Обитатели павильона были охвачены той нервозностью, которая всегда возникает у больных, когда врач начинает часто наведываться к одному из них: они понимают, что пациент этот тяжело болен. Многие не покидали своих комнат, другие, выходя, передвигались опасливо и говорили только вполголоса.
Святые
Бернгард Келлерман
Перевод с немецкого Александра Меклера
Окончание. Продолжение. Начало
Bernhard Kellermann
Die Heiligen
Verlag Volk und Welt, Berlin, 1966
Вечером, когда уже смеркалось, Адвокат вне себя, не стуча и не дожидаясь у двери, как он обычно делал, ворвался в комнату Михаила Петрова.
«Спасите меня, капитан!» шептал он, пытаясь спрятаться в руках изумлённого Михаила Петрова. Адвокат дрожал от ужаса.
«Ради Бога, что такое?» — ошеломлённо и испуганно воскликнул Михаил Петров.
«Он стоит в коридоре», — прошептал Адвокат.
«Кто? Да о чём это вы?»
«Энгельгардт. Он стоит перед дверью Раджи. Он берёт себе его душу».
«Да что Вы такое говорите?» Михаил Петров тихо рассмеялся.
«Я сам это видел. Не позволяйте ему прийти по мою душу, о Боже, Боже мой!»
«Постойте! — прервал его Михаил Петров. — Я должен поглядеть».
Адвокат обнял его ноги. «Он придёт сюда, о Боже, Боже мой!»
«Дорогой друг, — возразил Михаил Петров, — возьмите себя в руки. Он не придёт сюда, я вам обещаю. Но я должен поглядеть».
Маленький Адвокат скорчился на полу и закрыл лицо руками. Михаил же Петров вышел. Через некоторое время он вернулся. Он выглядел немного бледным, но, чтобы придать себе мужества, смеялся.
«Да, — сказал он приглушённо, — он стоит там у его двери и прислушивается. Но из-за чего вы-то так дрожите, дорогой друг?»
«Не оставьте меня!», шептал Адвокат, всё ещё прикрывая лицо руками.
Раджа лежал на кровати, устремив вдаль взгляд своих больших блестящих глаз, и не двигался. На его тёмное лицо излились величавая невозмутимость и покой. Он отказывался встать и отвергал пищу. Доктор Мэрц, измеривший ему температуру, нашёл её низковатой, а пульс — довольно слабым, но никаких опасных симптомов, признаков надвигающейся болезни обнаружить не смог. Очень серьёзно и доброжелательно уговаривал он Раджу встать и поесть, но, поскольку тот ничего не отвечал, доктор оставил его в покое. Он привык к капризам своих пациентов и знал, что они проходят так же быстро, как появляются.
Энгельгардт, напротив того, вызывал его серьёзную озабоченность. Несмотря на продолжительные лечебные ванны и успокоительные средства, он опять провёл ночь возбуждённо и без сна. Сейчас он пребывал в полусне — полубодрствовании, сотрясаясь и передёргиваясь в том внутреннем напряжении, на которые его обрекало ужасное безумие. Он слышал голоса, крики миллионов людей, простирающих к нему руки и умоляющих не отдавать их на уничтожение, он слышал колокола и молебны, заклинания императоров и королей, патриархов и пап. Его кожа стала сухой и хрупкой, а пульс — лихорадочным и рваным. Доктор Мэрц долго просидел рядом с его постелью, наблюдая за ним, сосредоточенно щурясь и мысленно перебирая свои знания и опыт. Затем он покинул Энгельгардта с задумчивым и беспомощным выражением лица.
Однако через час пришёл к нему снова.
Обитатели павильона были охвачены той нервозностью, которая всегда возникает у больных, когда врач начинает часто наведываться к одному из них: они понимают, что пациент этот тяжело болен. Многие не покидали своих комнат, другие, выходя, передвигались опасливо и говорили только вполголоса. Маленький Адвокат едва отваживался шевелиться и, выставляя корм и воду тысячам птиц, живших с ним в комнате, просил их вести себя спокойно. Таинственная сила заставляла его снова и снова припадать глазом к замочной скважине. Он простаивал перед ней долгое время, по-детски закрыв рукой левый глаз, правый уперев в белую противоположную стену коридора, и в страхе отшатываясь назад всякий раз, когда кто-нибудь, проходя мимо, перекрывал ему поле зрения. Когда ему понадобилось выйти наружу полить цветы, он медленно и бесшумно открыл дверь и, не сводя глаз с двери Энгельгардта, пятился задом до ступенек. Здесь он быстро повернулся и слетел вниз, постоянно дрожа от страха, что его схватит за воротник рука…
Михаил Петров был единственным, кому всеобщая нервозность не причиняла никакого беспокойства. Он сидел за письменным столом, вырезал свои «случаи», нумеровал их, регистрировал, подклеивал и писал.
Увидев маленького Адвоката, он, улыбаясь, покачал головой и обещал, что в любом случае его защитит. «Будьте благонадёжны, дорогой друг! — сказал он покровительственно. — Пока я жив, у вас нет причин беспокоиться!» И с важным видом добавил: «Я был у него. Он мне рассказал, что Раджа обещал ему свою душу. Что же вам больше? Voilà tout. Впрочем, вы можете всецело положиться на Михаила Петрова!»
«Спасибо вам!» — прошептал Адвокат и потянулся к руке Михаила Петрова, чтобы поцеловать её.
«Ни в коем случае! К чему это?» отбивался Михаил Петров, но всё же был польщён тем, что его чтят столь высоко.
Адвокат покинул капитана, успокоившись. Однако ночью он услышал, как кричит Энгельгардт, и, стуча от ужаса зубами, заполз под одеяло. Там ему показалось, что он погребён под землёй, под высокой горой и, испугавшись ещё больше, он еле дышал. Но тут внезапно он увидел огромную стаю птиц, быстрых как стрелы, чертящих, скользя по небу, лёгкие дуги. Он махнул им и крикнул: «Куда? Куда?» — «В Вену! В Вену! — прощебетали птицы в ответ. -Давай с нами! Давай с нами!» Адвокат посмотрел им вслед и заснул.
Силы Раджи таяли на глазах, хоть доктор Мэрц и предписал ему искусственное питание. Раджа угасал быстро, как гаснут сумерки в тропиках. Его коричневое лицо и коричневые руки приобрели серую блёклую окраску пересохшей земли, его могучая, широкая грудь беззвучно и быстро поднималась и опускалась под одеялом. Его веки, ещё более бледные, чем лицо, были наполовину опущены, но, как только кто-нибудь входил в комнату, они медленно приподнимались, и вопросительный взгляд больших блестящих глаз встречал вошедшего.
Пульс стал прерывистым и частым, и доктор Мэрц почти всё время сидел у кровати больного. Доктору была непонятна его нарастающая слабость, но особенно беспокоил необъяснимый упадок сердечной деятельности. Доктор Мэрц сидел, наблюдал, сосредоточенно щурясь, думал и перепробовал всё, что только мыслимо, — но к вечеру он уже знал, что спасти Раджу нельзя.
«Как его дела, доктор?» — спросил Михаил Петров, подкарауливший врача в коридоре, и кивнул головой на дверь Раджи.
«Ничего, неплохо!» — рассеянно отвечал доктор Мэрц.
Михаил Петров тихо рассмеялся ему вслед и немедленно отправился в комнату Адвоката. «Раджа умирает!» — сказал он торжествующе.
Адвокат с ужасом посмотрел на него снизу вверх и ничего не ответил.
«Да! — Михаил Петров опустился на плетёный стул, поддёрнув брюки, чтобы не измять их на коленях. — Я только что спросил доктора. Он сказал: Неплохо. А это как раз и значит, что Раджа умирает. Когда умирал Генрих, тот самый Генрих, что пел весёлые песни, которые вас, друг мой, так смешили, что тогда говорил доктор? Неплохо! И Генрих умер. Да-да, я врачей знаю».
Маленький Адвокат укутался в свою шаль. Он мёрз.
«Он высасывает его душу из тела, — продолжал Михаил Петров с важным видом. Он своё дело знает, этот Энгельгардт. Как он тогда управился со служителем Швиндтом?! В точности так же и теперь, сами видите!»
И Михаил Петров ушёл, весело потирая руки. Он чувствовал себя возбуждённым всем тем, что происходило вокруг него, но прежде всего событиями, которые он предвидел. Были-таки новости! В превосходном настроении уселся он за письменный стол с тем, чтобы переработать свою статью „Доктор Мэрц арестован!“
В эту ночь около трёх часов Раджа умер.
Ночь была тихая, тёплая и такая светлая, что можно было читать под открытым небом. Пациенты беспокоились, они кашляли, ходили взад-вперёд и заговаривали друг с другом. Порой все затихали: это было тогда, когда Энгельгардт начинал кричать «Я не могу больше!» А в промежутках он громко декламировал обращения, направляемые ему коленопреклонёнными королями и князьями.
Маленький Адвокат не отваживался лечь спать. Одетый и укутанный во все одеяла, он сидел на софе. И всё же он так мёрз, что стучали зубы. У него молитвенно шевелились губы и он крестился всякий раз, когда Энгельгардт начинал кричать.
Михаил же Петров, ни о чём не заботясь, улёгся в постель. Он лежал, заложив руки за голову, и думал о подходящем названии для своей газеты. Ибо в этот раз он хотел застать доктора врасплох, — погоди! Но скажите, пожалуйста, чего можно добиться таким названием как «Беспартийный»? Можно ли им пронять толстокожего доктора? О, нет-нет, это совершенно исключено. От названия должно отдавать огнём и серой, оно должно быть как свистящий меч, как дуло ружья, направленное на доктора. Прочтя его, доктор Мэрц должен устрашиться! И после долгих раздумий Михаил Петров решил в этот раз назвать свою газету «Меч Архангела». Он уже ясно видел этого Архангела в буйно развевающихся одеждах, с ужасным лицом, держащего обеими руками достигающий высей и немного наклонённый назад меч. Острый, как бритва, сзади очень широкий меч рассекал небосвод и оставлял за собой дымящуюся кроваво-красную полосу. Вид этой красной дымящейся полосы исполнил Михаила Петрова сладострастным чувством. Он сел в постели и воскликнул: «Погоди же, ха-ха!»
Но вдруг он прикрыл рукой глаза. На него навалилась тёмная тоскливая боль, и он не знал почему.
«Михаил Петров? — сказал он тихо. — Михаил Петров?… » и у него выступили слёзы. Так и заснул он, с рукой на влажных глазах и с тёмной болью в сердце.
Он лежал в глубоком сне, когда его разбудил стук в дверь: «Это я, служитель, не пугайтесь».
«Что случилось?»
Вошёл служитель и сказал вполголоса: «Г-н доктор Мэрц поручил мне просить вас прийти. С вами хотел бы говорить учитель».
«Учитель?»
«Да, Раджа, ну, вы понимаете».
«Вы не знаете, чего он от меня хочет?»
«Нет, но доктор Мэрц просил вас прийти».
«Хорошо, я иду».
Михаил Петров поднялся и стал вдумчиво, не спеша одеваться. Попросив его поторопиться, служитель ушёл. Михаил Петров тщательно вывязал галстук. «Сейчас иду, — бормотал он недовольно, — я не могу полуодетым идти с визитом».
Наконец он был готов. Быстро оглядев себя в зеркало и пригладив усы, он вышел.
«Г-н капитан! — прошептал сквозь дверную щель маленький Адвокат, чрезвычайно напуганный стуком и голосами в комнате Петрова. Умоляю вас — !»
«Я спешу», — ответил Михаил Петров и зашагал по коридору. Он услышал, как Энгельгардт декламирует в своей комнате: «Мы умоляем Тебя, да святится имя Твоё, не разрушать Храма Мироздания!» А затем изменённым, задыхающимся голосом Энгельгардт стонал: «Я борюсь, я борюсь … » Сверху со второго этажа безостановочно доносился, как далёкий стук трамбовочной машины, звук чьих-то шагов: туда-сюда, туда-сюда…
Служитель открыл дверь в комнату Раджи, и Михаил Петров вошёл.
«Доброе утро! — сказал он звонко и весело, как будто на дворе стоял ясный день, а Раджа не лежал при смерти. Доброе утро, доктор! Вот и я — доброе утро, князь!» И, взглянув на Раджу, добавил тише: «Михаил Петров, капитан русской армии».
Вид Раджи поразил Михаила Петрова. Раджа, выпрямившись, сидел в постели, устремив на него большие чёрные глаза. Над его головой горела занавешенная электрическая лампа, но, несмотря на полутьму, лицо Раджи светилось, как тёмное золото в раме чёрных волос головы и бороды, — более того, оно сияло. И именно это сияние так поразило Михаила Петрова, что он стал говорить тише и прибегнул к обращению „князь“. Вообще-то он никогда всерьёз не размышлял, кто такой Раджа. Пусть он был князь, пусть владел когда-то большим княжеством, пусть теперь жил в изгнании — ну, пусть будет так, — Михаил Петров принимал это, не особенно задумываясь. Но в этот момент он постиг, что Раджа действительно князь, и совершенно изменил манеру держаться.
«Вы изволили меня звать?» — спросил он смущённо и неуверенно. И поклонился.
Раджа повернулся лицом к доктору Мэрцу.
«Мой господин — произнёс он спокойным и глубоким голосом, звучавшим печально, — я благодарю вас. Я знаю, что Вы могли бы мне, своему пленнику, отказать в этой милости».
«Дорогой друг», — начал врач, но Раджа больше не замечал его.
«Я приказал тебя позвать, — обратился он к Михаилу Петрову, — чтобы ты записал мою последнюю волю».
«К вашим услугам», — ответил Михаил Петров с лёгким поклоном.
«Тогда пиши, что я буду тебе говорить».
Михаил Петров в замешательстве похлопал себя по карманам. «Я поспешу, — сказал он, — я мигом вернусь …». И быстро вышел из комнаты, чтобы взять в своём бюро карандаш и бумагу.
«Михаил Петров, — умоляюще прошептал маленький адвокат. — вы покинули меня — ?»
«Раджа приказал!» — раздражённо ответил Михаил Петров и мимо простёртых ручек дрожащего Адвоката быстро прошёл в комнату умирающего.
«Прошу прощения», — пробормотал он, задыхаясь от спешки.
«Пиши же!» сказал Раджа.
Михаил Петров сел поудобней, и Раджа начал:
«Умирая для спасения наших подданных, Мы, Раджа Мангалоры, изгнанный английским правительством, возвысясь над желанием отомстить врагам, шлём нашему народу благую весть:
Привет тебе, наш народ! Привет вам, пальмовые леса, защищающие своей тенью храмы наших отцов! Привет тебе, Голубая Река, напояющая и освежающая нашу землю! -»
Михаил Петров, внимательно слушавший Раджу и старательно за ним записывавший, в момент этой паузы взглянул на него. Он увидел, как из блестящих чёрных глаз Раджи выкатились две большие слезы и, пробежав по сияющим бледным щекам, исчезли в бороде.
Раджа поднял руку в возвышенном жесте. Потом он продолжил, не прерываясь, до конца, равно спокойный и величественный.
«Мы объявляем всеобщую амнистию! Все наши башни и темницы должны быть открыты, а затем обращены в пепел. Отныне не будет литься кровь!»
«О, господин -— князь!» — прошептал Михаил Петров и продолжил писать.
«Бедных больше не должно быть в нашей стране, и не будет больше нищих с сумой. Пусть имущество из наших хранилищ в равных долях будет роздано народу. Отныне не будет ни каст, ни сословий. Каждый пусть будет равен другому, и все да будут братья и сёстры.
Пусть у старцев будет пристанище, чтобы в нём умереть, а детям мы завещаем наши луга, на которых они будут играть. Больным мы даруем здоровье, а несчастным — сон, глубокий сон. И пусть не будет войн и ненависти между народами, какого бы цвета они ни были, так постановляем мы. Пусть судьи будут мудры и справедливы, а если кто творит неправое, пусть скажут ему: ступай и будь счастлив, ибо зло порождается несчастьем.
Людям мы завещаем землю, чтобы на ней множиться, рыбам — воду и моря, птицам — небо, а животным — леса и поляны в них.
Тебя же, наш народ, мы перед лицом смерти ещё раз благословляем и целуем».
Раджа воздел в благословлении руки и откинулся на подушку.
Все в комнате безмолвствовали и только глядели на него, между тем как грудь его быстро и почти незаметно ходила взад-вперёд, а веки опустились на глаза и казались светлыми пятнами на лице.
Доктор Мэрц тихо подошёл к кровати.
И тут Раджа улыбнулся. Он откинул голову назад, губы его приоткрылись, и это выглядело так, будто он хочет петь. Но из губ вырвался и замер лишь лёгкий напевный возглас, слышный так слабо, как будто Раджа произнёс его с огромного отдаления. Возглас уличного торговца на Востоке.
Раджа был мёртв.
Михаил Петров встал на цыпочки и с полуоткрытым ртом всмотрелся в бледное, непостижимо прекрасное лицо, мерцавшее из чёрных волос. Его переполняло чувство стыда. Ведь он так долго жил рядом с умершим, не думая о том, кем тот был. Как он хотел бы встать на колени перед ложем усопшего и прошептать: «Князь, мой князь!» Но он оробел и, не отважившись приблизиться, выскользнул украдкой из комнаты.
Когда доктор Мэрц через продолжительное время вышел в коридор, его поразила тишина в павильоне. Не было слышно ни звука. Наверху смолкли раздававшиеся часами глухие шаги. И Энгельгардт прекратил кричать и стонать.
Доктор Мэрц подошёл к двери сапожника. Внутри царила мёртвая тишина. Он открыл и прислушался: Энгельгардт спал! Дыхание его было тихим и ровным… . Доктор Мэрц покачал головой и задумчиво покинул павильон. На лестнице, ведущей к саду, он раскурил сигару и поднял воротник пиджака. Его знобило.
Теперь он спит, думал он, идя по ночному саду, меж кустов, отбрасывавших длинные негустые тени. Следует ли предполагать какую-нибудь связь между смертью учителя и сном Энгельгардта? И он стал думать об одном своём коллеге, который обязательно сконструировал бы такую связь, и ещё о том, как хорошо бы выпить сейчас чашку крепкого кофе, — и вдруг, слегка напуганный, остановился. В лунном свете двигался маленький закутанный человечек. Это был Адвокат.
Маленький Адвокат провёл всю ночь в своей тёмной комнате, дрожа от холода и страха. Но с первыми петухами он выскользнул из павильона, чтобы полить цветы.
«Тс-с-с, Тс-с-с!» шептал он тысячам птиц, начинавшим щебетать, как только он приближался. «Поспите ещё немного, малыши!»
И когда он полил цветы, он забыл и прошедшую ночь, и Раджу, и Энгельгардта, которому требовалась душа, он уже улыбался. «Доброе утро, мои любимые, — тихо говорил он, кивая, — это я, я снова с вами».
В комнате Михаила Петрова горел свет, он также улыбался и, вообще, был прекрасно настроен. Сидя за рабочим столом, он усердно писал. Впечатление, которое произвела на него смерть Раджи, улетучилось так же быстро, как высохли слёзы, что он пролил о покойном. Он теперь работал над статьёй для своей газеты, статьёй, которой приписывал огромное значение. Эта-то работа и настраивала его на светлый оптимистический лад.
Каллиграфическим почерком он старательно выводил:
«Телеграмма! Раджа Мангалоры, по поводу ссылки которого мы неоднократно телеграфно заявляли протест английскому правительству, тихо почил сегодня в три часа ночи. Мы имели честь присутствовать при его кончине и записать последнюю волю высокого владыки. Да будет она доведена до сведения наших читателей.
„Умирая для спасения наших подданных, Мы, Раджа Мангалоры, изгнанный английским правительством, возвысясь над желанием отомстить врагам, шлём нашему народу благую весть…“».
И лишь с восходом солнца Михаил Петров отправился на покой.
