Миротвор Шварц: Подбрюшье Европы

Loading

Но не прошло и пяти минут после ухода премьер-министра, как Николай достал из ящика стола чистый лист бумаги и обмакнул в чернила перо. «Мы, Николай Второй, — заскрипел царь пером по бумаге, — Император и Самодержец Всероссийский, Царь Болгарский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая…»

Подбрюшье Европы

Миротвор Шварц

«После объявления приговора и истец и ответчик удалились, причем оба они были вполне удовлетворены состоявшимся решением, а ведь это было нечто неслыханное: со времен потопа такого еще не случалось, и еще тринадцать юбилейных годов не случится, чтобы тяжущиеся стороны были одинаково довольны окончательным приговором.»
Франсуа Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»

30 апреля 1879 года
Козлодуй, Болгария

— Ну что? — спросил трактирщик Здравко Стоянов сапожника Васила Тодорова.

— Дык… а что… так вот как… — забормотал только что вошедший в трактир Васил, глядя по сторонам как бы в поисках помощи. Правда, трактир был почти пуст — если не считать самого Здравко, а также единственного посетителя — школьного учителя Христо Ангелова, сидевшего за самым чистым столом и читавшего «Анну Каренину».

— Дело в том, господин Стоянов, — обратился к трактирщику учитель, подняв глаза от книги, — что в вашем вопросе не содержится достаточно информации для того, чтобы господин Тодоров имел возможность на него ответить. По сути дела, он состоит всего лишь из вопросительного слова «что», ибо слово «ну» является лишь междометием, не несущим в себе никакой смысловой нагрузки. Поэтому суть вашего вопроса непонятна как господину Тодорову, так, признаться, и мне.

— Ну да, — кивнул головой сапожник, согласно шмыгнув носом.

— А то как будто не ясно, — всплеснул руками Здравко, — что именно я спрашиваю. Кто у нас князь-то? Выбрали там наконец в Тырново князя — или все еще нет?

— Откуда же я знаю? — ухмыльнулся Васил. — Я тебе что — газета?

— Это уж точно, что не газета, — махнул рукой трактирщик. — Небось и читать-то не умеешь.

Справедливости ради следует отметить, что Здравко тоже не умел читать, так что в данный момент единственным грамотным человеком во всем трактире был учитель Ангелов.

— Ну, ладно, ладно, — примирительным тоном сказал сапожник. — Ты бы мне лучше… это… стаканчик ракии налил, а?

— А деньги? — задал глупый вопрос трактирщик.

— Ну так я же… потом отдам, — дал стандартный ответ Васил.

— Э, нет, — решительно покачал головой Здравко, — хватит все в долг да в долг. Вот потом и налью, когда деньги будут.

— Ну, Здравко, — жалобно заныл сапожник, — ну что ты жадный, как габровец… Ну сам посуди, я же вчера всю ночь… работал… так сейчас, сам понимаешь…

— Понимаю, — охотно кивнул трактирщик. — Всю ночь пил, а сейчас похмелье. Нет уж, обойдешься. Пить меньше надо.

Но и этот довод, весьма неожиданный в устах содержателя питейного заведения, на Васила не подействовал.

— Ну, Здравко, — снова затянул сапожник, — ну давай я потом схожу на улицу, поспрашиваю людей. Может, и выбрали князя. Так я, как узнаю, сразу вернусь и…

— Вот тогда и налью, — твердо сказал Здравко. — А сейчас — только за деньги. Хотя откуда у тебя деньги, у лентяя. Такой же лодырь, как эти депутаты в Тырново…

— Позвольте-ка, — поправил очки на носу учитель. — А чем это вам, господин Стоянов, не угодили депутаты нашего Учредительного Собрания?

— Ну как же… — пожал плечами трактирщик. — Посудите сами, господин учитель: уже год, как мы, болгары, освободились от турок…

— Как нас освободили русские, — уточнил Ангелов.

— Ну да, верно. Уже год, как мы свободны — а князя у нас все нет и нет. А эти депутаты заседают уже третий месяц, а князя все никак не выберут. Бездельники, да и только!

— То есть как бездельники? — возмутился учитель. — Ведь они же выработали и приняли конституцию! Одну из самых либеральных в Европе! Конституционная монархия, разделение владей, гражданские права и свободы…

— Да плевал я на все это! — махнул рукой Здравко. — Политика меня, господин учитель, совершенно не интересует.

— Тогда, простите, почему же вас интересует, кто будет нашим князем?

— Ну а как же? — всплеснул руками трактирщик. — Мне ведь нужно знать, чей портрет вешать вон там, на самом видном месте. Какой же трактир без портрета?

— Вот смотри, — ехидно процедил Васил, — загадят тебе его мухи.

— Не загадят, — уверенно ответил Здравко. — А загадят, там я им головы поотрываю.

— Ну, Здравко, слушай, — снова заканючил сапожник, уже забыв про свое ехидное пророчество, — ну налей, а? А я тебе тогда бесплатно сапоги…

Но довести до конца свое предложение Васил не успел. Его перебил зычный возглас:

— Радуйтесь!

Это вошел в трактир актер софийского театра Телериг Аспарухов, заехавший в Козлодуй на денек полгода назад и с тех пор застрявший в единственной в городе гостинице по причине нехватки денег. Разумеется, это звучное имя было сценическим псевдонимом, а настоящего его имени не помнил уже никто, в том числе и он сам. В эту минуту Аспарухов был похож на хорошо известного греческого гонца, который 2368 лет назад оповестил афинский народ о славной победе над персами при Марафоне. Правда, замертво Телериг не упал, и «мы победили!» не добавил. Но торжественности ему все равно было не занимать.

— Да неужели? — сразу же угадал смысл услышанного возгласа Здравко.

— Да, господа, именно так, — подтвердил догадку трактирщика Аспарухов. — У нас наконец-то есть князь.

— И кто же стал нашим обожаемым монархом? — поинтересовался учитель.

— Я уверен, господа, — усмехнулся актер, — что о существовании этого человека вам уже известно. Нашим князем избран… — тут Аспарухов выдержал долгую паузу, — Александр.

— Так я и думал, — кивнул Ангелов. — Александр Баттенберг, германский принц.

— Отнюдь, господин учитель, — покачал головой Аспарухов. — Его фамилия — отнюдь не «Баттенберг»…

— А какая же у него фамилия? — с волнением спросил трактирщик.

— Говорит ли вам, господа, — загадочно улыбнулся актер, — о чем-нибудь фамилия «Романов»?

— «Романов»? — переспросил учитель. — Наш князь — тезка и однофамилец русского царя?

— Наш князь и есть русский царь, — пояснил Аспарухов. — Александр II. Освободитель болгарского народа от турецкого ига, а собственных крестьян — от крепостного права.

— Вот это да! — воскликнул трактирщик.

— Вот это новость! — воскликнул учитель.

— И лично я, — добавил актер, — вполне доволен таким выбором.

— Да, конечно, — кивнул Здравко. — Он нас от турок освободил, ему и карты в руки.

— Тем более, — добавил Ангелов, — что он православный, как и мы. И славянин.

— И русский, — вступил в разговор Васил. — Значит, выпить не дурак.

— Да-да, конечно, — понял тонкий намек сапожника трактирщик, после чего налил всем присутствующим по рюмочке ракии. — За нового князя!

— За императора Всероссийского и князя Болгарского! — сказал актер.

— Да здравствует новая двуединая монархия, — сказал учитель, — Руссо-Болгария!

Сапожник же не сказал ничего, а просто выпил.

Его примеру последовали остальные.

* * *

2(14) марта 1881 года
Санкт-Петербург

— Государь! Ваше величество!

— А? Что такое? — отвлекся наконец от печальных мыслей Александр III.

Подняв голову, он увидел перед собой Александра Михайловича Горчакова, министра иностранных дел.

— Прошу меня простить, государь, — поклонился Горчаков, — но у меня… дурные новости.

— Куда уж дурнее, — грустно усмехнулся новоявленный царь, осиротевший всего сутки назад после нового покушения на Александра II, которое на этот раз оказалось удачным.

— Те новости, о которых я вынужден вам с прискорбием сообщить, — уточнил министр, — произошли за пределами России.

— И где же они произошли? — без особого интереса спросил Александр III. — В Германии? Во Франции? В Англии?

— Нет, ваше величество. В Румынии.

— В Румынии? — презрительно скривился царь, никогда не воспринимавший эту жалкую страну-кабаре всерьез.

— Да, государь, в Румынии. Вчера румынский парламент низложил Кароля I и избрал нового монарха.

«Неужели меня?» — подумал Александр III, но промолчал, предоставляя Горчакову возможность продолжать.

— Новым королем Румынии, — продолжил министр, — избран Франц-Иосиф I.

— Император Австро-Венгрии? — на всякий случай уточнил царь.

— Теперь уже Австро-Венгро-Румынии, ваше величество.

— Стало быть, он согласился?

— Более того, — сказал Горчаков, — он от радости пожаловал Румынии небольшую часть Трансильвании. Конечно же, венграм это не понравилось, но помешать Францу-Иосифу они не могут.

— И мы тоже не можем, как я понимаю, — вздохнул Александр III.

— Увы, государь, — опустил голову министр, — это так.

— Ладно, — пожал плечами царь. — Идите, Александр Михайлович, не буду вас задерживать.

И Александр III снова погрузился в мрачные мысли. Впрочем, думать о Румнынии было менее неприятно, чем о вчерашней трагедии.

А после Румынии мысли царя обратились к Болгарии. Еще сегодня утром Александр III решил отменить Тырновскую конституцию и ввести в Болгарии такое же самодержавное правление, как и в России. Однако теперь он понял, что такой поступок чреват неприятностями. Если болгары разозлятся, то вполне могут его низложить, как румыны только что низложили Кароля I. И что тогда?

— Нет уж, — пробормотал царь, — тогда лучше не надо.

* * *

24 октября (6 ноября) 1905 года
Санкт-Петербург

— Я вас не понимаю, Сергей Юльевич, — сказал Николай II, обращаясь к председателю Совета министров. — Еще совсем недавно вы меня убеждали, что без решительных шагов навстречу общественности невозможно будет прекратить беспорядки, забастовки, волнения и прочие… неприятности. Неделю назад я поддался на ваши уговоры и даровал своему верноподданному народу Манифест — о чем, кстати, уже не раз успел пожалеть. А теперь вы утверждаете, что этого недостаточно.

— К сожалению, государь, — вздохнул граф Витте, — революция зашла слишком далеко. Конечно же, можно попытаться потопить ее в крови, но гораздо более надежным и гуманным способом будет проведение реальных политических реформ. Вчера я беседовал с Павлом Николаевичем Милюковым…

— С этим кадетским мерзавцем? — уточнил царь.

— С одним из самых влиятельных политических деятелей России, — уточнил премьер-министр. — Так вот, господин Милюков полагает, что в дополнение к Манифесту вам следует даровать России еще и конституцию…

— Нет! — резко перебил графа Николай. — Не смейте даже произносить подобного слова в моем присутствии. Россия — моя вотчина, доставшаяся мне по наследству от великих предков. И я не намерен ограничивать свои хозяйские полномочия чем бы то ни было.

— Ваше величество, — мягко сказал Витте, — Россия — прежде всего огромная страна, величайшая в мире. Такой страной просто невозможно управлять в одиночку. Вот почему, скажем, Дума должна быть не совещательным органом, а законодательным…

— Так что же вы предлагаете? — возмущенно спросил царь. — Чтобы я, хозяин земли Русской, был всего лишь куклой на троне, подобно моему британскому кузену?

— Ну зачем же? — покачал головой премьер. — В Европе ведь есть и другие страны. В этих странах власть четко поделена между наследственным монархом и избираемым парламентом. Например, Бельгия. Или… Болгария.

— Болгария? — переспросил Николай.

Болгарию он любил. Каждый визит в Болгарию доставлял царю радость и удовольствие, ибо болгары в нем души не чаяли. В отличие от иных русских.

— Да, ваше величество, Болгария. Бывшее княжество, не так давно ставшее царством. Страна, в которой вам согласно Тырновской конституции принадлежит реальная власть. Но не вся, а только часть. Другая часть принадлежит парламенту.

— Тем не менее… — начал было Николай, но тут же замолчал.

— Ваше величество! — проникновенно сказал Витте, глядя царю прямо в глаза. — Ну чем же провинились ваши русские подданные? Чем Россия хуже Болгарии? Почему русские недостойны той свободы и того… самоуправления, — премьер намеренно не употребил слово «демократия», — которых достойны болгары?

Николай открыл рот… но тут же закрыл его снова. Аргументов у него явно не было.

— Хорошо, — наконец произнес царь. — Аудиенция окончена. Можете идти, граф. Я сообщу вам о своем решении завтра.

Но не прошло и пяти минут после ухода премьер-министра, как Николай достал из ящика стола чистый лист бумаги и обмакнул в чернила перо.

«Мы, Николай Второй, — заскрипел царь пером по бумаге, — Император и Самодержец Всероссийский, Царь Болгарский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая…»

* * *

3 мая 1913 года
София

Будучи формально независимой и даже обладая собственной армией, Болгария участвовала в Балканской войне как бы независимо от России. Собственно российские войска в войну так и не вмешались, а турки вовсе не настаивали на том, чтобы у них было еще на одного противника больше. Впрочем, балканские союзники — Болгария, Греция, Сербия и Черногория — и сами без труда нанесли Османской империи сокрушительное поражение.

И все же министр иностранных дел у Руссо-Болгарии был один. А посему именно ему надлежало обсудить окончательные условия мира со своими коллегами.

Причем Павел Николаевич Милюков отлично понимал, что с союзниками ему договориться будет сложнее, нежели с противником. Разбитые в пух и прах турки уже согласились уйти с Балкан, оставит за собой в Европе лишь Константинополь и проливы с небольшим прилегающим клочком земли. А вот переговоры Болгарии с Сербией и Грецией, напротив, зашли в тупик.

Дабы вывести их из этого тупика, Милюков в данный момент и беседовал со своим сербским коллегой.

— Насколько я понимаю, господин Пашич, — перешел к существу дела Павел Николаевич, — главным камнем преткновения является освобожденная от османского гнета Македония, на которую в той или иной степени претендуют и Болгария, и Сербия, и Греция.

— Да, господин Милюков, дело обстоит именно так, — на чистом русском языке ответил Никола Пашич, премьер-министр и министр иностранных дел Сербского Королевства.

— Что ж, в таком случае я хотел бы предложить один возможный вариант разрешения этой проблемы. Если Сербия согласится отказаться от притязаний на Македонию, то Руссо-Болгария не будет возражать против территориальной компенсации, которую Сербия получит за счет северной Албании. Тем самым, кстати, Сербия получит доступ к Адриатическому морю.

— Хмм… — протянул Пашич. — А Греция?

— А Греция, — ответил Милюков, — также откажется от притязаний на Македонию, а взамен получит компенсацию за счет южной Албании. Кроме того, небольшая часть северной Албании будет передана Черногории.

— Но как посмотрят на это великие державы? — осведомился серб.

— Поскольку план создания независимой Албании сам по себе остается в силе, — сказал Павел Николаевич, — Руссо-Болгарии несомненно удастся настоять на… некотором изменении албанских границ.

— Что ж, — задумчиво произнес Пашич, — это очень интересное предложение. Могу ли я… быть с вами откровенен, господин Милюков?

— Да-да, конечно, — кивнул Павел Николаевич.

— Скажу вам честно, господин Милюков, — сказал Пашич, понизив голос, — мы, сербы, не очень-то жалуем болгар. Да и они отвечают нам тем же. И будь Болгария независимым государством, мы наверняка не смогли бы с ней полюбовно договориться. Чего доброго, за одной Балканской войной тут же вспыхнула бы другая. Однако судьба, благодарение Богу, распорядилась иначе. Ведя переговоры не с Болгарией, а с Руссо-Болгарией, мы готовы проявить гибкость и уступчивость. Ибо нет у сербов лучших друзей, нежели русские.

— Я очень признателен вам за эти слова, господин Пашич, — искренне ответил Милюков. — Поверьте, у Руссо-Болгарии также нет союзника надежней Сербии.

* * *

23 мая 1915 года
Будапешт

Подпоручик Ясень и кадет Гиблер, разложив на столе большую карту Европы, увлеченно обсуждали ход военных действий. Больше в офицерском вагоне никого не было.

Что же касается самой карты, то линии фронтов на ней почти не изменились с Нового года. Все так же проходил по Бельгии и Франции Западный фронт, все так же Балканский фронт тянулся по границе Австро-Венгро-Румынии с Сербией и Болгарией. И лишь Восточный фронт выглядел несколько по-другому. Лишь на румынской границе русской армии удавалось удерживать те же позиции, которые она занимала ранее. А вот в Прибалтике, Польше и Галиции германская и австро-венгро-румынская армии оттесняли русских все дальше и дальше.

— Как можно заметить, — уверенным тоном говорил подпоручик Ясень, — наши доблестные войска — разумеется, не без помощи германских союзников — уверенно движутся к полной и окончательной победе над русским колоссом на глиняных ногах. Враг нас пока не знает, но он нас еще узнает!

— Тем не менее, господин лейтенант, — тихо пробормотал кадет Гиблер, — я не вполне уверен, следовало ли нам посылать на восток все имеющиеся резервы. Стоит ли делать ставку лишь на один фронт?

— Но ведь именно на этом фроне, кадет, решается исход всей войны! — торжественно возгласил Ясень. — Подумайте сами! Русские уже отступают, бегут, улепетывают! Еще несколько недель, и мы войдем в Киев, а наши союзники — в Ригу и Смоленск! Царь запросит пощады и будет вынужден подписать выгодный для нас мир, и Руссо-Болгария будет выбита из войны! И вот тогда Германия сможет наконец-то как следует заняться Францией, а мы — Сербией! Более того, Италия наконец-то перестанет валять дурака со своим нейтралитетом, вспомнит о своем членстве в Тройственном союзе и вторгнется в южную Францию, как ей давно уже следовало сделать! Не исключено, что в войну вступит также и Османская империя!

Что и говорить, нежелание Османской империи вступать в войну давно уже сидело у Центральных Держав в печенках. Однако все германские и австрийские уговоры пропадали даром, ибо туркам совершенно не хотелось начинать войну с Руссо-Болгарией, чьи войска находились от Константинополя и проливов на очень небольшом расстоянии. И потому Османская империя продолжала сохранять нейтралитет — и даже не пустила в Дарданеллы как «Гебен» с «Бреслау», так и австрийскую Вторую эскадру. Поэтому русско-болгарский флот был полновластным хозяином Черного моря, в то время как его австро-венгро-румынский оппонент был фактически заперт в Констанце.

— Я твердо убежден, — продолжил подпоручик, — что именно такой стратегии наше императорское и королевское верховное командование — равно как и германское — придерживалось с самого начала военных действий. Удар на восток — вот залог австро-германского успеха!

— Простите, господин лейтенант, — подал голос Гиблер, — а как же тогда германский «план Шлиффена»? Ведь согласно этому плану первый удар следовало нанести не по России, а по Франции. И только после разгрома Франции наступал черед России. И ведь в начале войны так все и происходило, только вот французы смогли удержать Париж. Значит, план Шлиффена себя не оправдал.

Ясень строго посмотрел на Гиблера, посмевшего вольнодумно усомниться в непревзойденной мудрости высшего военного начальства, пусть и германского. Он уже собирался как следует отчитать нерадивого подчиненного, но в последний момент все же сообразил, что не следует быть слишком строгим по отношению к единственному в полку другу. Ведь больше никто, кроме кадета Гиблера и подпоручика Ясеня, в этих стратегических беседах участия не принимал.

— Я полагаю, — уверенно заявил подпоручик, — что германский удар по Франции в начале войны — равно как и наш удар по Сербии — был всего лишь отвлекающим маневром. Нам удалось усыпить бдительность русского медведя — и вот теперь мы, воспользовавшись его беспечностью, наносим ему страшный удар, от которого ему уже не оправиться. Ведь мудрость избранной нами стратегии заключается также и в том, чтобы не дать возможность врагу вовремя ее разгадать. Об этом я неоднократно беседовал еще до войны с господином окружным начальником.

Все еще сомневающийся кадет уже раскрыл рот, чтобы ответить, но тут в разговор двух австрийских патриотов вмешался шум, послышавшийся снаружи. Столпившиеся на перроне офицеры и солдаты явно обсуждали какую-то важную новость. Однако до Ясеня с Гиблером донеслось лишь одно отчетливое слово.

Это было слово «Италия».

— Если я не ошибаюсь, — задумчиво произнес Гиблер, — Италия только что вступила в войну.

— Держу пари, кадет, что так оно и есть! — радостно воскликнул Ясень. — Как видите, избранная нашим командованием мудрая стратегия уже дает свои плоды, причем даже раньше, чем мы ожидали!

Кадет Гиблер действительно не ошибался. По-своему прав был и подпоручик Ясень.

* * *

25 мая
Вена

— С момента предательства Италии прошло уже два дня, — сказал Франц-Иосиф I. — Почему же итальянское наступление до сих пор не остановлено?

— Потому что, ваше величество, — ответил главнокомандующий австро-венгро-румынской армией фельдмаршал Конрад фон Хётцендорф, — мы не можем остановить всю итальянскую армию силами нескольких дивизий. А больше у нас на итальянской границе войск не было. Как известно, все резервы ушли на восток.

— Ну, допустим, — хмыкнул император. — А что, если эти дивизии хотя бы замедлят продвижение вероломных агрессоров? Пусть себе понемногу наступают — а там через несколько месяцев мы с Германией дожмем наконец Россию, и ситуация кардинально изменится.

— Если мы не перебросим на Итальянский фронт никаких подкреплений, — покачал головой фельдмаршал, — то ситуация действительно изменится, но совсем не так, как полагает ваше величество. Ведь итальянская армия очень скоро займет Тироль, а также адриатические порты Триест и Фиуме. А ведь подавляющее большинство жителей этих территорий — итальянцы по крови, и я не могу поручиться за то, что в случае прихода итальянских войск они проявят должный австрийский патриотизм. Таким образом, итальянская армия усилится еще больше. Кроме того, не следует забывать о том, что от Тироля до Вены не так уж и далеко…

— Стало быть, — нахмурился Франц-Иосиф, — без подкреплений нельзя?

— Увы, ваше величество, — развел руками фон Хётцендорф, — подкрепления на Итальянском фронте жизненно необходимы.

— Черт возьми, — проворчал император. — А ведь все шло так славно, пока эти макаронники не нанесли нам удар в спину… Что ж, фельдмаршал, придется уважить вашу просьбу. Где у нас там ближайшие к Италии воинские части?

— В Боснии, ваше величество. На Балканском фронте.

— Что ж, — вздохнул Франц-Иосиф, — ничего не поделаешь. Придется несколько уменьшить их численность.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Миротвор Шварц: Подбрюшье Европы

  1. «— Ну что? — спросил трактирщик Здравко сапожника Васила .
    — Дык… а что… так вот как…»

    «- Убили, значит, Фердинанда-то нашего…
    — Какого Фердинанда? Я знаю двух Фердинандов. Один из них по ошибке выпил бутылку надёжного снадобья для избавления от геморроя, а другой зарабатывает на хлеб насущный, собирая собачье дерьмо…

    P.S. Великой эпохе сопутствуют великие люди. Но на свете существуют и непризнанные, скромные герои. История не упоминает о них. Они не поджегают храмов, чтобы попасть в газеты. И этого (я так думаю) вполне достаточно».

Добавить комментарий для Маркс Тартаковский. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.