Ефим Гаммер: Творческая абсорбция (Повесть ассоциаций израильской жизни). Продолжение

Loading

Жить придется в общежитии, в отрыве от жены. Значит, в полном соответствии с понятием «сексуальное бытие определяет сознание». И что получится в итоге, когда на курсах учителей занимаются в основном молодые девушки-кибуцницы? У них вообще на подсознательном уровне: нет лекции, значит, наступил час сексуальной свободы.

Творческая абсорбция

(Повесть ассоциаций израильской жизни)

Ефим Гаммер

Продолжение. Начало

Ассоциация вторая
Из истории русскоязычной литературы Израиля

ПО АВГИЕВЫМ КОНЮШНЯМ ПАРНАСА

Эпистолярная повесть в стихах и прозе, рассказывающая о несостоявшейся любви между сильными мира сего и грандиозно известным в мире том Васькой Брыкиным, так и не домогшемся от них сердечного признания.

Засыл первый.

Дорогой Рафа!

Пишу тебе по-еврейски, значит — на «ты»…

Как ты знаешь из истории русской журналистики и, надеюсь, не только русской, открытие таланта, а с ним и нового имени, всегда было одним из истинных стремлений толстого, еще не заленившегося от лежки на пыльных полках журнала. Тем более сейчас, в пору, когда с массовым выездом в семидесятых годах советских людей за рубеж зарождается международная русская литература, столицей которой может стать Иерусалим. Правда, в том случае, если ты поддержишь меня и начнешь публиковать на страницах твоего приятного на вид издания. А не поддержишь, гляди, столицей обозначится Париж или Нью-Йорк. И ты со своим печатным органом окажешься в глухой провинции, как и прежде, когда под видом урожденного одессита жил в России, но не в столице ее белокаменной, не в Москве-матушке, а в сторонке, привечаемой скорым поездом — «ту-ту!».

Если я верно понимаю цели и задачи твоего, в будущем всесветного журнала, то журнал — долгие ему лета, от его 22 до 120! — не должен без дрожи душевной поворотить меня назад в безвестность. Ибо журналу при его 22-ух-х! не достает до ровного счета 11-ти зубариков, чтобы литературно-кусачий рот стал мудрым до краев и во всю пасть!

Видя своим критическим оком такое дело, я, Рафа, готов пойти к тебе навстречу и самолично — раз во мне столь острая нужда в танковых войсках нашенской литературы — заменить все недостающие 11, но на условии, что в игру принимаешь на равных. Разумею, конечно, ставка в нашей игре серьезная, и еще какая, зубы! Но не боись! Я без подвоха! Свои зубарики на полку не положу. А то противники дознаются и донесут тебе по советской привычке –якобы Васька обманщик, зубы бережет от Алтаря Отечества, куда живот принято складывать. Поверь мне, Рафа! Я честный, я мОлодец, один из тех, из 33-ти батьки Черномора. Так что не подведу со своими зубариками. А насчет чужих… Эх, раззудись рука! Да будет тебе, Рафа, известно, я по молодости лет быка с ног валил, когда мы сходились с ним поутру с бодуна.

Свои произведения, написанные, как ты уже, наверное, успел заметить взыскательным глазом, не каким доходягой-скелетиком, а вечным пером, никому я еще не предлагал, памятуя, что ленивые на шевеление мозгой журналы мне откажут в любви и дружбе. Ибо, если журнал не шевелит мозгой, редактор его — одно сплошное самомнение, без проблесков мысли. Я же нуждаюсь в ином редакторе: с кругозором, с понятием, с игрой воображения! Только человек с гибкими извилинами, стремительной реакцией прирожденного журналиста, лишенный ложного, с отложением сала на физии самолюбия, в силах уразуметь, какие выгоды получит от союза со мной.

Полагаю, ты, Рафа, понял, в какое лабиринтное сердце клоню я со своими приношениями.

Если я не ошибся в тебе с нынешними своими, очень умозрительными представлениями, то мы поладим. И столица международной русской литературы будет провозглашена в древнем Иерусалиме.

Васька Брыкин.

5

Семейные обстоятельства всегда заставляют ожидать лучшего. А тут ни работы, ни денег. Подработка тренером в поселении Гивон, что под Иерусалимом, практически не в счет. Чек на издание книги — добро неприкасаемое.

А нужно купить то, купить это.

Света, моя жена, на седьмом месяце. И разговоры сплошь не об издании книги, а о коляске, ползунках, детском питании и перспективах, коих в наличии не разглядеть даже в телескоп — не Марс, не Сатурн, не летающие тарелки.

И тут — письмо из института физкультуры имени Вингейта.

Был такой майор английской армии, почитаемый израильтянами настолько, что получил прозвище «товарищ». Из бойцов Хаганы этот офицер, наизусть цитирующий Библию, создал так называемые «ночные батальоны», призванные во второй половине тридцатых годов пресечь, наконец, бандитские вылазки палестинских арабов. Евреи прикоснулись к пороху, и дали затем врагам прикурить. Причем, так впечатляюще, что у многих налетчиков отбили вместе с мозгами охоту зариться на чужое добро.

Вот в честь него, Чарльза Вингейта, впоследствии генерала, благодарные израильтяне и назвали в 1944 году институт в Нетании. Он расположен в 15 километрах севернее Тель-Авива, на берегу Средиземного моря. Здесь готовят большей частью не высококлассных чемпионов, а рядовых учителей физкультуры. Одним из них, рядовым, разумеется, намеривался стать и я, если попаду на специальные двухгодичные курсы. Для поступления было все наготове: университетское образование, достойная, на уровне мастера спорта, квалификация. Оставалось уповать на зачисление и студенческую стипендию, положенную главе семейства при неработающей жене и маленьком ребенке. Это позволит мало-помалу дотянуть до рождения еще одного малыша и обзавестись всем необходимым для подобающей встречи столь радостного праздника жизни.

Но…

Тут вступает в силу закон противоречий. А представлял его председатель приемной комиссии Аврум Старобельский, дальновидный, как оказалось впоследствии, и умный, что виделось сразу, дядечка, фамилию которого я на всякий случай немного переиначил — все же не дневник пишу.

По какой-то, ставшей только потом понятной причине он принять меня сразу не смог. И предложил находящейся на подхвате студентке, лет восемнадцати, поводить меня по территории для ознакомления с местом будущих боевых действий. Лиора — так звали эту хрупкую, спичечной упитанности девушку, судя по всему из гимнасток, избрала для прогулок не какой-то дальний закоулок, а местный музей, где в международном зале славы еврейского спорта на меня, будущего конкурента, поглазели именитые израильские спортсмены, среди них, к моему удивлению был и американец Исаак Бергер.

— Из спорта он йоца бэ кавед (ушел с честью), — пояснила Лиора, как заправский эскскурсовод.

На табличке под фотографией легендарного тяжелоатлета значилось: «Исаак Бергер родился в Иерусалиме 16 ноября 1936 года. Чемпион ХVI Олимпийских Игр (60 кг). Призер ХVII и ХVIII Олимпиад. Чемпион мира 1958 и 1961 годов. 12-кратный чемпион Соединенных Штатов Америки. Установил 6 мировых рекордов».

— Вас меаньен (интересует) бокс в своем значении? — спросила Лиора, когда я, ошарашенный превращением американца в израильтянина, переводил в уме с иврита подпись под фотографией.

— Разумеется.

— А вот здесь — нате, посмотрите, — продолжила она на том остаточном русском, который освоила в детстве, до репатриации.

И на меня глянули фотки, и на меня посыпались имена еврейских боксеров, о существовании которых, а тем более о величайших их достижениях на ринге, я за все годы жизни в Советском Союзе даже не подозревал. Внезапно, с оглушающей неожиданностью, выясняется: мои соплеменники блистали не только за шахматной доской, но и в кулачном бою.

Например, на олимпиаде в Антверпене 1920 года золотую медаль завоевал американский легковес Сэмюэль Мосберг, а через четыре года в Париже — полулегковес Джеки Филдс, тоже из команды США, и тоже еврей. Ну, а самую первую «еврейскую» золотую медаль олимпийского достоинства еще на заре двадцатого века в 1904 году выхватил из копилки всемирной славы американский тяжеловес Сэмюль Бергер.

Невероятных успехов евреи добились в профессиональном боксе. Заглянем в американскую табель о рангах. И убедимся в том, о чем и представить себе не могли, читая советские газеты. «Великий Эйб», или Абрахам Вашингтон Аттел (1884-1970), считался «абсолютно лучшим боксером всех времен и народов, независимо от весовой категории». Он выступал в полулегком весе, был чемпионом мира в 1901-1904 и 1906-1912 годах. Провел 165 боев, из них в 92 победил, в 51 — нокаутом. Следующим на нашем импровизированном помосте появляется выходец из Англии Тед «Малыш» Льюис — Гершон Менделофф (1894 — 1970). Он боксировал в шести весовых категориях, что по сути своей непостижимо. В 1915 году Гершон впервые примерил лавровый венок чемпиона мира — тогда во втором полусреднем весе. С тех пор, увеличиваясь в габаритах и переходя из одной весовой категории в другую, Гершон оставался при мнении, что лавровый венок все еще ему впору. И это мнение жестко отстаивал, отправляя противников на пол. Всего он провел 283 боя, одержал 215 побед, из них 71 нокаутом.

В 1917 году королем ринга в легком весе становится Бенни Леонард — Бенджамен Лейнер (1896 — 1947). Гроссмейстер и кудесник бокса, технарь и нокаутер. Он ушел из спорта непобежденным, 14 раз в течение восьми лет успешно защищал свой чемпионский титул. На счету Бенни Леонарда 213 боев, 180 побед, из них 70 нокаутом. При этом, как некий парадокс, надо отметить: он происходил из ортодоксальной религиозной еврейской семьи и никогда не боксировал по субботам и праздникам.

Этот список можно продлевать почти до бесконечности. Но я пишу не диссертацию об истории моего любимого вида спорта.

Перенесемся из США в СССР.

Должен заметить, советская идеология выделила для евреев лишь одну спортивную площадку — на шахматном поле. А коснемся, положим, тяжелой атлетики, так от ворот — поворот. Наверное, поэтому, столь явно выглядевший представителем «малого народа» Григорий Новак был официально, на газетной полосе, провозглашен «русским богатырем».

В других видах спорта, тех, что «полегче», обходились без подчеркивания «русскости», камуфляж был заложен в самой фамилии. Допустим, яхтсмен, олимпийский чемпион Валентин Манкин. Или легкоатлетки, рекордсменки мира Ирина и Тамара Пресс. Или саблист, чемпион олимпиад и мировых первенств Марк Ракита.

После экскурсии Лиора ввела меня опять в кабинет Аврума Старобельского, и он сказал мне, что я — фигура вполне подходящая для приема на двухгодичные курсы учителей физкультуры. Вполне возможно, в будущем, после Олимпиады в Москве, и моя фотография украсит стенд институтского музея. Но… И тут в силу вступает кодекс семейных отношений, мне, очевидно, еще мало знакомый. Какой? Жить придется в общежитии, в отрыве от жены. Значит, в полном соответствии с понятием «сексуальное бытие определяет сознание». И что получится в итоге, когда на курсах учителей занимаются в основном молодые девушки-кибуцницы? У них понятие о сексуальном бытие определяется вообще на подсознательном уровне: нет лекции, значит, наступил час сексуальной свободы. Так что, согласно стечению обстоятельств, не успеешь оглянуться, как зима катит в глаза. В каком смысле? В таком, что жена потребует развода. А она…

— Она на седьмом месяце, — сказал я.

— Вот-вот, — ответил Аврум Старобельский. — Лучше оставайтесь дома. Перебьетесь годик с женой. А тут… с нашими девчатами, если и пере-е— бьетесь — хитро сощурившись, затянул с буквой «е», — то, боюсь, впустую — учительской зарплаты это дело не прибавит. По моим соображениям, к будущей осени вы и работу подыщите по специальности, и устроитесь по материальной линии. Вы ведь…

— Журналист.

— Вот-вот.

— Право, как в Союзе, — обиделся я. — Там от ворот поворот: еврей, и родственники за границей! Здесь…

— Здесь вам не повредит, что вы еврей, а уж родственники за границей — это вообще материальная помощь, — добродушно хмыкнул Аврум Старобельский. — А вот о будущем стоит подумать.

— Мне не на что жить! — бухнул я.

— Стипендия на наших курсах — тоже не весть какая поддержка. А закончите, и через два года… У вас есть учительский стаж? — спросил внезапно.

— Нет.

— Ну вот!

— Что «вот»? — не допетрил я, мало еще осведомленный об израильской казуистике с выплатой зарплаты, которая во многом зависит от выслуги лет и специфических, связанных с профессиональным усовершенствованием добавок.

— А журналистский?

— Достаточный.

— И специальное университетское образование?

— Да.

— Тогда поймите, алия, то есть репатриация растет и увеличивается. Новые газеты понадобятся, радио пойдет на расширение, появится русское телевидение, и для вас откроются творческие горизонты. Будете зарплату получать, а не слезы. Учителем физкультуры, когда вы без предварительного стажа, начнете работать по самой маленькой ставке, за гроши. А если двинетесь по журналистике, вам сразу же положат приличные деньги, и вы кум королю. Тут, — он интуитивно оглянулся, будто за спиной кто-то мог его подслушать, — в нашей русской прессе нет ни одного человека с высшим журналистским, университетским, стало быть, образованием. Специально для вас выяснял. Так что не тушуйтесь. Устроитесь по специальности.

— Вашими бы устами…

— А вы не торопитесь. Мы вас поставим в резерв, на будущий год. Приходите следующей осенью, и охотно примем. А сейчас… Как-нибудь перебьетесь годик дома, под боком у жены, и все у вас наладится. А в нашем общежитии… У нас пере-е-бьетесь впустую. И никакой приличной зарплаты потом.

— Ладно уж, — поднялся я со стула, не поверив до конца предсказаниям Аврума Старобельского. А ведь он, как Нострадамус, на удивление точно предопределил ситуацию, и мне следующей осенью не пришлось наведываться на кафедру учителей физкультуры: в эту пору я был уже сотрудником радио «Голос Израиля».

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Ефим Гаммер: Творческая абсорбция (Повесть ассоциаций израильской жизни). Продолжение

  1. «Из спорта он йоца бэ кавед (ушел с честью), — пояснила Лиора, как заправский эскскурсовод»
    ————————————————————————
    Даже испугалась поначалу: ушел из спорта из-за (больной) печени? Спасибо, автор дал перевод, но все-таки поправлю: «(он) яца бекавОд».

Добавить комментарий для Сильвия Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.