив одно с другим, изучив фотографии, пришёл к твёрдому выводу: да, это Маша Брускина. Вот тогда в этой по-настоящему документальной повести и была поставлена последняя утвердительная точка.

Но Крутов, нацелившись «разоблачить» то, что первооткрывателями подвига юной героини уже сверхдоказано, с логикой не в ладах. Явные факты опровергнуть не может, свидетельств в пользу Маши Брускиной уже столько, что перечеркнуть их невозможно.

Крутов это, конечно, понимал и поэтому выбрал тактику шельмования. Искал малейшую зацепку, чтобы бросить тень на то или иное объективное свидетельство. Его придирки настолько вздорны, что у мыслящих читателей могут вызвать если не раздражение, то едкую усмешку.

Примеры? Их среди крутовских «разоблачений» предостаточно. Ну хотя бы вот это…

Аркадьев в очерке «Бессмертие» приводит текст Машиной записки из тюрьмы с просьбой к матери: передать ей школьную форму, чтобы выйти из тюрьмы в пристойном виде. Крутов сразу же — крючок к этой подробности: откуда Аркадьев знает текст записки ? Где взял? Ага, точной ссылки нет — значит, с потолка.

Но если внимательно прочитать очерк Аркадьева, то это обвинение сразу же разваливается. Нет, не с потолка! Крутов в этом очерке «не заметил» такую фразу: «Усилиями многих людей (выделено мной — М.Н.), так или иначе прикоснувшихся к подвигу Маши Брускиной, можно теперь с достоверностью восстановить последний этап жизни белорусской героини…»

Усилиями многих людей… Одной из этих «многих» и была Софья Давидович. В очерке занимает видное место. Конечно же, она, близкая подруга Машиной матери, помогавшая ей собирать посылку со школьной формой в тюрьму, читала эту короткую, пронзительную по содержанию записку. Потому хорошо её и запомнила и не раз пересказывала. Так что тут неясного? При чём тут «с потолка»?

Но Крутов продолжает раскручивать то одну какую-нибудь выхваченную из текста детальку, то другую, но в конечном итоге в предвзятых копаниях поставленной цели не достигает. Более того, обнажает вздорность своих «разоблачений». Вот он пишет: «Непонятно также почему накануне казни Маша Брускина просила доставить ей в тюрьму школьную форму. Объяснение в книге Аркадьева грешит алогичностью». И тут же цитирует писателя-публициста:

«Маша хотела, чтобы жители родного Минска увидели её в последний раз такой же, как прежде. Не сломленной, не жалкой, а гордой, нарядной и красивой. Поэтому она надела свой школьный костюм и любимую кофточку».

Это что, «алогичность»? Надо ли здесь давать какие-то объяснения?

Низким душам не дано постигнуть красоту душ высоких. Крутов как личность проступает здесь весьма рельефно. Силясь опровергнуть, что девушка на снимках казни — Маша Брускина, ссылается на висевший на ней фанерный щит с надписью: «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам» (Синтаксис плаката — М.Н.). Ага, партизаны! — ликует Крутов в своём «разоблачении». «Зная, чем в реальности занималась Маша, довольно трудно объяснить такой текст». Значит, — намекает он, — девушка со щитом на шее вовсе не подпольщица, и, следовательно, не Маша Брускина.

Но не худо бы при этом задать вопрос, который одновременно служит и объяснением: зачем палачам-литовцам, не очень-то сведущим в русском языке, напрягаться над текстом — кого они ведут на казнь? Писать на щите, что эти люди способствовали побегу пленных советских офицеров тем-то и тем-то? Это длинно. Куда проще употребить знакомое всем слово «партизаны» да ещё «стрелявшие». Вот и всё объяснение. Оно, что называется, на поверхности.

Так кто грешит алогичностью? И коль Крутов не в состоянии осмыслить столь простые вещи, то в роли аналитика-разоблачителя выглядит весьма жалко.

Скажу откровенно: продираться сквозь его псевдодоводы, сумбурно рассыпанные в названной статье, муторно. Нелепостей там множество. Если останаваливаться на каждой с подробными комментариями, то надо пожалеть читателей. Хватит ли у них терпения разбираться во всех крутовских закорючках? Время, выделенное на чтение, не беспредельно. Но вынужден снова их комментировать.

Крутов находит очередную «нестыковку» уже во внешности Маши. Дескать, в довоенном номере газеты «Пионер Белоруссии» у неё, как и рассказывал её отец, была густая шевелюра тёмных каштановых волос. А на снимках казни волосы светлые. И цитирует свидетельство Машиной подруги, бывшей узницы Минского гетто, а затем партизанки Софьи Ботвинник:

«Она (Маша — М.Н.) казалась нам необыкновенной девушкой, с высокими и романтическими идеалами. Я видела её и в оккупированном Минске. Она шла, как всегда, с гордо поднятой головой. Для того, чтобы её не могли легко опознать, она перекрасила волосы в светлый цвет…»

Крутов цепляется и за это вполне логичное объяснение: «Тут же возникает вполне резонный вопрос: что же такого страшного успела совершить Маша Брускина, что её требовалось опознавать? Ведь в момент встречи с С.Б. Ботвинник она легально работала в госпитале и ни от кого не пряталась, проживала у себя дома под своей фамилией».

Довод совершенно нелепый. Почему девушка-еврейка в оккупированном Минске перекрасила волосы в светлый цвет? Да потому, чтобы её еврейство не бросалось в глаза. Евреи с приходом оккупантов стали абсолютно беззащитными. Любой немецкий солдат или полицай мог даже ради забавы совершенно безнаказанно застрелить любого еврея, а увидев красивую еврейскую девушку, куда-нибудь затащить её, чтобы надругаться над её девичей честью. И это надо объяснять?

Стремясь внушить читателям мысль, что казнили там совсем другую девушку, Крутов цитатой из свидетельства С.Ботвинник, не желая того, опрокинул свой же домысел.

За что бы ещё зацепиться Крутову? Ну, конечно же, на возникшую в 1961 г. версию о Тамаре Горобец, которую на фотографии казни «узнали» её родственники. Кроме «узнавания», доказательств никаких. В МВД Белоруссии, работавшем, как и все государственные структуры советских времён, под требованием «идеологической целесообразности», естественно, очень хотели, чтобы «Неизвестная» оказалась славянкой, а не еврейкой. А тут, некоторая похожесть при сличении снимков казни у дрожжевого завода и довоенной фотографии Тамары. Так нередко бывает: кто-то на кого-то похож. Но при сличении снимков, несовпадений оказалось больше. Дать ход этой «версии» (теперь уже уместны кавычки) в партийных «верхах» не решились: могло обернуться скандалом. Однако «версию» оставили про запас как противовес Маше Брускиной.

И что же Крутов? Сделал этакий финт: прикрылся мнением «профессионалов»: «…ещё задолго до появления в Минске Льва Аркадьева белорусские историки пытались установить личность Неизвестной. И с большей долей вероятности получили ответ на интересующий их вопрос — повешенной на проходной дрожжевого завода была Тамара Горобец».

Крутов лжет: в своих публикациях о «Неизвестной» ни один из белорусских историков «с большей долей вероятности» этого не утверждал.

Чтобы отсечь подпольщицу-еврейку от совершённого ею подвига, подключилось и КГБ. Несмотря на наличие убедительных доказательств, «компетентные товарищи» их просто проигнорировали. Машу Брускину, конечно же, не признали. А что касается Тамары Горобец, процитирую выдержку из рассекреченного теперь документа, родившегося 7 июня 1972 г. в 4-м отделении 2-го Управления КГБ: «Не является устанавливаемой патриоткой и Горобец Тамара Кондратьевна. Документально установлено, что Горобец, будучи направлена в начале войны на работу делопроизводителем в особый отдел авиачасти, 4 июля 1942 г. (выделено мной — М.Н.) была тяжело ранена и находилась на излечении в госпитале города Острогожска Воронежской области и затем пропала без вести».

Таким образом эта «версия» стала пустышкой: коль Тамара Горобец была в госпитале в 1942 -м году, то никак не могла быть на виселице в 41-м.

Пытаясь хоть как-то подкрепить свои хилые доводы, Крутов неоднократно ссылается на «исследования» официозных историков. Я вынужден взять в кавычки и это слово. Подлинных иследований о личности «Неизвестной» эти господа — товарищи не вели, а натужно, вопреки установленным фактам, старались подпольщицу-еврейку в героини не допустить. При этом подтасовывали, лгали, а «невыгодные» факты замалчивали.

В 2009 г. в Минске в издательстве «Ковчег» вышел сборник публикаций и документов — «Уроки Холокоста: история и современность. Выпуск 2. Дело Маши Брускиной». Составители — В.Селеменев, кандидат исторических наук, директор Национального архива Беларуси и Я.Басин, ст. преподаватель культурологии Гуманитарного факультета Белгосуниверситета. Там собраны публикации о Маше Брускиной — «за» и «против», документы и свидетельские показания. В объективности комплектации этого сборника и подлинности собранных там документов сомнений никаких. За семь лет после его выхода в свет каких-либо опровержений не последовало.

Если внимательно прочитать многие содержащиеся там документы (а ими теперь стали и заверенные соответствующим образом свидетельские показания), то сразу же обнаруживается казённая фальшь в этом «деле».

Так, например, в 1968 г. зав. сектором партархива Института истории партии при ЦК КПБ В.Давыдова (на неё Крутов тоже ссылается) в письме зав. отделом пропаганды и агитации ЦК КПБ А.Кузьмину сообщив,что в партархив поступили свидетельства в пользу Маши Брускиной, тут же перечёркивает их значимость. «Однако никаких данных (ни прямых, ни косвенных) об участии в подполье М.Брускиной не имеется».

А поступившие в архив свидетельства Софьи Давидович и Машиного однокласника Михаила Ямника, приведенные в очерке Владимира Фрейдина «Они не встали на колени» и после публикации (апрель 1968 г.) Веры Банк, жившей с Машей в гетто в одном доме, — о том, что Маша Брускина собирала и мужскую одежду для побега пленных советских офицеров, — это что, «никаких данных»? А письмо Машиному отцу ещё в 1944 г. секретаря Минского горсовета, бывшей узницы гетто и партизанки Елены Левиной, хорошо знавшей Машу, о её героической гибели — это не документ?

Мог бы привести и другие примеры беззастенчивой официозной лжи в отношении Маши Брускиной в сочетании с нарочитым умолчанием «невыгодных» фактов. А таковых немало. Но возьмём «навскидку» только четыре свидетельства незнакомых друг другу людей. Всего лишь четыре из множества.

С.Давидович, помогавшая Маше в её подпольной деятельности, видела её в петле на второй день после казни. «На ней было то самое платье, та самая кофточка и те самые носки, которые накануне её мать передавала в тюрьму в моём присутствии».

С.Каминская, сидевшая в тюрьме с юной девушкой, назвавшей себя Аней, узнала её на фотографиях казни и подтвердила: одежду, в которой ту девушку повели на казнь, передала ей мать.

Жена повешенного у того же дрожжевого завода Кирилла Труса Александра Трусова тоже узнала ту девушку на тех же фотографиях. «… девушка часто бывала у нас на квартире, приносила шрифт и ещё какой-то свёрток. Предполагаю, что одежду. Муж называл её Марией».

А.Лисовская, в 1941-м проходя с братом мимо виселицы у проходной того же завода, видела, как к ногам повешенной девушки припала женщина и, рыдая, повторяла: «Доченька, Мусенька!..» Солдат-часовой отвернулся. Когда женщина поднялась, платок сполз с её плеч и обнажилась жёлтая лата. (Газета «Авив», август-сентябрь 2004 г. Минск).

Как видим, свидетельства, подтверждают друг друга. Разве что, по словам Каминской, девушка в тюрьме назвала себя Аней. Но это нетрудно объяснить: там могли быть «подсадные утки». Для них и придумала кличку. Когда заключённых использовали на работах, сказала: она из Сибири, Минска не знает. Тоже логично. Зачем привлекать к себе внимание? Если «Минска не знает», то «сообщников» здесь у неё нет.

Вот вам и разгадка легенды — «девушка по имени Анна».

Если сопоставить только эти четыре свидетельства, то любой профессиональный следователь (честный, разумеется) неизбежно придёт к единственному выводу: все они сходятся на одной и той же личности — Маше Брускиной.

А свидетельств в пользу этого вывода, гораздо больше. Машу видели в петле не только С.Давидович, но и отцы Машиных подруг В.Банк и Е.Элькинд, когда их из гетто гнали на работу, и, как сказано в книге одного из руководителей подполья в Минском гетто Г.Смоляра «Менскае гета», (Минск, «Тэхналогiя, 2002), также юный геттовский связной Евгений Герциг.

Если сюда добавить и свидетельства узнавших Машу Брускину на фотографиях казни, — её отца Бориса Брускина, двоюродного дяди, народного художника СССР Заира Азгура, бывшего директора 28-й школы, где училась Маша, Натана Стельмана, бывшего школьного комсорга Ефима Каменковича, принимавшего Машу в комсомол, её одноклассников Михаила Ямника, Дины Хитровой, Елены Шварцман и других, её довоенного соседа Франца Липницкого — всего около двадцати человек — то тем более никаких «версий» уже быть не может. Всё, решительно всё сопало: девушка, казнённая вместе с двумя другими героями-подпольщиками 26 октября 1941-го, что отражено на всемирно уже известных фотографиях, — Маша Брускина. Она и только она. Это и сделал в своём заключении уже упомянутый здесь московский эксперт-криминалист Ш.Кунафин.

В свидетельствах, подтверждающих этот вывод, — домашние адреса, номера телефонов, члены партии указывали номера партийных билетов, словом, понимали свою ответственность и были готовы к любым проверкам. Но таковых не было. Не было и конкретных опровержений сообщённых ими фактов, дающих повод привлечь к ответственности за лжесвидетельства. Была голословная травля первооткрывателей подвига героини-еврейки, развязанная в печати. «Дёшево состряпанная некоторыми недобросовестными людьми фальсификация», «литературное мошеничество», «грубый вымысел», «политическая игра авантюристов» и т.д. и т.п.

Да, ложь шла «сверху». Те, кто её творил, вовсе не были какими-то недоумками. Прекрасно знали, кто эта девушка на фотографиях казни, и десятки лет с тупой упёртостью отнимали у неё имя. Почему — вполне понятно. Прояви они гражданскую совесть, признав на этих снимках очевидное — подпольщицу-еврейку Машу Брускину, — сразу бы полетели со своих должностей. Ведь антисемитизм в СССР был составной частью государственной политики. А вот Крутов в своей статье его напрочь отрицает.

Доказывать, что он был, полагаю уже излишне. О нём уже написаны книги, а сколько и поныне живых свидетелей! Так могла ли власть в той политической обстановке, когда государственный антисемитизм особенно усилился после победных для Израиля войн на Ближнем Востоке и объявленной в СССР в связи с этим «борьбы с мировым сионизмом», допустить подпольщицу-еврейку в герои? Да ни в коем случае. Пресечь! Вот и пресекали, не гнушаясь подлыми методами.

Но Крутов перед этой мерзостью ставит словечко «якобы».

Юдофобство этого «разоблачителя», как он ни старается его прикрыть, так и лезет наружу, способствуя разжиганию межнациональной розни. Его вздорные закорючки, глумление над светлой памятью юной героини (назвал её подвиг «протухшим фейком») дают оценку ему самому. Чего только стоит его фраза, когда он отвечает на комментарий одного из читателей: «Не надо наводить еврейскую тень на наш героический плетень!»

Но все его юдофобские потуги в шельмовании подвига Маши Брускиной провальны.

О ней есть стенды во всемирно известных музеях «Яд Вашем» (Иерусалим) и «Холокост» (Вашингтон), ей поставлен памятник возле Тель-Авива, её именем названа улица в Иерусалиме. После многих лет заталкивания юной подпольщицы-еврейки в «неизвестные» наконец-то состоялось государственное признание её подвига и в Беларуси.

29 февраля 2008 г. Минский горисполком принял решение № 424, в котором, в частности сказано: «в целях увековечения памяти участницы Минского антифашистского подполья Марии Борисовны Брускиной Минский городской исполнительный комитет решил внести изменения в текст мемориальной доски, установленной на доме № 14 по ул. Октябрьской и изложить его в следующей редакции: «здесь 26 октября 1941 года фашисты казнили советских патриотов К.И.Труса, В.И.Щербацевича и М.Б. Брускину».

И новый памятный знак был торжественно открыт. А 20 октября 2008 г. на траурном митинге по поводу 65-летия Минского гетто глава государства А.Г.Лукашенко подвиг Маши Брускиной публично признал.

Но даже если бы и не было этого запоздалого государственного признания, героизм юной подпольщицы Маши Брускиной уже не затоптать никаким крутовым. В исторической памяти останутся не только её подвиг, не только те, кто открыл его для нас, но и его душители.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Михаил Нордштейн: Сумбурно, оскорбительно, лживо

  1. Михаил, Ваша статья опубликована в июле. Что хочу сказать. 26 октября была «круглая» дата. У нас в Беларуси всё очень принято вспоминать к датам. В этом году все — круглые, касающиеся начала Войны. 75 лет. И тишина. Как будто и не было Маши Брусникиной. И Исаака Пресайзена не было. То есть, конечно, они были, никто здесь не отрицает, но их покой тщательно не тревожат.

  2. Об украденных подвигах воинов-евреев Исаака Пресайзена, Абрама Левина и других (фамилии идеологам не нравились!) «Мастерская» опубликовала статью Владимира Лифшица «Правнуки Маккавеев не являлись трусами» 3 сентября 2014 года. Не забудем! Генеральная линия почти уже исчезнувшей партии, вроде улыбки Чеширского кота, живёт самостоятельно.

  3. Миша, спасибо за статью об актуальном состоянии исторической оценки подвига героически погибшей от рук нацистов еврейской девочки на нашей доисторической родине. Антисемитизм России, похоже, не выкорчевать ничем — он уже в ДНК её общества. Хотелось бы ещё раз упомянуть большую работу по увековечению подвига Маши Брускиной, проделаной в своё время Линой Торпусман в Израиле.

  4. Узурпация героики Великой Отечественной войны нацционал-патриотами — тема известная. По их мнению, упоминание евреями своих героев — недопустимое выпячивание своего ничтожного (если не сказать нулевого) вклада в Победу. Холокост они вообще считают несуществующим. «Холокоста у нас не было», — заявляют они, это было где-то в Европе. В Ростове-на-Дону в 2011 г. с мемориала Змиевская балка, где во время оккупации нацистами было расстреляно 37000 евреев — практически вся община — власти сняли памятную доску, где были упомянуты еврейские жертвы. Повесили другую — со ссылкой на погибших «граждан Ростова». Когда евреи начали протестовать, на них напустили и косноязычное «Боевое братство», и казаков, и власти и пр. Толко вмешательство Нетаньягу через ВВП помогло восстановить справедливость. Так что разоблачать антисемитов — вообще-то незачем, цена им известна. Хорошо хоть в Беларуси люди вменяемы. Не зря до 1950 г. (не точно) на флаге этой республики был текст на идише.

  5. » у мыслящих читателей могут вызвать если не раздражение, то едкую усмешку»

    В том-то и дело, Михаил, что рассчитана статья Крутова не на мыслящего читател, а на антисемита. Для которого любой случай проявить свои животные наклонности-праздник…

  6. Крутов — российский Штрайхер. Достаточно вспомнить его «инициативу» с «Шулхан арух».

  7. Большое спасибо Автору за страстную защиту подвига и благородной памяти Марии Брускиной!.

Добавить комментарий для Михаил Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.