Борис Замиховский: Как тебе жилось, маленький человек?

Loading

Я зауважал этого очаровательного маленького человека всерьёз. Он прожил трудную жизнь, не озлобился, не заполучил никаких комплексов неполноценности, принял себя таким как есть и сохранил доброжелательность.

Как тебе жилось, маленький человек?

Борис Замиховский

В городе «Феер лоан», штат Нью-Джерси в 2003 году открылся Центр дневной заботы для малоимущих пенсионеров. В дальнейшем я буду называть его просто Центр. С первых дней посещения этого Центра под кратким названием «Бродвей», я обратил внимание на одного мужчину очень маленького роста. Он ходил, точнее перемещался очень быстро маленькими энергичными шажками, но не спортивными, а разведя носки. На голове у него был то, что мы называли «лирический беспорядок», а на лице широкая доброжелательная улыбка.

Я давно понял, что людям нестандартного размера в Советском Союзе жилось труднее. Трудно было найти приличную одежу. Маленькие женщины, да и мужчины вынуждены были искать обувь в «Детском мире». Я обратил внимание, что высокие умные мужчины вели себя с окружающими людьми особенно вежливо и предупредительно. Вероятно, они не хотели оказываться в изолированном мире Гулливеров, терять возможность широкого общения с людьми.

У маленьких были другие проблемы. Кроме известного «комплекса Наполеона», был ещё один комплекс «я не хуже других, я могу, могу могу!». Они безропотно таскали такие же тяжелые мешки, тяжелые тачки с раствором, как и другие.

Особенно высокие и маленькие страдали от своей нестандартности в армии и тюрьме. Носить приходится стандартную форму и сапоги. Высокие получали стандартные порции еды, а работу грузили более тяжелую. Маленьким скидку на работе не давали.

Ещё Ильф и Петров написали про маленькую женщину: « …рост Эллочки льстил мужчинам». Это касается и роста маленьких мужчин. Мы невольно смотрим несколько свысока на них. Я не исключение, но так, как я сам долгие годы тоже был маленького роста, то это чувство смешивается с сочувствием и симпатией, тем более он на тот момент выглядел потерянно, неряшливо одетым, а его быстрая походка показалась мне суетливой. Но он не выглядел миниатюрным, был достаточно широк, хотя не имел округлостей фигуры, характерной для пожилых людей.

Меня удивила и заинтересовала именно улыбка — будто детская, добрая улыбка. Его глаза были окружены кругами более тёмной кожи, делавшими его улыбку ещё более привлекательной. Это доверчивая улыбку человека, у которого будто никогда не было врагов.

Я спросил одного из ветеранов центра, как зовут этого маленького человека. «Этого еврейчика? Иегуда». Я терпеть не могу этого слова и его смысла. Я прекратил расспрос да и общение с этим ветераном.

Позднее я познакомился с этим маленьким человеком поближе, стал расспрашивать, а он с готовностью, без всякой драматизации, даже с весёлой улыбкой рассказал о своей нелёгкой судьбе.

«Я из Латвии, Мы жили до Второй Мировой войны в Риге — папа, мама и нас трое детей — старший брат, старшая сестра и я. В 1941 году мне исполнилось 11 лет.

Вы спрашивали про моих родителей. Моя мама была из Белоруссии. Папа из Латвии. Мама не знала латышского, а папа русского, поэтому в доме разговаривали на идиш. Мама в приданное получила магазин и была его хозяйкой, а папа тоже работал в этом магазине. Мой папа был большой, сильный и добрый. Я помню, как папа каждое утро брал с собой ручную тележку и отправлялся на базар для закупки товаров для нашего магазина. Папа был очень сильный, помню он носил на спине по два мешка картошки. В нашем магазине продавалось всё , кроме водки и мяса.

Я учился в средней еврейской школе. Сначала два года на иврите, а как в 1940 пришли «советские» — на идиш. К приходу «советских» родители отнеслись по разному. Вообще, папа считал себя рабочим и хорошо принял Советскую власть, хотя мама возненавидела её.

В школе мы учили и латышский и я хорошо его знал. Латышский язык преподавал очень строгий учитель. Он требовал, чтобы на его уроке говорили только по-латышски. У него была большая деревянная линейка, и он нарушителей бил по рукам очень больно. С приходом советских нас начали учить и русскому языку.

27 июня 1941 года на улицах начали стрелять. Это для нас началась война. Стреляли из подворотен, окон, крыш. Стреляли латыши по «советским», я считаю их фашистами.

Родители решили, что надо уезжать из города и подальше. Сначала мама была против. Она считала немцев нормальными людьми, но папа настоял. Мы добирались до вокзала больше часа, хотя ходу пешком было меньше 10 минут. На улицах стреляли.

Мы нашли поезд, сели в вагон, поехали. Через какое-то время после отправления состав остановился, прошел слух, что состав заминирован. Отец отправился выяснять в чем дело, он всё время держал меня за руку, чтоб я не потерялся. Срочную службу отец проходил сапёром в латвийской армии. Он с тремя другими пассажирами, которые тоже служили сапёрами устранили опасность, я не понял как. Но через короткое время люди в советской военной форме арестовали их. Затем другие военные арестовали первых, показав, что у тех под советской была латышская форма, форма «Айзсаргов», в переводе с латышского «защитники» (военизированное формирование в буржуазной Латвии. Это были вспомогательные, добровольные формирования, ставшие на сторону немцев. Советская власть определила их как фашистов.)

Эти русские не отпустили папу. Тогда он отправил меня к маме предупредив, чтобы я ничего не рассказывал из того, что видел. Я ничего и не рассказал. Раз папа так сказал.

Больше никто и никогда нашего папу не видел.

Мы с мамой приехали в Ивановскую область и меня по возрасту определили в 4 класс. Но первый диктант по русскому я написал латышскими буквами. Русский я учил только один год, и меня перевели в 3-й класс. Подошла зима, а у нас нет тёплых вещей, и мама решила ехать в Ташкент. До Ташкента мы не доехали, но поселились в небольшом городке Шарихан Андижанской области Узбекистана.

Жили мы очень бедно. Меня отдали в детский дом для того, чтобы я научился русскому языку. В 1942 умерла мама и моя старшая сестра тоже пришла жить в мой детский дом. Я не видел маму перед тем, как она умерла.»

Меня охватила жуть от этого бесхитростного, отстранённого рассказа, как трое детей стали полными сиротами в чужой стране, среди людей, говорящих на незнакомых чужих языках, вдали от родины. Родители погибли не на фронте, не под бомбёжкой, а под мирным небом. Множество женщин, потерявших мужей, дом и привычный образ жизни, брошенные на тяжелые работы не выдерживали, погибали.

«Старшего брата, мобилизовали в ремесленное училище, и отправили для работы на военном заводе в городе Златоусте Челябинской области.»

Власти не посчитались с тем , что разлучают детей, что увозят старшего брата, ставшего ответственным за судьбу младших. Чего уж считаться, если забирали на фронт отцов из многодетных семей? Чего тогда сильно гневаться, что немцы на Украине угоняли подростков в Германию?

« Первого Июня 1945 года мы с сестрой поехали домой в Ригу. Мне было уже 15 лет, а сестре 17. Старший брат был 1926 года рождения, ему исполнилось к этому времени 19.

В Риге нам жилось очень голодно. . Однажды сестра послала меня поискать её подругу по имени и названию улицы. Хотя мне было уже 15 лет, я был очень маленького роста, как восьмилетний мальчик — 136 сантиметров.. Это позже я за один год вырос до сегодняшнего роста , нет я сейчас стал ниже, возраст. Да, я был очень маленький.

Однажды, когда я шел по улице, ко мне подбежали женщина и мужчина, схватили и потащили куда-то. Оказалось, что они потеряли двоих детей. Один из них был очень похож на меня.

Они привели меня у себе домой и сразу посадили за стол. Как они догадались, что я голодный? Я, конечно, не отказался и начал кушать. Кто-то позвонил в двери, я побежал открывать, это был родственник моих хозяев. Я его увидел и потерял сознание. Мне повезло — этот родственник был военным медиком и сразу вызвал скорую помощь. Я пролежал без сознания несколько дней. Около меня дежурили круглосуточно. Обильно кушать мне было категорически нельзя, а я не знал. Эти люди о моём голодании ничего не знали. Они просто хотели накормить худенького ребёнка.

После этой истории эти люди сказали, что не отпустят меня никуда. Они усыновили меня. Я даже носил две фамилии.

Сестру тоже удочерили, но другие добрые люди. Это были довоенные знакомые нашей семьи. В моей новой семье через какое-то время родилась девочка. А ещё через какое-то время в Ригу приехал мой старший брат, который сказал мне, что стыдно уже взрослому парню жить за чужой счет — надо идти работать. Сам он устроился работать механиком на ткацкую фабрику. Теперь он живёт в Израиле.

Случилось так, что меня прописала к себе тётя, семья которой стояла в очереди на квартиру. Они хотели получить вместо двухкомнатной трёхкомнатную квартиру. Какое-то время я скитался по разным местам. Я не очень горевал об этом.

Сначала я работал в сапожной мастерской, в кооперативе вместе с тремя опытными сапожниками. Вообще говоря, они не были настоящими сапожниками, они были заготовщиками, они свою работу передавали в другой цех. Начинали мы работать в 6 часов утра. В девять меня посылали за бутылкой водки. Водку разливали в три стакана и немножко мне. Я не хотел пить. «Если не пьешь, то не имеешь право закусывать», — просветили меня о правилах жизни в коллективе старшие товарищи. Пришлось пить. В обед приходили жены сапожников, приносили обед, а я бежал ещё за одной бутылкой.

Однажды дома у сестры перед обедом я заикнулся, что хотел бы выпить. Это произвело на сестру такое впечатление, что она больше не пустила меня на эту работу. Проработал там я два года.

Затем я перешел работать на обувную фабрику. Меня определили в цех пошива обуви. Там нужно было шилом протыкать отверстия в очень твёрдой коже, чтобы потом можно было забивать деревянные колышки-гвозди. Но у меня не было сил и меня перевели в заготовочно-закройный цех, где я и проработал 44 года, до самого отъезда в Америку. Я там прошел путь от простого рабочего до старшего мастера.

Женился я счастливо на девушке, с которой был знаком всего два с половиной дня. Тогда в моей жизни произошло много удивительных событий и совпадений.

Однажды я получил письмо из маленького городка в Латвии от какой-то дальней родственницы. А я чемпион по отыскания родственников.

Вероятно, в семье моих родителей, как во многих еврейских семьях, высоко ценили семью и родственные связи. Я с детства помнил имена родных, о которых говорили в семье. В пришедшем письме просили уделить внимание нашей родственнице, которая должна была приехать на несколько дней в Ригу, после туристической поездки на прекрасное озеро около городка Лудза. Какой-то родственник дал ей наш адрес, что меня нисколько не удивило. Меня просили, чтобы кто-то показал ей Ригу. Мой хороший знакомый, как раз ехал на это озеро, станцию Лудза, и я попросил его зайти по обратному адресу, указанному на конверте, разузнать про эту родственницу, вероятно, пожилую женщину. Родственники, которые меня видели до войны, уже все были в возрасте.

Через несколько дней я получаю телеграмму от моего доверенного гонца: «Приходи встречать московский поезд в такой-то день и час, такой-то вагон» Ну я, конечно, в указанное время приехал встречать их на вокзал. Из поезда выходит мой знакомый и молоденькая девушка, почти такого же роста как я. «Знакомься, твоя старушка», — сказал мой знакомый. Девушка представилась: «меня зовут Жанна».

Я сразу был сражен, так она мне понравилась. Целый день я водил её по городу. Затем я завёл её к моим приёмным родителям. Нас там очень тепло приняли. В наших разговорах выяснилось, что Жанна — дочка двоюродного брата моей мамы, то есть — моя троюродная сестра .

На следующий день я снова ходил с ней по городу и, как будто нечаянно, завёл в ЗАГС (бюро Записи Актов Гражданского Состояния). Предложил в шутку заполнить анкеты вступающих в брак, и мы стали рассматривать анкеты друг друга, знакомиться по новому кругу. Смотрю — она написала: год рождения — 1927, а я тридцатого. Я решил она ошиблась, скомкал анкету — не может она, так молодо выглядевшая, быть старше меня. Она снова заполнила анкету и там снова 1927 год. Ужас! Но она мне так понравилась, что я перестал об этом думать.

Как бы продолжая шутливую игру, я сделал ей предложение, а она его со смехом приняла. Мы отдали заполненные анкеты в регистратуру. Девушки на приеме заявлений объясняют, что нужно ждать две недели. Жанна, смеется: «Я послезавтра уезжаю!». Я обратился к девушкам по-латышски, а Жанна ничего не понимает. Объясняю девушкам, что мы должны через день уезжать. Мне, действительно, нужно было ехать в Ленинград, вот такое совпадение, такое движение судьбы. Так совпало. Да и не должен был я отпускать её одну в Ленинград. Я боялся её потерять! Благодаря моему хорошему латышскому, девушки меня поняли и предложили придти завтра, пообещали: «Будет рабочий день, и мы всё оформим!».

Мы дали телеграмму в Ленинград: «Приедем, всё объясним!». В Ленинград мы приехали уже мужем и женой и меня на удивление хорошо приняли родные Жанны.

Жанна с отличием закончила институт. Вся её группа была отличники, и их всех направили в аспирантуру в Свердловск. Однако, накануне отъезда её вызвали в КГБ, спросили: «Ваша фамилия Ха-на?». «Да». Такой–то, такой-то ваш родственник?» «Да, это троюродный брат, но я не знакома с ним.» «Это неважно. Идите сдавайте билет. Вам не нужно туда ехать.»

Жанна В Ленинграде работала учительницей химии в школе. Когда мы поженились, она переехала жить в Ригу и продолжила преподавать химию уже в Риге.

. Ученики очень любили мою жену. В школе её называли Жанна Альбертовна. Как–то наш сын, который учился у Жанны в классе оговорился , назвал её: «Мама-Альбертовна». Это формула понравилась детям и утвердилась в обращении многими поколениями её учеников. Жанна могла иметь помощника, лаборанта в химической лаборатории школы. Она брала одного из своих учеников, которые больше нуждались материально. С этими мальчишками она сдружилась особенно.

В праздник «Восьмого марта», и в день учителя к нам в дом приходили её выпускники. Я готовил три больших кастрюли голубцов, готовил килечку, красиво раскладывал на тарелках и накрывал на стол. Я вообще любил и люблю готовить. Однажды никто не пришел, и мы решили, что ребята выросли, у каждого своя жизнь и свои заботы, а мы свободны пойти в такой день в театр. Когда мы вернулись, вся квартира была в цветах. После этого мы себе не позволяли игнорировать обычай.

Когда мы поженились, нам нужно было найти где жить. Я купил квартиру у латыша, замечательного человека. Когда он узнал, что я хочу продать свою богатую библиотеку, а у меня было много хороших книг, в том числе изданные ещё до 1900 года, он предложил долг выплачивать постепенно. Хозяин отсидел в тюрьме 10 лет. Он был мобилизован в Латвийский легион, подразделение немецких войск СС .

Вскоре после свадьбы у нас родился сын. Я уже рассказал, что он посещал школу. в которой работала Жанна, там он подружился с учителем физкультуры, международным мастером спорта по яхтам. Неоднократным чемпионом мира по яхтам. Наш сын тоже стал заядлым яхтсменом. Сын не смог расстаться со своими яхтами и остался жить в Риге. Потом у нас родилась дочка, которая с нами приехала в Америку.

Дочка моих приёмных родителей уехала в Америку намного раньше меня. Поэтому я помогал им до самой смерти. Я и похоронил их.

Уже в Америке у моей дочки родилась своя дочка, моя внучка, которая стала художником. Кстати, у неё недавно была выставка в Нью-Йорке.

Никаких художественных таланов у меня нет, но в нашей семье было много хороших художников. У моего папы было много братьев и сестёр. Один из них жил в Америке, в Нью-Йорке. Его семья попала в оккупацию. Он вместе с сыном попал в фашистский концлагерь, но они выжили. . Сын в Америке стал успешным художником. Тема концлагерей и Холокоста стала ведущей на его картинах.

Когда я приехал В Америку, в Нью-Джерси, то позвонил ему. Он пригласил меня в гости. Я извинился: «Поездка должна стоить 20 долларов, а у меня денег нет.» Художник прислал мне 200 долларов: «Сможешь приехать ко мне 10 раз». Когда я приехал к нему в первый раз, он хорошо меня принял. Вернувшись домой я обнаружил в кармане 200 долларов. Так он мне помогал несколько месяцев, пока я не начал получать пособие. Я начал получать пособие по старости и сразу поехал к нему в гости. « Ура! Я получаю пособие. Спасибо, больше не надо подкладывать мне в карманы деньги, мне хватает, мне много не надо.»

У меня образование всего ничего, но со временем, я поступил в московский техникум лёгкой промышленности на заочное отделение. Затем я перевёлся в Рижский техникум легкой промышленности отделение «Изделия из кожи», на вечернее отделение. Не надо далеко ездить на сессии. На том, чтобы я учился настояла моя жена, Жанна. С её помощью я его закончил. У меня плохо было с грамотностью, но математику я знал хорошо и помогал другим.

Вы удивитесь, что у меня был и особый приработок — мне предложили работать учителем на нашей фабрике. Согласно моде на производственное обучение к нашей фабрике прикрепили три средние школы, и мы их учили.

А ещё мне пришлось работать преподавателем в тюрьме. Я там тоже учил заключенных крою кожи. Мне даже предлагали перейти на постоянную работу мастером в тюремные мастерские, но туда надо было долго ехать на электричке. Я не боялся заключенных. Они ко мне хорошо относились и администрация тюрьмы тоже. Там сидели бывшие обувщики, в том числе несколько бывших директоров обувных ателье и фабрик.

Однажды я обратил внимание, что один заключенный очень пристально смотрит на меня. Я не выдержал , подошел и спросил его:

— Что я вам сделал плохого, что вы так пристально смотрите на меня?

— Нет, я ничего не имею против Вас . Но Вы не знаете такую женщину Жанну?..

— Это моя жена.

Он тут же бросился меня обнимать Это был один из учеников Жанны. Так ко мне вернулись усилия по поддержке традиции встреч моей жены с её выросшими учениками.

Жанна умерла рано — в 59 лет. Она была мужественным человеком. У нас был друг с тем же тяжелым диагнозом. Они часто говорили по телефону, обменивались своими ощущениями. Она его морально поддерживала. Умерли они почти одновременно.

Я смерть Жанны переживал очень тяжело.»

Я уже знал, что со здоровьем у Иегуды проблемы. В частности он страдает от диабета. Однажды, когда мы вместе ехали из магазина, я увидел, что он кушает мороженое. Я страшно удивился. У меня тоже диагностировали начатки диабета, так я отказываюсь от лишней конфеты, а тут целая порция мороженого:

— Как, почему вы кушаете мороженое?

— Просто я очень люблю мороженое!

— Это же вредно! Опасно!

— А сколько той жизни осталось?

С печальной, лукавой улыбкой ответил Иегуда. Я неожиданно почувствовал себя мальчишкой рядом с эти мудрым, пожилым человеком.

Стараясь понять жизнерадостность моего героя, я задал ему провокационный вопрос: «Вы, работая сапожником, наверное мало зарабатывали и не переживали, что не занимались интеллигентным трудом?» Его ответ прозвучал для меня совершенно неожиданно: «Во-первых, я был не сапожник, а обувщик — это не одно и то же. Во-вторых, я неплохо зарабатывал, в третьих , я много лет после окончания техникума работал мастером, а в-четвёртых кто же интеллигент, если не я. Я столько читал. У меня была замечательная библиотека. У меня были книги изданные ещё до 1900 года!»

Мне стало стыдно за мои вопросы, ставившие под вопрос его жизненную состоятельность. Я даже провёл сравнение с собой, смотревшим несколько свысока на маленького человека, и сравнение оказалось не в мою пользу.

У него в Центре есть компания разумных, высоких, крупных мужчин, с которыми он играет в преферанс. Пожалуй лучшая компания в Центре и они относятся к нему как к равному. Он был дважды женат и оба раза счастливо. Теперь у него четверо детей, а у меня не было ни одного счастливого брака, нет ни детей, ни внуков. У меня отношения с людьми складываются трудно. Я скорее угрюмый, одинокий человек, в то время как его партнёры относятся к нему очень тепло и бережно. На попытку нагрубить ему он оборачивается с очаровательной улыбкой и превращает возможный конфликт в шутку.

Я написал в начале текста, что Иегуда выглядел неряшливо. Оказывается я встретил его в очень трудный момент жизни. Его вторая жена тяжело заболела. Диагноз — болезнь Альцгеймера. Потом он приспособился и приходит в Центр аккуратно одетым. Посещение Центра и преферанс — его отдушина. Остальное время он посвящает дому, жене, заботам о ней, стараясь не нагружать её двух работающих дочерей.

В последние годы я заинтересовался еврейской историей, религией. Оказалось, что в этой области Иегуда превосходит меня на много голов. Во-первых он помнит еврейские языки, читает и говорит как на идиш, так и на иврите. Он знает еврейские традиции и отмечает еврейские праздники. С первых дней приезда в Америку он ходит по субботам в синагогу. Более того, как рассказала мне хорошая знакомая, он оказал покровительство её отцу, который приехал в очень преклонном возрасте. Иегуда брал его с собой в синагогу, подружил с раббаем синагоги. И вновь приехавшему была оказана честь читать Тору с кафедры синагоги.

Я зауважал этого очаровательного маленького человека всерьёз. Это же замечательно. Он прожил трудную жизнь, не озлобился, не заполучил никаких комплексов неполноценности, принял себя таким как есть и сохранил доброжелательность, похожую на детскую. А что касается мороженого, то моему герою уже далеко за восемьдесят, а я не уверен, что доживу до его возраста. Хочется от всей души пожелать сил, удачи и дальше справляться с проблемами, встречающимися на жизненному пути, этому достойному маленькому человеку.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.