Губерман — поэт. Не поэт-сатирик, как его часто называют, а просто поэт. В самом высоком смысле этого слова… Потому что настоящий поэт это не тот, кто пишет «красиво», «художественно» и в рифму, а тот, кто предлагает читателю своё видение мира, отстаивает свою правду.

Самый остроумный поэт современности

(К 80-летию Игоря Губермана)

Лев Мадорский

«Плакать от неправедности бытия проще.
Чтобы смеяться — необходимо мужество»
Семён Винокур

С опозданием заметил, что юбилей Игоря (Гарика) Мироновича Губермана уже позади, но, тем не менее, несколько слов о замечательном русско-еврейском поэте сказать хочется. Вообще-то, поэт — не совсем точное слово в применении к Губерману. Его творчество не вписывается в привычный нам романтический образ небожителя, где, как у Ахматовой, «… веет ветер из глухого сада» или, как у Блока,«…купол стремится в лазурную высь». Его «гарики» не расплываются «в предрассветном тумане» или « в призрачных, июльских небесах». Их можно потрогать. Они приземлены, точны и, порой, грубоваты. А ещё они ироничны и смешны. В них уживаются будничная, повседневная жизнь и мировые проблемы и ценности. При этом Игорь Миронович непостижимым образом умудряется втиснуть всё это в обычные четверостишия.

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель:
здесь цель оправдывала средства, и
средства обосрали цель.

Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.

И «гарик» очень актуальный в нашем сумасшедшем, непредсказуемом мире:

Вся наша склонность к оптимизму —
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.

Первые книги. Тюрьма. «Прогулки около барака»

Гарик Губерман родился 7 июля 1936 года в Харькове, в еврейской семье. После школы окончил МИИТ (Московский институт инженеров транспорта) и некоторое время работал по специальности и, одновременно, начинал делать первые литературные шаги. В 60-ые, 70-ые годы он, можно сказать, ищет своё место. Ищет о чём писать и как писать. Позже Игорь Миронович скажет:

«Я писал стихи, посещал литературное объединение, сочинял всякую чушь, а поскольку страдал первой любовью, писал немыслимое количество лирических стихотворений — сопливых и счастливых, которые впоследствии аккуратно утопил в помойном ведре, чему очень рад».

С одной стороны, Губерман пробует себя в научно-популярном жанре: «Штрихи к потрету» (о легендарном священнике, поэте, авиаконструкторе Николае Бруни), «Чудеса в чёрном ящике» (о загадках человеческого мозга), некоторые другие книги. С другой, постепенно приближаясь к привычному нам автору «гариков», пишет для самиздата (журнал «Синтаксис») политико-сатирические сихи и получает известность, как поэт-диссидент. Вторая часть губермановского творчества не могла не заинтересовать КГБ и в 1979 году (власти не хотели лишних политических процессов и фабрикуется дело о спекуляции иконами) в возрасте 43 года Игорь Миронович попадет на пять лет в сибирский лагерь. Вот несколько четверостиший из его тюремных дневников:

Я взял табак, сложил белье —
к чему ненужные печали?
Сбылось пророчество мое,
и в дверь однажды постучали.

Из тюрьмы ощутил я страну —
даже сердце на миг во мне замерло —
всю подряд в ширину и длину
как одну необъятную камеру.

Пять лет в тюрьме разделили жизнь поэта на «до» и «после», но не сломили его оптимизма. Впоследствии в интервью Губерман скажет не совсем понятные слова: «Очень полезными для души оказались эти годы». Впрочем, в книге «Прогулки возле барака», вышедшей в 1988 году, он пишет и о другом: «Скука, тоска и омерзение — главное, что я испытал там». В этой абсолютно документальной прозе, нет художественной надуманности, и ожидаемых душевных страданий человека, оторванного от привычной жизни, друзей, близких и попавшего в окружение шпаны, алкашей и воров. «Страдать самому не довелось, -заявляет будущий автор «гариков», —даже стыдно за свою толстокожесть».

Думаю, что дело не в толстокожести и не в каком-то религиозно-аскетическом настрое Губермана. Игорь Миронович не любит и, кажется, даже не умеет жаловаться. Примериваю на себя и понимаю, что для того, чтобы всё это вынести без жалоб еврею-интеллигенту, надо быть очень сильным человеком. В какой-то степени, проясняют «толстокожесть» Губермана его мудрые слова:

«Наша жизнь — трагедия, это знает каждый, поскольку каждому известен финал этой пьесы. Но что она еще и комедия, понимает не любой из ее участников. Мне повезло: я ощущаю оба эти жанра».

Напрасны страх, тоска и ропот,
Когда судьба влечет во тьму;
В беде всегда есть новый опыт,
Полезный духу и уму.

В неволе я от сытости лечился,
Учился полувзгляды понимать,
С достоинством проигрывать учился
И выигрыш спокойно принимать.

Личная жизнь. Репатриация в Израиль

Нарушая хронологию событий, несколько слов о личной жизни Губермана. В 1965 году самый остроумный поэт современности женится на дочке писателей Юрии и Лидии Лебединских Татьяне. У них двое детей — девочка Таня и мальчик Эмиль. Позже Игорь Миронович скажет в своей обычной, самоироничной манере:

«В семейной жизни я угрюм, неразговорчив, деспотичен, мелочен, капризен и брюзглив».

На самом деле всё не совсем так. Губерман любящий муж и отец:

«Я не боюсь абсолютно ничего и никого, кроме слез моей жены“. «Я несвободен от огромного количества любовей: к семье, к друзьям, к книгам, к курению, к выпивке».

Впрочем, и тут не обошлось без иронии:

Моя жена — не струйка дыма,
Не суповый набор костей.
Моя жена мною любима,
Но по весне все ж тянет на б…

В 1988 году Губерман репатриировался на историческую родину, а, точнее, его репатриировали:

«Мои четверостишья достали власть, — напишет он в автобиографии. — Вызвали в ОВИР и сказали,что принято решение разрешить мне выехать в Израиль».

«Гарики»

Губерман поселился в Иерусалиме. «Опасно,— скажет он,— но очень хорошо». С этого времени поэт окончательно находит себя в коротких четверостишьях-«гариках» В детстве бабушка говорила: «Гаринька, все твои слова лишние». Бабушкин совет пригодился. Так Игорь Миронович и пишет, по «бабушкински»: кратко, спрессовывая до предела мысли, избегая лишних слов и эмоций. К сегодняшнему дню у Игоря Мироновича более 9000 «гариков».

«Гарики» популярны среди русскоязычных по всему миру. Книги четверостиший выходят огромными тиражами. Перевести их на другие языки ещё ни у кого не получилось. Думаю, что это невозможно. Не только потому, что многие «гарики» потеряют остроту и неповторимость без непереводимого на другие языки мата, но и потому, что губермановские кирпичики слов так мастерски и безукоризненно точно подогнаны друг к другу, что любое, даже малозаметное смещение их в ту или другую сторону развалит всё здание «гарика».

Вот парочка любимых:

Люблю людей и, по наивности,
Открыто с ними говорю,
И жду распахнутой взаимности,
А после горестно курю.

Я душевно вполне здоров!
Но шалею, ловя удачу…
Из наломанных мною дров,
Я легко бы построил дачу!

Впрочем, все любимые в эту небольшую заметку не умещаются, но никак не могу обойтись без «гариков» на еврейскую тему. Тем более, что Губерман никогда, даже в самые антисемитско-советские годы, своего еврейства не скрывал:

Еврейский дух слезой просолен,
душа хронически болит,
еврей, который всем доволен, —
покойник или инвалид.

Евреи знали унижение
под игом тьмы поработителей,
но потерпевши поражение,
переживали победителей.

Еврейского характера загадочность
не гений совместила со злодейством,
а жертвенно хрустальную порядочность
с таким же неуемным прохиндейством.

Послесловие

В заключение хочу возразить себе же. Когда в начале заметки я усомнился можно ли считать Губермана поэтом, то был не прав. Губерман — поэт. Не поэт-сатирик, как его часто называют, а просто поэт. В самом высоком смысле этого слова. Также как Жванецкий, которому тоже два года назад исполнилось 80, не писатель-сатирик, а просто писатель. Потому что настоящий поэт это не тот, кто пишет «красиво», «художественно» и в рифму, а тот, кто предлагает читателю своё видение мира, отстаивает свою правду, не подделывается под времена и вкусы окружающих. Именно таким был и остаётся великий российско-еврейский поэт Гарик Миронович Губерман.