Леонид Тростянецкий: Пальто

Loading

Старший сержант милиции Жорик, живший за углом, как выяснилось вскоре, дежурил именно в этот день. И уже через пять минут из нашего двора по направлению к отделению милиции вышла внушительная делегация из человек двадцати, никак не меньше.

Пальто

Леонид Тростянецкий

Пальто.

Ах, как хотелось быть сильным и авторитетным! Чтоб все тебя боялись и уважали. Сверкать стальными «фиксами» на резцах, синеть наколками на запястье. «Тянуть большую мазу», как говорили тогда у нас на улице. Что? Непонятно?! Ну, вы даёте! О, «маза»— это была вещь! Ну, вот идёшь по улице. И тут к тебе подканывает (подваливает, подруливает) недовольная, скажем, твоим шнобелем[1] (носом) группа граждан. И намеревается вполне серьёзно этот твой недостаток исправить. Ты не спеша свистишь и… Из-за угла выходит другая группа граждан, численно превосходящая, в два, а лучше в три раза, вот этих самых недовольных.

А ты так небрежно: — «Моя маза». Дескать, познакомьтесь. Или вот ещё, например. Рассказываешь что-нибудь. Ну, увлечёшься, приврёшь. Бывает. А тут тебе «ха-ха, хи-хи» — не верят. В таком случае главное — не медлить. Решительно выбрасываешь вперёд руку ладошкой кверху и: — А есть маза, шо не брешу?! И попранный было авторитет, тотчас же восстанавливается. С утра до вечера мы, дворовые пацаны, рассказывали друг другу и слушали байки об умных смелых ворах и тупых трусливых ментах. И странное дело, я, мальчик, как тогда говорили, «из интеллигентной семьи», не видел ничего противоречивого между тем самым «не укради», впитанным всеми порами с детства, и солидарностью со всеми этими казиками, паламеями, гембатыми — молодыми удачливыми урками, всегда побеждавшими «мусоров». Весь наш город был поделён на «хутора», и в каждом «заправлял» свой авторитет. «Гулять» безопасно можно было только с девчонкой со своего «хутора». Проявление же внимания к «прекрасному полу» из чужого района, грозило неприятностями, но если «в отмазку» ты мог назвать кличку «серьёзного» человека, то всё обходилось благополучно. Правда, нужно было «отвечать за базар», иначе… Да что там говорить, у меня этого «иначе», слава Богу, не было. Читая взахлёб криминальное чтиво, я всегда сочувствовал уголовникам и страстно желал им успеха. Может быть потому, что всё в этих книжках всегда заканчивалось победой добра над злом, то есть вор садился в тюрьму. А это было скучно и неправдоподобно. Воры явно не сидели в тюрьме, а разгуливали по улицам. Они были широкими шикарными парнями и даже их клички вовсе не походили на те книжные, вызывавшие у меня недоверчивую улыбку. Может быть в других городах в уголовном мире и встречались «бароны», «графы», «князья», на худой конец «коршуны» и «вампиры», только у нас ничего подобного не было. На пересыпи был Паламей, в городском саду — Вондик, на Дерибасовской — Изя царик, на бульваре — Арсен, на молдаванке— Фуля. В нашем районе заправлял Нашиш.

Во дворе нашем все пацаны имели «кликухи», тогда почему-то не употребляли слово погоняло. Были у нас Пуня, Ицик, Хоймолэ, Шмага и даже Итль-пу. Никто не знал, что означают все эти диковинные слова, но все, обращаясь друг к другу, употребляя именно их. Наши клички мы получили от Валика, бывшего старше нас на лет пять. И я помню, что никаких вопросов наши новые имена у нас не вызывали.

А у Ицика была старшая сестра Фира. Вот с неё то всё и началось.

Фира была красивой…, Фира была очень красивой девушкой. А так как Ицика во дворе все уважали, то обсуждать её достоинства вслух, как мы четырнадцатилетние придурки обычно делали это по отношению к другим девчонкам, никто не осмеливался. Фира была нашей гордостью, да и в определённой мере статьёй дохода. Парни, ухаживавшие за ней, всегда пытались подружиться с нами и даже подольститься. В ход шли конфеты-подушечки, папиросы, а иногда перепадала нам и мелочь за особо ценную информацию о предполагаемых соперниках. С фантазией у нас было всё в порядке, да и сообразительность не страдала особыми недостатками, так что мзду мы получали регулярно от всех конкурирующих сторон, благоразумно соблюдая нейтралитет.

Всё шло хорошо, пока, к нашему сожалению, Фира сдуру не стала отдавать явное предпочтение очкарику Ромке, который, по нашему общему мнению во всём проигрывал любому из остальных её ухажёров. Ромке мог «дать пачек» любой. Он не «тянул» никакую «мазу», у него даже кликухи не было, не говоря уже о том, что учился он в каком-то там занюханном автомеханическом техникуме. Ицик с нашим мнением был согласен полностью и негодовал, и злился на сестру не на шутку. «Та я ей сколько раз говорил, шоб она его потеряла!» — Ну?! — «Та шо «ну»! Бате настучала, зараза. Ну, а батя мне настучал по кумполу. Отец Ицика, дядя Абраша был где-то под метр девяносто ростом и руку имел очень тяжёлую. Шофёрская же профессия научила его только одному педагогическому инструменту, которым он, к Ицикиному счастью, пользовался редко. Ицик вздыхал, и мы сочувственно вторили ему. Все пацаны сходились на одном: подкараулят Ромку серьёзные люди — сам инвалидом останется и у Фирки неприятности немалые будут. А что поделаешь?! Красивая, а дура…

В тот день я проснулся со счастливым осознанием того, что каникулы продолжаются и в школу идти не надо. Ухо моё уловило странный шум. Он напоминал громкое жужжание и исходил из двора. Я соскочил с кровати и, как был босиком подбежал к окну. Внизу во дворе собрались если не все наши соседи, то уж не меньше половины. В центре группы возбуждённо жестикулировала тётя Маня, мама Ицика и Фиры. Поняв, что произошло что-то очень необычное, я быстро оделся и, не обращая внимания на протесты бабушки, выскочил во двор. Все говорили одновременно, но что странно, в пол голоса.

«Та тепло же! Ну, и какого хрена надо было пальто одевать?!» «Шо там тепло?! А вечером? Таки холодно же!» «Тыц-грыц! «Тепло», «холодно»! При чём здесь это! Ну, шо девочка уже не имеет права пофорсить?! Пальто ж таки шикарное!»

Галдёж на мгновение прекратился и все молча согласно закивали головами. Пальто действительно было шикарным. Я без труда понял, что речь идёт о Фиркином пальто, потому что ни у кого другого из нашего двора такого красивого пальто не было. Дядя Абраша привёз его откуда то из Молдавии. Фирке оно так подходило, что даже девчонки ей не завидовали, а восхищались. Ещё через минуту из разговоров мне стало ясно, что пальто у Фиры больше нет. Я был ошеломлён. Увидев стоявших поодаль пацанов, окруживших Ицика, я подошёл к ним.

Наш предводитель был вне себя. Видимо, уже не в первый раз он, ударяя кулаком по ладони, восклицал, скрежеща зубами: — «Ну, шо я говорил, а?!» Пацаны молчали, сочувствуя Ицикиному горю. Я, конечно, понимал, что могу «схлопотать» за неуместные вопросы, но любопытство пересилило опасения. «А шо такое? А что с этим пальтом?» — спросил я как можно небрежнее. «Ицик возмущённо посмотрел на меня, но всё же процедил сквозь зубы: — «Нема, пальта. Сняли с Фирки на «гоп-стоп». «Где?!» «Где, где… В звезде!» — Ицик выругался. — «Возле дома, вот где!»

Я обомлело посмотрел на пацанов. У нас на хуторе?! С Фирки?! Ну, и дела!

«А де ж Ромка был?» Вот этого спрашивать не надо было. Ицик аж взвился. Сначала он так матерился, что мы уже было стали опасаться, что кто ни будь из взрослых услышит и нам всем достанется. Потом, немного поутихнув, Ицик с нескрываемым злорадством прошипел: — «Там он был, мяник этот засранный, с ней». Почувствовав по его тону, что ему хотелось бы ещё раз рассказать обо всём, я уже без опаски продолжил: — «Ну и что он?» Ицик приятно улыбнулся: — «А он ничего… Всё нормально. Зафинделячили ему в оба глаза, и он с двумя фонарями пошёл в кустики полежать, отдохнуть…, пописать». Несмотря на серьёзность ситуации все довольно захихикали, но тут же прекратили и приняли сосредоточенный вид.

«Ну, и что теперь?» «Та вот муторша, — Ицик кивнул головой в сторону тёти Мани— заявление в милицию собирается нести. Соседей подписывает для крепости». «Та ты шо?! Какое заявление?! Тогда не видать того пальта, как своих ушей!» Пацаны возбуждённо зашумели. — «Так и мы ему говорим, шо надо до Нашиша идти права качать». Ицик взорвался. — «А я шо, без вас не знаю!? А если вы такие духари, так может, кто из вас моим предкам эту идею толкнёт? А! Нема желающих. Так я тоже не фраер по кумполу на дурняк получить от бати!». Пацаны, избегая глядеть друг на друга, уставились в землю. Во дворе, кстати, стало довольно тихо. Кто-то вынес две табуретки. Тетя Маня, устроившись на них поудобнее, писала заявление в милицию, периодически советуясь с окружившими её «болельщиками».

«Манечка, слушайте сюда. Надо-таки знать, когда нести такое важное заявление». Додик! Я Вас умоляю. Мне сейчас только Ваши хохмы в голове!» «Не, ну я не навязываюсь — шестидесятилетний Давид Борисович обижено скуксился. — Но когда Регине разбили мячом окно, она меня таки послушала и понесла заявление тогда, когда я ей сказал». Тётя Маня перестала писать и с нескрываемым скептицизмом посмотрела на Додика.— «Ну и шо? При чём тут это Ваше «когда нести»?

Стекло она таки вставила за свои деньги. Шо, нет?» Давид Борисович прищурил левый глаз и, подняв указательный палец правой руки кверху, многозначительно произнёс:

— «Стекло это халоймес![2] Главное, шо заявление приняли и… — тут он сделал паузу — зарегистрировали. А почему?!— Вновь пауза. Додик обводит всех торжествующим взглядом. — А потому, что в этот день в отделении дежурил Жорик!». Триумф свой Давид Борисович воспринял с достоинством. Его хлопали по плечу, закатывали глаза кверху и, поджимая губы, наперебой хвалили. «Голова— это голова! Это вам не кочан капусты! Не, ну, как вам нравится ?! Все забыли про Жорика, а Додик таки нет! Молодец! Ничего не скажешь». Старший сержант милиции Жорик, живший за углом, как выяснилось вскоре, дежурил именно в этот день. И уже через пять минут из нашего двора по направлению к отделению милиции вышла внушительная делегация из человек двадцати, никак не меньше. Впереди шла тётя Маня, за ней группа соседей и, в некотором отдалении, плелись мы, пацаны. Ицик был убит горем: — «К мусорам попёрлись… Позорняк!» Мы молчали, потому что утешить нашего вождя нам было нечем. Позорняк, таки. Что тут скажешь. По совету Давида Борисовича в отделение тётя Маня зашла одна, без сопровождения. Сочувствующие остались на противоположной стороне улицы ожидать результата. Ждать пришлось недолго. Вскоре мама Ицика вышла к нам. Правая рука её с зажатым в ней белым листком была грозно поднята вверх. Она выглядела парламентёром, идущим навстречу противнику. Даже издалека было видно, что тётя Маня «вся кипит». Она перешла дорогу и решительно направилась к Давиду Борисовичу. Маленькая полная женщина, еле доставала ему до подбородка, но видно было, что Додик сильно струсил. «Ну, и шо Ваш Жорик?! То же самое, что и Ваши советы! Я бы Вам сказала, шо я имею в виду, но неудобно при детях!» Побледневший, но несколько оправившийся от потрясения Давид Борисович всё-таки выдавил из себя:

— «Не может быть! Шоб Жорик не помог соседям! Может Вы его, Манечка, не так поняли? Может, надо было кому-то дать на лапу?» Тётя Маня, перестав на секунду обмахиваться заявлением, как веером, удостоила Додика презрительным взглядом. «Ну, я, конечно, не такая умная, как некоторые, но я этого советчика номер два очень хорошо поняла. Вместо помощи, он мне стал советы давать, точно, как Вы, Додик. И вновь энергично «замахав веером» ехидно добавила:

— «Вы с ним часом не родственники?»

Тётю Маню распирало от негодования. Она повернулась к соседям. «Я ж им отчётность за квартал могу попортить! Это он мне так сказал! Как вам нравится?! Я ему говорю: «Жорик, а де ж правда?!» «Ну, а он?» Этот вопрос вырвался у всех одновременно. «А он — продолжила рассказчица— отвёл меня в сторону и спрашивает: — «Вам шо надо? Правда или пальто?!» «Ну, я ему: — «Шо за вопрос?! Конечно пальто! А он мне шёпотом: — «Тогда забудьте за свою писульку и идите до Нашиша. И это мне сказали в милиции!». Ицик крепился, как мог, но тут его нервы не выдержали: — «А я шо говорил?! — Он выскочил вперёд и возбуждённо зажестикулировал руками. — Я же говорил, до Нашиша надо идти, а вы мне сразу по кумполу!» Тётя Маня отмахнулась от своего чада, как от назойливой мухи. «Если бы я слушала всё, что ты говоришь, я бы уже давно была на Слободке в сумасшедшем доме». Давид Борисович откашлялся, привлекая к себе внимание. — «Манечка, вот Вы на меня сердитесь, а я таки правильно послал Вас до Жорика. Потому, что Жорик знает, шо говорит. К тому же — и тут, указав на Ицика пальцем, он изрёк:

— «Устами младенца глаголет истина!» — Ицик так оскорбился, что не смог сдержаться. — «Сами Вы младенец, Давид Борисович!» «Сейчас по морде получишь, балбес!» Тётя Маня замахнулась на Ицика рукой. «А чего он оскорбляет!» — огрызнулся «младенец», но на всякий случай отошёл от матери подальше. После недолгого совещания, преодолев сопротивление, впрочем, не очень упорное, тёти Мани, все решили, что надо идти к Нашишу. «Додик, уже вернувший себе утерянные было бразды правления, доверительно склонился к уху Ицикиной мамы. — «Манечка! Я Вам настоятельно не рекомендую, шо б Абраша знал. Если он, шо б он был здоров, пойдёт с нами до Нашиша, то с этого будет шум, мордобой и всё, шо хотите, кроме пальта. Вот как раз пальта и не будет». «Шо за вопрос?! Шо я сумасшедшая, шоб Абрашу сюда путать! Ну-ну!» — Ицика мама так энергично пожала плечами, что они у неё подскочили до уровня ушей. Она повернулась к Ицику. — «Значит так: веди нас к этому пуритцу[3] и, если он мне не отдаст пальто, так я с тобой иначе поговорю, а он у меня сильно пожалеет!». Ицик возмутился: — «Он шо его брал?! Чего он имеет его отдавать, если он его в глаза не видел! Он просто скажет кому надо, и пальто найдут». Ицик хотел было объяснить, как это делается у нормальных людей, но, взглянув на мать, передумал. Он тяжело вздохнул и, повернувшись, направился к дому, где жил главный на нашем «хуторе» человек. Зайдя во двор, наша делегация лавируя между мокрым бельём, занимавшим почти всё свободное пространство, благополучно оказалась перед ветхой деревянной лестницей, ведущей на веранду. Пока тётя Маня и Додик обменивались мнениями о том, кого послать к Нашишу, он собственной персоной показался на веранде. Увидев нас, Нашиш не торопясь спустился со второго этажа. Он был в майке синего цвета, полосатых пижамных штанах и тапочках на босу ногу. Наколки щедро украшали его грудь, плечи и руки. Волосы на голове были набриолинены и туго схвачены плетённой сеточкой. В углу рта он держал, выгнутую вверх под углом 45 градусов «беломорину». Мне Нашиш тогда казался очень взрослым, но теперь я понимаю, что было ему лет 25, не более. Несмотря на это он, как поговаривали, уже «пару раз тянул срок». Нашиш любезно улыбнулся: — «Шо за шум, а драки нет?». Все молчали, явно робея перед «авторитетом». Давид Борисович захихикал, показывая, что оценил шутку. Затем, выступив вперёд, принялся витиевато и пространно объяснять «суть дела».

— «Уважаемый, может мы дадим даме сказать пару слов?» — Нашиш оборвал его и кивнул в сторону тёти Мани. — «Да, да! О чём речь!» — Додик смешался и быстро отступил вглубь толпы. Тётя Маня, уперев руки в бока, не обращая внимания на испуганный шёпот Давида Борисовича, выпалила Нашишу прямо в лицо: — «Короче! Мне надо, шобы пальто, которое сняли с Фирочки вчера вечером, сегодня вечером было уже таки на ней обратно!» Нашиш сразу же посерьёзнел. — «Это точняк, шо

Фиру раздели на нашем «хуторе»?» «Шо значит?! Та вот тут за углом!» — тётя Маня сжав правую руку в кулак и оттопырив большой палец, махнула рукой, указывая себе за спину. Нашиш помрачнел ещё больше. Уставившись в землю, он долго растирал ногой окурок. Затем произнёс тихо, но очень чётко: — «Клифт будет, человека не будет». «Я, конечно, извиняюсь, но мне этот ваш человек нужен таки до задницы! А за пальто-спасибо!» Ицикина мама, резко развернувшись, направилась к выходу.

Вечером я напросился к Ицику поиграть в шашки. Честно говоря, эту игру я не любил, а в шахматы Ицик играть не умел. Но мне было так интересно, чем кончится всё это происшествие с Фириным пальто, что я согласился бы даже вышивать крестиком узоры или играть в куклы, лишь бы удовлетворить своё любопытство.

Играли мы молча. Я не выдержал: — «Думаешь принесут пальто?» Ицик посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. — «Рупь за сто, шо принесут! Шо, Нашиш это тебе фраер какой-то?!» Я не успел высказать свои сомнения, как кто-то с улицы постучал по стеклу. К окну подошла тётя Маня. — «Кто там?» «От Нашиша». Мама Ицика быстро открыла окно и приняла от посыльного объёмистый свёрток, завёрнутый в газеты и перевязанный бечёвкой. Тётя Маня нетерпеливо рванула упаковку.

— «Фирочка, доця! — завопила она, вне себя от радости, — Хватит уже плакать, иди скорей сюда!» Зарёванная Фирка выскочила из соседней комнаты и замерла, увидев пальто. Через секунду, опомнившись, она схватила его, как коршун добычу и стремглав умчалась назад. Дядя Абраша пивший чай на кухне прибежал на радостные крики. — «Что такое? Кого режут? Шо вы орёте, как будто выиграли машину в лотерею?!» «Абраша, Фирино пальто таки отдали!» Дядя Абраша растерялся, но ненадолго. — «Ну, так коню понятно, шо это дело надо обмыть!»

Больше всех радовался Ицик. «Не, мама, ну ты скажи, я первый сказал, шо надо к Нашишу, а!?» Тётя Маня, улыбаясь потрепала сына по буйной шевелюре.

— «Первый, первый… Ну, давайте чай пить. Для такого случая и торт найдётся».

Но чай пришлось отложить. В комнату медленно вошла Фира. На ней было надето пальто. Полы его доходили до её щиколоток, а рукава, закрывая Фиркины руки, свисали, как мне показалась, не меньше чем на пол метра. Плечи этого одеяния придавали Ицикиной сестре сильную схожесть с горцем, облачённым в кавказскую бурку. Фирка стояла молча, закусив губу. В воцарившемся молчании были неестественно громко слышны часы-ходики. Тётя Маня, охнув, в изнеможении плюхнулась на стул. Ицик в полной растерянности чесал затылок: — «Фирка! Ты… это… как его… Не расстраивайся … вырастешь немножко… э-э-э, потолстеешь — будет как раз». Подумав немного, он добавил: — «Через пару лет…». Дядя Абраша махнул рукой и ушёл на кухню. Я почти что на цыпочках направился в сторону выходной двери. Проходя мимо, всё ещё стоявшей в остолбенении Фиры, я заметил новенькую картонную этикетку, свисавшую на ниточке с воротника пальто.

___

[1] чнобель — нос (сленг).

[2] халоймес — пустяки (сленг).

[3] пуритц — большой (очень важный) человек (сленг).

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Леонид Тростянецкий: Пальто

  1. Один старый чудак давно отреагировал на мою ссылку на этот рассказ. А теперь звонит и спрашивает, почему я не поместил в комменты.
    Помещаю:
    «ну так шо? Тоже мне история… Аицин паровоз… Шуму много, гембель на всю голову, а где парнусы, я спрашиваю? Так, один голый гурништ, ноль навара. И это гиволт?
    Хочет пуриц поговорить за Одессу, так пусть уже скажет что-нибудь…»

Добавить комментарий для Григорий Быстрицкий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.