Это был очень тихий и замкнутый больной, никогда не разговаривавший с другими пациентами. Его осанка выражала бесконечный покой, в ней проглядывала врождённая гордость. По целым дням он не удостаивал взглядом никого из людей. Он степенно прохаживался по саду, презрительно разглядывал цветы и деревья…
Святые
Бернгард Келлерман
Перевод с немецкого Александра Меклера
Продолжение. Начало
Bernhard Kellermann
Die Heiligen
Verlag Volk und Welt, Berlin, 1966
Друг Энгельгардт, которому Михаил Петров и Адвокат хотели нанести визит, был седой мужчина лет пятидесяти, находившийся уже около года в заведении доктора Мэрца.
Сапожник по профессии, он всю жизнь изо дня в день сидел в своей стеклянной будке и приколачивал подмётки. Он не был женат, жил очень замкнуто и, будучи прилежен и экономен, даже накопил себе крохотное состояньице. Так сидел он в будке, стучал молотком, шил, и ничего не происходило. Но постепенно будка стала ему казаться всё более и более странной. Она искрилась и слепила его так, что он порой испытывал безотчётную жуть пред ней. А она, казалось, росла, становилась всё выше и выше, и вот пришёл день, когда волосы на голове Энгельгардта поднялись дыбом от страха.-
Теперь же им владела странная и ужасная идея, состоящая в том, что он, Энгельгардт, — центр вселенной и что его задача — удерживать мироздание в равновесии. В нём были слиты многообразные силы универсума, с беспрерывной мукой он чувствовал, как в мировом пространстве, солнце и планеты вихрем несутся вокруг него по своим орбитам. Когда шеренга конькобежцев начинает кружиться вокруг того, кто стоит в её середине, тот чувствует, с какой бешеной энергией вращаются оба крыла, и должен сконцентрировать все свои силы, чтобы удержаться на месте. Похожими были и ощущения Энгельгардта, и, поскольку напряжение длилось без перерыва, безумная идея так его изнурила, что за один год он состарился на целое десятилетие. И пусть, как говорил он, всё в мироздании чудесным образом вечно движется по предначертанным Всемогущим Творцом кругам и спиралям (так он говорил), — сам он страдал от малейших сбоев. Зимой он две недели не мог сомкнуть глаз, задёрганный невесть откуда примчавшимся небесным телом; странным образом именно в это время на небе показалась комета, чьё появление ошеломило астрономов всего мира. И именно тогда по непонятным причинам умер служитель Швиндт, чью душу Энгельгардт — по его собственному утверждению — всосал в себя. Это придало ему новых сил и позволило продержаться весну и лето. Теперь он опять изнемогал под бременем своей задачи и опять силы его быстро убывали. У него кружилась голова, падающие звёзды и метеорные дожди буквально раздирали его на части. Но особенно ужасную власть над ним возымела в это время луна. Она прямо-таки пила из него соки, и у Энгельгардта было чувство, что пол под его ногами в любое мгновение может провалиться, и сам он низвергнется в глубины, где на него обрушится космос. –
Когда Михаил Петров и маленький Адвокат после длительного и напрасного стучания в дверь вошли к Энгельгардту, они застали его в постели, с запрокинутыми вдоль подушки волосатыми руками. Его глаза, закаченные вверх так сильно, что виднелись одни белки, были упёрты в одну точку на потолке. Лицо, равномерно бледно-жёлтого оттенка, напоминало фарфор — такой гладкой была кожа и такими острыми гранями проступали под ней кости. Лоб был необычайно велик в сравнении с лицом; к маленькому, округлённому как бы для свиста рту сходилось множество линий. Сапожник сильно исхудал за последний год, воротник его пёстрой рубашки на палец отстоял от тощей шеи.
«Доброе утро!» тихо, но бодро сказал Михаил Петров. «Пришли друзья!» Адвокат робко жался у двери.
Энгельгардт ничего не ответил. По его телу пробегала дрожь, а худые волосатые руки порой дёргались, как под ударами тока.
Михаил Петров улыбнулся и подошёл ближе. «Как вы чувствуете себя, дорогой друг? — произнёс он тихим и полным участия голосом, склонившись над Энгельгардтом. — Был ли у вас сегодня ночью врач?»
Энгельгардт подвигал головой по подушке. Бессонная ночь и прописанные врачом успокоительные совершенно его изнурили.
«Плохо!» ответил он без всякой интонации.
«Плохо?» Брови Михаила Петрова озабоченно поднялись. «Нашему другу нехорошо!» — обернулся он к маленькому адвокату, всё ещё стоявшему у двери.
«У вас боли?» — Михаил Петров снова нагнулся над больным и приблизил ухо к его рту.
«Да», — также без интонаций ответил Энгельгардт и слабо забормотал в ухо Петрову что-то, звучавшее как молитва.
Михаил Петров выпрямился и посмотрел на маленького Адвоката. «Наш друг сказал, что силы его на исходе. Ему нужна новая душа,… как тогда зимой, когда умер служитель, вы помните?» И без нужды громко он прокричал в ухо больного: «Друг мой, Энгельгардт, я поговорю с доктором. Это дело доктора. Так или иначе, он предоставит вам какую-нибудь душу!»
Но маленький Адвокат начал вдруг кутаться в свою шаль. Его бил озноб. Обычно лишь немногие впечатления задерживались в его памяти, но смерть служителя Швиндта он помнил очень хорошо … и как Михаил Петров пришёл к нему в комнату и таинственно прошептал ему в ухо: «Умер служитель. Энгельгардт забрал себе его душу, вот как!» И теперь его охватил ужас при мысли, что, в конце концов, Энгельгардт может потребовать его, Адвоката, душу, а он ничего так не боялся, как смерти.
В тёмной сумятице его больной головы смерть жила как некая невидимая и неосязаемая фигура. Внезапно, — о-о! как внезапно! — она подкрадётся и станет с ним бок о бок. И из неё изольётся ужасающий холод, и сразу же покроются инеем и упадут на землю все цветы, и миллионы окоченевших птиц обрушатся из воздуха, а сам он превратится в маленький сугроб.
Адвокат втянул голову, его жидкая седая бородка топорщилась над галстуком, маленькими мышиными глазками глядел он на Михаила Петрова и дрожал.
Михаил Петров удивлённо взглянул на него. «Что это вы, дорогой… ? — протянул он и улыбнулся. — Вы боитесь? Но чего же, скажите на милость? Я сейчас немедленно отправлюсь к доктору Мэрцу сообщить ему о пожелании нашего друга Энгельгардта. И оно будет исполнено, — насколько я его знаю, он не станет медлить. Мой дорогой друг Энгельгардт, я охотно предоставил бы в ваше распоряжение свою душу, но мне пока она ещё нужна самому, — я должен исполнить некую миссию. Вы же знаете, я — Наполеон, каждый день дающий сражение, я — » Но внезапно он остановился и прислушался.
«Послушайте, ведь это же доктор, — прошептал он. — Сейчас он будет здесь».
Доктор Мэрц уже вошёл в павильон. Его голос доносился из коридора, и трое в комнате сапожника прислушались. Один лишь звук этого голоса способен был дать их мыслям новое направление и внушить им надежду, неопределённую, но огромную надежду. Он действовал на них подобно тому, как человеческий голос действует на заблудившегося в пустыне и уже считающего себя погибшим человека. И, тем не менее, доктор Мэрц говорил не много, скорей он был мастер слушать: ежедневно целыми часами он выслушивал стенания, жалобы и сотни просьб своих пациентов. Но немногие слова доктора имели силу бодрить, утешать, радовать и на целый день менять к лучшему настроение его больных.
Адвокат больше не мёрз, Михаил Петров взволнованно улыбался, взгляд Энгельгардта оставил потолок и устремился к полуоткрытым дверям. Этот взгляд был так сконцентрирован, что казалось даже, будто маленькие блестящие глаза Энгельгардта косят.
«Вы слышите, с ним разговаривает Раджа!» — сказал Михаил Петров и поднял палец, прислушиваясь.
«Вас никто не сторожит, дорогой друг», — звучал спокойный голос врача.
В ответ было сказано ещё более спокойным, глубоким голосом: «Сударь, я слышал всю ночь, как охрана ходит взад-вперёд! Я слышал и барабан при её смене».
«Дорогой друг, — возразил врач, — вам это просто приснилось».
«Нет! — продолжал мужчина, которого Михаил Петров назвал Раджой, — впрочем, я извиняю вас, сударь. Я знаю, что вы только выполняете свой долг. Всё же элементарное чувство такта не должно было бы вам позволить проводить охранные мероприятия столь явным образом. Ведь я дал честное слово не предпринимать попыток побега. Передайте это английскому правительству,
по поручению которого меня здесь держат. И, уверяю вас, никакого оружия я в своей комнате не прячу. Я прошу вас устроить официальную проверку».
«Я очень хорошо знаю это, друг мой».
«Тем не менее, я прошу это проверить и подтвердить».
И Раджа удовлетворился только обещанием врача устроить немедленную проверку.
Продолжая разговор, доктор Мэрц появился в дверях, и за ним — Раджа. Доктор Мэрц был маленький, одетый в светло-серый костюм господин с быстрым и цепким, но мягким взглядом, между тем как Раджа, стоявший позади него был высок, тёмен и заполнял собой почти весь дверной проём. Он носил длинную чёрную бороду, на смелом тёмно-коричневом лице выделялись белки глаз.
Раджа был простым учителем, проработавшим несколько лет в одной немецкой школе в Индии. Во время длительной лихорадки у него стали развиваться болезненные представления, которые целиком овладели им после его возвращения на родину. Он мнил себя индийским князем, отправленным английским правительством в ссылку.
Это был очень тихий и замкнутый больной, никогда не разговаривавший с другими пациентами. Его осанка выражала бесконечный покой, в ней проглядывала врождённая гордость. По целым дням он не удостаивал взглядом никого из людей. Он степенно прохаживался по саду, презрительно разглядывал цветы и деревья и каждый вечер, если позволяла погода, сидел на отдалённой скамейке, обратив загорелое лицо к солнцу, и глядел на опускающееся светило, пока оно не исчезало. При созерцании заходящего солнца его чёрные глаза загорались тоскливой болью. Ему виделись пальмы, растворённые в яром солнце так, что видны не стволы, а лишь огненные края крон, … виделись важно шествующие слоны с маленькими коричневыми погонщиками на спинах, …сияющие золотом храмы, у подножий которых колышутся, испуская радостные, крики и размахивая ветвями, толпы коричневого полунагого народа, и он видел себя, вот он ступает на палубу большого парохода, чтобы отправиться в изгнание, а на берегу распростёрся ниц его коричневый народ. Боль, огромная, горячая боль переполняла душу Раджи, он вставал со скамейки и выше поднимал свои широкие плечи, как будто под тяжёлым грузом. И он нёс этот груз! Он никогда не жаловался, не выказывал подавленности, никогда, ни в малейшей степени не показывал, что в нём происходило.
В своей комнате он держался тоже очень спокойно. Изредка можно было услышать, что он разговаривает, и только иногда, — во сне, — он испускал протяжный распевный возглас, слышанный им от уличных торговцев Востока.
Когда вошёл доктор Мэрц, маленький Адвокат, зажав в руке шапку, поклонился и робко прижался к стене. Он испытывал бесконечную благодарность к врачу, который даёт ему тихо и спокойно жить при птицах и цветах, не требуя никакой платы. Сегодня он даже не попытался заговорить с доктором Мэрцем о хлебных крошках и пожаловаться на небрежность кухонной прислуги, хотя твёрдо намеревался это сделать.
Но на Раджу, мрачно и надменно застывшего в проходе, Адвокат не мог взирать без внутреннего трепета. Чтобы выразить свою преданность, он глубоко склонился и потом, поскольку Раджа не обращал на него внимания, поклонился ещё раз, неслышно, одними губами шепча что-то. Но и тут Раджа не удостоил его взглядом. В какой-то момент Адвокат хотел даже приблизиться и поцеловать Радже руку. Ибо он подумал о происшествии, глубоко запечатлевшемся в его памяти: Однажды вечером он встретил Раджу в коридоре и вот так же поклонился ему. Они были совершенно одни. Раджа подошёл к нему, произнёс глубоким приглушенным голосом «Преданный!» и протянул руку для поцелуя. «Подожди! — сказал Раджа далее. — Я хочу оказать тебе милость. Из сокровищ, взятых в изгнание, у меня осталось немногое, но вот — возьми, возьми!» И Раджа вложил ему в руку маленький серый камень.
В отличие от других, Михаил Петров, прислонившись к двери, глядел на доктора Мэрца улыбающимися и, отчасти, испытующими глазами. Нагнув голову и повернув её вбок, он смотрел на врача так, как если бы абсолютно точно знал, что сегодня доктор имеет для него какое-то особенное известие, и ожидал сообщения о нём. Улыбка играла на его красивых мальчишеских губах.
Энгельгардт же, брови которого от боли ушли вверх, как натянутые скобой, наполовину приподнявшись в постели, высказывал врачу свои муки и свои желания. Его быстрое бормотание застревало в горле и было почти неразборчивым, голос звучал как далёкий лай деревенской собаки, доносящийся из тихой ночи.
Что он на исходе своих сил, высасываемых луною, что ночью тысячи людей на коленях умоляют его не выдавать их на уничтожение, что только новая душа могла бы его укрепить, что он всё больше и больше клонится влево и что потому в любой момент мироздание может обрушиться. Всё это выходило у него путано и почти неразборчиво, его больные, умоляющие о помощи глаза были прикованы к доктору Мэрцу.
Его очень серьёзно слушали и доктор Мэрц, и Михаил Петров, и даже стоящий в дверях Раджа. И так как все проявляли такую серьёзность, особенно — Раджа, не сводивший с Энгельгардта своих больших пылающих глаз, — то прежний страх вновь охватил маленького Адвоката. У него было чувство, что ноги проваливаются сквозь пол, словно в болото, но как раз в тот момент, когда страх, подобный огромному сгустку чёрного мрака, готов был поглотить его целиком, на подоконник, чирикая, уселась птичка, и Адвокат сразу будто преобразился.
«Я пошёл!» — прошептал он торопливо.
«Оставайтесь! — тихо сказал ему Михаил Петров и взял его за руку. — Куда же вы?»
«Меня зовут!» — ответил Адвокат и быстро выскользнул вон.
«Как он спешит!» — подумал Михаил Петров, слыша сам свой внутренний смех. А чуть попозже он сказал доктору Мэрцу, положив тому доверительно руку на плечо: «Этот Адвокат, — безусловно, умный и образованный человек, — верит, что его призывают птицы! Между нами, доктор, вам не кажется, что с ним что-то не ладно — ?»
После еды пациенты доктора Мэрца как обычно прохаживались по саду. Тяжело ступая, всегда молчаливые и погруженные в свои мысли, они небольшими группками на одинаковых расстояниях одна от другой обходили кругами обширную цветочную клумбу. Они двигались непрерывно, и только один молодой человек, которого называли Изобретатель, порой останавливался, упирал руку в бок, прикладывал палец ко лбу и вглядывался в какие-то точки на земле.
Адвокат поливал свои цветы, упоённо прислушиваясь к чириканию тысяч и тысяч птиц, снующих в кустах и на деревьях.
Михаил Петров пребывал в отличнейшем настроении. Чёрт возьми, таки были новости! Пусть, пусть все услышат! Он курил сигарету, которой его угостил доктор Мэрц, наслаждаясь каждой затяжкой. Картинно зажав её между вытянутыми пальцами, он описывал ею большую дугу, другой рукой приподнимал как бы в приветствии шляпу и, затягиваясь, всякий раз останавливался и выдыхал вертикально в солнечное небо голубоватый дымок, следя за тем, он как расходится. И всякая вещь восхищала его. Даже обычную ходьбу воспринимал он почти со сладострастием. Он шёл недлинным шагом, ощущая игру коленей, с силой разгибая их, с удовольствием чувствуя эластичность и лёгкость, с которой подошвы и похрустывающие пальцы его ног, продавливая тонкие подмётки, отталкивались от земли, в то время как пятки лишь слегка соприкасались с дорожкой. Останавливаясь же, он напрягал мышцы бёдер, переносил вес на колени и наслаждался тем, что стоит твёрдо, как статуя, ничто не может его опрокинуть. Приветствуя каждого, он всех оделял радостными, сияющими взглядами и, встретив знакомого, рассказывал ему о происшедшем сегодня великом событии.
«Послушайте, друг мой!» — прокричал он маленькому Адвокату, который, стоял на лужайке с лейкой в руках, наклонившись над клумбой с тюльпанами, чтобы полить её в середине. «Да выходите же, выходите! Есть новости! Давайте, выходите уж, наконец!»
Любезно, но нетерпеливо поджидал он, пока Адвокат закончит и выйдет на дорожку, чтобы наполнить у колонки опустевшую зелёную лейку.
«Я хочу вам рассказать, что сегодня случилось, — начал он торопливо, — Его Величество король Саксонии соизволили — »
«Простите, — перебил его шёпотом Адвокат, направляясь к колонке. — Жарко, я должен спешить, цветы сохнут».
«Я провожу вас к колонке», — заявил Михаил Петров и быстро пошёл рядом с торопящимся Адвокатом; он был в прекрасном настроении. «Я могу рассказывать на ходу. Итак, я говорю сегодня доктору: „Ну что, доктор, у вас для меня ничего нет? “— „Нет, дорогой капитан, говорит он, — к сожалению, ничего“. — „Совсем ничего?— ,переспрашиваю я и беру его за руку, — неужели за целую неделю не пришло ни одного ответа? Неужели, действительно, ничего нет, доктор?“ Он, глядя на меня, задумывается. „Ах, да, — говорит он, — пришло одно письмо. Касательно подмастерья из столярной, ну, в общем, вы в курсе, дорогой капитан“ — „Подмастерье из столярной? Доктор? Что-то я не припоминаю“, и я вытаскиваю записную книжку, в которую заношу все исходящие бумаги: „А откуда ответ? Из Саксонии? Ах, — говорю я, — тогда речь идёт о том подмастерье с бойни, которого присудили к смертной казни“. — „Да, — говорит доктор, — совершенно верно, парень — подмастерье на бойне“. Так вот, слушайте, дорогой друг: Его Величество король Саксонии по моей петиции соизволили его помиловать. Я сегодня же составлю Его Величеству благодарственное послание».
«Как всё же сегодня печёт солнце!» — сказал Адвокат в ответ на повествование Михаила Петрова и потянул за коромысло колонки . «Цветы выглядят такими вялыми».
«Ха-ха-ха, — рассмеялся Михаил Петров. — Вы, оказывается, совсем и не слушаете? А?»
И действительно, Адвокат не слушал. Он следил за тем, как наполняется лейка.
Одну минуту Михаил Петров, склонив голову набок, присматривался к нему, потом, рассмеявшись про себя, быстро пошёл дальше. Он оглядывал сад, ища ещё кого-нибудь, кому бы он мог поведать о радостном событии.
Он увидал Раджу, который разгуливал взад-вперёд в огороде между двумя грядами салата. По своему обыкновению Раджа был один и гулял там, где кроме него никого не было.
Михаил Петров раскачался на носках, примериваясь одним прыжком перескочить гряду шириной около сотни шагов, отделявшую его от Раджи. Ему ведь нужно было лишь немного ускориться в начальной фазе, и он был бы уже там. Но, опасаясь показаться Радже невежливым и даже, быть может, испугать того своим внезапным приземлением, он удержался.
Как обычно, Раджа гордо, с достоинством проделывал свой путь, но был сегодня задумчив и неспокоен. Слова Энгельгардта, удерживающего Вселенную в равновесии, чтобы она не разбилась на куски, запали ему в голову. Он всё думал о них, и после упорного размышления пришёл к выводу, что есть только один — один.
И тут к нему подошёл Михаил Петров.
«Простите, что помешал! — сказал он вежливо, снимая свой английский картуз. — Капитан Михаил Петров!»
Раджа серьёзно посмотрел на него чёрными жгучими глазами.
«Что тебе нужно?» — спросил он спокойно.
Михаил Петров улыбнулся. «Мне хотелось бы сообщить Вам одну радостную новость, — начал он. — Сегодня утром я сказал доктору: „А что, доктор, нет ли сегодня у Вас чего для меня“…» И, излучая радость, он пересказал историю, которую рассказывал уже дюжину раз.
Раджа молча слушал, задумчиво глядя на Михаила Петрова. Потом он произнёс:
«Я хочу с тобой говорить».
«Я в Вашем распоряжении!»
Не торопясь, с достоинством Раджа обвёл глазами сад.
«Не пройти ли нам вон на ту скамью?»
«С удовольствием».
Раджа сел сам и царственно-снисходительным жестом пригласил сесть Михаила Петрова.
«Я вижу, ты всё время пишешь», — начал он.
Михаил Петров приподнял картуз: «Михаил Петров, капитан русской армии», — сказал он вежливо.
Раджа посмотрел на него и продолжил с тем же спокойствием и величием: «Если ты пишешь, ты должен обладать знанием. Проводя свою жизнь в медитации, согласно предписаниям твоей касты, ты, конечно, почерпнул мудрость о природе людей и вещей из священных книг, которые для нас, прочих, закрыты. Так истолкуй же мне слова факира, который по неисповедимой воле богов несёт мироздание на своих плечах! Говори!»
Михаил Петров польщённо улыбнулся и поклонился Радже. Хоть понял он и не всё из сказанного Раджой, но почувствовал в его словах уважение и почтение. Он счёл себя в известной степени обязанным посвятить Раджу в тайну своей газеты, но к собственному изумлению вместо этого спросил: «Вы имеете в виду моего друга Энгельгардта?»
«Ты слышал, что он говорил?»
«Да!»
«Так говори же!» Было видно, что Раджа не забыл ни единого слова из того, что Энгельгардт сказал доктору Мэрцу; Михаил же Петров, напротив, почти ничего не мог сказать, чем навлёк на себя неудовольствие Раджи.
«Пардон, — извинился капитан. У меня так забита голова…».
«Что случится, если он не получит новой души?» — продолжал расспрашивать Раджа.
«О, доктор уж об этом позаботится».
«Факиры тоже всего только люди. Что случится, если ему откажут силы? Мир обрушится?»
«Обязательно обрушится!» — ответил Михаил Петров и рассмеялся.
«Чему же ты смеёшься? — спокойно спросил Раджа, и в его тёмных глазах сверкнули искры. — Что ты будешь делать, если он обрушится?»
«Я? — Михаил Петров улыбнулся и кивнул в сторону павильона, просвечивающего сквозь кусты. — Если этот дом обрушится, я быстро удеру отсюда и вернусь на свою родину. Моя родина — Россия. Вы слыхали про Россию? Германию вы могли бы унести на ладони, а Россию не смогли бы даже и на спине. Так велика моя родина».
Раджа задумался напряжённо и надолго. Потом он проговорил медленно и более для себя: «Если мир обрушится, обрушится ли также и моё царство? Горы с храмами, леса и города, это что, всё будет разрушено?»
Михаил Петров кивнул и злорадно улыбнулся: «Я полагаю, да!»
Кивнул также и Раджа. Он несколько раз медленно наклонил голову. «Значит, и все мои подданные погибнут?» — спросил он и ещё раз кивнул. Он встал и покачал головой. «Нет, — сказал он серьёзно и посмотрел на Михаила Петрова. — Этого не должно быть! Мы этого не желаем».
И Раджа удалился. Освещаемый солнцем, он шествовал к павильону медленно и с достоинством.
Михаил Петров поглядел ему вслед. Он улыбнулся и встряхнул головой. «Что за чудной он всё же человек!» — сказал он и рассмеялся. И, услышав свой смех, он рассмеялся ещё раз, звонко и весело, даже прищёлкнул пальцами. «Хахахаха!»
Тем временем Раджа вошёл в комнату Энгельгардта и сообщил, что он надумал передать ему свою душу. «Если богам будет угодна моя жертва».
Энгельгардт — пластом, как мёртвый, лежащий на постели — открыл глаза и посмотрел на него.
«Вы хотите?» — с трудом выдохнул он, и его лицо и руки дёрнулись.
«Да».
«Три дня я ещё смогу продержаться!» — выдохнул снова Энгельгардт.
Раджа прикрыл дверь. Он отправился в свою комнату и большими размашистыми буквами, глядевшими в разные стороны, написал короткое письмо доктору Мэрцу.
«Милостивый государь, — писал он, — Это решение неба. Нам больше не придётся увидеть Голубую Реку. Нам больше не придётся увидеть ни затопленные рисовые поля, ни белых слонов с украшенными золотыми кольцами бивнями. Это решение неба, и мы повинуемся. Передайте английскому правительству, что мы возвысились над чувствами горечи и мести. Передайте английскому правительству, что мы надумали спасти наших подданных и отрекаемся от нашей души, если богам наша жертва угодна».
Раджа позвонил служителю и спокойно, с достоинством передал ему письмо.
Потом он разделся и лёг в постель, готовый умереть.
Окончание
