Марк Гинзбург: До, После, Над. Ушедший век глазами бакинского еврея, или О быстротекущей жизни и вечных ценностях. Продолжение

Loading

Видимо, так много поколений евреев чтили законы нравственности, что они в своей совокупности создали некий генетический нравственный ориентир, следуя которому и нынешние евреи сознательно или несознательно оценивают свои дела по высоким этическим меркам независимо от того, часто ли они ходят в синагогу.

До, После, Над

Ушедший век глазами бакинского еврея, или
О быстротекущей жизни и вечных ценностях

Марк Гинзбург

Продолжение. Начало. Вторая часть. Третья часть

Право на доброжелательность

«Святость низойдет на мужчину или женщину, слугу или служанку, пришельца или израильтянина только по их делам»
Илья Пророк

«Обязанности человека к ближнему стоят впереди его обязанностей к Богу»
Гилель

«Узы, тысячелетиями связывающие евреев и объединяющие их и поныне, это, nомимо всего, демократический идеал социальной справедливости вкупе с идеалом взаимоnомощи и терnимости в отношениях между всеми людьми»
А. Эйнштейн

Приятельница, молодая умная женщина, ученый-генетик спросила: «Что важнее, вера в Бога или добрые дела?» Я отвечал, что необязательно противопоставлять дела и веру. Но, если уж выбирать, то иудаизм считает, что делающий добро безбожник ближе к Богу, чем творящий зло верующий.

Провозглашая приоритет добрых дел перед верой, Иерусалимский талмуд от имени Бога говорит: «Пусть они забудут меня, но следуют моему закону». И далее утверждается: «следуя моему закону, они прuдут ко мне».

Из Десяти заповедей только 4 религиозные — т.е. регламентируют отношения между Богом и людьми, а 6 — этические — регулируют отношения между людьми.

По совокупности этических законов Тора — утопическая модель идеального человека и недостижимого общества. Но в то же время Тора — это и описание тех земных дел и поступков, которые приближают человека к идеалу. Соответственно, иудаизм — это нечто большее, чем вера и философия, это еще и самодисциплина, добровольное обязательство выполнять целый комплекс этических правил.

Таким образом проблема добра и зла переносится из сферы теоретизирования в сферу оценки дурных и добрых поступков по степени их соответствия заповедям.

В целом же еврейская этика исходит из двух принципов.

Первый. Абсолютная ценность человеческой жизни: ради спасения своей или чужой жизни можно нарушить все заповеди (кроме запрещающих идолопоклонство и кровосмешение).

И второй принцип. Недопустимость крайностей: нельзя следовать закону слепо, не думая о конкретных условиях его применения.

Среди многих заповедей, провозглашающих абсолютную ценность человеческой жизни, такие:

— Не убивать человека.

— Не красть человека (похищение человека приравнивалось к убийству).

— Не уклоняться от спасения того, кому угрожает опасность

— Сnасать nреследуемого от nреследователя даже ценой жизни преследователя. (Если видишь, что кто-то идет убить твоего ближнего, убей того первым). Это — право на самооборону — защищай свою или чужую жизнь даже ценой жизни убийцы. (Но при условии, что другого выхода не было. Например, если покушавшийся был хромым и ты мог убежать, тогда убийство преследователя не было бы оправданным).

Человек не имеет права зря рисковать свой жизнью:

— Не иметь источника опасности в своем доме.

— Делать ограду на крыше и ограждения у опасных мест, «ибо, если кто упадет с крыши дома твоего, кровь будет на твоем доме» (т.е., ты отвечаешь за его увечье или смерть).

— Не наносить себе раны…не рвать волосы в скорби по умершему.

— Не падать ниц на тесанном камне . (Даже в молитвенном экстазе нельзя падать в храме на пол “тесанного камня”.)

Не исполнять заповеди (например, не поститься), если это опасно для здоровья».

Право на жизнь органически включало и право на средства к существованию, включая право работника на гарантированный и вовремя выплачиваемый заработок, достаточный для обеспечения достойного уровня жизни работника и его семьи. Работник имел право оставить незаконченную работу, если замена его другим не наносила ущерба хозяину.

Посягательства на заработок ближнего и его клиентуру или нечестная конкуренция осуждались как кража и ограбление.

Из принципа неприятия крайностей следовало, в частности, утверждение: «Цель не оправдывает средства».

Так, «Плохо в порыве благочестия раздать бедным все свое имущество» (и сесть на шею общины).

«Нельзя красть, чтобы помочь нуждающемуся» (евреи не одобрили бы Робин Гуда).

В то время, как вообще запрещалоь дотрагиваться до чужой жены, принцип неприятия крайностей утверждал : «Мужчина, не решающийся вытащить из воды тонущую, — идиот и фанатик».

Говорилось: «Каждое непредусмотренное законом воздержание есть нарушение закона». Т.е., если, например, предписано поститься сутки, не переусердствуй в благочестии, не постись двое суток.

С древних времен евреи понимали, что жизнь неизмеримо богаче любого закона. Что сплошь и рядом возникают ситуации, когда закон явно не соответствует обстоятельствам, когда можно и нужно смело его отвергать и искать верную линию поведения.

Полагают, что Второй храм был разрушен именно потому, что соблюдали закон. Исполняли буквально, ибо зилоты (правящая партия в осажденном Иерусалиме), несмотря на яную обреченность Иерусалима, слепо следуя букве закона, отказались от мирных переговоров.

Но как избежать произвола в трактовке закона? Как найти некую руководящую линию?

Одна линия определялась соответствующим воспитанием, когда интуиция оказывалась единственным «инструментом», позволяющий восполнить недостаток информации, выбрать лучшее решение среди многих равноубедительных вариантов.

Другая линия была найдена в сочетании двух видов представления законов.

Первый, «Галаха», — объединение достаточно четких формулировок законов, и второй, «Агада», — совокупность многих рассказов, модельных примеров, прецедентов, в согласии с которыми можно решать, как поступать в тех обстоятельствах, для которых нет четких формулировок в Галахе, или когда юридические законы требуют дополнительного толкования применительно к конкретной ситуации.

Хорошо поискав, можно было во множестве агадических примеров найти ситуацию, аналогичную сложившейся, и познакомиться с сутью и обоснованиями описанных решений. Естественно, это было не просто и требовало мудрости.

По этому поводу говорили: «В чем примущество мудреца перед просто хорошим евреем? Просто хороший еврей исполняет закон всегда. Мудрец знает, когда можно отойти от закона. Большой мудрец знает, как поступать, когда на этот случай нет закона».

Евреи старались сделать свои законы конкретными, конструктивными.

Так, предписывалось не просто жертвовать на бедных, а конкретно: от 10 до 20 процентов дохода. Не просто оставлять часть урожая в поле и маслин на дереве, но и какую именно. Не просто ставить ограду на крыше, но высотой в 90 см.

Не просто не обманывать покупателя, но и вообще не иметь неисправных весов.

Запрещено посредничество при продаже жизненно необходимых продуктов, дабы не удорожать товар. Запрещено придерживать у себя товар, чтобы «вздуть» цены.

Существенное внимание уделяется ситуациям, когда законные интересы одного человека сталкиваются с равнозаконным интересом другого.

В Талмуде рассматривается такой пример. Бредут по пустыне двое. У одного из них осталось немного воды, которой может хватить только для одного, прежде чем они доберутся до источника. Он может оставить воду себе и спасти свою жизнь. Но может поделиться со спутником, но тогда погибнут оба. Надо выбрать что-то одно. Возникает проблема совести.

Закон отдает приоритет выбора самому человеку, т.е. он вправе предпочесть свои интересы интересам всех остальных людей, если они равносильны перед законом. Иными словами, никто не может обязать человека к самопожертвованию.

Однако, говорится, именно тем, как человек поступает в таких ситуациях, и определяется, что это за человек.

Возможно, в приведенном примере лучшее, хотя и необязательное для первого, решение было бы: поделись водой со спутником, и положись на милость Бога!

Этические принципы утверждают: «От других нельзя требовать большего, чем требует от них закон, от себя же всегда следует требовать большего, и чем больше, тем совершеннее человек». Праведный, мудрый человек тот, кто внутри закона следует еще более глубоким требованиям и предъявляет к себе больше требований, чем к другим.

Особое место в еврейской этике уделяется доброжелательным отношениям между людьми в повседневной жизни.

Например, запрещалось вымогать долг у неимущего должника: «Если знаешь, что должник в затруднительном положении и не может с тобой расплатиться, избегай ходить по одной улице с ним, дабы не корить его своим появлением».

Запрещалось напоминать бывшему преступнику, понесшему наказание, о его прошлом.

Не рекомендовалось вести ученые разговоры о Торе в присутствии неученого (дабы он не чувствовал свою неполноценность).

Осуждались всяческие сплетни. «Не обсуждай другого, — говорил Раби Ашер, — Сказанное в твоем присутствии, даже если это не секрет, не передавай дальше. И если кто рассказывает тебе что-либо, не говори, что ты это уже слышал».

Клевета же осуждалась и вовсе решительно. Подчеркивалось, что вред, нанесенный клеветой, исправить чрезвычайно сложно.

По этому поводу рассказывалась притча:

…К рабби пришел еврей и сказал, что он клеветал, распускал ложные слухи о ком-то. И теперь хочет загладить свою вину. Как это сделать?

Рабби велел придти на другой день и принести подушку. Тот послушался. Рабби велел: «Выйди на улицу на ветер и распори подушку», Это было сделано, и ветер развеял весь пух. «Теперь, — продолжал рабби, — собери пух обратно в подушку». — «Но это невозможно», сказал кающийся». — «Вот так же невозможно загладить зло, которое ты нанес своей клеветой».

По Торе именно за клевету Всевышний наказал Мириам, сестру Моисея, краткосрочной проказой.

Законы о неприкосновенности личности подразумевали и высочайшее уважение к личности. Они запрещали оскорбления словом, предписывали деликатность и воспитанность в обращении.

По талмуду “Публичное оскорбление такое же преступление, как пролитие крови”. Нельзя и замахиваться: «Тот, кто поднимает руку на ближнего, считается злодеем, даже если он не наносит удара».

Особо следует остерегаться нанести обиду прозелиту. Чтобы его не обидеть, запрещается даже напоминать ему (не говоря уже о попреках) о его нееврейском происхождении.

Запрещается злоупотребление доверием. Так, нельзя приглашать на обед, зная наверняка, что приглашаемый не придет. Почему? Пояснялось: «Приглашаемый верит в твою искренность. Он благодарен тебе, сожалеет, что не может придти. Ты незаслуженно, пользуясь его доверием, получил чувство признательности. И более того, возможно, обязал этого человека пригласить тебя, и ты придешь».

Ложь понимается не узко формально. Даже абсолютно правдивые слова, но сказанные с намерение ввести в заблуждение, становятся ложью. Говорилось так: «Пусть ваше “Да” будет да, а ваше “Нет” будет нет».

Но всегда ли надо говорить правду? Нет, правда — не самоцель. Это лишь одно из средств защиты личности. Если правда может незаслуженно обидеть, следует промолчать, а если нельзя смолчать, то — солгать. (Опять, «избегай крайностей»!)

Например, Гилель говорил: «Невесту на свадьбе всегда нужно восхвалять, говорить, что она красива, стройна, добра». Сторонники другой школы — Шамая — возражали: «Как так!? А если невеста уродлива, кривая, и в придачу — злая?!» — «Все равно, надо хвалить, — отвечал Гилель, — Это святой день её свадьбы».

Этические принципы совершенствовались и в средние века. Так, в 1000 году раввинский съезд в Майнце принял постановление о нреприкосновенности личной корреспонденции (запрещелось вскрывать и читать чужие письма).

Еврейская этика была выработана в реальном мире перед лицом его многочисленных сложностей. Евреи прекрасно понимали, что идеал, совершенство — недостижимы. Они так и говорят: «Даже самый большой праведник подвержен соблазнам жизни. И чем сильнее личность, тем чаще этот человек нарушает законы.»

И среди евреев есть немало таких, которые ведут себя обратно этическим нормам. Таких, для которых норма — жадность, зависть и высокомерие.

И все же, несколько лет тому назад американская статистика показывала, что, если евреи составляют примерно 3% населения Штатов, то из всех преступлений на долю евреев приходится 0,3%, т.е. в 10 раз меньше, чем в среднем по стране. И к тому же это, как правило, не тяжкие преступления, связанные с насилием.

Видимо, так много поколений евреев чтили законы нравственности, что они в своей совокупности создали некий генетический нравственный ориентир, следуя которому и нынешние евреи сознательно или несознательно оценивают свои дела по высоким этическим меркам независимо от того, часто ли они ходят в синагогу и умеют ли они молиться.

Право на справедливый суд

В 1647 году Рембрандт написал картину “Сусанна и старцы”. Молодая обнаженная женщина собирается погрузиться в воду, а из-за деревьев за ней подглядывают старцы.

По легенде это произошло в Вавилоне в древние времена. Сусанна, жена богатого еврея Иоахима, часто купалась в бассейне в собственном саду. Как-то раз почтенные старцы украли приготовленные у бассейна мыло и умащения. Когда же Сусанна услала за ними слуг, старцы вышли из-за деревьев и попытались принудить её возлечь с ними. Сусанна закричала, сбежались люди. Но старцы обвинили ее в том, что она в саду предавалась блуду с каким-то юношей.

Преступление по тем временам было чрезвычайно серьезным, и еврейский суд приговорил Сусанну к смертной казни — побиению камнями.

Когда её вели к месту казни, из толпы выступил некий молодой человек и сказал, что он может доказать невиновность Сусанны. Суд вернулся. Молодой человек предложил судьям спросить каждого из свидетелей в отдельности, под каким деревом Сусанна якобы предавалась блуду. Старцы назвали разные места и их ложь стала очевидной. Сусанну оправдали, а старцев казнили.

Остается добавить, что этим находчивым молодым человеком был пророк Даниил, и что все описанное происходило в полном соответствии с древним еврейским правом и судебными процедурами.

Проблема правосудия всегда была важнейшей в обществе. Естественно, меняются времена, меняются взгляды, законы, процедуры. Но есть много хорошего в древних еврейских законах, о которых неплохо бы вспомнить и, возможно, в какой-то части использовать и сегодня.

Законы интересны и тем, что отражают психологию общества, его нравственные принципы. Его приоритеты и ценности.

Уже среди первых заповедей, данных Богом и обращенных ко всему человечеству, было: «сотвори себе суд u судей». Т.e., не произвол грубой силы, а власть закона, судить по которому дано лишь достойнейшим.

Эффективная четкая судебная структура с тщательно проработанным процессуальным кодексом сложилась у евреев после Вавилонского пленения.

На первый взгляд у еврейского традиционного закона было много общего с известными древними кодексами. Но это подобие — внешнее, поскольку различными были этические взгляды и высшие ценности законодателей и представляемых ими народов.

Если в кодексе Хаммурапи (который в Междуречье был образцом, в течение тысячи лет) во главу угла ставилась неприкосновенность собственности, то основу еврейского традиционного закона составляла неприкосновенность личности.

Например, закон Хаммурапи, гласил: “Беглый раб должен быть возвращен его господину”. Еврейский же закон предписывал: «Не возвращай раба господину и не выдавай его ему, если раб перебежал к тебе от господина своего. Пусть он живет у тебя, где ему вздумается: не притесняй его».

Стоит также сопоставить христианское высказывание: «Не суди, да судим не будешь» и традиционное иудаистское: «Не суди, пока не побываешь на месте подсудимого».

И еще важнейшее отличие еврейского законодательства — отсутствие всяких социальных и сословных привилегий перед законом. Неоднократное подчеркивание абсолютного равенства всех перед законом, независимо от социальной принадлежности преступника и жертвы.

Исключение составляли рабы, которые были неполноправны, но даже эта, совершенно бесправная в древности группа людей, по существу, сохраняла в библейском праве статус личности, а не живого товара.

В то жестокое время иудейская судебная практика исходила из положения: «Бесспорная обязательность закона должна быть умерена сострадательным пониманием со стороны суда, смягчаться мудростью судей».

Говорилось, что судья, не проявляющий умеренности в преследовании буквы закона, несет в себе разрушение духа закона.

Уважение к правам личности вело к весьма странному на первый взгляд отношению к подсудимому в процессе суда.

Понятие обвинения или защиты в еврейском суде отсутствовало. Есть поиск истины, и никакие действия суда не должны быть ни попыткой обвинить, ни защитить. Суд не признавал адвоката, поскольку считал, что адвокат только учит подсудимого лгать. В то же время, как ни парадоксально, весь состав суда из 23-х человек являлся защитником подсудимого в том смысле, что в соответствии с процессуальным кодексом первой обязанностью суда было найти все аргументы для оправдания обвиняемого.

Это вовсе не означало отхода от закона, ибо исчерпав поиск аргументов в пользу подсудимого и не найдя обоснованной причины для его оправдания, суд судил его со всей строгостью.

Но пока шел суд, действовала презумпция невиновности.

В наше время она звучит, так: «никто не может быть объявлен виновным иначе, как no nостановлению суда». А заповедь двухтысячелетней давности гласит: «Не казнить виновного nрежде, чем он nредстанет nеред судом и будет вынесен приговор».

Суд основывался на показаниях не менее, чем двух свидетелей, которые подвергались тщательному допросу. Никакие письменные документы не служили доказательствами (только при разборе имущественных споров могли привлекаться долговые расписки и подобные документы).

Свидетелей к присяге не приводили, но напоминали им, что спасти невинного — это все равно, что спасти целый мир, а погубить невинного — погубить весь мир. Свидетелям также напоминались две заповеди Торы: «Не лжесвидетельствовать» и «Не свидетельствовать в суде, если ты родственник подсудимого или другого свидетеля».

Явно и злостно лжесвидетельствующий мог подвергнуться такому наказанию, какому подвергся бы обвиняемый, если бы лживость свидетельства не была бы выявлена. Ответственность свидетеля особо повышалась в случае возможного смертного приговора, ибо он знал, что, возможно, начинать казнь придется ему.

В уголовных делах признание вины обвиняемым во внимание не принималось. Оно не имело юридической силы. Тем самым исключался смысл нажима на обвиняемого, вырывания у него признания под пытками. Еврейский суд категорически отвергал «царицу доказательств» Вышинского.

Это существенно отличалось от практики римского суда, одним из принципов которого было: «признание влечет осуждение».

Обвиняемый имел право защищаться и мог высказываться до последней минуты, даже если был осужден на смерть.

Разбирательство проводилось в устной форме. Суд был быстрый: ­если в Греции на одно дело отводилась неделя, то в Иудее суд занимал один день. Исключение составляли дела, по которым мог быть вынесен смертный приговор. На такие дела выделялось 2 дня.

Тайна суда строго соблюдалась. Когда один из весьма уважаемых судей раскрыл, как двадцать лет назад голосовали конкретные судьи, его вывели из состава суда.

22 заповеди предъявляли судьям и суду высокие требования. Среди этих заповедей:

  • Выносить приговор, следуя мнению большинства судей.
  • Не искажать суда (т.е. не оправдывать виновного и не осуждать невиновного).
  • Не лицеприятствовать в суде тому, кто имеет власть или влияние. Не быть лицеприятным бедняку.
  • Не брать подарков (говорилось: «не бери мзды, ибо мзда ослепляет глаза мудрых и извращает слова праведных»).
  • Не выслушивать одну сторону в суде в отсутствии другой.
  • Относиться одинаково к обеим тяжущимся сторонам.
  • Не наказывать человека, который совершил преступление против воли.
  • Судье не страшиться подсудимого.

Судья не мог быть родственником подсудимого, не мог выступать свидетелем. Более того, судья не мог быть очевидцем преступления, ибо это могло ужесточить его позицию.

По Маймониду — члены судов должны были обладать широкими познаниями и знать много языков, дабы не пользоваться услугами экспертов и переводчиков. Членами суда не могли быть ни глубокие старцы, ни кастраты (считалось, им присуща жестокость, ни люди, не имеющие детей, ибо судья должен быть милосердным.

Закон требовал: “Судьи, будьте нетороnливы в суде”, т.е., с предельной педантичностью выясняйте все обстоятельства дела, каким бы ясным оно ни казалось. Даже если много подобных дел прошло перед тобой, каждое дело рассматривай заново, ибо нет одинаковых людей, одинаковых обстоятельств и одинаковых дел.

Выдвижение судей, точнее, их воспитание, было длительным и многоступенчатым процессом.

После возвращения евреев из Вавилонского плена был создан синедрион — высший религиозный, судебный и политический орган страны, состоявщий из 71 мудрейшего мужа.

В каждом городе с населением не менее 120 жителей, были созданы суды из трех — семи судей для разбора главным образом гражданских споров, и суды из 23 судей. Суды заседали каждый понедельник и четверг.

В Иерусалиме кроме синедриона было еще три суда по 23 человека, самый престижный из этих трех заседал у входа на Храмовую гору. Возможно, синедрион был совместным заседанием трех иерусалимских судов.

Синедрион назначал местных судей из местных жителей, известных ученостью и уважаемых земляками. Лучшие из местных судей избирались в суд 23-х, а лучшие из него приглашались в центральный суд в качестве кандидатов.

Кандидаты присутствовали на заседаниях суда, обладали совещательным голосом, и могли присоединиться к судьям, если не хватало одного судьи или один из судей воздерживался от голосования.

Хорошо проявившего себя кандидата пересаживали в передний из трех рядов. Проявившего себя хуже пересаживали в задние ряды. Вакантное место судьи занимал кандидат из первого ряда.

Поскольку судебные процедуры были направлены прежде всего на поиск доводов в пользу обвиняемого, если кто-то из кандидатов высказывался за осуждение, его тишали слова.. Но если кандидат заявлял, что у него есть соображения в пользу обвиняемого, то судьи могли пригласить его в свой ряд для активного участия в обсуждении.

Если один из судей в ходе процесса высказывался в пользу обвинения, то ему разрешалось в ходе заключительного обсуждения изменить свое мнение в пользу обвиняемого. Однако, если он ранее высказывался в защиту обвиняемого, то ему возбранялось изменять свое суждение.

Наказание расценивалось не как месть общества, а как средство возвращения преступника на праведный путь. Потерпевший и наказанный должны почувствовать, что все получили по заслутам, что с ними поступили беспристрастно и по закону. После исполнения приговора наказанный был абсолютно чист.

Лишение свободы в качестве наказания не практиковалось, — только в качестве меры временной предсудебной изоляции опасного преступника. Тюрем как мест наказания не было. Предпочитали телесные наказания, обычно — бичевание. При этом присутствовал врач, следивший за тем, чтобы экзекуция не нанесла непоправимый вред здоровью преступника.

Современный осуждающий взгляд на телесные наказания известен. Но полезно было бы учесть, что после такого бичевания бывший преступник был чист в глазах общества. Он возвращался к своей семье и к своим делам, а не погружался на долгий срок в среду преступников и не набирался у них криминального опыта.

Дела, где был возможен смертный приговор, рассматривались с особой тщательностью. Никакие косвенные свидетельства во внимание не принимались. Например, пусть свидетели видели, как преследователь с мечом в руках гнался за кем-то. Оба забежали в сарай. Потом первый вышел, а второго нашли в сарае заколотого этим мечом. Но никто не видел момента убийства, и факт не считался доказанным.

Вынесение обвинительного вердикта затруднялось еще и тем, что свидетели назревающего убийства обязаны были показать, что они увещевали обвиняемого и отговаривали его от убийства.

Таким образом, совершенно очевидные на наш сегодняшний взгляд преступления, считались недоказанными, а преступники избегали заслуженной (на наш взгляд) кары.

Рассмотрение дела с возможным смертельным приговором продолжалось два дня. Ночью судьям надлежало не пить вина, не есть много, и после кратковременного отдыха продолжать обсуждение малыми группами. И только на утро они собирались вместе и выносили приговор. Для оправдательного приговора достаточно было большинства в один голос, для обвинительного — требовалось большинство в три голоса.

Смертные приговоры были чрезвычайно редки. Синедрион, который приговоривал человека к смерти один раз в 7 лет, назвали палаческим.

Суть в том, что по еврейской традиции существует лишь один, высший судья — Всевышний, который обязательно воздаст каждому по его делам. Соответственно считалось, что если и оправдают действительного убийцу, то его покарает Господь. Если же осудить на смерть и казнить невиновного, то это уже необратимо.

Но сама возможность получить смертный приговор и пройти ужасную казнь действовала устрашающе и предостерегала людей от самых страшных преступлений.

За убийство полагалась смерть. Но если кто-то убил непреднамеренно (а закон гласил: «Не наказывать человека, который совершил преступление против воли»), его препровождали в один из шести городов-убежищ, где он был неприкосновенен. Если же он самовольно выходил за пределы этого города, то оказывался вне закона.

Осужденный на казнь был лицом неприкосновенным, его нельзя было оскорбить ни словом, ни действием.

По дороге к месту казни глашатай громко объявлял, кто и за что осужден и каким судом. И призывал высказаться тех, у кого было что сообщить суду в пользу осужденного. Если таковой находился, суд возвращался, выслушивал сообщение, и, при необходимости, пересматривал дело. Трижды мог возвращаться суд. Если же и после этого находились желающие нечто сказать, суд выслушивал их на месте.

Как видите, дело Сусанны действительно рассматривалось по всем юридическим канонам.

Иной подход был к гражданским делам. К примеру, кто-то неосторожным обращением с огнем сжег чужой дом, а денег на возмещение ущерба у него нет. Такой человек должен был отработать сумму долга. Любой другой мог заплатить за него требуемую сумму и взять его в свой дом в качестве подневольного работника — раба.

Но и права рабов Закон охранял строго. Хозяин был обязан поступать с рабом как с временным наемником, достойно содержать его и его семью. По прошествии шести лет он был обязан отпустить раба на свободу и дать ему средства, которые позволили бы бывшему рабу и его семье просуществовать время, необходимое для подыскания других средств. Хозяин не мог возлагать на раба слишком трудные или унизительные работы, если только это не было абсолютно необходимо. За любое оскорбление или насилие над рабом хозяин отвечал перед судом.

Можно ли утверждать, что современный суд справедливей, а наказания лучше служат исправлению преступивших закон?

Может быть, действительно, тюрьма не лучшее и не самое эффективное средство наказания и исправления?

Может быть, смертная казнь все же должна предусматриваться законом как средство предостережения, к которому на практике прибегают чрезвычайно редко и в исключитель-ных случаях, когда вина преступника не вызывает сомнений?

Может быть, суд коллегии порядочных и компетентных, умудренных жизнью судей лучше суда случайных присяж-ных?

Может быть, не стоит такое большое значение придавать признанию обвиняемого и на этой основе допускать его торговлю с обвинением?

Может быть в юридических школах помимо римского права стоит изучать и традиционные иудейские законы, которые с чрезвычайным вниманием и уважением отно-сились к подсудимому, а комплекс процессуальных положе-ний , давал право надеяться на справедливый суд.

Право на искупление вины

«А в десятый день месяца сего день искупления…, чтобы искупить вас перед Госnодом Богом нашuм».
Книга Левит

Я любил своих родителей. И тем не менее иногда бывал очень виноват перед ними. И каждый раз, когда я вспоминал о своих проступках, меня охватывал горький стыд. Так продолжалось много лет.

И только уже в Бостоне, в дни Покаяния, когда я от всего сердца попросил прощения у своих покойных родителей и у Всевышнего, чувство жгучего стыда меня оставило. Это не значит, что я забыл свои проступки, я их помню, и мне, конечно, стыдно, но я чувствую, что я прощен.

По причине, о которой мы можем только догадываться, Создатель наделил человека свободой воли — свободой выбора цели и свободой выбора пути к этой цели.

Возможно, Всевышний заложил в человека и в мир некую программу совершенствования, в которой человек, обладающий свободой выбора, не может, сделав дурное, сказать Всевышнему: «Это не я, это Tы. В своих действиях я не виноват».

А может быть, свобода воли только кажущаяся?

Есть такая притча. Один человек нагрузил двух ослов и послал их в соседний город. Первый осел пошел по указанному пути и через некоторое время благополучно добрался до цели. Другой решил, что хватит с него выполнять волю хозяина, и пошел в противоположном направлении. Но, поскольку земля круглая, то в конце концов он пришел в тот же город с другой стороны, но пришел измученный, истерзанный и настрадавшийся. Да и встретили его не очень радушно.

Дав свободу воли, Всевышний ограничил безудержный её произвол, наделив человека двумя регуляторами: ответственностью — неотвратимым возмездием («наказание извне») и совестью («наказание изнутри»). И, пожалуй, именно внутреннее наказание — мучение совестью, чаще всего побуждает к pacкaянию.

Судя по Торе, Господь видел, что создал нечто весьма непредсказуемое, которое может оказаться и хорошим, и плохим. Неслучайно, видимо, после создания человека не было сказано обычное «… и увидел Господь, что этo хорошо».

Прошло 10 поколений и «увидел Господь , что весь образ мыслей и устремления сердца человека суть зло во всякое время. …И пожалел Госnодь, что создал человека на земле, и воскорбел он в сердце своем».

Но дело было сделано, и, как мы ни плохи, время от времени совесть ощутимо дает о себе знать, требуя какого-то успокоения. Возникает чувство вины, и нет человеку покоя.

Возможно ли вообще совестливому человеку смыть с себя вину, избавиться от угрызений совести?

В дни Вавилонского плена пророк Иезекииль сказал от имени Бога:

«От любой вины можно очиститься и начать новую жизнь… Отбросьте oт себя все грехи, которыми вы грешили, и сотворите себе сердце новое и дух новый… И сердце новое дам вам и дух новый вложу в вас».

Другими словами: «Вы должны переродиться сами, стать другими, неспособными на злодеяния. Вот тогда будет и Мое прощение и примирение со Мной, и вы получите новую чистую душу и новое сердце».

Для такого перерождения традиция призывает погрузиться в глубокий самоанализ, включающий интенсивное осознанное проникновение в глубины своей души. Призывает в своем раскаянии поведать Всевышнему обо всем, что гложет.

Необходимо не просто сожаление о прошлом, — это может скоро пройти, но всесторонний анализ, беспощадная оценка своих дел. Надо осознать свой проступок с такой силой, чтобы испытать истинное потрясение от содеянного, чтобы сделать для себя невозможным повторение проступка. Это и значит «Стать другим обновить душу и обновить сердце». За это и даруется очищение и успокоение.

Подобным методом сегодня психоаналитики возвращают пациентам душевный покой, предлагая не загонять внутрь то, что их волнует, а наоборот, вспомнить все беспокоящее, проанализировать и рассказать врачу.

Столь сильное потрясение невозможно переживать часто. Евреи делают это раз в году, Именно в те 10 дней Рош Хашана, когда древняя традиция призывает: «3агляните себе в душу и nодумайте, правильно ли вы живете, не затмевают ли вам мелкие обиды и повседневная суета самого главного, того, что дает вам npaвo называться людьми, comвoренными подобно Богу.»

В Дни Трепета евреи, даже не считающие себя религиозными, устремляются в синагоги, чтобы без посредника, у самого Бога просить прощения и обрести душевный покой.

Это дни глубокого погружения в мысли о том, что же мы такое, зачем мы существуем, каковы наши отношения с Творцом.

Это дни повышенного чувства ответственности каждого за свои дела; дни, когда мы ощущаем себя перед судом Всевышнего. Возникает особая психологическая атмосфера, обостряющая чувства, усиливающая ощущение встречи лицом к лицу с Создателем, ощущение быстротечности времени и бренности нашей жизни, которая ускользает, как песок, утекающий между пальцами.

Идея глубокого самоанализа и раскаяния превращает эти десять Дней Трепета в очищающее пламя, в котором должно выгореть все плохое в человеке.

Почти тысячу лет тому назад Маймонид дал формулу покаяния:

  • четко осознать и сказать себе, в чем именно твой проступок;
  • искренне и глубоко пожалеть о содеянном, приложить все усилия; чтобы исправить причиненное зло;
  • дать искреннее обещание-клятву, не повторять подобного.

Иудаизм не допускает никаких посредников между каждым из евреев и Богом. Грех может простить только Господь.

Но, оказывается, Господь не может простить человеку обиду, которую тот нанес другому. Обязанности перед человеком ставятся выше, чем обязанности перед Богом. Обидевший должен сперва получить прощение у обиженного, постараться искупить свою вину перед ним и только после этого он может надеяться на прощение Богом.

Надо посмотреть обиженному в глаза и повиниться перед ним. Более того, просить прощения у человека следует в присутствии тех, которые видели, как была нанесена обида.

Чаще всего мы обижаем невниманием своих близких, тех, кто более других вправе рассчитывать на нашу доброту, внимание, и благодарность. И кого наше равнодушие или неосторожное слово ранит тяжелей всего.

В древности в Дни Покаяния евреи совершали далекие и небезопасные путешествия, чтобы повиниться, вернуть долг, исправить нанесенное зло.

И, наконец, часто — самое тяжелое — надо самому простить тех, кто обидел тебя и кто сам раскаивается и просит прощения. Только простивший других может сам надеяться на прощение.

Сказано: «Прости ближнему его злое дело, а потом помолись, и твои грехи тебе простятся…»

Единственное же, что не может быть прощено, это смертельные преступления против всего еврейского народа.

По традиции в дни Рош-Хашана решается судьба каждого человека на следующий год. И есть все основания именно в эти дни страшиться наказания за грехи, именно в эти дни припомнить все недостойное и повиниться, искренне пожалеть о содеянном и твердо решить больше не повторять подобного.

Всегда ли покаяние полностью очищает и полностью восстанавливает личность так, будто и не было никакого греха?

Не всегда. Дело в том, что грех обладает еще свойством осквернения. На личности согрешившего остается след. После свершения греха человек уже не тот. Грех лишает человека его естественных уникальных качеств. Снижает его ценность. Разрушает его гармонию с миром, с Богом и с самим собой. Его первоначальная личность исчезает и заменяется другой. Такова природа человека. Это уже не продолжение наказания, а скорее — изменение личностного статуса.

Восстанавливается ли этот статус после покаяния? Предполагается, что это зависит от мотивации покаяния.

Покаяние из-за страха наказания традиция уподобляет явке с повинной в надежде на смягчение наказания. Такое покаяние дает снятие обвинения. Но это, скорее, не прощение вины, а амнистия, помилование. Это не дает очищения и возвращения того личностного статуса, который был до свершения греха.

А вот стимулом к полному очищению от скверны греха является не страх наказания, а совесть. Именно совесть не может удовлетвориться тем, что наказания удалось избежать. Для обретения душевного равновесия этого недостаточно.

Награда при очищении — полное душевное спокойствие, согласие с собой, с другими и с Богом (возможно, это и есть истинное счастье).

В чем же каются в эти дни?

В день Иом Кипур в исповедальной молитве “Видуй” всем обществом просят прощения за все мыслимые грехи.

Среди них жестокосердие, прелюбодеяние, неуважение к родителям или к наставникам, пустые разговоры, насилие, сквернословие, обман, мздоимство, насмешки, нечестная торговля, высокомерие, дерзость, зависть, легкомыслие, упрямство, ложная клятва, беспричинная ненависть, злоупотребление доверием, присутствие на сборище pacпутников, осквернение Имени, надменность, и многое другое.

Обратите внимание — на одну доску ставятся например, насилие, и сплетни.

Однако именно мелкие повседневные проступки разлагают душу. Не случайно именно такие «обыденные» грехи, как жадность, зависть, высокомерие, гневливость, чревоугодие, похотливость, лень, составляют «Семь смертных грехов». Они — изначальный источник всех других пороков.

Общественный характер исповеди “Видуй” отражает ответственность каждого за весь народ. Говорят не «прости меня», а «прости нас». Пусть ты и не делал большинства вспоминаемых грехов, но если кто-то из народа их совершал, то «прости нас!»

Так, в молитве Хинейни, которая читается в Рош Xaшана, говорят: «Молю за народ Твой. Да не устыдятся они за меня, а я за них» — достойная ответственность каждого за всех и всех за каждого. А книга Левит призывает: «Увещевай ближнего своего, и не nонесешь за него греха» (каждый ответственен за нравственное поведение тех ближних, на которых он может оказать влияние).

Но в то же время полного личного очищения можно достичь только индивидуальной, не общинной исповедью.

У каждого есть свое, что жжет стыдом и в чем раскаивается лично каждый. Именно личная исповедь «один на один» приводит к очищению. Для этого в праздничной литургии отводится специальное время.

Можем ли мы, далеко не праведники, надеяться на полное очищение и полное прощение?

Маймонид утверждал: «Да не подумает кающийся, что он далеко ниже праведных; на деле вовсе не так. …Отведавши сладость преступления, он воздерживается от него, побеждая свою наклонность. Внутренняя борьба его гораздо сильней, чем борьба тех, кому не довелось согрешить. Кающийся в состоянии совершить больше добра, чем никогда не грешивший.»

Вся литургия в заключительный день праздника, в Иом Кипур (День Искупления) от начала до конца преследует одну цель: вновь и вновь стучаться в Ворота, вновь и вновь повторять призыв: «Взываю к Тебе, о Госnоди! Не npoгoняй мeня, не закрывай ворот, чтобы исnоведь моя была бы вnyщена и услышана, разpeшu мне говорить».

Так начиналась исповедь первосвященника в Храме тысячи лет назад, и так начинается исповедь сейчас.

И когда человек собирается исповедаться перед Богом — сотворить исповедь, которая по сути своей — молитва, он начинает со слов: «Я согрешил, я поступал неправедно», а затем возвышает свой голос: «взываю к Тебе, взываю к Тебе, прими наши молитвы!».

Евреи надеются, что они будут услышаны и будут прощены, и день Суда превращается в день Праздника.

Если бы не надежда, не право на очищение, на прощение после искреннего раскаяния, то на земле довольно скоро не осталось бы ни одного безгрешного человека, достойного прощения. Человечество оказалось бы состоящим из отпетых мерзавцев, в которых совесть не просыпалась, и из людей, которых замучила совесть.

Стучитесь же и будете услышаны! Нельзя терять надежду на прощение. Каждый из нас имеет право на очищение совести, на душевный покой и умиротворение, на согласие с окружающими и с самим собой.

Мне доводилось слышать скептическую реплику: «Не слишком ли легко дается очищение? Поговорил со своей совестью (и с Богом, естественно) один раз в году и начинай сначала?»

Но ведь речь идет об искреннем раскаянии, о глубоком душевном переживании и о действительном желании и надежде больше не повторять тех проступков, о которых вспоминаешь с таким стыдом и сожалением. И это далеко не легкий разговор.

А то, что и после этого человек может «начать с начала», — что поделаешь, на то он и человек…

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Марк Гинзбург: До, После, Над. Ушедший век глазами бакинского еврея, или О быстротекущей жизни и вечных ценностях. Продолжение

  1. «Запрещено придерживать у себя товар, чтобы «вздуть» цены.»
    Непонятно. Если я могу дешево продать весь урожай осенью, но откладываю часть до весны, то — это разумный поступок (Так сделал бы и Госплан), потому что весной тоже есть спрос. Цены весной будут выше, чем осенью, это объективное явление. Я могу выиграть на этом, но могу и не выиграть, поскольку понес издержки по хранению части урожая. А если я выиграл — то выиграли и те, кто сумел произвести покупку весной, хотя бы и по более высокой цене.
    Кстати, так поступают практически все оптовые торговцы сезонными с-х продуктами. Что в этом плохого ?
    lbsheynin@mail.ru

  2. «Приятельница, молодая умная женщина, ученый-генетик спросила: «Что важнее, вера в Бога или добрые дела?» Я отвечал, что необязательно противопоставлять дела и веру. Но, если уж выбирать, то иудаизм считает, что делающий добро безбожник ближе к Богу, чем творящий зло верующий.
    Провозглашая приоритет добрых дел перед верой, Иерусалимский талмуд от имени Бога говорит: «Пусть они забудут меня, но следуют моему закону». И далее утверждается: «следуя моему закону, они прuдут ко мне».
    Из Десяти заповедей только 4 религиозные — т.е. регламентируют отношения между Богом и людьми, а 6 — этические — регулируют отношения между людьми…
    В целом же еврейская этика исходит из двух принципов.
    Первый. Абсолютная ценность человеческой жизни: ради спасения своей или чужой жизни можно нарушить все заповеди (кроме запрещающих идолопоклонство и кровосмешение).
    И второй принцип. Недопустимость крайностей: нельзя следовать закону слепо, не думая о конкретных условиях его применения…
    Единственное же, что не может быть прощено, это смертельные преступления против всего еврейского народа.»
    —————————————-
    Надо бы цитировать и цитировать, переписывая не торопясь …
    Спасибо автору, Марку Гинзбургу, сумевшему в сравнительно короткой главе рассказать о многом.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.