Анатолий Николин: Альбер Камю

Loading

Слова загадочные и пророческие, исполненные любви и ненависти, притяжения и отрицания, как и всё, что выражает отношение к жизни. Слова о том, что человек ничего не выбирает, а только принимает то, что пришло к нему помимо его воли. И стало в конце концов необходимостью и любовью.

Альбер Камю

Эссе
из цикла «Отцы наших детей»

Анатолий Николин

Альбер Камю
Альбер Камю

Отцветающие деревья плодоносят.

Мой старший брат Виктор появился на свет в апреле 1931 года. Нашим родителям было: отцу 22 года, а матери — 20.

По принятой в старых русских семьях традиции, сразу же после рождения первого ребёнка следовало ожидать появление второго.

Но в нашей семье было иначе.

По случаю рождения первенца отец запретил маме работать и вообще — заниматься чем-либо, кроме ребёнка и мужа.

По так и невыясненным причинам моё появление на свет откладывалось. Потом разразилась перечеркнувшая все семейные планы Великая война, и отец с матерью расстались на долгие четыре года.

Соединилась семья уже после Победы. Тогда-то я и был торжественно зачат для восполнения образовавшегося семейного пробела. А также в честь победы наших войск над Квантунской армией и в ознаменование полного окончания Второй мировой войны…

Отцветающие деревья заплодоносили.

На свет меня произвели, когда отцу стукнуло 37, а маме 35 лет.

С тех пор прошло много лет, целая жизнь. Родителей давно уже нет, но даты их рождения для меня священны. И совсем чужие люди, их ровесники, вызывают у меня давно забытые чувства.

Так образовалось узкое сообщество мнимых родственников, к которым я отношусь с большей любовью, чем к моей оставшейся родне. Широта этого «узкого» круга свидетельствует о безграничных возможностях человеческой фантазии.

Обитающий в пустоте подобен Богу — он везде и в то же время его нет нигде…

* * *

Альбер Камю — один из первых моих новых «родителей».

Третий месяц я лежал в больнице с острым гепатитом. Мне восемнадцать лет. Я ничего не смыслил в жизни и литературе, ориентируясь исключительно на свою интуицию.

С одной из полагающихся больным передач «с воли» друзья прислали томик Альбера Камю, — серовато-голубой том, выпущенный известным московским издательством. Это был роман «Посторонний» и сборник эссе «Брачный пир». Тексты предваряла обстоятельная справка, совмещавшая биографию писателя с изложением его философских взглядов и художественных принципов.

Так я узнал Альбера Камю. К его романам и эссе я много раз возвращался на протяжении жизни. И каждый раз с чувством зависти и восхищения от совершенства его текстов. Их красота и величие (помните у Пушкина: «прекрасное должно быть величаво») было первое, на что отозвалась моя душа — душа ребёнка и дикаря.

Первым делом по прочтении книги я принялся исследовать истоки художественного феномена по имени «Камю». Как, каким образом простые, безыскусные слова преобразуются в Прекрасное. И что такое это «Прекрасное» — тоже казалось мне неразрешимой загадкой.

Позднее, ознакомившись с теорией идей Платона, я понял, что мои искания были не напрасны. Вопросы происхождения Прекрасного занимали ещё Сократа, истязавшего ими афинскую интеллигенцию.

Образно говоря, Сократ пытался схватить за хвост виртуального павлина и показать его всему миру: «смотрите, а павлин-то живой!». И то, что я, сын ХХ века, размахиваю тем же несуществующим предметом и страдаю от невозможности его определить, казалось знаком судьбы. Павлин, как настоящий, так и вымышленный — упорно не давался в руки…

Итак — Камю и первые предчувствия Красоты…

Этот человек родился 7 ноября 1913года в Алжире. Дата вызвала мгновенную симпатию: Камю всего лишь на два года моложе моей матери! Сложись жизненные обстоятельства иначе, мог стать моим отцом…

Меня с ним роднило несколько вещей.

О магии даты уже сказано — это был трамплин, исходная точка пробуждения родственных чувств. За нею последовало нечто более глубокое.

Свое творчество Камю относил к так называемой культуре Средиземноморья. Не знаю, имеет ли отношение это понятие к современному искусству. Но то, что этот термин применительно к сегодняшнему дню — изобретение А. Камю, не вызывает сомнений. Средиземноморьем, его духом, запахами и красками — плотью, состоящей из воды и света, пронизана вся его великолепная проза.

Вот он рассказывает, как жарким летом в Алжире купаются в море простые люди. Как они плавают, взмахивая по-африкански чёрными, загорелыми руками в терпкой солёной воде. И, устав от напряжения, отдыхают на буйках, привалившись к мокрым, шершавым угольникам и хватая ртом горячий воздух.

Мне это знакомо с детства. Маленькие загорелые сорванцы, мы прыгали с волнорезов в жарко блестевшее и лениво колыхавшееся у свай море близ огромных, закопчённых сухогрузов, ожидающих очереди на погрузку. Море здесь глубокое и не светло-зелёное, как у песчаных берегов, а тёмно-синее, почти лиловое. И такое холодное, что, когда выскакиваешь из его глубин, губы становятся синими, как у русалки, а тело покрывается мелкими твёрдыми пупырышками.

Буйков в порту нет, лишь вдали громоздятся серые вышки маяков, стерегущих вход в бухту. Самые смелые доплывали до маяков и возвращались назад, приколов к трусам прихваченную утром булавку. Если икру такого пловца поразит судорога, нужно проколоть ее булавкой до крови, чтобы снять омертвение и боль.

На песчаном берегу, среди солнечного света, блеска воды и жаркого ветра мы проводили все наши дни, распластавшись на берегу, или зарывая друг друга для забавы в раскаленный песок. Юные чертенята, мы обитали вблизи моря и дрожащего песчаного марева, как герои Камю в алжирской деревушке Типаса, где рядом с людьми обитали древние боги; их языком был язык тела и бесконечный гул степного ветра. Мы и сами были такими всемогущими маленькими богами — повелителями солнца и неба…

О ветре в наших краях следует сказать особо. Он царит всюду и в любое время года — в зимнюю стужу и летную жару.

Особенно сильным и внятным его гудение бывало, конечно, летом. Когда не только слезящимися глазами и сухими, потрескавшимися губами, всем чёрным, высохшим, как у суфия, телом ощущаешь его упругие прикосновения. Но и чем-то ещё, гнездящимся внутри, — невидимой сущностью, составляющей твоё Я. Неважно, что будет завтра или послезавтра — в любые дни твоей становящейся взрослой жизни. Как она сложится, и будешь ли ты в ней счастлив — на эти вопросы мы не искали ответа. Летом живёшь одним днем, и имя ему — Типаса…

«Юность на пляжах. Кончается день, полный бешеного напряжения, криков, солнца, глухого или неистового желания. На море опускается вечер. Высоко в небе кричит стриж. И тревога стискивает сердце».

Конечно, мои ощущения, как и чувства моих сверстников, были не так определённы. Мы не стремились придать им видимость статики, наделить тем или иным именем — обитали на знойных берегах, как маленькие животные, счастливые от мимолётных прикосновений жизни.

А потом, в юности, накопленные в бесчисленных количествах, так что тело пропиталось йодом и ультрафиолетом, свет и морская влага выходили наружу первыми позывами плоти. Такими же тёмными и горячими, как наши обожжённые солнцем тела.

Первые представления о женщине были получены здесь же, на пляже. Среди обилия коричневых девичьих тел, взывающих к немедленному совокуплению. А потом вечером, в Городском саду, когда видишь загорелые женские тела в обрамлении из белых крепдешиновых платьев, белых босоножек и дешёвых беленьких бус на тонкой шоколадной шейке…

«Как красивы женщины в Алжире на склоне дня!»

Летние вечера у нас в городе я тоже помню очень хорошо. Как и он, описавший тяжёлые летние сумерки в пыльном и жарком Алжире, где воздух пропитан запахами моря и пережженного кофе из туземных кофеен.

В нашем городе не было восточных кофеен и толп арабской молодежи. Но было что-то общее, что роднило прибрежные поселения на песчаных равнинах от Средиземного моря до Меотиды. Это неподвижная духота насыщенного морской влагой и солнцем воздуха, длинные вечерние тени от широколиственных деревьев, одуряющий запах цветов и акаций. И, как и в Алжире, кучки стариков и старух, сумерничающих у дома. Но только на завалинках, а не на стульях или плетёных креслах, как у них.

И та же загорелая гуляющая молодежь, блеском смуглого лица и призывами плоти напоминающая африканских собратьев…

Когда я все это читаю вперемешку с собственными воспоминаниями, кажется, что происходит духовная реинкарнация. Переселение его духа в мой собственный. Совмещение двух субстанций в одном бессознательном порыве. Словно мы оба чувствовали, любили и понимали одни и те же проявления материального мира. Больше того. Несмотря на огромную к ним любовь, испытали то, что можно назвать переполненностью сосуда. А можно просто и понятно — пресыщенностью. Ибо, как на юге молодые люди и девушки созревают и взрослеют раньше северных своих сверстников, точно так же и опустошаются быстро. Ещё в молодом возрасте, когда некоторые только начинают жить. А для нас тридцать лет — уже окончание жизни. Её полное и абсолютное постижение, за которым следует Nihil, — Ничто. Не будет ничего нового ни под луной, ни на самой луне, и ложится меж вами твёрдая, безжалостная полоса — линия Мажино, разделившая человека и мир на две неравные части…

Таким был мой вымышленный отец, давший мне первые уроки начала и конца жизни.

Что же пребывает в остатке?

То, что с чего мы и начали — обострённое чувство красоты, распространившееся дальше и шире песчаных пределов языческой деревушки Типаса.

Мне не хочется злоупотреблять чужими словами, даже если это слова собрата и друга. Книга, переполненная цитатами, лишается собственной плоти. Но я не знаю иного способа продемонстрировать красоту рожденных им словосочетаний.

Вот он в молодости путешествует по Италии… Вот он в маленьком городке Фьезоле близ Флоренции. В том самом Фьезоле, где резвились фьезоланские нимфы Боккаччо и собирался кружок прекрасных дам и кавалеров Декамерона.

«Мир прекрасен, и в этом все дело. Он терпеливо разъясняет нам великую истину, состоящую в том, что ум и даже сердце — ничто. А камень, согретый солнцем, или кипарис, который кажется еще выше на фоне ясного неба, очерчивает единственный мир, где понятие «быть правым» обретает смысл, — природу без человека».

И далее то, что уже было сказано и прочувствовано сердцем, испепелённым южным солнцем и облитым горечью бессилия:

«Этот мир меня уничтожает. Он отрицает меня без гнева. А я, смирившийся и непобежденный, устремляюсь на поиски мудрости, которой все уже подвластно, — только бы слезы не застилали мне взор…»

А вот в чем он признавался миру перед смертью, в последнем, даже как следует не отредактированном романе. Слова загадочные и пророческие, исполненные любви и ненависти, притяжения и отрицания, как и всё, что выражает отношение к жизни. Слова о том, что человек ничего не выбирает, а только принимает то, что пришло к нему помимо его воли. И стало в конце концов необходимостью и любовью.

Как и сам Камю — случайно вошедший в мою жизнь и удержавшийся в ней на долгие годы — на всю жизнь! — невзирая на перипетии судьбы…

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Анатолий Николин: Альбер Камю

  1. Прочитала с интересом и… удивлением. И по мере чтения — росло и то, и другое. Не об Альберте Камю этот прекрасно написанный текст — ничего нового я о нем не узнала. Он об авторе, незнакомом мне Анатолии Николине. Заворожил своим маленьким рассказом, не отпускает, все хочется спросить: кто он, откуда, что еще написал? Успехов Вам, загадочный Анатолий ( отчества, простите, не знаю)! Примите мои поздравления и добрые пожелания… Со СТАРЫМ НОВЫМ ГОДОМ!..
    Тамара Львова
    13 января. 17-г.

    1. Уважаемая Тамара Львова!
      Сведения об авторе можно посмотреть в авторской справке.

  2. Эссе Анатолия Николина об Альбере Камю пронизано солнцем, морем, родственностью душ. Это очень откровенное и сокровенное эссе. Первое предчувствие красоты, полагает автор, сроднило их. » На песчаном берегу, среди солнечного света, блеска воды и жаркого ветра мы проводили все наши дни, распластавшись на берегу, или зарывая друг друга для забавы в раскаленный песок. Юные чертенята, мы обитали вблизи моря и дрожащего песчаного марева, как герои Камю в алжирской деревушке Типаса, где рядом с людьми обитали древние боги; их языком был язык тела и бесконечный гул степного ветра. Мы и сами были такими всемогущими маленькими богами — повелителями солнца и неба…»

Добавить комментарий для Ефим Левертов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.