Григорий Быстрицкий: Прощание

Loading

Но ведь это и правда удивительно: при советской цензуре Евтушенко считался «прикормленным» властью, потом эти «попугайские» наряды, «заигрывания» и прочее и прочее, и уже нет цензуры и пиши, что хочешь, и где они, современные поэты… А Евтушенко все равно великий…

Прощание

Григорий Быстрицкий

Наконец-то я попал на сцену Дома литераторов. Это место мечтательных устремлений всех советских и российских писателей и поэтов. Евгений Александрович лежит здесь, и я пришел с ним попрощаться.

Народу много, церемония длится уже 4 часа, а люди все идут. В длиной очереди пожилые и старые, вроде меня, и совсем молодые. Среднего возраста заметно меньше.

***

Я поэзией не увлекаюсь, понимаю её плохо, видимо, в силу деревянных чувств и нехватки фантазии. Но я уважаю Евтушенко.

В начале 60-х в «Литературной газете» я второй раз в своей жизни увидел напечатанное на бумаге буквосочетание «еврейскому». Первый раз был в первом классе, когда в журнале учительница вывела «еврей» против моей фамилии в графе национальность. И все ребята сбежались поглазеть на это редкое слово.

Много позже я осознал смысл строчек:

Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому —
я настоящий русский!

Так же это поняли люди еще на 72 языках.

***

Совсем недавно пытался объяснить как я понимаю патриотизм. Легко, но не искренне можно было поговорить о духовности, скрепах, исключительной особенности и многом другом, что хорошо формулируют наши знаменитые борцы. Но я выбрал, как мне казалось, более простое и доходчивое объяснение:

В России примерно 40 миллионов футбольных болельщиков. Кроме клубов мы все всегда болеем за нашу сборную. И всегда одно и то же. Сборная выступает плохо, игроки — ленивые, высокооплачиваемые дебилы, тренеры постоянно меняются, функционеры — воры, детский резерв готовится по принципам, не близким к футболу, в высшей мировой лиге мы часто в говне… Но каждый раз, перед большими турнирами мы надеемся. В нашем положении, можно сказать, мы ждем чуда. Чуда, как правило, не происходит. Мы ругаемся, проклинаем футболистов, тренеров, функционеров, клянемся, что никогда больше… Но наши 40 миллионов не болеют за Германию или там Бразилию. Они все равно болеют за Россию. И всякий раз болеть будут! И уверены, что дождутся успеха…

А вот как изложил Евгений Александрович:

«В 1955 году в Москве был матч между сборными СССР и ФРГ. Прошло ровно десть лет после войны. Мало кто знает об этом, а молодое поколение и вовсе не слышало, но после войны домой вернулось много инвалидов. И советская власть старалась от них всячески избавиться, высылая из Москвы. И вдруг в день матча неожиданно, как будто из-под земли, выросли эти инвалиды — как привидения той войны! Их было довольно много, и они покатили к стадиону со всех сторон, грохоча своими деревянными платформами. Они надели свою военную форму, медали, и на груди у них были надписи «Бей фрицев!» — или кое-что еще похуже. Я был тогда на матче с поэтом Женей Винокуровым — мы еле достали два билета! Женя успел повоевать, он был на семь лет меня старше, и его трясло от увиденного — вообще это было страшное зрелище! Люди думали, что сейчас произойдет что-то страшное. Контролерши пропускали инвалидов без билетов — люди поднимали их на руки и проносили над головами. Их ставили прямо на гаревую дорожку, и футболисты, когда начинали играть, чувствовали каждый их взгляд. И тем не менее — там случилось что-то. Что перевернуло мне душу. И я почувствовал, что такое человечность и человечество. Когда наш советский футболист забил первый гол, то один из немцев подошел и пожал ему руку. Такому даже эти инвалиды удивились и одобрительно закивали. Вот она, загадочная русская душа! В первый раз я подобное увидел, когда пленные немцы в 1944 году проходили от Белорусского вокзала на Курский по Садовому кольцу. Возле одного из кинотеатров женщины в кирзовых сапогах прорвали оцепление и бросились к ним. И когда казалось, что они разорвут их на части, — они вдруг, увидев этих солдат — израненных, в обмотках, — стали совать им свои пайки, яблоки, что у них было… И это для меня стало потрясающим зрелищем».

***

В беседах с Соломоном Волковым Евтушенко искренне, с почти детским удивлением и даже со слезами на старческих глазах недоумевал, почему Бродский с ним так несправедливо обошелся в США. Понятно, у Бродского, как и у многих гениев, был несносный характер. Но ведь это и правда удивительно: при советской цензуре Евтушенко считался «прикормленным» властью, потом эти «попугайские» наряды, «заигрывания» и прочее и прочее, и уже нет цензуры и пиши, что хочешь, и где они, современные поэты… А Евтушенко все равно великий…

Мне представляется: вознеслась душа, и первыми, с кем хочется встретиться — родители, родные, самые близкие… А Евгений Александрович первым — фантазирую — нашел Бродского и с ходу спросил: «Иосиф, за что?»

***

Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.

Нет, Евгений Александрович, не позабыли…

Print Friendly, PDF & Email

39 комментариев для “Григорий Быстрицкий: Прощание

  1. Dmitry Garanin 20 апреля 2017 at 0:02

    Очень хорошее, сильное стихотворение — бьёт прямо в точку! Но всё равно у меня рука не поднимется кого-то осуждать за недостаточную принципиальность.
    =====
    Чичибабин, если так можно сказать, имеет право мастера.
    А подлинная, грязная дискредитация Евтушенко началась задолго до его кончины.
    Спустя много лет после публикации «Бабьего Яра» вдова давно умершего поэта
    Влодова «внезапно» начала компанию по «разоблачению плагиатора Евтушенко».

    1. Совершенно верно. Чичибабин имеет моральное право. Особенно если учесть, что его притесняли, исключали, не печатали.

  2. Думаю, что неправомерно писать: «и уже нет цензуры и пиши, что хочешь, и где они, современные поэты…», потому что с приходом свободы публикации поэтов стало слишком много, а то, чего слишком много, не ценится. Поэтов сейчас столько, что никто их не может всех прочесть, чтобы выбрать лучших. Эта задача не посильно никому, никто не может судить. Лично я знаю некоторых замечательных современных поэтов, но нет никакой гарантии, что я кого-то не упустил. Кроме того, само место поэта в обществе изменилось. Поэт теперь литератор, а не трибун, не выразитель чаяний народа. Поэтому у Евтушенко место, на которое никто не сможет претендовать в будущем даже в принципе.

    1. Стало быть, среди нас ходит много пушкиных и лермонтовых, по аналогии еще и толстых, а мы не можем их разглядеть, поскольку их много? Я вас правильно понял?

      1. Более-менее так, но я бы просто сказал «классных поэтов». Не обязательно уподоблять их поэтам прошлого. Ведь поэт — это тот, кто говорит своё уникальное слово, а не повторяет кого-то.

  3. О Евтушенко всегда по-разному говорили, насколько мне помнится. Это зависит от взгляда людей на поэзию. Евтушенко поэт, пишущий стихами, выражающий свои мысли в стихотворной форме. Ему важно, что сказать. И сказал он многие важные вещи. Кое-где покривил, конечно. Клялся в своей любви к России («Идут белые снеги..»), а сам уехал в Америку. А другие пишут стихи. Им важно, как сказать. Такого рода поэты и читатели Евтушенко не воспринимали. Вот Бродский явно писал стихи, он больше думал о том, как. У Бродского много остроумных находок, звучащий философски, но, во многих случаях, это просто интеллектуальные шутки, за которыми ничего не стоит («Если каблук оставляет след, значит зима» и т.д.).

  4. Склоним головы в память об ушедшем поэте и хорошем человеке и прекратим словесное блудие над оным.

  5. Я все думала, стоит ли включаться в препирательства местного бомонда. Последовала совету уважаемого Владимира Янкелевича и нашла прекрасную статью Сергея Николаевича «Хрустальная душа. Как провожали Евгения Евтушенко». И только после этого уже решилась.

    О самом Евтушенко уже что только не сказали, я хочу обсудить рассказ о нем (размышления, отчет, миниатюру — как угодно).

    Текст построен стандартно. Во вступлении обозначается тема: автор присутствовал на панихиде поэта в ЦДЛ и хочет рассказать о своем отношении к нему. Это отношение постороннего в отличие от близкого к поэту Николаевича. Автор не претендует на исследование творчества, подчеркивает свою отдаленность от такого рода занятий. Более того, он даже с сомнительной уместностью острит по поводу причины, которая привела его на «священную» сцену ЦДЛ, давая понять, что в поэтическом смысле он здесь человек случайный.

    Затем автор в двух словах описывает обстановку панихиды, поделившись тонким наблюдением о возрастном составе присутствующих: преимущественно или современники поэта или совсем молодые. Делать выводы представлено читателю.

    Несколько слов о себе, далеком от поэзии, потом сразу, как я почувствовала, сокрушительно о ярком впечатлении молодости — поэме «Бабий Яр». Как бы между прочим о переводе произведений поэта на гигантское количество языков, что никак не смутило критиков, чьи мудрые мысли в лучшем случае (для переместившихся) могут читаться на двух.

    Потом автор проявляет хитрость. К собственной трактовке понятия «патриотизм», втиснутой в панихиду насильно, он привлекает Евтушенко, как бы подчеркивая свою правоту. Здесь может возникать масса вопросов вплоть до плагиата, но автор явно пренебрегает суетой для достижения главной цели: он хочет показать патриотизм поэта. Истинный. Не космос, балет или ГЭС, а от души. Позиция не бесспорная, но поинтереснее скреп.

    Отношения с Бродским показаны не с осведомленных позиций «просвещенного сноба, недоуменного, высокомерного удивления успеху, унылой серостью и т.д.», а просто от виденного с экрана. И более чем смелая фантазия по поводу первого соприкосновения души.

    Панихида в ЦДЛ была 11 апреля днем. Менее 12 часов понадобилось для написания, правки и опубликования на сайте. На вскидку слов 700, в том числе примерно 500 авторских.

    Только мой отзыв занимает столько же, не говоря о других. Завидую умению автора выражать мысли кратко, ёмко, складно и очень неглупо.

    Что касается критики Евтушенко, по этому пути можно бесконечно обсуждать Гроссмана с его «Народ бессмертен» или «За правое дело», пренебрегая «Войной и миром двадцатого века» — романом «Жизнь и судьба».

    1. Дорогая А.К., не перестаю удивляться Вашему трудолюбию и способности говорить просто. Согласен с Вашим «сомнительной уместностью». Юморок мой, прямо скажем, малоуместный, но здесь еще и не такое понаписали.
      По поводу «хитрости» — да, вставил свой «патриотизм» насильно. Но с целью. Хотел показать, что суть не очень-то изменилась за 60 лет.
      Спасибо за рецензию!

    1. Кто такой Сергей НИКОЛАЕВИЧ? Его статья написана как светская хроника. Наверное, другого и не требовалось.

  6. Друзья, коллеги, ценители подлинной поэзии, входит ли в нее умение переживать и сопереживать, и еще заражать этим читателя . К примеру вот это?

    Окно выходит в белые деревья.
    Профессор долго смотрит на деревья.
    Он очень долго смотрит на деревья
    и очень долго мел крошит в руке.
    Ведь это просто -правила деленья!
    А он забыл их — правила деленья!
    Забыл — подумать — правила деленья!
    Ошибка! Да! Ошибка на доске!

    Мы все сидим сегодня по-другому,
    и слушаем и смотрим по-другому,
    да и нельзя сейчас не по-другому,
    и нам подсказка в этом не нужна.
    Ушла жена профессора из дому.
    Не знаем мы, куда ушла из дому,
    не знаем, отчего ушла из дому,
    а знаем только, что ушла она.
    В костюме и немодном и неновом,-
    как и всегда, немодном и неновом,-
    да, как всегда, немодном и неновом,-
    спускается профессор в гардероб.

    Он долго по карманам ищет номер:
    «Ну что такое? Где же этот номер?
    А может быть, не брал у вас я номер?
    Куда он делся?- Трет рукою лоб.-
    Ах, вот он!.. Что ж, как видно, я старею,
    Не спорьте, тетя Маша, я старею.
    И что уж тут поделаешь — старею…»
    Мы слышим — дверь внизу скрипит за ним.

    Окно выходит в белые деревья,
    в большие и красивые деревья,
    но мы сейчас глядим не на деревья,
    мы молча на профессора глядим.
    Уходит он, сутулый, неумелый,
    под снегом, мягко падающим в тишь.
    Уже и сам он, как деревья, белый,
    да, как деревья, совершенно белый,
    еще немного — и настолько белый,
    что среди них его не разглядишь.
    Мне кажется, что в своих лучших стихах, Е.Евтушенко это умел, иначе ,почему у меня сводит горло всякий раз, когда я читаю это. Борис Маркович, как Вы думаете? Может это у меня просто старческая сентиментальность, и вот такая «простая», не ассоциативная поэзия, подлинной поэзией называться не может? Оставим пока в стороне еврейскую призму.

  7. В память о поэте поставлю здесь мое любимое стихотворение.
    Евгений Евтушенко. Грабеж на полпути

    Жил вельможа чудной–
    Николай Остолопов,
    не из бар был по нраву,
    и не из холопов.
    Поменял он с десяток чиновничьих кресел,
    невесел
    от прокрустовых их неудобствий для чресел,
    но остался поэтом и антологистом,
    и он выход из грязи нашёл,
    став безвыходно чистым,
    но частенько смеялись над ним,
    чудаком,
    доупадно,
    потому что он жил и служил невпопадно.
    Николай Невпопадович Остолопов
    был на редкость в истории
    нерасторопным.
    Умудрился он в день Бородинской битвы
    оказаться ограбленным,
    зверски избитым,
    но совсем не французами
    в схватке был ранен,
    а родными,
    отечественными ворами
    в тёмнолесье разбойничьем череповецком,
    в беспределе почти уже послесоветском.
    То ли просто он ехал мечтательно,
    то ли
    к Бородинскому полю он мчался,
    к Барклаю-де-Толли.
    То ли даже не знал,
    что сейчас происходит великая битва,
    или знал,
    и до слёз ему было обидно.
    И пока гренадёры
    держались у Багратионовых флешей,
    кистенём его стукнул
    пропахший сивухою леший,
    гогоча над своею добычей
    разбойно, клыкасто:
    «Не стесняйся-ка, барин,
    да разболокайся!»
    Он Андрея Болконского шпагу не поднял.
    Полз по собственной крови,
    оставшись в исподнем,
    и куда-то,
    как было, наверное, и суждено,
    ускользало
    украденное
    Бородино…
    Приустала ты, Русь,
    невесёлые мысли
    раскачивать на коромысле,
    но, пожалуйста,
    всё на чужих не свали.
    С нас никто не сдирал
    ни тулупчика заячьего
    и ни шинели, из коей мы вышли
    так по-родственному,
    как свои.
    От своих натерпелись ножей,
    грабежей,
    правежей и расстрелов.
    Вся история русская –
    летопись наших
    родных беспределов.
    И пока ожидают подмоги
    Кутузов и Тушин,
    кто-то может быть где-то зарезан,
    задушен
    или просто обобран,
    как нас под шумок обобрали
    паханы в Златоглавой,
    во Владике
    и на Урале.
    …Пьер, Андрей,
    вы бы нас,
    хоть ползущих в крови,
    подобрали…
    Нас ограбили
    на полпути к лучшей доле.
    Если б знать –
    где оно –
    Бородинское поле!
    Николай Невпопадович Остолопов,
    неужели и мы проигрались,
    великую битву прохлопав?
    Неужели история нас обокрала,
    в насмешку позволя
    стать опять недоползками
    до Бородинского поля?

  8. Вот, друзья и коллеги, стихи Б.Ахмадуллиной, которые, по-моему, хорошо подходят к описанию сути нашего спора:

    «Ему давали пищи и питья,
    шептались меж собой, но не корили
    затем, что жутким будням их бытья
    он приходился праздником корриды.

    Он то в пустой пельменной горевал,
    то пил коньяк в гостиных полусвета
    и понимал, что это — гонорар
    за представленье: странности поэта.

    Ему за то и подают обед,
    который он с охотою съедает,
    что гостья, умница, искусствовед,
    имеет право молвить: — Он страдает!

    И он страдал. Об острие угла
    разбил он лоб, казня его ничтожность,
    но не обрел достоинства ума
    и не изведал истин непреложность.

    Проснувшись ночью в серых простынях,
    он клял дурного мозга неприличье,
    и высоко над ним плыл Пастернак
    в опрятности и простоте величья».

    1. Борис, пусть стихи Ахмадуллиной именно об Евтушенко. И что? Верно, потому что это ее?
      В словах : «и высоко над ним плыл Пастернак / в опрятности и простоте величья» я вижу вековечное стремление к ранжированию. Пастернак плыл только над ним или еще над кем-то? Как насчет Цветаевой, да и самой Ахмадуллиной?
      Я думаю, что в обсуждении происходит смешение творчества и личной жизни. При таком подходе много что можно сказать о величьи Пастернака. Поэтому не стоит смешивать.
      Мне кажется, что для комментирования сути спора более подходят эти стихи:
      И средние века не так страшны,
      Как страшен средний возраст нашей жизни.
      То глупы мы, то мудры, то смешны
      И с каждым днем становимся капризней.
      Уж многие страницы прочтены
      И скомканы в бессильной укоризне;
      Седеют наши кудри с каждым днем.
      И мы самих себя не узнаем.

      1. «пусть стихи Ахмадуллиной именно об Евтушенко»
        —————————————
        Нет, уважаемый Владимир. Это стихи не о Евтушенко. Это лирический образ дорогой нам поэтессы, которой на днях могло исполнится 80 лет. Но не случилось.

  9. Друзья комментаторы,
    мы все так увлеклись обсуждением поэзии и личных качеств Евгения Александровича, что совсем забыли про комментируемый текст. Про него можно сказать много плохого. Например — автор пошел легким путем, половину текста перепоручил самому Евтушенко, а потом не проанализировал творчество, не процитировал Быкова…
    Многое можно сказать, было бы желание. Ни один текст не кажется сложным, если его не писать самому.
    Но он сделал важное дело. Оставил все свои дела, просто отложил их в сторону, отодвинул, и пошел проститься с поэтом, оставившим след в нашей жизни, а потом поделился своими мыслями с нами… Спасибо.

  10. Ну, коли уж на то пошло, вставлю и я свои пять копеек.
    Евтушенко — поэт подростковый. Он очень хороший подростковый поэт, хотя и макулатуры насочинял немало, но и это — согласитесь — явление подростковое. А мы были тогда подростками, и очень много от него получили . Но мы потом выросли, а он — нет. Ну вот — такой он был, и давал, что мог, а другого не мог, и не надо за это с него спрашивать, а надо благодарить за то, что сумел. Не надо Александра Дюма осуждать за то, что он не Сент-Экзюпери, есть время собирать камни и время их разбрасывать, вот и все.

    1. Элла: «… Евтушенко — поэт подростковый. Он очень хороший подростковый поэт, хотя и макулатуры насочинял немало, но и это — согласитесь — явление подростковое. А мы были тогда подростками, и очень много от него получили . Но мы потом выросли, а он — нет …».
      ==
      Да, Элла. Наверное, это так и есть. И я вам признателен — как-то вот вы можете сказать то, что надо, что и правдиво, и справедливо, и без излишнего сарказма.

      P.S. Вот Л. С. Рубинштейн не столь снисходителен. Он как-то процитировал одного своего приятеля, с которым был дружен в молодые годы. Так тот, увидев Евтушенко в его кепочке, пестрой рубашке и пиджаке в цветочек, сказал, что если б поэт «… попал под асфальтовый каток, то вышел бы веселенький коврик …». Не поручусь, что приятеля он придумал — Рубинштейн злобноватую эту шуточку вполне мог придумать сам, это очень в его духе.

  11. Можно что угодно и как угодно говорить о Евтушенко — брань на вороту не виснет, но я никогда не забуду слова, которые мне, тогда совсем пацану, сказал знакомый о главе «Диспетчер света» из «Братской ГЭС»: «Разве можно не знать ТАКИХ слов о евреях?!» — и это тогда, когда Холокост был полным табу, а самого Евтушенко за «Бабий Яр» как только не травили буквально за несколько лет до этого! Потом вспоминаю, как в «Казанском университете» он показал, что шовинизм по сути своей есть самовозвеличивание всякого дерьма: «…Пьяница, шлепаясь в грязь, татарину говорит: «Князь!»/ Даже драная шлюха седому еврею кричит: «Жид!»» (простите за цитирование по памяти). Думаю, что только за этот ПОДЛИННЫЙ интернационализм Евгению Александровичу можно простить всё как ЧЕЛОВЕКУ. Какой он поэт не мне судить, да и все равно такие гении, как Пушкин и Лермонтов появляются только раз…

  12. Друзья мои, и ты, Володя и ты, Григорий Александрович,
    Ваши похвалы в адрес покойного поэта сводятся к тому, что он, простой такой рубаха-парень, не постеснялся сказать, что и «Изя Крамер, диспетчер света» — это не обязательно ругательство? И что он, весь такой гражданственный, говорил в рифму, и даже составил словарь оных?

    А хотите небольшую цитату, выхваченную просто наудачу — вот она, самое начало поэмы «Казанский университет»:

    Спасибо, девочка из города Казани,
    за то, что вы мне доброе сказали.

    Возникли вы в берете голубом,
    народоволка с чистым детским лбом,
    с косой жгутом, с осанкой благородной, —
    не дочь циничной бомбы водородной,
    а дочь наивных террористских бомб.

    Нравится?

    И все как бы в исступлении от любви: 1)к России 2)к партии 3)к т.Че Геваре — впрочем, пункты первый и второй нередко менялись местами. Такая вот дешевая имитация оргазма, одобрявшаяся заказчиком.
    С добавлением критики проклятого царизма, низкопоклонствующего перед всякими там:

    «Но что подумают на Темзе?» —
    прикинул трезво царь в уме.
    «Уничтожать, mon Dieux, зачем же?»
    «Исправить» — было резюме.

    Подобной дикой халтурой наполнены километры строк — тут и перекличка Братской ГЭС с египетской пирамидой, и английские докеры, что-то там такое горько размышляющие о своей нелегкой судьбе, и прекрасные парижанки («… какие женщины в Париже, черт возьми — и черт, он с удовольствием их взял бы …»), и весь этот отвратительный соус, которым для вкуса поливалась обычная сов.баланда — ведь тоже память об авторе, разве не так?

    Он умер, и счеты сведены. Да, был поэт, «… с небольшой, но ухватистой силой …» — и был человек, незлой, отзывшивый, готовый помочь, и очень наполненный сам собой — и той дешевкой, которую производил в товарных количествах.

    Таким и запомнится.

    1. Приведу слова классика:
      «Но вот сейчас, когда его земной путь завершился, я думаю, что был несправедлив».
      А теперь вопрос. Не к тому ленивому советскому ученику Боре, который очень не любил русскую литературу, а к американцу, в чьей стране не сопли теоретические разводят, а логично и успешно занимаются практикой.
      Вот халтурщик с «дешевой имитацией оргазма, одобрявшейся заказчиком» (а дорогая бывает?), вот километры Братской ГЭС и проч. и проч… Скажи мне, философ (только без недешевой имитации), за каким хером ему нужен «Бабий Яр» и вообще вся эта малоприятная для заказчика «бодяга»? Это еврею в СССР терять нечего, а нашему «халтурщику» — ох, как было что терять — зачем ему, вполне успешному это?
      Янкелевич мне подсовывал очередного критика Евтушенко. Я никакого такого (фамилию забыл) не знаю, мало ли их, жаждущих услышать «… знать она сильна»… Но ведь ты, Боря, не из этих, не соревнуешься.
      Ну просто логично рассуди.

      1. Автор: «… Скажи мне, философ (только без недешевой имитации), за каким хером ему нужен «Бабий Яр» и вообще вся эта малоприятная для заказчика «бодяга»? …»
        ==
        Мы говорим о чем? Если о «… гражданской позиции …» широко известного человека — да, ты прав. А если о «музыке», то Филя Киркоров тоже собирал стадионы и тоже любил пестренькое — и что, он музыкант?

        1. Всё. Сдаюсь! По части российской попсы ты намного впереди.
          Мне прислали отзыв из Гостевой в твой адрес: «… мелочного, бухгалтерского подхода к творчеству…» Не берусь обсуждать, но надеюсь, ты не станешь сравнивать, например, Ахмадуллину с поющими трусами…

    2. Я в частной переписке с некоторыми участниками этого форума уже привёл стихотворение Бориса Чичибабина, написанное в начале 60- годов. Приведу его здесь:

      Я честь бесчестию воздам.
      Способны русские пророки,
      одной рукой казня пороки,
      другой подыгрывать властям.
      О, Разнесенский, Петушенко,
      джамбулы атомных времен,
      между витийством и враньем
      не ведающие оттенка!
      С позором родины в родстве,
      вы так печетесь о величьи,
      но нет величия в двуличьи,
      как нет геройства в шутовстве.

      1. Очень хорошее, сильное стихотворение — бьёт прямо в точку! Но всё равно у меня рука не поднимется кого-то осуждать за недостаточную принципиальность. Могу осудить лишь за конкретное зло.

  13. Явления, подобного «Бабьему Яру», не было в русской поэзии никогда. Да и других вещей у этого автора, круто задуманных и исполненных, немало. В конце концов, художника судят по высшим достижениям. Поэтому надо просто признать величину Поэта и его роли в жизни целой эпохи, а не вставать в позу ценителя высокой поэзии. У того же Пастернака или Бродского, предлагаемых в качестве ее образца, даже тема эта не упоминается. Они — великие? И прошли мимо? Поэт — и без сердца? Такое возможно?..

    1. «У того же Пастернака или Бродского, предлагаемых в качестве ее образца, даже тема эта не упоминается. Они — великие? И прошли мимо?»
      ———————————————————————-
      Не то, чтобы прошли случайно мимо, а бежали от нее, как черт от ладана.

    2. «У того же Пастернака или Бродского, предлагаемых в качестве ее образца, даже тема эта не упоминается. Они — великие? И прошли мимо?»
      ==
      Т.е. художника создает «упоминание темы»? Интересно. Утилитарная такая точка зрения: вот искусство, оно учит? Сеять великое, доброе, вечное? И за это потом — сердечное спасибо? От благодарного населения?

      У Левитана вообще никакой темы не упоминается. Так, пейзажи. И ничего — великий художник.

      1. Как можно назвать Левитана великим художником, если для его картины «Осенний день. Сокольники» даму в черном нарисовал Николай Чехов?!! Да он (я имею в виду Левитана) бездарность!!!

      2. «После Аушвица нельзя писать стихи» (Т. Адорно). О чем это он? Не о «чистом» ли «искусстве», которое т.о. превращается в «лживую роскошь» (А. Камю)?

  14. Б.Тененбаум
    12 апреля 2017 at 12:18
    ——————————————————
    Так в чем она состоит, поэзия? В произнесении вслух слова «еврей»? Мы люди неизбалованные, и нам надо так немного?
    ===============================
    Ай да мастер! Ловко ты перекрутил!
    Поэзия — материя тонкая, важно какие чувства она в тебе пробуждает. А ты (в ком пробуждает) человек эпохи, которая имеет свойство меняться. Поэтому и оценка поэзии может меняться. Но на эту темя я спорить не буду.
    А вот о «произнесении вслух слова «еврей»? Мы люди неизбалованные, и нам надо так немного?» есть смысл поговорить.
    Мы прекрасно знаем, какую реакцию вызвало у советских евреев то, что в синагоге сопровождавшего Голду Меир военного атташе пригласили подняться к Торе. К Торе вышел еврейский генерал. Это было потрясение.
    А теперь перехожу к твоему, Борис, подходу. «Ну подошел к Торе, и что? Мы люди неизбалованные, и нам надо так немного?»
    Я о том, что нельзя отрывать событие от места и времени, о чем ты неоднократно говорил.
    Далее.
    Откуда советский человек тогда, когда Вознесенский написал звонкое стихотворение «Уберите Ленина с денег!», черпал информацию?
    Он открывал газету (книгу, интернет и или еще что-то) и узнавал, что плохой Сталин при хорошем Ленине — это очередная ложь? Он это читал в районной избе-читальне?
    Это стихотворение сегодня читается бредом, а тогда?
    Вот сегодня многие зачитываются Быковым. Многие ли будут помнить его имя потом? Не велика его поэзия, но она поэзия сегодняшняя.
    Ладно, в Израиле говорят «Аль таам вэ рэах эйн лэитвакеах» — не спорим о вкусах и запахах.
    Только поверь — сказать тогда, когда сказал Евтушенко о Бабьем Яре — это был подвиг. Возможно мой сын это и не будет помнить, но я это помню, пока живу. Видимо я — человек по твоему определению — неизбалованный.

  15. Самой лучшей рецензией на статью нашего уважаемого коллеги, Г.А.Быстрицкого, могут послужить его собственные слова:

    «… Я поэзией не увлекаюсь, понимаю её плохо, видимо, в силу деревянных чувств и нехватки фантазии. Но я уважаю Евтушенко …».

    Она совершенно исчерпывающе справедлива в обеих своих частях — и в самохарактеристике, и в словах «но я уважаю Евтушенко». Я бы только убрал «деревянные чувства и нехватку фантазии», и подчеркнул бы емкое словечко «но» в выражении уважения.

    Вообще говоря, искусство — это некий таинственный способ передачи душевного состояния «человека-передатчика» адресату, «человеку-приемнику», и для успеха процесса надо, чтобы «антенны» были как-то синхронизированы, и нужен какой-то язык взаимопонимания. Душа, настроенная на частушку, вряд ли оценит Дебюсси, не правда ли?

    Ну так безумная популярность таких людей, как Е.Евтушенко, (или, в меньшей степени — А.Вознесенский) в 60-е годы — продукт времени. И да, спасибо им за то, что пробудили интерес публики — но держался этот интерес на чем-то вроде корриды — на отваге поединка матадора с быком. Отсюда, кстати, и массовость … Но довольно быстро оказалось, что, во-первых, дело все-таки не в том, а во-вторых, что «поединок» носит условный характер.

    Приведу вот просто хрестоматийный пример: Вознесенский написал звонкое стихотворение «Уберите Ленина с денег!». Мотивировал он этот лозунг святостью имени великого вождя. Ну так у Бродского, в замечательной его работе «Post aetatem nostram» (1970) это мимоходом описано так:

    В расклеенном на уличных щитах
    «Послании к властителям» известный,
    известный местный кифаред, кипя
    негодованьем, смело выступает
    с призывом Императора убрать
    (на следующей строчке) с медных денег.

    Толпа жестикулирует. Юнцы,
    седые старцы, зрелые мужчины
    и знающие грамоте гетеры
    единогласно утверждают, что
    «такого прежде не было» — при этом
    не уточняя, именно чего
    «такого»:
    мужества или холуйства.

    Поэзия, должно быть, состоит
    в отсутствии отчетливой границы.

    Вот именно.

    Так в чем она состоит, поэзия? В произнесении вслух слова «еврей»? Мы люди неизбалованные, и нам надо так немного?

    1. «Так в чем она состоит, поэзия? » — как поэтически неискушенного, меня такой вопрос мог бы поставить в тупик. Но как «бильярдиста и бакенбардиста» (с подачи здешнего Маэстро) меня такие эстетические пассажи на пол не опрокидывают. Я рассуждаю примитивно просто: перебирать ловкие рифмы — это еще не поэзия. (Кстати, слышал что Евтушенко еще в далекой юности создал словарь рифм). Слышал также где-то «поэт и гражданин» и не уверен, что здесь необходима «отчетливая граница».
      28-летний, абсолютно русский парень впервые произносит слово «еврей» на «широком экране». Отважно, надо сказать, по сравнению с фигами большинства заинтересованных на кухне, спрятанными глубоко в карманы. Да, мы люди неизбалованные, но для нас это далеко не «немного». А еще этот парень в своей поэме поднимает тему, которая вообще старательно замалчивалась официозом.
      По-моему, это не просто картонный поединок с властью для пробуждения праздного, зрелищного интереса публики на стадионах. Это нечто, несоизмеримо большее.
      Ну вспомни то время…

      1. ««Так в чем она состоит, поэзия? » — как поэтически неискушенного, меня такой вопрос мог бы поставить в тупик.»
        ——————————————-
        Зачем Вы, уважаемый Григорий, так прибедняетесь? На Вас тут же напали разбирающиеся в поэзии классики нашей литературы. а уж они то хорошо поработали бессмертный труд Ленина «Партийная организация и партийная литература». Вы, уважаемый Григорий, так хорошо написали о музыке, а ведь сказал поэт: «Одной любви музыка уступает». Что из этого следует? То, что поэзия — на третьем месте после любви и музыки.

    2. Борис, я Вас прекрасно понимаю! Поэзия вещь очень широкая, и разные люди в разное время понимают её по-разному. Я не большой читатель Евтушенко, но я признаю за ним его место в поэзии, особенно в историческом разрезе.

  16. Вы, Григорий, нашли простые и нужные слова. Когда вспоминаешь поэта, написавшего (эти строчки помню наизусть):
    Над Бабьим Яром памятников нет.
    Крутой обрыв, как грубое надгробье.
    Мне страшно.
    Мне сегодня столько лет,
    как самому еврейскому народу,
    то такие слова найти не просто. Хочется сказать что-то особенное. Я перечитал очерк дважды. Спасибо!

Добавить комментарий для Владимир Янкелевич Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.