Все вузовские выпускники с хорошей головой и «правильной» пятой графой устраивались на почтовые ящики. В Электросилу, статусом оборонного предприятия не располагавшую, попадал лишь «отсев» — либо троечники, либо безродные космополиты, которых к таинству советского военпрома нельзя подпускать и на пушечный выстрел.
Голубые города
музыкально-детективное ревю
Генрих Шмеркин
Действующие лица
Серафим Иванович Огурцов, бюрократ середины ХХ века.
Леночка, прогрессивная советская девушка.
Григорий, электромонтёр.
Судебные эксперты, снегурочки, инженерно-технические кадры, врачи, партийные и профсоюзные деятели.
Тексты песен — Марк Варшавский.
Расследование Порфирия Шмордыгайлова.
I.
Музработник детсада №5 Модест Нетёткин был человек очень даже творческий, и каждый его утренник мог считаться показательным мероприятием. Он сам придумывал сценарии, играл Дедов Морозов и леших, а кроме того — сам сочинял песенки и речовки.
Внешностью Модю природа наградила, прямо скажем, не ахти. К сорока годам музработник изрядно поистрепался, облысел, а поскольку оставался круглым холостяком (жениться Модесту не довелось ни разу) — пребывал в состоянии непрерывного эротического поиска. И, чтобы произвести на видавших виды невест неизгладимое впечатление, решил обзавестись нехитрым старинным приспособлением, которое улучшило бы его мужской имидж в мере весьма значительной.
И вот облюбовал себе Модест в комиссионке вожделенное приспособление в виде гэдээровского парика из натурального конского волоса, примерил, в зеркало глянул и — обомлел. Вылитый киноартист. Ни дать ни взять Игорь Ильинский! Обрадовался Нетёткин, а потом пораскинул мозгами. Ильинский-то Ильинский, спору нет. Но из фильма «Карнавальная ночь». В роли старого дурака Огурцова, перекрывающего кислород всем молодым начинаниям, лишённого всех тонких чувств, включая чувство юмора.
Ну, нет, подумал музработник. Покупка ответственная, пятая часть зарплаты, как-никак. Подожду, пока появится что-нибудь поинтересней. Вышел из магазина, нет, думает, плевать на того Огурцова! Ильинский — он и в Африке Ильинский. Такой кадр сотню Огурцовых перешибёт, от женского полу отбою не будет! Надо брать — пока свободных двенадцать рублей имеются. Вернулся, снова примерил. Нет, снова думает, не пойдёт. Эдак я всю рыбу пораспугаю. Развернулся и ушёл.
Прошагал с пол-остановки, и тут его как кипятком ошпарило: «Плевать на баб! Брать, однозначно! И будет мне на кусман хлеба кусок масла, а сверху — чёрной икры горка». Снова вернулся, ещё раз примерил и пробил в кассе чек на 12 рублей.
Так в творческой жизни Модеста Нетёткина началась Огурцовская киноэпопея.
II.
Переполненный зал института Гипроэлектросила был украшен гирляндами и снежинками, художественная часть близилась к концу. Хор снегурочек допел «Вагончик тронется, перрон останется» и растаял за кулисами.
На сцене вновь появились ведущие — Он и Она.
ОН. Ну вот, любимая, наконец, мы с тобой одни!
ОНА. Да, одни! Нас никто не видит…
ОН. И не слышит!
ОНА. Итак, дорогой, ты заговорил о регистрации, прости, я перебила.
ОН. Да! Я хотел предложить тебе руку и сердце.
ОНА. Гришенька, я согласна. Но где мы будем жить? Как говорится, с милым рай и в шалаше, но…
ОН. Нет проблем, звёздочка моя! Мы встанем в очередь на квартиру!
ОНА. На квартиру? В Харькове?! (Смех в зале.) Дорогой, ты даже не представляешь себе, сколько воды утечёт…
ОН. (Мечтательно.) Тогда уедем отсюда! Куда-нибудь на край света! От надоевшего телевизора, от пошлых шуток, звучащих порой с эстрады, от бюрократизма, встречающегося подчас…
ОНА. От всех этих бездушных бумажек, формуляров, ты и я — под голубым бездонным небом!
Вспышка северного сияния осветила сцену, на заднике обозначились заснеженные новостройки и оленья упряжка. «Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет…» — запел хор.
Пианино сделало модуляцию и, ослабив напор, добавило лиризма. Он и она взялись за руки и удалились вглубь сцены.
«Мы на край земли пойдём, мы построим новый дом и табличку прибьем на сосне», — выводили снегурочки.
Влюблённая пара тормознулась у носилок с кирпичом. Он вооружился мастерком и начал возводить стену. Она схватила лопату и принялась месить раствор.
Песенка звучала светло и обнадёживающе, и даже самому отпетому сухарю, сидящему в зале, возмечталось, чтобы у этих милых ребят всё сложилось, как они задумали…
И вдруг:
— В чём дело, граждане? Что за самодеятельность?
Хор смолк; перед зрителями предстал живой товарищ Огурцов из полузабытой киноленты.
С ушей ретрограда жидкими еврейскими пейсами свисали завитушки серпантина.
Артист переждал бурю аплодисментов и, сверкнув очами, обратился к ведущей.
ОГУРЦОВ. (Грозно.) Я спрашиваю, в чём дело? Кто разрешил?
ОНА. Ну, Серафим Иванович…
ОГУРЦОВ. Как фамилия?
ОНА. Неужели вы забыли?!
ОГУРЦОВ. Я спрашиваю, как фамилия?
ОНА. Крылова.
ОГУРЦОВ. Звать?
ОНА. Леночка.
ОГУРЦОВ. Откуда?
ОНА. Из «Карнавальной ночи», товарищ Огурцов.
ОГУРЦОВ. (С недоверием.) Из Карнавальной ночи?.. Я тоже оттуда, но вас там что-то не встречал. Документы при себе?
ОНА. Вот, пожалуйста! (Показывает документ.)
ОГУРЦОВ. Нет, гражданка! Вы не из той ночи, вы из совсем другой ночи. И на Леночку Крылову не похожи категорически.
ОНА. Конечно, не похожа! Ведь в фильме с вами, товарищ Огурцов, в этой роли снималась не я, а легендарная Людмила Гурченко!
ОГУРЦОВ. Чего и требовалось доказать: вы — это не вы!
ОНА. Серафим Иванович, сейчас вы всё поймёте. Сегодня не просто карнавальная ночь. Сегодня — карнавальная ночь в Гипроэлектросиле!
ОН. Да что ты, Ленка, с ним трёкаешь? Пошли его подальше!
ОГУРЦОВ. Что?! Как фамилия?
ОН. Вот, смотри… (Протягивает документ.)
ОГУРЦОВ. (Читает.) Так… Кольцов Григорий… Тоже из Карнавальной?
ОН. (Радостно.) Из неё.
ОГУРЦОВ. Написано, клубный электрик…
ОН. Он самый!
ОГУРЦОВ. А на каком основании ты, электрик клубный, кирпичной кладкой тут занялся?! Твоё дело — лампочки вставлять и болты крутить. (Смех в зале.)
ОН. Ну-ну, папаша, с тобой не соскучишься…
ОГУРЦОВ. Сертификат каменщика имеется?
ОН. На что мне сертификат? Я ж не для кого-то, я для себя строю.
ОГУРЦОВ. И где справка о согласовании? Где форма, заверенная трестом? Разрешающая строительство на подведомственной мне территории!
ОН. Прости, папаша, впервые такое слышу.
ОНА. Ах, Серафим Иванович, ну нельзя же быть таким бессердечным! Мы с Гришей любим друг друга. И строим дом, в котором будем жить!
ОГУРЦОВ. Последний раз спрашиваю: где официальные бумаги?
ОН. Да отвали ты, старый бюрократ!
ОГУРЦОВ. Ах, так? Тогда я сношу весь этот самострой! (Пинает ногой только что возведенную стенку; стена с грохотом рушится, кирпичи разлетаются по сцене.)
ОНА. Что вы наделали, Серафим Иванович!
ОГУРЦОВ. Будете знать, как самодеятельность тут разводить! И чтоб никакой мне здесь! Больше! Самодеятельности! (Смех в зале.) Слышите! Никакой! (В зал.) Эй, ты! Ты над кем там смеёшься? Надо мной, что ли, смеёшься?! В таком разе… Получи и распишись!
С этими словами Серафим Иванович ухватил с пола кирпичину и швырнул ею в публику.
Кирпич, отчаянно кувыркаясь, описал ломаную траекторию над головами остолбеневших зрителей, после чего тюкнул в висок свеженазначенного начальника отдела прокатки Павла Щербаня.
Павел Кузьмич, как показалось сначала, ни малейшим образом на случившееся не отреагировал, действо выглядело каким-то театральным, чисто условным — ни тебе лужи крови, ни пугающей гримасы, обезображивающей лицо. Начальник отдела прокатки как сидел, так и оставался сидеть в тесном зрительском кресле, опершись на подлокотники и устремив взгляд на носок своего чехословацкого, до блеска начищенного ботинка. И если б не истошные женские вопли, вмиг пронзившие тишину, можно было подумать, что это не явь, а мультяшная сказка для малолеток.
Прибывшая «скорая» констатировала смерть от внутреннего кровоизлияния.
Здание оцепила милиция, было велено никого не выпускать. У главспеца сектора проектирования комплектных устройств, снимавшего концерт на камеру, была изъята видеозапись.
Опергруппа осмотрела место преступления, сняла свидетельские показания и, забрав «старого бюрократа» вместе с его кирпичами, отбыла.
III.
Старший следователь прокуратуры Порфирий Аркадьевич Шмордыгайлов листал личное дело убитого — возможно, зацепка таилась именно здесь. Начал Порфирий с заявления о приёме на работу.
«Директору проектного института Гипроэлектросила тов. Бабанину И.И. от Щербаня Павла Кузьмича. Прошу принять меня в штат на должность техника».
В верхнем углу резолюция: «Зачислить в прокатный отдел». И размашистая подпись: Бабанин.
«Пришёл техником. И через 6 лет — начальник отдела. Способный, видать, был человек», — отметил про себя Шмордыгайлов.
Дальше шла выписка из трудовой.
Выписка говорила сама за себя. Стремительный рост Павла по службе — если учесть определённую специфику коллектива — мог легко встать кому-то поперёк горла:
25.10.1974 — принят на должность техника
05.08.1975 — переведен на должность ст. техника
23.10.1976 — переведен на должность инженера
12.09.1977 — переведен на должность ст. инженера
07.01.1978 — переведен на должность ведущего инженера
18.01.1978 — переведен на должность руководителя группы
04.02.1979 — переведен на должность заведующего сектором
15.07.1979 — назначен на должность начальника прокатного отдела
А вот и автобиография, написанная хозяйственным, убористым почерком:
Я, Щербань Павел Кузьмич, 1951 года рождения, родился в г. Харькове.
В 1970 г. окончил 97-ю среднюю школу и поступил в Харьковский политехнический институт на электромашиностроительный факультет. После 2 курса (1972), руководствуясь чувством долга перед отечеством, учёбу прервал и ушёл добровольцем в армию, где попросил отправить меня в братскую республику Чехословакию с целью поддержания конституционного порядка после попытки буржуазного переворота, предпринятой внутренней и внешней реакцией в августе 1968.
С 1972 по 1974 — боец танковой бригады, дислоцирующейся на территории дружественной Чехословакии в составе Центральной группы войск под командованием генерал-полковника Тенищева.
25.10.74, Щербань П.К.
В члены партии Павел был принят совсем недавно; рекомендовали его т.т. Мозговой Алексей Гаврилович (рыбсовхоз им. Плещеева, водитель рыбоцистерны) и Мокроштан Леонид Макарович (Харьковский обком компартии Украины, председатель комиссии по работе с кадрами).
Что ж, человек явно заслуженный…
На работе у арестованного предстояло ещё побывать…
IV.
Что касается артиста, то в глаза сразу бросилось несоразмерное вознаграждение, назначенное ему за ерундовый новогодний водевильчик. Сумма, с одной стороны, была фантастической, с другой — не очень-то и прозрачной. Возможно, у преступления имелся финансовый след.
Из протокола допроса свидетеля — предпрофкома Саввия Власьевича Бескорытного (по горячим следам, в день убийства):
Следователь: Вы ответственный за проведение мероприятия?
Свидетель: Да, я.
Следователь: И чья инициатива была, устроить это представление?
Свидетель: Лично я его не приглашал. Лично я только составил с ним трудовое соглашение.
Следователь: На сумму?
Свидетель: Точно не помню.
Следователь: Ну, хотя бы приблизительно.
Свидетель: Не могу сказать.
Следователь: Интересно… Тогда я подскажу. Трудовое соглашение вы составили на 1000 рублей.
Свидетель: Возможно.
Следователь: Не возможно, а вот документ. Взгляните.
Свидетель: Получается, да.
Следователь: Он их получил, эту тысячу? Или нет?
Свидетель: Получил.
Следователь: От кого?
Свидетель: От меня.
Следователь: Лично?
Свидетель: Лично.
Следователь: Расписка есть?
Свидетель: Нет.
Следователь: Вы её не взяли? Или потеряли?
Свидетель: Не взял.
Следователь: Почему? Вы ему доверяете?
Свидетель: Ни в коем случае, с чего вы решили?
Следователь: Возможно, это ваш хороший знакомый?
Свидетель: Упаси господь!
Следователь: За что он их получил, эту тысячу?
Свидетель: За работу.
Следователь: За какую работу?
Свидетель: За новогодний вечер.
Следователь: Тысяча рублей за один вечер — вы считаете это нормально?
Свидетель: Нормально.
Следователь: Вы, лично, сколько в месяц получаете?
Свидетель: Сто восемьдесят плюс премиальных где-то сотню. На круг под двести восемьдесят выходит.
Следователь: И сколько это рублей в день?
Свидетель: Где-то двенадцать с половиной.
Следователь: Значит, у вас выходит двенадцать рублей, а у него тысяча?
Свидетель: Ну, это не совсем так. Он должен был придумать сценарий, отрежиссировать. Одних репетиций не меньше десяти штук.
Следователь: Хорошо. Тысяча рублей за десять вечеров. Почему так щедро?
Свидетель: Почему щедро?
Следователь: Что ещё он должен был сделать за эти деньги?
Свидетель: Клянусь, больше ничего.
Следователь: Никаких деликатных поручений?
Свидетель: Никаких.
Следователь: Допустим. Значит, вы ничего не путаете. Вы лично передали ему деньги. Правильно?
Свидетель: Правильно.
Следователь: Сколько вы ему передали?
Свидетель: Не помню.
Следователь: Значит, договор на тысячу рублей, а сколько вы ему передали, вы не помните!
Свидетель: Да, не помню.
Следователь: Когда вы ему их передали?
Свидетель: Перед концертом.
Следователь: Перед концертом непосредственно?
Свидетель: Да, непосредственно.
Следователь: Сегодня?
Свидетель: Сегодня.
Следователь: Вы в этом уверены?
Свидетель: Да.
Следователь: Тогда почему при задержании у него изъята не тысяча рублей, а 800? В присутствии понятых!
Свидетель: Не знаю.
Следователь: Кому он мог передать 200 рублей? На что он успел их потратить, не выходя из института?
Свидетель: Понятия не имею, ему видней.
Следователь: Допустим. А кто этого артиста пригласил, если не вы? Культорг?
Свидетель: Нет.
Следователь: А кто?
Свидетель: Он сам пришёл.
Следователь: Как это сам?
Свидетель: Пришёл в институт, предложил свои услуги. Музыкальное ревю по мотивам «Карнавальной ночи», на местные темы, с натуральным Огурцовым. Фотографии свои показывал — в гриме Владимира Ильинского.
Следователь: А почему он именно в ваш институт пришёл, не поинтересовались?
Свидетель: Нет.
Следователь: Почему?
Свидетель: Не знаю. Я, говорит, вам настоящий праздник устрою, такой, что вы никогда не забудете.
Следователь: И что, устроил?
Свидетель: Простите великодушно, гражданин следователь! Если б я знал…
Следователь: А вы его знали?
Свидетель: Нет.
Следователь: Я спрашиваю: раньше вы его знали или нет?
Свидетель: Я же говорю, не знал. Упаси меня бог от таких знакомых…
Сумма, выплаченная массовику-затейнику, была, в любом случае, сумасшедшей. Возможно, в неё входил киллерский гонорар…
Арестованного было решено пока не допрашивать — на то был особый резон.
V.
…День у начальника отдела прокатки не задался с самого начала. Не успел Павел отойти от утреннего морозца, на столе зазвонил телефон:
— Товарищ Щербань, к директору, срочно!
Павел вооружился ручкой, блокнотом и поспешил в приёмную. Он проскочил бухгалтерию и отдел кадров, миновал кабинет зама по АХЧ, взгляд его случайно упал на дверь с табличкой 00. Мгновенно ощутив соответствующий позыв, Щербань, подобно собаке Павлова, забежал внутрь.
За дверью его ожидал пренеприятнейший сюрприз: все три ослепительно белых писсуара бесследно исчезли, вместо них на «рабочей» стенке клозета тускнела голая плитка.
«Чертовщина какая-то!» — пробормотал Павел и обратил свои стопы в кабинку.
Справив по-молодецки нужду, он уже застёгивал пуговицы на ширинке и вот-вот должен был покинуть тесное фанерное стойло. Хлопнула входная дверь, в двух шагах от него раздался цокот женских каблучков, сопровождаемый негромкими голосами:
— Верочка, о чём речь? Ты права. Я тоже знала, что когда-нибудь это случится. Моисей таки был специалист.
— А когда я была неправа? Моисей Вельзевульфович специалист от бога!
Грёбанный рот… Вот, отчего в этом департаменте нет писсуаров! Это ж надо — перепутать мэ и жо… Позорище!
Павел тихонько запер дверцу на шпингалет и затаил дыхание. Судя по голосам — болтали Фрумкина и Мнухина из его отдела. Чиркнула спичка, потянуло табачным дымом. Похоже, это надолго…
— Да, но ты знаешь его понаслышке, а я под Моисеем работала шесть с половиною лет. Непосредственно!
— Мэрочка, если ты не в курсе, я тоже с ним работала, по термическим печам Азовстали. Ас, гений! Всё заводское начальство смотрело ему в рот.
— Они уже забыли — если б не Моисей, сидел бы институт до сих пор по самые уши…
— Конечно! Это он вывел нас из дерьма…
Говорили, похоже, о жидке Моисее Цирельсоне, Пашкином предшественнике на месте начальника.
— Ему не отделом управлять, а министерством! Даже Лазарь Перцевич считал его своим учителем — несмотря, что они почти ровесники.
— Кстати всё это из-за Лазаря, из-за таких, как он!
— Ой, не говори, все там будем.
— И кто командует нами теперь? Это ничтожество! Сначала вместо Лазаря, теперь вместо Моисея!
— Зато черносотенец! Зато негодяй!
«Чтоб вас перекосило! До сих пор успокоиться не могут…» — подумал Павел Кузьмич. Речь, бесспорно, шла о нём.
— На черносотенца мне плевать. Я про то, что он за специалист… Даже не скажешь «полное дерьмо». Просто — пустое место. И это ни для кого не секрет. Что они себе думают?
— Не знает, как работает банальный магнитный пускатель[1]! Начальник отдела, называется…
— А ты слыхала, как его называет Майка Блушинская?
— Кого, Щербаня?
— Ага.
— Как?
— Слабый электрик сильных токов!
— И это не смешно. Потому что это правда.
— Кстати, Лазарь уже переехал. Как собирался. Ещё в октябре. Из Нагарии в Хайфу, ближе к сыну.
— Откуда ты знаешь?
— Он Бэбе Натановне письмо передал. Через мою сестру.
— И что, старик доволен?
— Похоже. Пожелал ей счастливых праздников, а закончил: «В следующем году — в Иерусалиме!».
— Ну, слава богу. Я рада за Лазаря.
Это уже о еврейчике Бруднере — бывшем завсектором, укатившем в Израиль. Освободившуюся вакансию занял тогда Пашка. А ещё через полгода Паша получил отдел. Кстати, на проводы Бруднера в аэропорт припёрлось пол-института, все они одной ногой уже там…
Время поджимало. «Когда ж вы, суки, накуритесь?» — мучился вопросом Павел Кузьмич.
— В Израиле его сын — министр здравоохранения, а здесь работал в зашморганной райбольнице, — не унималась Фрумкина.
— Да, я слышала. Светлая голова, в папу пошёл. Лазарь Перцевич таки тоже был специалист. С большой буквы…
Послышался хлопок входной двери, и снова — каблучки:
— Девочки, привет! Сигаретой не угостите? Я свои дома оставила.
Это подтянулась Нина Нисенбаум, из отдела КИП.
Когда Пашка только пришёл в Электросилу и услышал: «Отдел кип», то решил поначалу, что это местная шуточка. Отдел, где все носят свои национальные шапочки. Потом оказалось, нет. КИП расшифровывалось как контрольно-измерительные приборы.
Вслед за Нинкой припёрлась старуха Спивачиха из техбиблиотеки, удавка затягивалась. Вскоре к компании присоединилась ещё одна шалава — Клавка Корабельникова из проектно-экспериментального…
«Цок-цок-цок!» — застучали приближающиеся к нему каблучки. Пахнуло духами. «Дрн!» — дёрнулась хлипкая Пашкина дверца. Шпингалет не подвёл, сердце замерло. «Прошу прощения», — раздался грудной Клавкин голос. Скрипнула дверь соседней кабинки. Шорох спускаемых колготок, томный вздох… «Дзззн!» — призывно забила звонкая девичья струя в гулкую фаянсовую чашу…
Дождавшись тишины, Пашка осторожно выглянул из укрытия — блокада была снята.
Он выскользнул из срамной каморы и через минуту, сам не свой, предстал перед Беллой Бенционовной — директорской секретаршей.
— Извините, Иван Иванович у себя? — виновато спросил Пашка.
— Где вас носило? — не отрываясь от пишущей машинки, процедила та сквозь зубы. — Я звонила вам в полдевятого. А сейчас?
— Без четверти десять, — взглянул на часы Щербань и ещё больше потупился.
— Вы, Павел Кузьмич, большой рекордсмен. За час с четвертью спустились с третьего этажа на второй!
— Виноват…
— Совещание закончено. Идите, работайте.
— А о чём совещание, не скажете? — осведомился Пашка.
— Вот отпечатаю, раздам, тогда узнаете…
«Представляю, как поливает меня эта стерва перед своей еврейской кодлой…» — думал горькую думу Пашка по дороге в отдел, в ушах стоял нездешний фаянсовый звон.
VI.
…В актовом зале пахло подвалом и окончанием торжественной части. Председатель профкома уже добрался до финишного раздела своего заключительного слова, артисты находились в состоянии «Готовность №1».
Красавица-ёлка, усыпанная блёстками, скучала в углу сцены, внимание зала было приковано к очаровательной Аннете Варшавской. Старший инженер отдела прокатки Варшавская сидела в пятом ряду рука об руку со своим новым супругом и скромно ловила на себе завистливые женские взгляды. Через два кресла от Аннеты позёвывала погружённая в свои думы будущая жертва. Невольно подслушанный разговор не шёл из головы. Что они себе позволяют? «Дерьмо», «пустое место», «ни для кого не секрет»… На пускатель — ложить с прибором! Начальник отдела не обязан знать малозначащие подробности. А вот «черносотенец»… Политику шьют. Что хотят от меня эти суки?
«…стальных конструкций, а экономия меди составила 1,2%. Успешно завершен проект реконструкции дрессировочного стана 1200 листопрокатного цеха №3 Магнитогорского меткомбината, осуществлено внедрение системы точного останова моталок стана 1700 Карметкомбината — в тесном сотрудничестве с такими организациям, как ВНИИЭ, КИА, МНПОСАУ…».
Внимание докладчика переключилось на Аннету, он потерял строку и запнулся. По залу пронёсся шумок, тройка мужчин (Хрясько, Гасило и Злорадов) сорвалась с места и устремилась на выход.
Новый муж Варшавской, в отличие от прежнего, в институте никогда не работал, но публике был отлично знаком. В обеденный перерыв к котлетчику Яше заскакивали многие сотрудники Электросилы. Котлетная располагалась через дорогу от института, в ней можно было поесть не только горячих котлет с макаронами, но и попить настоящего кофе по-турецки. Управлялся Яша в одиночку, он был и повар, и зав, и судомойка, и уборщица, о его доходах и сложной внутренней жизни публика могла лишь догадываться.
Начало концерта Бескорытному показалось более чем странным. Перерыва между торжественной и художественной частью не было, а вместо саней с Дедом Морозом на сцене появились тяжеленые носилки с красным кирпичом. Стол президиума вмиг лишился кумачового покрова, голая столешница вздрогнула, приняв на борт бадью, испачканную раствором.
«Здравствуй, жопа, новый год!» — подумалось Бескорытному. Предпрофкома уже хорошо жалел, что согласился на предложение этого взбалмошного комедианта.
Люстра погасла, худосочный динамик щёлкнул, присвистнул и объявил:
— Дорогие друзья, разрешите художественную часть сегодняшнего вечера считать открытой. Представляем музыкальное шоу «Карнавальная ночь в Гипроэлектросиле». Художественный руководитель Модест Голод-Нетёткин. Сценарий Модеста Голода-Нетёткина, фортепианное сопровождение — Голод-Нетёткин, постановка его же. В роли ретрограда Огурцова — Голод-Нетёткин, голос за сценой — тоже он.
«От скромности не умрёт, — зло подумал Бескорытный. — Надо было нагнуть его хотя бы на 300…» Двести рэ, осевшие в председательском кармане, казались жалкой подачкой.
Пианино из-за кулис забренькало песенку про пять минут, по сцене заметались ослепительные искорки снега, душа пианиста пела — всё шло по заранее намеченному плану.
Это была очередная постановка М.Нетёткина для очередной проектной конторы, за очередные хорошие бабки. За основу сценария шоумен брал не очень свежую «рыбу» и нафаршировывал её подробностями из жизни данной организации. Что позволяло запрашивать каждый раз сумму, сопоставимую с его годовой зарплатой в детсаду.
Музыка оборвалась. Что-то поперхнулось, закашляло, голос в динамике ожил:
— А, чёрт! И вы решили сообщить это только сейчас?
Голос перешёл на пониженные тона, разобрать слова было решительно невозможно. Шмордыгайлов подошёл к видику, щёлкнул клавишей stop и включил обратную перемотку.
…Обыск в квартире убийцы дал обильную пищу для размышлений. В комоде, под простынями была обнаружена более чем важная тетрадь, ящиком ниже — нефритовая шкатулка с денежными купюрами.
Деньги были расфасованы по конвертам. Верхние три конверта датированы текущим годом. На первом — надпись «25.12.1979, Харьковпроект, 800рэ», на втором — «26.12.1979, Водоканалпроект, 750рэ» и на третьем — «27.12.1979, Сантехпроект, 800рэ». Остальные датированы одним-пятью годами ранее. Скорей всего, гонорары за карнавальные ночи.
Суммы неприятно поразили Порфирия Аркадьевича. Ёлы-палы, это была система! Так платили артисту почти везде — 800 рубчиков за разовую «халтуру»… Зарплата старшего следователя составляла 320 рублей в месяц.
Версия финансовой подоплёки убийства, похоже, отпадала. Надо было, конечно, «дожать» предпрофкома с распиской. Не исключено, работодатели получают с лицедея откаты…
Эпизод с кирпичами в тетради-сценарии, странным делом, отсутствовал. Кроме того, из тетрадки было вырвано несколько страниц. А вот в текстах, изъятых у артистов, сценка заканчивалась иначе, нежели закончилась на самом деле. После разрушения стены, в ответ на Леночкино «Что вы наделали, Серафим Иванович!» Огурцов должен был расплыться в улыбке и сказать: «Возвращайтесь в милый сердцу Харьков, друзья! От имени и по поручению трудового коллектива вручаю вам ордер на однокомнатное семейное гнёздышко!». Никакого швыряния камнями, никаких летящих в зал кирпичей…
Порфирий остановил перемотку, выставил звук до упора и надавил на play, голос снова возмутился:
— Чёрт! И вы решили сообщить это только сейчас? Так не делается, вы же взрослый человек… Ну и что? Надо было предупредить… Хотя бы за два дня… Я бы что-нибудь придумал. У детей в детском садике, и то отношение ответственней! Не НИИ, ей богу, а чёрт-те что! Дорогие зрители, просим прощения за нонсенс, у нас форс-мажор…
Это действительно был и нонсенс, и форс-мажор, и чёрт знает что. Такой концентрации сионистского элемента Шмордыгайлов не видел ни в одном учреждении. Мало того — убитый начальник был кадром титульной национальности, в данном случае это тоже было великим нонсенсом. Согласно показаниям предпрофкома Бескорытного, все руководящие должности в Электросиле позахватывали сыны Израиля.
Много дал бы следователь Шмордыгайлов, чтобы узнать, как в стройные ряды государственных организаций затесалась эта синагога…
Изображение качнулось, камера скользнула по зрителям, выхватив на мгновение сосредоточенное лицо будущей жертвы.
— Всем форс-мажорам вопреки // Стоят на старте игроки, // И наш мы праздник для разминки // Начнём с кавказской мы лезгинки! — ударился в явную импровизацию динамик. — Этот зажигательный танец исполнит заслуженный изобретатель УССР, лауреат республиканского конкурса на лучшее проектное решение Лев Ефимович Индиктор!
Из-за кулис на четвереньках, с портфелем в зубах, как легавая с уткой-подранком, выпрыгнул кандидат наук, изображающий пьяного лектора.
Пошла лезгинка, изобретатель встал на задние конечности и принялся выделывать кахетинские коленца.
Музыка кончилась, Индиктор обозначил лёгкий поклон, отдышался и, старательно кося под пьяного, изрёк:
— Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе — науке это неизвестно!
Оваций не последовало, положение спас всё тот же голос из динамика:
— Творческая группа приносит извинения за отклонение от сценария. К сожалению, Лев Ефимович торопится на день рождения супруги, сегодня у неё круглая дата.
Котлетчик в знак уважения громко зааплодировал, Индиктор был его постоянным клиентом.
«Индиктор, изобр., — записал в своём блокноте Шмордыгайлов. — Выясн, действ. ли день рожд. жены».
— Чтобы не задерживать Льва Ефимовича, я решил выпустить его первым, — продолжал пришедший в себя голос, — что, возможно, нарушило логику действа и снизило эффект номера. Однако всё самое интересное, как говорится — всегда впереди. Уверен, сегодня вас ждёт удивительное, незабываемое зрелище!
Пианино снова завело песенку про пять минут, на сцену выпорхнула статуэтка с осиной талией и бойкими глазками, динамик прокомментировал:
— В роли Леночки Крыловой, героини культового фильма Эльдара Рязанова — старший техник доменного отдела Людмила Ливертовская!
Статуэтка запела: «Новый год настаёт. С Новым годом, с новым счастьем…»
Появился ещё один персонаж — в новёхонькой рабочей спецовке цвета морской волны и со стремянкой в руках.
— В роли клубного электрика Гриши Кольцова инженер по транспортной автоматике Люсьен Любошиц, — доложил динамик.
Входная дверь приоткрылась, Хрясько и Злорадов (почему-то уже без Гасило) проскользнули обратно в зал и расселись по местам. К устоявшейся духоте примешался дразнящий запах спирта.
VII.
История становления института уходила корнями во времена врачей-убийц.
Прежний директор Арон Яковлевич Ашкеназер с треском вылетел за злоупотребления, ему инкриминировали хищение коробки скрепок и двух скоросшивателей. На место Ашкеназера был назначен Иван Иванович Бабанин, вылетевший из сакрального обкомовского кресла.
Институт свежеразжалованному партработнику достался в далеко не лучшем виде. Заказами главк не баловал, заработки были мизерные, с личным составом тоже из рук вон.
Из обкома бывший инструктор по промышленности вылетел за дела амурные. Ибо угораздило Иван Иваныча в разгар дела врачей неправильно жениться — на чистокровной космополитке по имени Рахиль. Отца её, скрипичного профессора Коган-Ясного, вычистили из консерватории за фальшивые ноты и поставили завхозом в инфекционную больницу.
Ну, а самого Иван Иваныча бросили на всё ту же промышленность, директорствовать в Гипроэлектросиле, которая влачила жалкое существование.
Все вузовские выпускники с хорошей головой и «правильной» пятой графой[2] устраивались на почтовые ящики[3]. В Электросилу, статусом оборонного предприятия не располагавшую, попадал лишь «отсев» — либо троечники, либо безродные космополиты, которых к таинству советского военпрома нельзя было подпускать и на пушечный выстрел. Настоящей работы попадалось как кот наплакал, проектировали, в основном, вентиляцию и освещение уборных.
Ну, а в Москве, где конкуренция пожёстче, и бывшему троечнику пробиться сложней, имелась своя Гипроэлектросила, и дело с кадрами в ней обстояло значительно лучше, и была она головным проектно-конструкторским институтом отрасли, и все серьёзные заказы текли мимо усов Иван Иваныча, прямо в пасть московского директора.
Однако Бабанин был парнем ушлым, зарабатывать желал не хуже москвича и перед космополитами страха не испытывал. Упорно и долго он ждал своего часа.
…Когда Карметкомбинату приспичило автоматизировать моталки на стане 1700, заказ на проектирование достался, естественно, столице.
Однако стоило заводчанам ознакомиться с планом-графиком работ, предложенным Москвой, они сразу охолонули: система могла быть пущена только через три года. Продолжительность каждого этапа, прописанная в графике, сомнений не вызывала, металлурги уже посыпали голову пеплом.
И тут, как чёртик из табакерки, выпрыгнул гонец от Бабанина:
— Мы, Харьковская Электросила, подряжаемся уложиться в полтора года вместо трёх!
И это не было пустой бравадой. Начальник отдела прокатки Моисей Вельзевульфович Цирельсон знал, что говорит.
Сначала не поверили заводчане:
— Как так? На проектирование вам полтора года, как и москвичам, потребуется?
— Потребуется, — отвечал гонец из Харькова.
— У завода Точэлектроприбор на шкафы с электроникой полгода уйдёт?
— Не без того, — усмехался в кулачок Вельзевульфович.
— На монтаж оборудования и кабелей полгода выделить надо?
— А как же!
— И наладка ещё полгода. Правильно?
— Правильно.
— Итого получается три года, — подытожили заводчане.
— Это у москвичей, — хихикнул гонец, — получается три, а у нас всё получится за полтора.
А поскольку Карметкомбинат был включён в общесоюзный технологический конвейер, производящий листовую жесть для консервных банок (в целях обеспечения населения продовольствием), производительность стана 1700 должна была повышаться неуклонно. Операторы, управлявшие моталками, уже не справлялись с бешеными скоростями. Деваться заводчанам было некуда. Спасти положение могла только автоматика.
Ударили по рукам, договор был подписан.
Продолжение
___
[1] Пускатель — устройство для запуска электродвигателя.
[2] Пятая графа (в советском паспорте) — национальность.
[3] «Почтовый ящик» (п/я № такой-то) — открытое служебное наименование предприятий оборонной промышленности СССР.
