Ефим Гаммер: Творческая абсорбция (Повесть ассоциаций израильской жизни)

Loading

На ее столике, если прибегнуть к возвышенному стилю очарованных странников, в тесном соседстве с кофейником и кувшинчиком, полным молока, дымились две чашечки со смолистым напитком… благоухали свежей выпечкой две пышные булочки. Но я не был очарованным странником — обычный новый репатриант с еще не обналиченным чеком.

Творческая абсорбция

(Повесть ассоциаций израильской жизни)

Ефим Гаммер

1

Талантливые люди начинаются с незнания.

«А что там дальше?» — думают они, и появляются на свет.

В глазах вопрос, в сердце ожидание, над головой ореолом — надежда.

«Будем жить!»

И они живут, не расставаясь, талантливый человек и надежда, верная спутница и жена: «по-некрасовски» посмотрит — рублем одарит, либо подкинет идею, а с ней и адресок — куда податься за финансовой подкормкой.

Так было в России, так стало в Израиле. Ничего, в сущности, не изменилось, кроме названия денег. Какая разница, рубли или лиры, если того и другого нет в наличии. Вернее, есть, но в таком мизерном количестве, что на издание книги не хватает.

Что же делать? Идти за ссудой.

Куда? К доктору Ладошицу. (Фамилия несколько изменена).

Поговаривали, он был спонсором журнала «22», и бабки давал новым репатриантам на всякие нужды. Без возврата? Э, нет, не меценат он, конечно. С отдачей. Под отсроченные чеки, как и все остальные. Но на выгодных условиях, без грабительских процентов — поборов.

Вот к нему я и направился.

Торговый центр района, звучащего на русском все еще диковато — Рамот, дом, выложенный из загорелого на солнце иерусалимского камня, подъем на этаж и занимай очередь в коридоре. Право, очередью это дело не назовешь: пожилой мужчина — не очередь, и девушка, сидящая рядом с ним на скамейке, не очередь. Тем более, как выяснилось тут же, дочка этого господина.

— Ализа, — представилась она, поднимаясь.

Я перевел в уме: «веселая», «радостная». И тут же увидел: в глазках — лучики, на губах — улыбка, в сердце — любовь ко всему живому. Спонтанно вспомнилось: ее имя, по словам каббалистов, позволяет легко возвышаться над бытием.

— Вы тоже за ссудой? — поинтересовалась, немного стесняясь своего лобового вопроса.

— Тоже.

— Как думаете, у него на всех хватит?

— Хватит и еще останется, — вновь отозвался я на иврите, догадываясь, почему пожилой господин, по всему видать, такой же новый репатриант, привел с собой дочку. Внешне — смуглое лицо, стрельчатые усики, бородка клином, как у испанских грандов, — походил он на выходца из Южной Америки. В 1979 году в Израиль, помимо советских евреев, коих выехало двадцать тысяч, хлынули и аргентинские.

Наши конкуренты на удачную абсорбцию спасались от очередного переворота, и были, подобно нам, очень ограничены в материальных средствах — выезжали с двумя-тремя чемоданами, оставив все нажитое добро на разграбление.

От испуга, либо по какой посторонней причине, сталкиваясь с нами — «русскими», они вспоминали о своих корнях и пробовали говорить на языке бабушек и дедушек, нашем, дворовом языке, впитанном организмом с молоком матери.

А кто эти бабушки и дедушки, родом из девятнадцатого века?

После погромов 1903-1905 годов они, в ту пору двадцати-тридцати лет отроду, активно покидали просторы Российской империи и устремлялись к новому берегу.

Куда?

Разумеется, в Южную Америку. В Северную почему-то не получалось.

По этому пути ушли из Одессы два младших брата моей бабушки Сойбы Гаммер, урожденной Розенфельд, Ноях и Шимен.

Как она рассказывала в пятьдесят третьем, накануне смерти Сталина, когда советские газеты питались и поились «делом врачей», два ее брата пошли по дороге Колумба «на поиски новых земель для евреев». Бабушка Сойба была из религиозной семьи, много знала о Творце — это она мне поведала о семи днях творения, и чтобы отбить сомнения, сказала: «Один день Бога для нас — миллион лет!»

Сегодня ученые подтверждают правоту бабушки Сойбы: космическая секунда, по их версии, равняется пятистам земным годам. Немало ей было известно и о Его образе и подобии — двуногих созданиях, рожденных хоть за две, за четыре тысячи лет до нас. О Колумбе она упоминала, как о своем старом знакомце, призванном чуть ли не по личной просьбе ее отца, раввина местечка Ялтушкино, найти для изгоняемых из Испании в 1492 году евреев новое пристанище на земле.

Бабушку Сойбу отнюдь не смущало, что в год изгнания евреев из Испании ее папа еще не родился. Не смущало, и все тут! Потому что тогда, в 1492 году, родился пра-пра-папа ее папы, которому было отказано жить в родном городе Толедо, и, значит, никто иной, как папа ее пра-пра-папы, надоумил Колумба изыскать новую землю для евреев. Не важно, чей папа поручил Колумбу это. Важно, что в каждом поколении евреям необходимо иметь про запас такого папу и такого Колумба.

«Особенно сейчас», — вздохнула бабушка, отрывая календарный листок с датой 1 марта 1953 года.

И вот, спустя почти тридцать лет я убедился, что и впрямь в каждом поколении евреев присутствует свой Колумб. Причем, даже фамилии не меняет для скрытности: Колумб и Колумб, здрасте вам!

Именно так и представился мой сосед, вспомнив русские слова из одесского детства своих предков.

— Кама зман ата ба арец? — спросил я. — Сколько времени ты в Израиле?

— Квар шана, — ответил он. — Уже год.

— Откуда?

— Буэнос-Айрес.

— У меня там тоже должны быть родственники — с 1903 года, почитай.

— Как фамилия?

— Розенфельд.

— О! — воскликнул, смеясь, дядя Колумб. — В Южной Америке каждая вторая еврейская семья — Розенфельд. Моя жена Клара тоже урожденная Розенфельд.

— Из Одессы?

— Какой Одессы, милый ты мой человек? Предки, вроде бы, да, а она родилась по нашему адресу.

— В Аргентине?

— Где же еще?

— Приехали все вместе?

— Да-да! Почти со всей семьей. Ализа, — тут же похвастался, — учится в Еврейском университете русскому языку. Да-да, русскому, чтобы стать послом Израиля в России. Когда? Что за вопрос? Когда наладятся отношения.

— Это вы решили? — удивился я, разглядывая девушку.

— На семейном совете, — вполне сносно произнесла она на моем родном. И добавила, смешливо оттопыривая губы: — Так говорят русские люди?

— Если они евреи. А зачем вам это надо?

— Нам не надо. Это папе надо.

— Зачем?

— От папы имейте все разъяснения.

Я и спросил.

А он ответил: в Аргентине властвует хунта, несогласных хватает охранка, люди пропадают неведомо куда. Своего старшего сына Пабло он видел в последний раз только на экране телевизора, когда показывали политических заключенных, согнанных за колючку на бывший стадион. Поэтому ему и понадобится свой дипломат в Москве, чтобы там окольными путями добраться до представителей Буэнос-Айреса и вызволить ребенка из-за решетки. В Иерусалиме проделать все это невозможно. Слишком большая напряженка между странами из-за непрекращающегося оттока аргентинских евреев в Израиль. Единственное, что остается в Израиле, так это уповать на господа Бога, что вырвались сюда. Вырвались! Хотя… без всякого имущества, без баксов с физиономиями американских президентов — не то, что советские евреи, которым позволительно было вывозить свое добро и сбережения.

«Камушек в наш огород, — понял я. — Какое добро? Какие сбережения?»

Но промолчал. Не станешь ведь объяснять неведомо кому, что и наша дорога в Израиль была не сахарной пудрой усыпана.

Впрочем, этого не понадобилось. Папу Колумба вместе с дочкой Ализой вызвали в кабинет доктора Ладошица — на примерку, так сказать, ссуды.

А я?

Я, растревожив память, мог предаваться воспоминаниям…

2

Было так: на обеде у кардинала Мендосы, когда Христофор Колумб рассказывал об открытии Америки, один титулованный гость с присущем глупцу высокомерием заметил: «Подумаешь, событие! Что может быть проще, чем открыть новую землю?» Колумб сочувственно посмотрел в задымленные глаза сановитого придурка и предложил ему для решения легкую — с позиций, разумеется, думающего человека — задачу: как поставить яйцо на стол вертикально?

Однако ни этот придурок, ни другие, пусть с виду и более башковитые, справиться с заданием не смогли. Не те у них вертелись шарики в мозгу. Тогда Колумб, взяв с тарелки яйцо, аккуратно разбил его с одного конца и установил стоймя на столе.

— Просто? Просто! Все гениальное просто! — сказал и тихо рассмеялся. Наверное, так же тихо, как и я в приемной доктора Ладошица, вспомнив о книге Джиролама Бенцони «История Нового Света». Там Колумб, и здесь Колумб. Там он ходил по богатым аристократам в поисках субсидий для своих путешествий. И здесь обращается к спонсорам за финансовой поддержкой, правда, не говорит для каких начинаний. «Действительно, для каких?» — спонтанно подумал я, ибо забавлять себя больше нечем. Подумал и успокоился. А почему, собственно, мне полагается знать об этом? Я ведь не казночей — такой же проситель, как и он. А деньги? Деньги никогда не бывают лишними, ни при открытии Америки, ни при издании книги. И в этом убедился воочию, когда, разминувшись в дверях, увидел радостную улыбку на лицах новоявленного Колумба и его дочки Ализы.

— Поздравляю! — произнес я второпях, протискиваясь между ними в кабинет доктора.

— И вам желаю, — сказала мне вдогонку Ализа и добавила: — Я вас подожду на выходе.

— Что? — оглянулся я. Но времени на удивление ноль-ноль, две десятых секунды, и я закрыл за собой дверь, чтобы подготовленные заранее доводы о необходимости выделения ссуды на издание русскоязычной книги в Израиле — стране поголовного зазубривания иврита — остались в полном секрете для подслушивающего персонала.

Доктор Ладошиц, человек лет шестидесяти, внимательно посмотрел на меня.

— Знакомая?

— Только тут познакомились, у вас в прихожей, на скамейке.

— Любовь — не встречи на скамейки, — с какой-то неясной, наверное, замешенной на возрасте, иронией выдохнул он стихами Щипачева из своей полузабытой юности. — Пишете?

— Пишу.

— Печатаетесь?

— Печатаюсь.

— В Израиле?

— Везде.

— А ссуду на что просите?

— На издание книги.

— Да? На издание книги? — он испытующе посмотрел на меня, будто хотел убедиться, что я не разыгрываю его. — Удивительно, до чего странные у меня сегодня просители. Они… вы…

— Про них не знаю, — воспротивился я. — А что касается меня…

— Знаете, Ефим, вы первый человек на моей памяти…

— Какой?

— Первый, первый! — не смущайтесь. Первый из тех, кто, не стесняясь, просит спонсировать выход в свет его сочинений. Все придумывают себе куда как более веские причины, чтобы не отказал. То срочный ремонт квартиры — иначе затопит. То операция жены, а без жены ему не жить. То замена золотых зубов на фарфоровые, (с золотыми в израильское общество неприлично соваться). А вы — книга… Книга хоть приличная?

— Не девка — однодневка.

— И все же…

— Скажем так, Иван Петрович Белкин на израильской сцене.

— Конкуренция Пушкину?

— Не совсем. Там, в Союзе, где все мы были «товарищи», еврею зачастую приходилось прятаться за русский псевдоним, чтобы попасть на страницы печати. И мне предлагали… В одном, другом журнале, допустим, в «Смене», но я отказывался.

— Выходит, вы решили проверить, как обстоят дела здесь.

— В какой-то степени. Поэтому мой герой, зовут его Васька Брыкин, русский по паспорту, еврей по Галахе, то бишь по матушке с бабушкой, и решил пробиваться в русскоязычную литературу Израиля.

— И как? Успешно?

— Книга покажет, — уклончиво ответил я, не желая вдаваться в подробности

— Сколько?

— По меньшей мере, будет 350 страниц.

— А в денежном эквиваленте?

— В моем художественном оформление, чтобы вышло дешевле…

— Не важно в чьем. Сколько?

— По расчетам в типографии…

— Уложитесь в две тысячи долларов? — доктор Ладошиц раскрыл чековую книжку.

— Жизнь еще ценится, покуда пиво пенится, — отозвался я своим афоризмом и кивнул.

Ассоциация первая
Из истории русскоязычной литературы Израиля

ПОВЕСТИ ВАСЬКИ БРЫКИНА

Сегодня, глядя из Иерусалима в далекое прошлое, я публикую совершенно несекретную переписку моего литературного героя Васьки Брыкина, проживающего в книге «Круговерть комаров над стоячим болотом», с главным редактором — в тот исторический момент — израильского литературного журнала «22» Рафаилом Нудельманом.

Васька Брыкин появился на свет в 1979 году после разговора с Яшей Цигельманом, когда он, член редколлегии журнала «22», сказал мне, что их «элитарное издание» обладает якобы «правом первой ночи». В переводе с языка крепостных литераторов это значило, что авторы как бы обязаны предоставлять журналу каждую новую вещь. Этакая рабская зависимость, согласитесь, закрывала перед ними двери иных, не менее уважаемых изданий. К тому же, опять-таки согласитесь, не очень приятно предлагать в другое уважаемое издание произведение, уже забракованное кем-то, не менее умным и авторитетным.

Тут меня и осенило: вам нужны творческие личности-безличности, знающие только один адрес? Пожалуйста, получите. И, согласуясь с расписанным по учебникам примером из отечественной литературы, я создал среди родных олив израильского Ивана Петровича Белкина. Поселил его в провинциальном Кирьят-Гате, где жили мои родители, бабушка, тетя Софа с мужем и детьми, усадил за пишущую машинку «Москва» и сказал: «дерзай!» Так появился на свет писатель Васька Брыкин, большой любитель белоголовочки и женского пола. Был он по профессии моряк, по призванию литературный мистификатор, но при этом желал прослыть еще и признанным мастером слова в обеих израильских столицах разом, в Тель-Авиве и Иерусалиме. А чтобы прослыть им, необходимо было появиться во всей красе своего неисчерпаемого таланта на страницах журнала под забойным названием «22», престижного, прежде всего, по версии самих 22-х его верных авторов и столь же верных читателей, коих в то запойное время приходилось минимум по одному (читай: муж — жена) на брата-писателя.

Рожденный экспромтом, «верный человек и живой роман» Васька Брыкин начал с 1979 года регулярно посылать из Кирьят-Гата по почте свои новые произведения в журнал «22». И не кому-нибудь, а лично главному редактору Рафаилу Нудельману.

В результате творческого соревнования с братьями Жемчужниковыми и графом Толстым, породителями Козьмы Пруткова, а заодно и с Александром Сергеевичем Пушкином, отцом Ивана Петровича Белкина, под моим неунывающим пером возник первый на русскоязычной улице Израиля диссидентский роман в эпистолярном стиле.

В редакции «22» терялись в догадках: кто это так настойчиво стучится с улицы в их наглухо закрытую для посторонних дверь? Не располагая возможностью самостоятельно разобраться в литературных достоинствах Васьки Брыкина, рискнувшего без маститого «рекомендателя» штурмовать неприступный Парнас, уважаемые редакторы не печатали ни строчки из его творений, превращая себя на его глазах во все менее и менее уважаемых.

Как же они были ошарашены, когда Васькин «самотек» внезапно преобразился в книгу. Это трудно воспроизвести, но легко вспомнить.

В 1982 году с выходом в свет произведений Васьки Брыкина, но уже под обложкой моей книги «Круговерть комаров над стоячим болотом», литературная мистификация раскрылась.

Книга, естественно, была отправлена с дарственной — Рафаилу Нудельману от Васьки Брыкина. Из провинциального Кирьят-Гата — в столицу средиземноморских литераторов Тель-Авив.

Рафаил Нудельман был несколько смущен, заодно и огорошен превращением никому не ведомого Васьки Брыкина в Ефима Гаммера.

И тут же откликнулся поэтическим посланием:

«Вася Брыкин — это гений
Выше всех определений!
Как Эйнштейн во время оно
Ниспроверг он все каноны,
Создал новый тип романа,
И за то ему осанна!»

3

Пути Господни неисповедимы.

А девичьи?

Ализа дожидалась меня в открытом кафе, на оживленном пятачке торгового центра.

На ее столике, если прибегнуть к возвышенному стилю очарованных странников, в тесном соседстве с кофейником и кувшинчиком, полным молока, дымились две чашечки со смолистым напитком, исходили пряным ароматом два бокала с красным вином, благоухали свежей выпечкой две пышные булочки. Но я не был очарованным странником — обычный новый репатриант с еще не обналиченным чеком.

— Это мне? — спросил, усаживаясь напротив девушки.

— Вам.

— Чего ради?

— Ссуду получили?

— Получил, — отхлебнул я кофеек, показав рукой Ализе, что доливать молока мне не следует.

— Обмыть надо. Так говорят русские люди?

— Говорят так, даже когда они евреи. Но обмывают не вином, а водкой. И не здесь, а на дому, чаще в кухне, когда живешь без соседей.

— Я согласна и на дому. Выпьем вина, поедем к вам.

— Здрасте, приехали!

— А что?

— Вина мне нельзя. Булочку тоже.

— Это почему же?

— Вес.

— Не поняла.

— Я вес держу, Алиса, — сказал я, избегая зудящее «з-з» в ее имени.

— Ализа! — поправила она меня. — Впрочем, как вам удобнее… Мне тоже в русском языке не все звуки удаются.

— А мне в иврите.

— Оставим иврит, вернемся к вину и булочке. Почему — «нельзя»?

— Причина проста, как дважды два. На носу соревнования. По боксу. Иерусалим — Западный Берлин.

— Ого!

— В рамках предолимпийских матчевых встреч. Для приобретения зачетных очков на Олимпиаду.

— А силенок хватит?

— Ринг покажет, Алиса, — ответил я, вновь игнорируя комариное «з-з». — Иначе… иначе, без победы, мне Москву не видать, как собственных ушей.

— Меня с собой возьмете?

— Куда? В Москву?

— На соревнования.

— Зрелище не для девушек, хотя… Только до меня не доходит, Алиса, чего вы нашли во мне такое интересное?

— А ссуда? — игриво заметила она.

— Не понял.

— Как же не понять? Может быть, вы передадите ваш чек нам, а? На ограниченное время и под проценты.

В глазах Алисы читалось нечто невообразимое: то ли смех в них, то ли печаль.

— Шутка? — не врубился я.

— И в шутку и в серьез. Так говорят русские люди?

— Если они не евреи.

— Поверьте, нам ваш чек нужнее.

— Интересно, кто подсказал вам эту здравую мысль?

— Папа!

— Спасибочки, — усмехнулся я, услышав столь несуразное предложение. — Передайте папе, что деньги я взял на издание книги.

— А папа — для продолжения дела Христофора Колумба, на открытие новых земель, — ответственно заявила Алиса.

— Для евреев? — сыронизировал я. — Но ведь у евреев есть уже свой Израиль. Хватит и этого, чтобы воевать с арабами до скончания века.

— Как вы не понимаете, — вздохнула девушка. — У Колумба была древняя карта. Поговаривают, от самого Соломона Мудрого. На ней расположена даже Антарктида.

— Ну и что?

— Это тогда, в те библейские времена — Антарктида на карте!

— Повторите в третий раз, Алиса. Я что-то стал плохо слышать.

— Не притворяйтесь. Вам уже понятно, что Колумб шел по известному с древности курсу. Куда? К какой-то одному ему ведомой точке.

— К Атлантиде, полагаю по вашим намекам. Она тоже была изображена на той карте? Или же какие-то острова, оставшиеся на поверхности после ее затопления?

— А вот этого я вам не скажу. Скажу другое: эта карта по наследству перешла к моему папе. И он сейчас собирает экспедицию, чтобы двинуться к тем землям, которые искал Колумб по-настоящему, когда открыл Америку. Но… Деньги нужны.

— Вам разве Ладошиц не дал?

— Дал, на одного хватит, но для экспедиции недостаточно. Папа предлагает вам войти в долю. Когда еще книгу издадите, а в путешествие можно отправиться немедленно, было бы на что.

— Мда… мне, как журналисту, — пробормотал я, не соображая, всерьез все это или розыгрыш.

— Вот-вот, как журналисту. Помните, с чего начинался Жюль-Верн? «Пять недель на воздушном шаре». Пять недель. И что в результате? Всемирная библиотека приключений и фантастики! И он — Жюль Верн! — основатель жанра. А? Слава, почет, деньги!

— Слава! — повторил я за Алисой, будто ее слова парализовали мою волю.

Она оттопырила большой палец правой руки. И я следом за ней.

— Почет!

Она оттопырила указательный палец правой руки. И я следом за ней.

— Деньги!

Она оттопырила безымянный палец правой руки. И я следом за ней.

— Что мы имеем? — задумчиво спросил я у собственной руки, изучая оттопыренные пальцы.

— А что? — попалась на нехитрую уловку Алиса.

И увидела, как мои пальцы складываются в знакомую конфигурацию, имеющую хождение во всем мире.

— Фигушки, вот что мы имеем, Алиса.

— Глупости! — сказала она. — Не мучьте свои пальцы, а то поломаете. И вам будет нечем бить вашего немца. А вы его действительно побьете?

— «Ринг покажет», — так у нас говорят.

— Хорошо, пусть ваш ринг себя покажет с лучшей стороны. Так говорят русские люди? А пока… Долить вам кофе? Вы с молоком? — она потянулась к фаянсовому кувшинчику.

Я мотнул головой.

— Молоко не пью.

— И молоко не пьете? Что с вами? Это же полезно.

Тут я машинально и выдал фразу, которая выскакивала из меня еще с той поры, когда мама «по забывчивости» донимала меня этим «полезным для укрепления детских костей напитком»:

— Из-за подлости молочного короля погиб мой дядя Фима!

— Кто это?

— Фима? — опомнился я, чувствуя неловкость. — Он был директором цирка. В сорок пятом, когда я родился.

— Нет, я про молочного короля.

— Понятия не имею. Так его называли в нашем доме — молочный король. Говорили… Папа говорил, тетя Фаня, его сестра, мужа которой дядю Фиму арестовали из-за этого молочного короля. Он написал донос на дядю Фиму, назвал его врагом народа и японским шпионом. И послал в НКВД. Представьте, какая это находка для карательных органов перед самой войной с Японией, когда ГУЛАГ перемалывал людей тысячами. И… Фиму — «руки за спину! Вперед, не оглядываться!». Словом, забрали. А потом — после допросов и пыток — разрыв сердца. Так нам сообщили.

— А вы?

— Что я? Я получил по наследству его имя, как это принято у евреев.

— Молоко тут причем?

— Молочный король…

— Хотите отомстить?

— Бросьте! Я не граф Монте-Кристо. И кому мстить? Где? Кругом сплошной Израиль — и никаких королей.

— Ну, тогда скорей на ринг! — засмеялась Алиса. — И бейте немца в свое удовольствие. Или согласитесь на ничью, а?

— Э, нет! Где родился — там и расплодился. Ринг не знает ничьих.

4

В 1988 году Буэнос-Айрес и Тель-Авив названы городами-побратимами.

А много ранее, в пору правления военной хунты (1976-83), когда такой политический альянс и представить себе было нельзя, из Аргентины в Израиль репатриировалось около 17 000 человек. Многие без детей, которые бесследно исчезли за колючей проволокой.

В середине восьмидесятых годов выяснилось, что из 30000 пропавших без вести аргентинцев полторы тысячи составляли евреи. Они подвергались издевательствам и гибли в тюремных застенках, где царила антисемитская и нацистская символика.

Разузнать что-либо о заключенных было невозможно. И вот в этой ситуации, когда писем с «того света» просто-напросто не существует, Алиса показывает мне клочок бумаги с таинственными письменами.

— Это Пабло! — поясняет она. — Из тюрьмы! Пишет, — вздохнула. — Пишет, что его могут освободить и переправить за границу. Как это? Негласно. Непонятно? Ну, под залог! Так говорят русские люди?

— Русские говорят, «за выкуп».

— Точно, за выкуп. Поможете?

— Да, что вы, право? То вам на дело Колумба подай, то на освобождение брата.

Я грустно подумал, что живу на стипендию нового репатрианта, без надежды на улучшение положения.

— А это одно и то же! — сказала Алиса.

— Опять загадки.

— Какие загадки? Все очень просто! Я уже объясняла, у папы есть древняя карта. На ней изображены выступающие на поверхность острова — горы бывшей Атлантиды. И — не скажу, где — даны указания о закопанных сокровищах. До них надо добраться папе. А чтобы добраться по назначению, нужен начальный капитал на экспедицию. Теперь понимаете? — Алиса просительно посмотрела на меня, отхлебывая вино из бокала. — Чтобы выкупить Пабло нам требуется не две тысячи — ваших, наших, а гораздо больше. Таких денег бедным людям не собрать, даже с помощью вашей музы.

— Муза моя на кровати лежала, высунув жало.

В 1979-ом я не подозревал, что мои мытарства с устройством на работу по специальности, полученной в университете на журфаке, продолжатся еще год, и только с 1 ноября 1980-го я наконец-то официально превращусь в израильского журналиста, оформленного на ставку редактора радио «Голос Израиля». И не завтра-послезавтра, а спустя почти три года, в 1982-ом, выпущу в свет «Круговерть комаров над стоячим болотом», книгу, ставшую в одночасье сенсацией всего русскоязычного зарубежья — от Израиля до Франции, Германии, США. А сейчас всего лишь осень 1979 года, и у меня на повестке дня срочная ездка в Кирьят-Гат. Оттуда, из провинциального тихого города, я отправлю первое послание — «засыл», как пишет Васька Брыкин, в журнал «22», и тем самым наступательно, по Михайло Ломоносову, начну предметно доказывать «умникам из элитарного издания», что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов еврейская земля рождать.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Ефим Гаммер: Творческая абсорбция (Повесть ассоциаций израильской жизни)

  1. Прекрасная повесть, спасибо. Читаю с Продолжения, возвращаясь к Началу…
    Может быть, так и следует, но — обещаю — следующий раз — буду читать слева направо. Желаю Вам всех благ, много повестей и всего наилучшего.
    P.S. Начало всё ещё не дочитал, рас-тя-ги-ва-ю . . . .

Добавить комментарий для Aлекс Б. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.