Сергей Чевычелов: Мерцательная аритмия

Loading

Сергей Чевычелов

Мерцательная аритмия 

Но еще живет во мне огонек той веры…
Б. Окуджава

1

«Шесть пятнадцать… шесть пятнадцать… шесть пятнадцать…». Мерзкий бесполый электронный голос заполнил квартиру. Леонид Давидович Гольдис, профессор Института Истории, Литературы и Права, поспешно сел, сунул ноги в тапки, и как был, в пижаме, пошел в сортир. Так начинался очередной день. Сегодня это был первый день 59 года жизни профессора. Далее все шло как всегда, кроме среды, субботы и воскресенья. Налить в фильтр воды, насыпать в чашки кофе. Покормить Антипатра. Антипатр — огромный серо-голубой пушистый кот, смесь перса и сибирки. У него тоже, как у хозяина, начался новый год жизни, только шестнадцатый. Леня, будем дома называть профессора так, каждое утро кормил котика-шмотика кусочками сыра. Кот наелся, и воротя морду от очередного кусочка сыра, лежал рядом на кухонном диванчике. Теперь, пока жена Соня не пришла на кухню, можно потыкать в смартфон и почитать что-нибудь интересное, последние полгода это был портал Берковича.

— Вчера хоронили Колю, — прервала молчание Соня, нарезая птичий рулет.

— Что, что? Какого Колю? — тыкая стикером в стекло смартфона, спросил Леня. Антипатр внимательно посмотрел на Соню, увидев нож в руках хозяйки, прыгнул на стол.

— Колю, соседа. Он же таксист. Такси со всего города съехались к нашему дому. Гудели под окнами, провожали…

— Так я его на днях встретил утром у подъезда. Шел со смены. Вроде здоровый был. Ему же около пятидесяти… было?

— Да, молодой еще. Галя говорит, давление было повышенное. Отняло правую руку и ногу. Когда очнулся, слова сказать не смог. Лицо перекосило. Через 3 часа умер в реанимации здесь недалеко, в госпитале… Торт будешь?

 

Вечером Соня достала из шкапа привезенный сыном из Германии электронный тонометр. Супруги сели рядышком на софу. Сначала попробовали прочитать инструкцию. Непонятно, на немецком. Благо по рисункам можно было понять, как действовать. Соня намотала на правое плечо мужа манжету и, держа прибор на уровне сердца, как было нарисовано, нажала кнопку. На экранчике сменялись цифры: 200, 199, 198… Раздался писк Цифры погасли. Сверху экрана высветилось 168, чуть ниже 112, еще ниже буква «А».

— Галя мне говорила, верхнее — сосудистое, а нижнее — сердечное. А что такое «А»?

Леня левой рукой расправил инструкцию. Бормоча немецкие буквы на английский лад, он перевернул страницу.

— Вот, А — арритмия.

— Надо тебе идти в поликлинику. Малышева вчера по телеку говорила, что нормальное давление меньше 140.

— Ладно, спрошу у Якова.

 

На ученом совете Леонид Давидович сел рядом с профессором кафедры терапии Яковом Ивановичем Степным. У этого профессора-терапевта был один бзик. Уже давно, еще до пенсии, он увлекся «Словом о полку Игореве» и, внося свою лепту в изучение этого древнерусского документа, писал статьи на эту тему и публиковал их в «Университетском вестнике». На этой почве он и сошелся с историком Гольдисом.

Когда ректор закончил проникновенную речь о строительстве православной церкви во дворе филологического корпуса, и его на трибуне сменил проректор по науке, члены совета немного оживились. По залу пополз рабочий шум. Профессор Степной придвинул к папке Леонида Давидовича очередную статью о «Слове» для внутренней рецензии. В свою очередь профессор истории тихо спросил,

— Яков Иванович, у меня сосудистое давление повышено… да и сердечное тоже… наверное… И тонометр показывает «А», арритмия. Чо делать-то?

— Приходи завтра ко мне на кафедру в 11.

Опять на трибуну взошел ректор, и в зале стало тихо…

 

Леонид Давидович не торопясь шел по аллее лечгородка. Осень кончалась, но еще было тепло, можно было расстегнуть куртку и размотать шарф. Деревья уже были без листвы, но, казалось в остатках зеленой пожухлой травы и в валяющихся листьях еще жила какая-то живость золотой осени. На первом этаже пульмонологии у флюорокабинета волновалась очередь. Профессор еще больше завёл скандаливших людей. Одна дама уперлась ему в бок, не пуская к двери: «Опять вне очереди лезут!». Этот крик оторвал профессора от осенней темы, и он прошмыгнул, дама дала ему ускорение, на лестницу и поднялся на второй этаж.

В небольшом кабинете Якова Ивановича историк повесил на казенную вешалку куртку и шарф и сел на стул у двери.

— Ну-с, что болит? — Яков Иванович отложил в сторону папку и поднял очки на лоб.

— Да в том-то и дело, что ничего… Позавчера померял давление. Супругу волнует, что сердечное повышено, да и сосудистое тоже, 112 на 168.

— Наоборот, 168 на 112, но не важно. Действительно, АаДэ высокое. Голова болит? Сердце болит?

— Да нет. Ничего не болит. Дисплейчик тонометра еще «А» показывает. В инструкции написано «арритмия».

Яков Иванович улыбнулся картавости Гольдиса.

— Не трудись, там одно «р». В русском, как и французском, слово аритмия с одним «р»… А сердцебиение или перебои бывают?

— Нет.

— Понимаешь, я по специальности пульмонолог. И даже еще уже — фтизиатр. То есть, занимаюсь туберкулезом… Оставь верхнюю одежду и кепку здесь. Я отведу тебя к заведующей кардиологическим отделением Татьяне Ивановне. Она хоть и молода, но специалист знающий. Еще недавно училась у меня в ординатуре.

«Странно, почему у профессора кабинет такой маленький, что два человека должны заходить по очереди? А у неостепененной заведующей отделением такой большой кабинет, да и мебель приличная, одна стенка чего стоит. Да разве поймешь этих медиков. Мне через год на пенсию, а собственного кабинета так и нет». Леонид Давидович сидел в кабинете заведующей отделением и ждал её возвращения с обхода. Татьяна Ивановна предложила историку раздеться по пояс, измеряла давление, поприкладывала металлическую штучку с резиновыми трубками, Леонид Давидович знал, что это называется «фонендоскоп», к спине и груди. Велела одеться и отвела в кабинет ЭКГ…

Татьяна Ивановна, эффектная женщина с короткой стрижкой и длинной красивой шеей стремительно вошла в кабинет и свалила на стол несколько папок. «Ну, вылитая Нефер-Неферу-Атон Нефертити», — подумал профессор. «Как будто и не прошло более трех тысяч лет. Жена Эхнатона, бога-солнца. Где-то я о нем писал».

— Сделали ЭКГ?

— Да. Вот.

Гольдис протянул длинную бумажную ленту.

Татьяна Ивановна долго рассматривала кардиограмму. Затем села за стол, взяла ручку и написала несколько слов на небольшом прямоугольном листочке.

— У Вас случай хоть и не часто встречающийся, но не такой уже и редкий. Редкость состоит именно в том, что Вы не чувствуете болезнь и, поэтому, не жалуетесь. Собственно, у Вас две болезни, артериальная гипертензия, или повышенное давление, и мерцательная аритмия, то есть беспорядочное сокращение сердца. Надо принимать таблетки от давления, они называются «Энапаш», по одной таблетке утром в 7 утра. Таблетки от аритмии, дигоксин, 1 таблетка утром по пятидневке, кроме субботы и воскресенья. И таблетки для разжижения крови, кардиомагнил, 75 миллиграмм после обеда ежедневно. Вот и всё. Приходите через месяц. — И врач протянула листочек Гольдису, — Здесь всё записано.

2

Из лекции профессора Гольдиса, предназначенной для непрерывного исторического образования в интернете.

До конца четвертого века нашей эры, скорее всего, не было христианского мировоззрения в том виде, в котором воспринимаем его мы сейчас. Иисус Христос был для одних Богом, для других сыном Бога, а для третьих одним из эонов. Кстати, многие до сих пор воспринимают сочетание «Иисус Христос» как имя. На самом деле, имя здесь только одно — Иисус. Христос — это машиах, или мессия, в переводе с греческого. Это все равно, что сочетание Иосиф-плотник мы переделаем в имя Иосиф Плотник. Я приведу вам выдержку из коптской рукописи 1-3 веков нашей эры.

«Ныне же Имя Отца — Сын. Именно Он (Отец) первым дал имя изошедшему из Него (из Отца), который был им самим, и он породил его как Сына. Он дал ему имя его, принадлежавшее Ему. Он — тот, кому принадлежит всё сущее вокруг Него, Отец. Это Имя — Его; Сын — его. Его можно увидеть. Имя, однако, невидимо, поскольку оно одно — Тайна Невидимого, входящая в уши, которые Он целиком заполнил им (Именем, Тайной Невидимого). Ибо, в самом деле, имя Отца не произносилось, но оно очевидно через Сына.»

Здесь нет имени Иисус. Приведенный отрывок подходит и для Ветхого Завета и для митраизма.

 

Звонок в дверь всегда некстати. В тамбур вошел мужчина средних лет и средней наружности, протянул Софье Петровне бумажку, достал из-за спины конторский журнал.

— Распишитесь за повестку.

Уже расписавшись напротив фамилии «Гольдис» , Соня крикнула:

— Леня! Повестка!

— Неужели, в военкомат?.

Среднего мужчины уже не было. Взяв клочок бумаги из руки жены, Леня поднес его к глазам.

— Гольдису эЛ Дэ явиться в кабинет шесть ГОВД.

 

На первом этаже горотдела милиции у вертушки Леониду Давидовичу выписали пропуск. А Софью Петровну не пустили.

— Леня, тут такой запах.

— Это снизу из КаПэЗэ, — профессор не знал, куда идти. Так и стоял у окошка дежурного, сжимая пальцами пропуск.

— Скажите, пожалуйста, куда идти?.. Кабинет,э-э-э, шесть.

— Направо по коридору, — ответил дежурный.

Уже заходя за вертушку, профессор услышал голос жены,

— Я подожду на улице…

«Как угнетает это учреждение. Надо бы попрощаться, поцеловать Соню. Может, больше не увидимся. А у меня в мозгу только этот кабинет номер шесть. А вот и он».

Получив приглашение сесть, Леонид Давидович присел на краешек стула. Круглолицый коротко подстриженный майор лет тридцати сидел на кресле перед обычным канцелярским столом.

— Вы знаете, зачем Вас пригласили?

— Нет.

— Тогда почитайте, — майор взял со стола и протянул профессору лист с напечатанным текстом.

По многолетней привычке историк не стал подробно читать текст, а попытался охватить его целиком и уловить смысл.

«Профессор Института Истории… незаконно использовал эмблему (товарный знак) Университета… нанес Университету ущерб… требуем наказать… возместить».

 

Это сейчас семья Гольдис жила в целом неплохо. Сын уже вырос, имел востребованную специальность. Инженер-электронщик. Геннадий Леонидович жил в Германии. Женился, детей пока не было. Он часто приезжал к родителям и привозил бэушные ноутбуки, которые сам же и восстанавливал. Леонид с женой, как раньше говорили, в собственном магазинчике, сейчас это были несколько квадратных метров в бутике, продавали эти ноутбуки по цене, обеспечивающей постоянный спрос. А еще пять лет назад Леонид Давидович работал в четырех местах, получая в итоге несколько долларов, которых едва хватало на как-нибудь прожить. Вот тогда у профессора и возникла идея проекта непрерывного обучения, тогда это называли «заочным образованием», по интернету, которой он немедленно поделился с супругой.

— У меня есть свой сайт в интернете, на котором я размещаю некоторые свои лекции и документы по древней истории Иудеи. А что, если я размещу там и материалы по повышению квалификации учителей и преподавателей вузов. Вначале по истории. А потом можно будет добавить что-то смежное. «Филология» там, или «психология», «право» опять-таки. Ты же знаешь, как трудно в наше время получить сертификат повышения? Надо ехать куда-то, чуть ли не в Москву. Платить деньги за обучение. А сколько дорога стоит? А проживание…

— Да уж. Тебя, вот, твой начальник посылает в Киев в Педагогический Университет получить корочку. Это профессора-то? Доктора наук? Смешно.

— Вот я и говорю. Размещу 25 лекций, тесты, задания. А в конце будем сертификат высылать по месту жительства. И за всё про всё десять баксов с носа.

— А это законно?

— Сделаем законно. По уставу нашего Университета, он может организовывать любые курсы, очные или заочные. Лишь бы профессор был. Я подготовлю бумаги и покажу Ивану Федоровичу. Ему это понравится. В СНГ такого еще нет. Конечно, делиться придется… Ты, Сонечка, открой счет в Приватбанке, я прямо сейчас выложу первые лекции, образец сертификата и потом добавлю счет, на какой надо перечислять деньги за обучение. Пусть это будет двадцать баксов. Что б всем хватило.

 

Разговор с Иваном Федоровичем, директором Института Истории, Литературы и Права, был недолгим. Леонид Давидович выложил перед ним все документы проекта. Расписание Курса Заочного Последипломного Обучения по Истории и Праву (КЗПОИП), Тематический план КЗПОИП. Тексты первых пяти лекций и четырех тестов. Образец сертификата. Проект приказа ректора Университета.

— Да, заманчиво, — Иван Федорович положил очки на стол. Взял лупу и стал рассматривать мелкие детали герба Университета и защитного рисунка сертификата. На столе как всегда были разложены печатные работы директора, в основном за 80-е годы прошлого века.

— А откуда план и расписание?

— Я взял почти без изменения с сайта Тверского областного института усовершенствования учителей. И план, и расписание утверждены министерством образования России.

— Ну что же. Я — за. А сколько будем брать с каждого курсанта.

— 10 баксов. А можно и 20.

— Лучше 20. Начинайте Леонид Давыдович. Когда будет 20-30 курсантов, сообщите мне, я пойду к ректору.

Хлопотное и не короткое это оказалось дело. На сайте уже были размещены все лекции и тесты. Двадцать три курсанта прислали ответы на последние тесты. Надо было выдавать обещанные сертификаты и сообщать курсантам о переводе денег на счет Приватбанка, а Иван Федорович всё никак не визировал документы КЗПОИП у ректора. Леонид Давидович на всякий случай временно убрал со своего сайта свои личные данные и все упоминания о платности курсов.

 

Профессор вернул майору милиции заявление ректора Университета.

— Но это недоразумение, господи… товарищ майор.

— Меня зовут Степан Иордатьевич Бойко. В чем недоразумение?

— В том, уважаемый Степан Иордатьевич, что мой начальник, директор Института Иван Федорович Мунтян в курсе этого моего проекта. Он дал добро еще пять лет назад. Сейчас уже число курсантов более ста. Но сертификатов мы пока не выдавали, ждем утверждения ректора. И, вообще, спросите Ивана Федоровича. Дело как говорится, выеденного яйца не стоит, курсы-то бесплатные. Спросите моего директора.

— Спросили… директор говорит, что ничего не знает…

— Как! И меня не знает?

— Не надо ехидства, Леонид эээ Давыдович. Директор Мунтян Иван Федорович ничего не знает об этих Ваших курсах, кои упоминаются в этом заявлении. Дело, которое, по Вашему выражению, выеденного яйца не стоит, теперь Ваше дело. И оно стоит статьи 176 уголовного кодекса Республики. И Вам грозит до 2-х лет исправительных работ. А насчет бесплатности Ваших курсов мы проверим. Сейчас Вы дадите подписку о невыезде. И вот постановление, ознакомьтесь, об изъятии у Вас компьютера…

 

Профессор вышел на ступеньки горотдела милиции. Ступал он очень неуверенно. Звон в голове и головокружения появились еще в кабинете у следователя. Головокружения усилились на ступеньках, как подумал, Леонид Давидович, от яркого солнца ранней весны.

— Мне плохо, — сказал он и сел прямо на бетонные выщербленные ступени, — Голова кружится…

Потеря сознания всегда для страдальца выглядит одинаково, если, конечно, он возвращается к жизни. Какой-то миг небытия, полной темноты. Как будто разрезали кинопленку, а потом склеили. Вроде бы ничего не было. И в тоже время долю секунды не было ничего, то есть вообще ничего не было. Одним словом, небытиё.

Профессор очнулся, услышал крик жены,

— Скорую! Скорую вызовите!

Софья Петровна на ладонях поддерживала голову мужа. Леонид Давидович лежал на ступенях. Вроде бы ничего не болело.

— Как ты? У тебя судороги были. Руки и ноги дергались. И… ты долго… пукал.

— Даа, — историк ощупал штаны, — кажись, всё в порядке…

Подъехала скорая. Профессор уже сидел на скамейке. Жена и рядом стоящий милиционер взяли его под руки и просунули в дверь машины.

— Я буду сидеть.

— Нет, ложись, — Софья Петровна уложила мужа на брезентовые носилки и сел у изголовья.

Еще когда ложился, профессор ощутил неприятный запах. Он не стал щупать брюки, и так всё было ясно. Он потянул руку жены к себе. Та нагнулась к лицу мужа.

— Я действительно укакался… спроси… может меня домой отвезут?

— Скажите, — Софья Петровна обратилась к медработнику на первом сиденье, то ли фельдшеру, то ли врачу, — Можно нас отвезти домой, мы здесь рядом живём, на Балке?

— Мы Вам не такси, по домам развозить, — и к водителю, — В госпиталь, в неврологию.

 

Все время, пока его вели по коридору, поднимали в лифте, укладывали на кушетку в реанимации, измеряли давление и делали кардиограмму, Леонид Давидович испытывал сильный дискомфорт: между ногами было мокро и склизко, и запах… запах фекалий. Именно поэтому Леонид Давидович категорически отказался от госпитализации, о чем и расписался в журнале.

Домой их привезли всё-таки на санитарной машине. В дверях квартиры ждал Геннадий, бледный и возбужденный.

— У нас обыск!

Соня подошла поближе к сыну. Повинуясь жесту матери, он, высокий в отца и сохранявший еще юношескую худобу, наклонился к ней. Одними губами , что бы никто посторонний не услышал Соня сказала,

— Это не из-за нашего магазина. Не волнуйся, папа всё вытер из компа.

Леня сразу, сбросив куртку и ботинки, направился в ванную. Проходя мимо открытой двери кабинета, он увидел двух милицейских. Парень вытаскивал разъёмы из системного блока, девушка перебирала диски.

— Это что? — девица в голубой форме обратилась к профессору, — На дисках написано «Школа номер один», «Институт»?

— Порнография. Насколько мне известно, законом не воспрещено порновидео в одном экземпляре?

— Посмотрим….

— Будьте любезны.

Леня зашел в ванную. Надо побыстрее смыть всю грязь этого дня…

3

Из набросков к роману Л.Д. Гольдиса «Символ веры».

— И сказал Бог Эонов: «Если вы подсчитаете, сколь долго мир существовал прежде вас и как долго он будет существовать после вас, то вы обнаружите, что ваша жизнь — один единственный день, а ваши страдания — один единственный час».

Этот голос, проникновенный и мягкий, словно воск, обволакивает слушащего и ведет за собой. Такой голос и должен был быть у Памфилова, епископа Кесарийского, которого получил Константин «в наследство» от отца своего августа Констанция вместе с титулом августа и наставлениями. Такой голос глушит все сомнения, но видимо не все.

— Пусть меня заберут к Митре эти эоны, если я что-то понял из тобою сказанного. Поверь мне, Евсевий, я бы давно тебя сослал куда-нибудь подальше, да хоть бы обратно в Эборакум. Отец не передал мне бородавки на носу, — Август скомкал кончик носа двумя пальцами, — но кое-какой разум мне всё же от него достался. Отец говорил мне, воины перейдут к тому, кто им больше заплатит, но никуда не уйдут от своей веры.

Император Запада сидел на походном троне в тунике, тораксе и красном плаще.

— Что в сказанном тобой относится к утреннему небесному знамению?

— О да, сын Солнца! Вся наша жизнь — знамение, а знамение — Ойкумена… Я начертал на пергаменте то, что мы видели утром, — быстро сказал Памфилов последнюю фразу, видя нарастающий гнев августа. Он встал на колени, поцеловал край плаща императора и протянул ему свиток.

— Что то это не похоже на то, что я видел утром, — Константин вертел в руках пергамент, — ага, вот два скрещенных копья … Я это видел рядом с солнцем . Буд-то второе солнце. .. А что это за линии.

— О великий август! Я посмел зарисовать те полосы на небе, которые еще долго оставались в небе после знамения.

— Или мне кажется, или это буквы?

— О да, солнечный эон! Буквы по воле Митры складываются в слова «ΤΟΥΤΟ ΝΙΚΑ». Этим победишь.

 

В торговом центре «Наполеон» не было принято уходить на обед. Так, садились за журнальный столик в пустующем бутике, ели бутерброды с кофе. Через стеклянные перегородки было видно, если нет покупателей, болтали о чем-нибудь. Как-то Софья Петровна поделилась с товарками беспокойством о здоровье мужа. Они и рассказали ей о частном кардиологе Михайлове. Он два года арендовал помещение здесь в торговом центре. Уже давно он принимает в другом месте, а многие из здешних его помнят как очень хорошего доктора. У продавщицы обуви и телефон нашелся.

 

Сначала очень коротко остриженный молодой человек сделал Гольдису кардиограмму и взял кровь из пальца. Потом очень высокий и грузный кардиолог долго расспрашивал, как следователь, вникая во все подробности истории болезни. Когда историк разделся по пояс и лег на кушетку, кардиолог долго водил чем-то похожим на авторучку по грудной клетке, животу и шее, при этом рассматривая и обводя какие-то цветные движущиеся картинки на дисплее. Леонид Давидович знал, что это называется «узи».

Густой и мягкий голос доктора, проникающий, как казалось, в самое основание мозга, напомнил профессору когда-то виденного им в шестидесятых гипнотизера Вольфа Мессинга.

— То, что случилось с Вами в милиции, называется инсульт. Видите ли, при аритмии сердце сокращается беспорядочно и взбивает кровь, как миксер взбивает сливки, превращая их в масло. В результате в сердце образуется тромб. У Вас от этого тромба оторвался кусочек и закрыл артерию в мозгу. В результате умерло несколько миллионов нервных клеток. Слава богу, у нас около 15 миллиардов таких нервных клеток. Так что, теперь надо делать всё, чтобы тромб рассосался, и повторного инсульта не было. Вам надо будет принимать варфарин, три препарата от давления, аторис для рассасывания атеросклеротических бляшек. Я все эти рекомендации напечатаю, принимайте таблетки аккуратно. И я уверен, через месяц Вам будет значительно лучше.

— Скажите, Сергей Михайлович, что это за штука, мерцательная аритмия?

— Зачем Вам это? А впрочем, я уже и так Вам столько наговорил… «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется».

Кардиолог вытащил из подставки лист бумаги и нарисовал четыре соприкасающихся круга. В верхнем правом круге он поставил крупную точку.

— Отсюда по сердцу распространяется электричество. В виде ритмично повторяющихся импульсов, от 50 до 100 в минуту. Из этого центра импульсы распространяются по предсердиям. — Доктор провел линии от точки до пересечения кругов. — Вот здесь, — нарисована еще одна жирная точка в месте пересечения кругов, — Импульсы задерживаются, так как желудочки должны сокращаться позже предсердий. Этот узел, где происходит задержка импульсов, называется предсердно-желудочковым, — Кардиолог нарисовал еще несколько линий от второй точки к нижнему краю нижних кругов, — И импульсы дальше распространяются по желудочкам. Так вот, этот начальный узел, — доктор ткнул ручкой в верхнюю точку, — У Вас умер. Почему, науке не известно. Поэтому, импульсы вырабатываются сами в мышце предсердий во многих центрах беспорядочно. Когда хирурги впервые увидели во время операции сердце при такой аритмии, оно переливалось, мерцало. Предсердно-желудочковый центр не пропускает все импульсы, иначе сердце бы остановилось. Из примерно 600 импульсов этот узел пропускает каждый пятый. И до желудочков доходит 100-150 импульсов… Вот Вы кто по профессии? — Неожиданно спросил кардиолог. Видимо, это был бзик частного доктора, объяснять всё на примере работы пациента.

— Историк, доктор наук, профессор.

— Во-от… Что такое история?

— История есть объективная реальность, данная нам в ощущении, и т. п.

— Вот значит, как современные историки переиначили известную фразу Ильича… Я тоже материалист, даже был марксистом, и в партии состоял. Так что, я с Вами согласен. Только я с Марксом не согласен. На самом деле у истории нет своих законов. История — хаотическая последовательность… Нет не последовательность, ведь события, бывает, происходят одновременно. История это хаотическое множество событий, подчиняющееся только законам мироздания, как броуновсое движение. Мы сами превращаем этот хаос в порядок… и закон. Вот и появляется храбрый король, или кровавый царь, или христианский государь…

— Даа…, — согласился историк, — А Сталин это тромб, убивший 7 миллионов нервных клеток…

 

Директор пытался как-то миролюбиво завершить заседание ученого совета, за окном уже стояла зимняя вечерняя тьма. Но спор вокруг учебных часов становился всё жарче.

Обычно спокойные, а перед студентами даже величественные, профессора, доценты и старшие преподаватели Института аки неполовозрелые юнцы накидывались друг на друга. И виной всему были волшебные действия минпроса, кои паки и паки увеличивали количество учебных часов при сохранении прежней оплаты. Так несколько вычурно, но в духе своей профессии, думал профессор истории Леонид Давидович Гольдис, пока его не вывел из забытья голос директора, наконец переломившего тему.

— К Вам это тоже относится уважаемый Леонид Давыдович! Господа-товарищи, мы должны помочь уважаемой Алле Ильинишне в создании многотомной истории нашей Республики.

Склонная к полноте толстолицая и раскрасневшаяся доцент Алла Ильинична Лузгина уже сидела, обмахивалась какой-то брошюрой и делала вид, что внимательно слушает.

(А ведь дотоле так рьяно трясла сарафаном).

— Введение и связи с Кишиневом в то время возьму я, Алла Ильинишна возьмет на себя Тирасполь и полную редакция, Иван Петрович исследует Бендеры, а Леонид Давыдович — Любинский район. Остальные районы я распределю потом. Важна информация от свидетелей событий. Я сам расспрошу Загрядского о гагаузском походе…

 

Как и было назначено, Гольдис пришел повторно к частному кардиологу через месяц. Удивительно, но ему действительно стало лучше. Голова уже не болела, и не кружилась. Свист в правом ухе, правда, еще оставался. И слова некоторые профессор произносил не те: думал одно слово, а говорил другое. Причем, это другое слово прочно сидело в голове и выскакивало когда не надо.

Следуя строгому предупреждению на двери кабинета «Без вызова входить нельзя!», Леонид Давидович один в пустой приемной внимательно изучал закрывающие всю стену дипломы, сертификаты, грамоты и прочие документы кардиолога Михайлова.

 

Вышел доктор, провожая пациентку, и пригласил историка в кабинет…

Врач внимательно рассматривал свои же записи, сделанные месяц назад. Леонид Давидович обратил внимание на пропущенные при первом визите детали в облике кардиолога. Вторая и четвертая пуговицы халата были оторваны. Из кармана торчал смятый носовой платок. Левый глаз доктор постоянно прищуривал, при этом сильно кривя рот с запекшимся белым налетом в углу губ. Но все эти не очень приятные черточки вмиг исчезли, когда кардиолог заговорил.

— Ну-с. Как? Вам стало легче?..

 

Когда доктор встал, показывая этим, что пора расплачиваться и уходить, Гольдис тоже встал.

— Скажите Сергей Михайлович! Я там прочитал, — Историк кивнул на дверь в приемную, — На грамоте Президента написано «врачу Любинской ЦРБ». Вы в 90-е жили и работали в Любине?

— Да, я проработал 20 лет в сельской местности, — с гордостью, когда-то свойственной советским врачам, сказал частный кардиолог.

— Не могли бы Вы уделить мне полчаса. Я пишу книгу о создании Республики в Любинском районе…

 

Постучав и бережно приоткрыв дверь с табличкой «Директор Института Истории, Литературы и Права Иван Федорович Мунтян», Гольдис вошел в кабинет.

— Заходи Леонид Давыдович…, — директор отложил в сторону лупу, водрузил очки на нос, — Заходи, садись. Вот, прочитал твой опус, — Иван Федорович кивнул на дисплей…

— Ну… и как? — Профессор сел за длинную тумбу солидного лакированного стола, перед ним как всегда были разложены печатные работы шефа.

— Ты помнишь, мы с тобой познакомились в конце восьмидесятых на всесоюзном съезде учителей. Скажи мне, много там было простых учителей?.. Не отвечай, это я так, к слову… — директор встал и прошелся по кабинету.

— Скажи, все таки, ты читал книгу Аллы Ильинишны?, — Иван Федорович наклонился к столу, придвинул к профессору брошюрку, среди авторов которой был и сам директор.

— Я читал ее раньше. Сейчас нет. Да и зачем? Алла Ильиничны во время событий девяностых ни разу не была в Любинском районе. Да и потом она, по-моему, там не была. О митингах и последующих выборах в Любине она писала только по документам в райклубе. Я изучил те же документы, и новые ещё нашел, поговорил с людьми, которые принимали участие.

— Я вижу, что не читал, — Директор начал говорить, не дослушав, — Кто у тебя герой и антигерои?

Гольдис подумал: «И чего это он так запальчиво? И слова такие, как будто обсуждаем роман, а не сухой исторический документ».

— Начнем с антигероев. У тебя получается, что тогдашний председатель райсовета, затем посол в сопредельном государстве и председатель Совета Национальностей пробыл во время этих событий в сочинском санатории. А председатель исполкома, уважаемый всеми председатель Прайсбанка и кавалер высшего ордена Республики просидел всю Революцию, не выходя из собственной квартиры, поминутно созваниваясь то с Кишиневом, то Тирасполем?

— Да, я беседовал с телефонисткой местной почты, — Гольдис, как это бывает почти всегда, отреагировал на последнюю фразу.

— Ага, я должен верить какой-то связистке местной почты, а не Алле Ильинишне, члену временного комитета, и депутату Республики?.. По-твоему, всем в Любине заправляла эта святая троица: врач, налоговик и профсоюзник?

— Ну, ещё представитель высшей избирательной комиссии и бывший первый секретарь райкома Маракуца.

— Бывших первых секретарей не бывает, — как-то автоматически ответил Мунтян. — Но это не суть… Ну кому сейчас нужен этот неизвестный доктор Михайлов?

— Не такой уж он и неизвестный. Я к нему попал только через месяц, и то по знакомству. А так, к нему очередь на три месяца.

— Я не об этом… А впрочем, оставь эту работу. Возьми к себе курс лекций «Теория и история культуры»…

 

Накинув шарф, надев куртку и поглубже надвинув кепку, доктор исторических наук профессор Леонид Давидович Гольдис, уже открывая дверь, пробормотал: «Мерцательная аритмия… аритмия».

— Что? — директор оторвался от разглядывания через лупу.

— Аритмия, — Думая, что он сказал «До свидания», профессор притронулся пальцами к козырьку кепки…

Print Friendly, PDF & Email

9 комментариев для “Сергей Чевычелов: Мерцательная аритмия

  1. Здравствуйте Сергей Леонидович!
    Вы всколыхули во мне самые теплые воспоминания о нашем былом сотрудничестве. Боже! Как давно это было. Не было ни IBM, ни майкрософта, ни интернета. Подумать страшно, ОЗУ наших лошадок было только 8 Кб. Я рад любому читательскому отклику. Напишите мне по емейлу kardter собачка list.ru

    1. Исправление:
      ОЗУ наших лошадок БЫЛ только 8 Кб… Кто, конечно, помнит, что такое ОЗУ.

      1. Нет, все-таки БЫЛО. Сам стал забывать.

  2. Что за времена настали… При СССР профессора жили прекрасно, им все завидовали…
    Уезжать нужно было… Из СССР, когда все были молодые…

    1. maya
      18 Февраль 2013 at 21:45 | Permalink

      Что за времена настали… При СССР профессора жили прекрасно, им все завидовали…
      Уезжать нужно было… Из СССР, когда все были молодые…
      ______________________________________________________________________________
      Когда мы были молодые, мы чушь прекрасную несли…
      У нас в Придестровье до сих пор боятся с государствееной службы уходить: «Ужо погодите, старое вернется, тогда те, что ушли в бизнес останутся без пенсии, а мы, перетепев, окажемся на коне.»

  3. Уважаемый Сергей Сергеевич! К сожалению, у меня работает только левая часть мозга. Вот у моей супруги, она филолог по образованию, работает только правая часть мозга. Если хотите, я могу дать ей Вашу прозу на «пробу», я же Вам пишу просто потому, что настала пора прощаться со всеми хорошими людьми… Напишите, если сочтете нужным.
    До свидания!

    1. Soplemennik
      16 Январь 2013 at 7:50 | Permalink

      Шкап!
      ________________________________________________________________________________________________________________________________
      ШКАП
      и шкаф м. немецк. род ящика стойком, с затворами, с полками или вешалками и пр. Платяной шкап, для одежи; посудный, судник, посудник, поставец; буфетный и пр. От серебра шкапы ломятся. Хозяйка со двора, горничные по шкапам. Письменный стол со шкап(ф)иками, шкап(ф)чиками. Дрянной шкап(ф)ишка. Книжный шкап(ф)ища до потолка. Шкап(ф)ные полки. Из подмосковных крестьян есть особые шкапники. Была жила мышь шкапница (вор), да попалась.
      Яндекс.Словари › Толковый словарь Даля, 1863-1866

      Моя бабушка так говорила. Шкап должен был быть с клопами… с:

Обсуждение закрыто.