Поезд стал замедлять ход, за окном плыл освещенный фонарями совершенно пустой перрон, появилась небольшая станция — «Валдай» — прочитал Роман. Что-то из школьной программы, кажется, Радищев, — вспомнил он. Поезд остановился… Ольга встала, не глядя ни на кого, поправила джинсы, стала заправлять в них блузку.

Совпадение

Александр Гутов

Продолжение. Начало

И вдруг Роман увидел маленький южный городок, небольшую квартирку на четвертом этаже обычного дома, много света, очень много солнечного света в комнате,и отца, сидящего за столом со своим старым другом — бывшим военным моряком, капитаном третьего ранга, закончившим морское училище в одном из южных городов. Ромке тогда было лет семь-восемь, и он сидел с другом отца и отцом за столом, а жена бывшего моряка не могла сидеть с ними за столом, она только подавала — хинкал, далму в виноградных листьях, плов. Друг отца встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с настоящей фуражкой военного моряка — высокая белая тулья, черный околыш, с витым золотым шнуром, блестящая кокарда — герб с красной звездочкой, а по козырьку золотые листья. Роман чуть не задохнулся от восторга.

— Ну-ка, иди сюда, — подозвал его друг отца.

Роман встал, подошел, не веря еще тому, что сейчас произойдет.

Моряк взял фуражку и надел Ромке на голову, фуражка немедленно сползла до ушей, но он понял, что такое счастье, вытянулся по струнке и зажмурил глаза.

Они о чем-то разговаривали. Вот Толик достал из своей спортивной сумки объемистый пакет и передал его моряку. Тот взял пакет и сразу убрал его в свой кейс. Они продолжили разговор, а затем Толик и моряк направились по восьмой линии, вероятно, в сторону метро.

Он не спеша шел за ними, ощущая, что в самом наблюдении за людьми, которые не знают, что за ними наблюдают, есть своя прелесть. Она, наверное, связана с тем, что человек, когда его не видят, ведет себя совершенно естественно, а естественность нас сближает с животным миром. Мы не рисуемся, не смотрим на себя со стороны в это время. Толик, вечно хохмящий шутник, балагур, трепло, сейчас скромно шел с моряком и разговаривал с ним о чем-то, а если бы Роман к ним подошел, то уже сыпались бы шуточки, какие-то цитаты, анекдоты. Тут Гальперин вспомнил самый смешной анекдот, из тех. что рассказывал Толик, и чуть не захохотал на всю улицу.

Умирает Владимир Ильич и просит себя перед смертью кастрировать

— Зачем вам это, Владимир Ильич?

— А вот вы не понимаете, батенька, буду я лежать, придет Иудушка Троцкий и скажет: «И хер с ним!» и как всегда, ошибется.

Толик уморительно грассировал. «Пйидет Иудушка Тооцкий». Роман, услышав первый раз этот анекдот, как раз перед злополучной сдачей истории партии, чуть не умер от смеха. Анекдот, явно, был услышан Толиком от его родителей-журналистов.

Толик с моряком дошли до метро, там пожали друг другу руки, и моряк скрылся в стеклянных дверях.

Роман уже стоял у церкви, когда Толик появился со стороны метро.

— Привет, как съездил?

— Нормально. А ты?

— Сделал нужные дела. Кстати, интересный человек этот моряк, отцов знакомый, вернее, его отец знакомый отца.

— Как зовут-то?

— Владимир Литке.

— Что?!

— Гальперин, ты случаем, не в пивную ходил?

— Нет, я на кладбище был.

— Оно и видно, что с тобой?

— Фамилия больно редкая.

— Да, потомок какого-то известного мореплавателя или кого-то в этом роде, у них там, в роду это наследстственное.

Так вот в чем дело!

— Понятно, и что же этот моряк?

— Дело шьют. Я ему передал черновой вариант статьи отца. Отец про него статью хочет в газету писать.

— А почему не письмом, статью-то?

— Ты чего? Письмом нельзя, враги этого Литке могут узнать заранее. А у нас знаешь силу печати — выйдет статья отца, и никакая собака не придерется, пресса заступилась, все, заметано.

— Интересно. Пресса, говоришь. Как Вера-то?

— Вернулась, кажется. Приедем — узнаю. Да сам позвонишь.

— Позвоню.

Пошли на Невский? Посмотрим, как живет вечерний Питер. Можно и в кафе.

— Можно, и в кафе.

— Ромка! Толик! — Шнейдер улыбался широко и радостно. Так можно улыбаться, только когда в незнакомой компании встретишь кого-то близкого.

— Привет, ты откуда? — Толик уже иронично смотрел на Шнейдера.

— С Нарвской заставы, а вы? -Толик не ответил, а тут же процитировал -Где закаты в дыму?

Гальперин подхватил, — жил парнишка кудрявый. — Толик тут же продолжил, — лет восемнадцать, нет, Шнейдер, тебе же уже девятнадцать?

— Угу.

— Жил парнишка кудрявый, лет девятнадцать ему.

— Вы куда? — Славка продолжал улыбаться.

— В «Лягушатник».

— Я с вами.

— Шнейдер, там с двадцати.

— Ладно-ладно. — Шнейдер продолжал улыбаться.

— Неладно. — серьезно сказал Толик и тут же засмеялся, как-то хитро, или Роману показалось?

В кафе они полчаса простояли, пока освободились места, а потом просидели около часа, большую часть времени, ожидая заказанное мороженое. Зеленые мягкие кресла, зеленые столешницы под мрамор, малахитовые вертикальные вставки на стенах — все было полно уюта и благожелательности. Они расслабились, уплели по две порции мороженого — не хуже, чем в «Космосе», по бокалу Ркацителли. За все платил Толик. Болтали о том о сем. Все сегодняшнее Роману уже казалось каким-то далеким сном. Перемигивались с какими-то девушками, те смеялись в ответ. Потом Толик пригласил одну — высокую блондинку. Это явно не понравилось ее компании. Толик как назло что-то ей шептал, они переглянулись со Славкой. На плечо Роману легла чья-то рука. Он скинул ее моментально и резко встал.

— Ты что, парень? — передо Гальпериным стоял высокий длинноволосый, лет двадцати трех — двадцати четырех, почти ровесник, но явно чувствующий себя здесь хозяином. В пальцах тонкий белый трупик «Мальборо», на безымянном — печатка. Взгляд доброжелательный — что опасней всего, опасней быстрого укола взглядом.

— Сиди, — он явно удивился реакции Романа. — Ты вот что, вы, я вижу здесь ребята новые, не все правила знаете, ты другу своему скажи — не надо с Вероникой шептаться, не надо, она моя любовь, видишь, я тебе тайну открываю. — Вдруг он резко повернулся и сделал предупреждающий жест рукой — из-за стола, где сидела компания Вероники, поднимался плечистый и коротко стриженый парень явно спортивного вида с туповатым широким лицом.

— Все в порядке, — громко произнес гость почти на весь зал. — На них уже оглядывались. — Все в порядке, Андрей. Коротко стриженый Андрей сел с таким видом, словно ему перебили кайф.

— А что случилось? — Толик подошел к столу, все еще улыбаясь.

— Ничего, — сказал непрошеный гость, на этот раз действительно быстрым уколом взглянув, казалось, в самые зрачки Толика, — вот он тебе объяснит.

— Что объяснит-то? — не понимая, спросил Толик, все еще улыбаясь.

— Все, — улыбаясь, произнес гость и положил Роману руку покровительственным жестом на плечо, — все. Хорошие ребята. Отдыхайте.

После его ухода Гальперин быстро все объяснил Толику. Тот посерьезнел. В чужом городе схватиться с такой компанией! Их спортивные успехи были где-то далеко, в школьном возрасте, а Андрей явно был спортсменом, судя по прическе — боксер или самбист. Веселье как-то улетучилось, хотя они все еще старались изобразить на лицах радость.

Вскоре компания Вероники вышла, не обращая уже на них никакого внимания.

Около одиннадцати и они вышли на Невский и пошли по нему к Казанскому.

На углу улицы, выходящей на площадь — Роман успел увидеть, что ее название Плеханова, откуда-то вынырнула группа мужчин. В спортивных куртках и шапочках. Андрея Роман узнал сразу. Другие все были незнакомые. Они еще и прореагировать не успели, а Толик уже получил в скулу, хорошо еще, что он успел уклониться от более серьезного удара. Толик качнулся, но не упал. Андрей бил, явно не стараясь, так, попросту. Кто-то куда-то метнулся. Трель милицейского свистка буквально оглушила. Молодые люди мгновенно исчезли, но к Роману. Толику и Славику уже подходила другая группа — в темных пальто, все в меховых шапках. На рукавах мужчин темнели повязки с блекло-желтой надписью — «Народная дружина».

— Что за драка? Молодые люди, документы! — вперед выдвинулся один повыше, и шапка на нем была большая, из белого меха. Гальперин понял сразу, что они еще не отделались от неприятностей. «Дружинники! Час-от-часу не легче. Те-то испарились».

— Документы? С чего это? — Толик был явно готов лезть в бутылку.

— Драка в центре города, непорядок.

— Вы бы еще позже подошли, — сказал Толик, — это нас побили.

— Подошли, как только увидели непорядок, — спокойно сказал мужчина в шапке из белого меха, — а тех, кто вас, как вы говорите, побили, знаете?

— Откуда?

— А чего ж они вас побили?

— Рожей не вышли, — Толик явно сердился на глупые расспросы. Было ясно, что дружинники за его обидчиками не погонятся.

— Мурахтин, — гляди, у него и правда скула того, красная.

— Вот и разберемся, — меховая шапка явно получал удовольствие от своей роли. По виду, он был кем-то из небольшого начальства, возможно, мастером на заводе. Они и сами ходили с такими мужиками по вечерним улицам в районе Новодевичьего, собирали пьяных, разнимали драки. Но Мурахтин явно превышал свои полномочия. А может, тут, в Питере так принято? Черт его знает.

— Документы ваши, пожалуйста, молодые люди, — сказал снова Мурахтин казенным голосом.

— Мурахтин, превышаешь, — заметил другой мужчина, ростом поменьше да и в шапке не такой мохнатой..

— Ничего не превышаю, непорядок, надо разобраться.

Было ясно, что Мурахтин их просто так не отпустит.

— Нет документов? — Мурахтин явно был доволен. — Тогда в пункт, там и объясните, кто и за что вас побил. Еще и бумагу напишете, — прибавил он с явным удовольствием.— Протокольчик составим. По форме, как положено.

— Мурахтин, — укоризненно заметил тот, поменьше ростом. Остальные окружили их и молчали, по виду, это были рабочие мужики.

— Сейчас сопротивление при исполнении напишем, — Мурахтин улыбнулся, точно как тот, в кафе.

Роман быстро соображал: «Показать им документы? Может, отстанут». Он вспомнил, что паспорт остался в спортивной сумке, которую бросил на Васильевском. Толик вдруг успокоился и, потирая разбитую скулу, стал доставать паспорт, который всегда носил с собой, как сын журналистов, знающих, что к чему. Шнейдер совсем потерялся, глядел то на одного дружинника то на другого, лез в карман, явно не мог найти свой паспорт.

— У меня нет паспорта, — наконец, пролепетал Славик, — он остался там, где я сейчас живу.

Мужчины переглянулись.

— А где же ты сейчас живешь?

— На улице, на этой, Красно..Красно..

— Красных курсантов?

— Нет, она еще там, у Нарвских ворот.

— А! Краснопутиловская! Что ж ты своей улицы не знаешь? Ну а вы что? Тоже не знаете, где живете? — Мурахтин улыбался уже совсем широко, — а вы случаем, не пьяны? Вы не из кафе, случайно?

— А что? — снова озлился Толик, — нельзя? — Так, из кафе, значит, употребляли. — Мужики понимающе кивнули.

— Мы не пьяны, — буркнул Толик, извлекая паспорт из внутреннего кармана куртки и протягивая Мурахтину. Роман ответил, что паспорт остался на Васильевском.

— Ого! — Мурахтин просиял, как свежевымытая тарелка, — Москвич пожаловал! И у двоих нет паспорта! Вы, конечно, с ним?

Они кивнули.

— Приехали в чужой город и сразу драку затеяли? Москва — столица! — он вложил в эту фразу всю иронию, на которую был способен. Мужики заулыбались, как по команде.

— Так, — посерьезнел Мурахтин, — значит, придется пройти в отделение. Имеется факт драки — раз, отсутствие документов — два. Пребывание в чужом городе в алкогольном состоянии — три.

— Это насколько? — Шнейдер приуныл.

— Как разберемся — отпустим. — Мурахтин явно был на коне.

— Мурахтин! Что случилось? — милиционер в шинели, перетянутой ремнем с кобурой и в ушанке шагнул от фонаря.

— Вот, товарищ старший лейтенант, москвичи, двое без паспорта, похоже, крепко выпили. Непорядок.

Старший лейтенант подошел поближе. Он был невысок, свет упал ему на лицо. Роман сразу узнал его. Этот человек часа два-три назад спрашивал его, где могила Федора Петровича Литке…

Свет фонаря качнулся.

— Отпустить! — старлей вернул паспорт Толику, откозырял и исчез в темноте.

— Начальство решило, — вздохнул Мурахтин, — ладно, идите, но на будущее — нечего шастать по городу ночью.

Затем он обернулся к своим, — Историк нынче шибко добрый.

— Историк? — удивился Толик, а кто это историк?

— Старший лейтенант наш, он историк, — сказал с легкой насмешкой Мурахтин, — наш В. С. изучает историю, особенно военно-морского флота, статьи пишет. Он все про флот знает, мы его так за глаза и зовем — историк. Лидке с ним повезло.

— Литке? — чуть не вскрикнул Роман.

— Ты что? — удивился Толик.

— Лидке, жене его, она у нас на заводе учетчицей работает. Вот, говорю, ей с ним повезло, мужик спокойный, зарплату в семью. Только вот на истории помешан, а так мужик нормальный. Ладно, молодые люди, мы заговорились. В другой раз не попадайтесь.-

И все они разом двинулись в сторону Казанского.

О поиске спортсмена Андрея не могло быть и речи.

Обратный поезд отходил поздно вечером. Они просидели в вокзальном кафе чуть дольше положенного, и когда вышли на перрон, состав уже стоял.

— Вот так встреча! — Толик был явно доволен. — На этот раз мы поменялись с вами ролями. Теперь ваш черед нас развлекать.

— Вас развлекать? Вот как? — Оля, улыбаясь, смотрела на них с Романом. Девушки уже сидели в купе, Оля продолжала улыбаться, глядя теперь на Толика, а на лице Вики Гальперин не мог прочитать ничего, что помогло бы ему как-то понять уровень их отношений.

— Какими судьбами? — спрашивал Толик, располагаясь рядом с Олей на правах старого и близкого знакомого.

— Брали в Москве билеты туда и обратно в тот же вагон, что и сюда. Вы, как я вижу, — тоже. –Вика продолжала молчать.

— Так за это нужно выпить! — провозгласил Толик.

— Где же ваш приятель? — спросила Оля, доставая из сумки какой-то пакет.

— Славик? Он, конечно, еще появится, хотя такое тройное совпадение было бы уже чрезмерным. При слове «совпадение» Гальперин посмотрел на Толика.

— Вика, будешь? — Оля извлекла из пакета пирожки.

— Вот! — воскликнул Толик, — именно ради таких пирожков мы и предприняли с Романом такую опасную поездку.

— Опасную? — улыбнулась Оля. Вика посмотрела на Толика, а потом на Рому.

— Так вы ничего не знаете? — Толик нарисовал на лице настоящее изумление, — мы же с Романом попали в настоящую историю.

— Время настоящих историй давно закончилось, — сказала Вика, и достала из пакета пирожок.

— С рисом? — спросил Толик, строго, как ревизор.

— И с яйцом, — улыбнулась Вика. Роман чуть-чуть заревновал, но продолжал молчать. Толик, комично, с перебором и шутками, рассказал про их приключение на Невском. Теперь Вика посмотрела на Рому уже с некоторым сочувствием.

— Вот бы не подумала, что в нашем городе может такое происходить. — Вика словно чувствовала свою вину за произошедшее.

— А вы, девушки, конечно, были в Эрмитаже и Русском музее?

— Конечно, -Оля надкусила пирожок. — Присоединяйтесь, мальчики.

— С чем? — снова посерьезнел Толик.

— С рисом и яйцом.

— Репетициум эст матер студиорум,— провозгласил Толик.

— Знаете латынь? — с удивлением спросила Оля, — я думала, это мы — медики должны знать.

— Вы спросите Романа, — Толик показал на Гальперина, как будто было непонятно, кто в купе Роман, — он знает наизусть всего Горация.

— Правда? — на лице Вики проскользнул интерес.

— Пару стихотворений, — произнес Роман, выбирая из пакета пирожок.

— Великий немой заговорил! -Толик отвесил Роману поклон. Девушки засмеялись. Поезд тронулся, и скоро появилась старая знакомая со стопкой белья.

Роман помнил, что Иван все еще не мог выбраться из сумасшедшего дома, но, казалось, ему и не суждено было покинуть это печальное заведение. Он старался не думать ни о чем, Вика позволяла себя обнимать, но одна мысль не давала ему покоя: он чувствовал, что вокруг него что-то происходит, а он, Роман, не может процессом управлять. Конечно, Питер — город загадочный. Но сразу столько событий

Федор Петрович Литке. Литке, он вспомнил слова Мурахтина — Лидке с ним повезло, и усмехнулся.

— Ты чего? — Вика смотрела в окно.

— Так, вспомнился один смешной случай.

— Тоже с мордобоем и выпивкой? — Она продолжала смотреть в черное окно.

— Нет, без мордобоя, это было на кладбище.

— На кладбище? — она повернула к нему лицо, и он увидел, как светятся в темноте ее глаза, — А что вы делали на кладбище?

— Не мы. Я один, я ходил на Волково, мне было интересно.

— Что может быть интересно на кладбище? Нам вот покойников и в анатомичке хватает. — Роман почувствовал после этих слов, как она от него невероятно далека. Вика опять отвернулась к окну и стала смотреть в него — ее лицо неясно отражалось в стекле, а на нем, как на картинах кубистов, проступали части освещенного дежурным сине-матовым светом купе, огни очень далеких поселков и даже силуэт Романа.

— Так это совсем другое дело.

— Все одно — трупы они и есть трупы. — Не освобождаясь из объятий Романа, она задернула занавеску, замерла глядя-куда-то поверх, и ее профиль строго нарисовался на фоне белевшей занавески.

Толик и Оля страстно целовались, полулежа на соседней полке. Роман продолжал обнимать ее и почувствовал, как сладко пахнут ее волосы каким-то шампунем или лаком, запах его пьянил, и снова ее строгий профиль вырисовался на фоне белевшей занавески на окне. Ему захотелось немедленно поцеловать ее.

— Вы действительно хорошо провели время? — спросил Роман, стараясь придать голосу максимум интима.

— Хорошо.

— В музеях?

— Почему только в музеях? В кафе были, один раз в ресторане, возле Витебского вокзала.

— В ресторане? Одни?

— Зачем одни? С нами друзья были. У меня же здесь масса друзей, ты забыл: я — ленинградка.

Он это прекрасно помнил.

— Друзья? — он почувствовал небольшой укол. И почему он решил, что они будут в городе одни?

— А что? У нас не может быть друзей?

Такие разговоры Роман слышал уже не раз. Суть их в том, что никогда невозможно понять, что же было на самом деле с теми друзьями, которые должны были обязательно появиться. Спрашивать было бесполезно. И вдруг он чуть отстранился и спросил.

— У тебя с кем-то из них что-то было?

Она даже не повернула головы.

— Что ты называешь «что-то»?

Так и есть, теперь правды не дознаешься никак. Он чувствовал, что Вика начинает ему по-настоящему нравиться. Но она казалась такой далекой, хотя он прижимал ее к себе, и его рука гладила ее волосы. Ее профиль все так же резко вырисовывался на фоне светлой занавески.

— Кажется, у Толика все идет на лад? — спросил он, стараясь переменить тему разговора, но так, чтобы в вопросе прозвучал некий намек.

— Кажется, идет, — чуть насмешливо ответила она, и он понял, что ее насмешка относится скорее к нему. Роману. Он снова провел рукой по ее волосам и закрыл глаза. Она была так близко — вот ее губы, чуть припухлые, мягкая гладь щеки. Он провел тыльной стороной ладони по этой глади. Она чуть улыбнулась. Он быстро бросил взгляд на соседнюю полку. Кажется, Толик уже расстегивал пуговицы на блузке Оли.

— Вика, — прошептал он, — ты какая-то необыкновенная, загадочная. Роман снова провел рукой по ее волосам, взял ее руку и стал перебирать пальцы. Они были прохладны. Он чуть сильнее прижал ее к себе, и его щека коснулась ее щеки. Он повернул ее голову, набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и поцеловав прямо в губы, закрыв глаза. Губы ее были сухими и горячими, и он почувствовал, как они чуть дрогнули и раскрылись ему навстречу. Он стал целовать ее страстно, прижимая к себе все сильнее, рука нащупала кожу узкого, с бляхами, ремня, скользнула по туго обтянутому джинсами бедру, в то же время он продолжал целовать ее так, словно хотел исчезнуть в ней навсегда, целовал глаза, лоб, нос, снова губы. Дыхание ее стало резким, прерывистым, а его пальцы действовали сами. Он нащупал железную пряжку ремня, и, не переставая целовать губы и все лицо Вики, стал двумя руками расстегивать ее. Пряжка поддалась не сразу, но вот Роман почувствовал, что ремень ослаб, его рука легко выпустила ее рубашку из джинсов и коснулась прохладного живота — мягкого, ровного. Вот и каемка ткани ниже, тонкая резинка.

Поезд летел с бешеной скоростью, на стыках гремели вагоны. Навстречу с еще более бешеной скоростью мчался другой состав. Он стал мелькать за окнами, это было видно даже за закрытыми занавесками.

— Все! — она высвободилась из его объятий и стала быстро поправлять одежду.

— Все, — повторила она, — хватит. Тон был таков, что Роман понял: действительно — все. Он не отодвигался от нее, хотя явно мешал ей поправлять одежду. Она отодвинулась, а он все еще тяжело дышал и не желал верить, что — все. Она опять смотрела в черное окно.

Оля и Толик совершенно замерли, слившись на соседней койке.

Вдруг Вика повернулась к нему лицом.

— Завтра, нет, уже сегодня, ты вернешься в свой город, у тебя будет своя жизнь, а у меня своя. Я люблю свой Ленинград и ни на что его не поменяю.

Ее слова вернули его в реальность. Она говорила тихо и очень спокойно, а ему казалось, что слова хлестали его.

— И еще, у меня есть друг, он учится в морском училище.

— В морском?

— А что? Не веришь?

— Близкий друг?

— Очень, могу его фотографию показать. Он в этом году поступил.

Она стала рыться в своей сумочке и достала из нее снимок.

— Он справа.

Навстречу снова загремел встречный, попеременно то темные, то светлые полосы стали скользить по ее лицу. Гальперин поднес карточку к лицу и в мелькающем свете увидел двух моряков. Оба в лихо заломленных набекрень бескозырках, в рубашках с треугольным вырезом тельняшек, в брюках, блестят пряжки ремней. У того, который слева, была явно спортивная фигура, голова откинута назад. Гальперин узнал Андрея.

Быстро сменялись полосы света. Роману показалось, что Андрей ему улыбается и даже подмигивает. У курсанта справа было обычное лицо, встречный засвистел, загремел и пронесся мимо. Лица моряков на снимке поглотила мгла.

— Это в сентябре сделано, они только учиться начали, парень слева — твой земляк, москвич.

— Я знаю, — суконным голосом сказал Роман.

— Откуда?

— Видел его, кажется.

— Может быть. Хотя странно — где? Я увидела эту карточку, когда дома стала разбирать фотографии, хотела показать Ольге, какой я была когда-то. А тут эта фотокарточка — оказывается, Женя ее моей маме передал, а она положила в мои фотографии, мы с ним с лета не виделись.

— А сейчас?

— Их роту услали в Кронштадт. Так обидно, — в голосе Вики прозвучала искренняя печаль.

Роман увидел дежурного в черной форменной шинели, услышал это бесконечное «Так точно!»

— Ты, случайно, не приходила к нему в училище?

— А ты откуда узнал? — в лице Вики показался страх, — ты за мной следил?

— Вчера, в половине одиннадцатого, да?

— Да, а где ты был в это время?

— Я в это время был в пирожковой.

— Откуда же ты знаешь, что я приходила к училищу?

— Видишь, как я много про тебя знаю, — сказал Гальперин, ощущая хотя бы в этот миг какое-то торжество.

— Нет, скажи, откуда, — в голосе девушки послышалось любопытство, смешанное с тревогой.

Роман снова взглянул на снимок. Поезд летел с бешеной скоростью. Карточка, казалось, ожила в руках Романа. Он перевернул ее на другую сторону, но прочитать при таком свете, конечно, ничего не мог.

— Хочешь знать, что там написано? Ты же можешь читать чужие мысли.

— Там написано. Любимой Вике от ее Жени.

— Не совсем так. Вике на память от Жени, первый курс ЛВВМУ. Так откуда?

— Я гулял около Адмиралтейства. Решил зайти посмотреть, а мне дежурный сказал, что нельзя, ему нагоняй будет, если кто-то постороннего увидит, вот и девушка тут была, -это дежурный прибавил, — интересовалась, человека одного спрашивала, а лейтенант ему, этому дежурному сказал, чтоб никто не нарушал порядка и не заходил на территорию училища. Вот и все. Теперь я соотнес твои слова с вчерашней сценой — все сходится.

— Да? Да ты Шерлок Холмс.

— Мой любимый герой.

— А моя любимая героиня Катерина.

— Собираешься топиться?

— Нет, лечить тех, кто доходит до самоубийства.

Поезд стал замедлять ход, за окном плыл освещенный фонарями совершенно пустой перрон, появилась небольшая станция — «Валдай» — прочитал Роман. Что-то из школьной программы, кажется, Радищев, — вспомнил он. Поезд остановился. Толик и Ольга, словно очнулись от летаргического сна. Оба разом посмотрели на них, ничего не сказали. Ольга встала, не глядя ни на кого, поправила джинсы, стала заправлять в них блузку. Вика встала, подошла к ней и что-то тихо прошептала. Девушки вышли из купе.

Утром, когда невероятно медленно, с остановками, как это всегда бывает, поезд приближался к вокзалу, наконец, появился герой и объяснил Ивану, что совершенно не следует дальше продолжать писать стихи.

Девушек в купе не было очень долго. Когда они появились, на их лицах было обычное утреннее отчуждение. Толик и Ольга перекинулись парой вялых, с претензией на остроумие реплик, появилась проводница со своим бесконечным «Пассажиры, встаем, встаем, сдаем белье».

— Вика, мы в Москве увидимся?

— Не знаю.

Девушки встали, взяли вещи и направились к выходу.

Вокзал появился за окном как-то внезапно, а Иван спал, и ему снилась казнь на Лысой горе.

Продолжение