Чем проще материал, который мы выбираем для своей деятельности, тем просторней место для нашего мастерства, искусства, нашего приближения к Создателю, тем очевидней наше право на звание человека.
Апрель 17-го
Заметки
Александр Левинтов
Март
вот опять земля пуста и гола,
в наготе, стыдливой и развратной,
почки зябнут — не уходит холод
и весна смеётся виновато
скоро робкие проткнутся травы,
первый шмель и первые листочки,
первые лужайки и оправы,
первые коротенькие ночки,
ничего, что пыльно по дорогам,
что глаза на солнышке слезятся —
мы с тобой ещё тут поживём немного,
годы незаметно — мчатся, мчатся, мчатся
небеса так искренни и чисты,
будто снова приглашают в гости,
я глотаю воздух, старый мистик,
нынче так покойно на погосте
Апрельским журавлям
над весенними ветрами
пролетают журавли,
будто бы прощаясь с нами,
чуть заметными вдали
вы зачем в холодный север,
где ещё метут снега?
в заколоченные двери
и застывшие века?
здесь тепло и безопасно,
здесь никто не тронет вас,
не летите! — всё напрасно:
строг и долог скорбный глас
вам, счастливым и свободным,
не понять чужих рабов,
где дыхание что стоны
бесконечных страшных снов…
Яма
Чёрт, как же я сюда попал?! Ведь не было же этой ямы, ещё вчера, кажется, не было. И дождь… до чего же холодный, противный, мелкий. Октябрь — что попишешь? Мерзейшее состояние. Однако, надо отсюда как-то выбираться. «пить надо меньше, надо меньше пить» — очень правильная мысль. Всё, пора кончать с этим пьянством, с завтрашнего дня. Только б выбраться отсюда. Вон и угол моего дома виден: всё рядом, всё доступно, я всё смогу. Тут до края этой ямы — почти дотянуться можно рукой. А если подпрыгнуть?… глупо, я от этих прыжков только силы теряю. Надо как-то потихонечку, подтягиваясь… нет, всё равно не получается, глина какая-то очень скользкая. И воды в яме, кажется, прибавляется, вот сейчас ещё полежу немного, накоплю сил и полезу, не может быть, чтоб я отсюда не выбрался, смешно даже… и глупо невероятно… рядом с домом, взрослый человек, отец семейства и ударник комтруда — утонул в какой-то яме рядом с домом. Не надо было последнюю бутылку «Кавказа» брать и пить не надо было, и ведь денег же на неё не было, откуда деньги-то взялись? А, это я заначку, два рубля, берёг дочке на подарок ко дню рождения. Она сейчас ждёт, поди, меня. А эта — не ждёт, просто бесится. Не бесилась бы, я, может, и не пил бы или не так много пил бы. Всё ей не так, всё её не устраивает, а сама-то, на себя бы сама посмотрела, а не тыкала мне каждый день в морду. Вот, полежал, а сил совсем не прибавилось. Только продрог ещё больше, совсем продрог, что делать-то? Уже совсем темно. Может, покричать? Так магазины уже закрылись, нет никого на улице, разве что собачники. А-а-а! — это я кричу? Это же шёпот какой-то невнятный. Кто ж это услышит? Что ж это такое? Неужели я так и помру — позорно и глупо? А как же дочка? Доченька моя, может ты меня услышишь? Может, выйдешь за чем-нибудь, моя маленькая? — Да зачем тебе выходить? И зачем я тебе такой? Если выберусь, брошу пить, ей-богу, брошу. Хоть бы одна звёздочка — на счастье… или — во спасение… Вот-вот, я понял, Богу надо помолиться, хотя бы раз в жизни, напоследок. Как это делается? «Отче наш» — а дальше? А какая разница, какими словами? — услышит и поймёт и, если надо, спасёт, а не спасёт, то, значит, так мне и надо. Господи! Помоги мне и спаси, если можешь и хочешь, если надо, то и поверю в Тебя, и в церковь пойду, и свечку поставлю, только помоги мне, холодно тут до чёртиков, погибаю совсем, Господи…
Утром, на планёрке бригадир отматерил крановщика за то, что отрыл сдуру яму не там и даже заграждение не поставил, а потом отправил бульдозериста завалить эту яму назад, как было.
В ожидании
— Ну, зачем ты опять уезжаешь, милый, и так надолго?
— Всего на неделю. Ты же знаешь, honey, это — моя работа. Мне за это деньги платят. Другим платят за то, что они врут, или убивают, или валяют дурака, мне платят за мои концерты.
— Я буду скучать.
— Я тоже. Кажется, пришла машина, целую, пока.
Он спустился вниз, в пустынный ночной двор.
— Я уже четверть часа торчу здесь!
— Женечка, прости, honey, у нас есть ещё целый час до аэропорта.
И они бурно, как всегда — без предисловий, занялись любовью. Всё-таки это было очень удобно — иметь в любовницах таксистку, по крайней мере, всегда знаешь, за что платишь.
Потом был аэропорт, обычные всхлипы «ты меня не любишь», «когда ты, наконец, разведёшься с этой стервой?!» и «привези мне что-нибудь весёленькое».
После регистрации он позвонил жене:
— Ну, всё, прошёл регистрацию. Как ты там?
— Ничего, — ответила она, поглаживая густо заросшую грудь малознакомого ей кавказца, только что подцепленного у метро. Ей нравились эти захватывающе опасные приключения с кавказцами и среднеазиатами, их грубость и эгоизм. Она ловила кайф и оргазм именно от того, что им было совершенно наплевать на неё, они жадно брали своё — и только своё. Она торжествовала, захлёбываясь от подступающего наслаждения и думала только об одном: чтоб его самолёт разбился вдребезги о землю либо ушёл на дно самого глубокого моря.
С другой стороны, она ничем не рисковала с этими эфиопами, явно не её круга и за пределами возможных сплетен и слухов, которые могли бы дойти до благоверного.
Он никогда не брал с собой молоденьких аккомпаниаторш, хотя от них не было отбою. На всякий случай, он отказывался и от услуг молодых людей, чтобы лишний раз не возбуждать припадки напрасной ревности. Зачем? — в любом приличном городе, а он ездил только по приличным городам, брезгуя пролетарскими окраинами, всегда найдутся влюблённые дуры, доступные и ничего не требовавшие взамен, безумные от общения с гастролирующим гением — с этими можно было делать что угодно, чем извращённей, тем азартней и больше захватывающего визгу. Более всего подстёгивала и подхлёстывала его и его фантазии мечта: приехать домой, а похороны жены, которую он иначе как Бля Бемоль про себя не называл, уже прошли.
Иногда ему удавалось вернуться на несколько часов и даже на целый день раньше — дома он заставал унылую тишину и чистоту ожидания, скромно скучающую супругу и радость встречи в преданных предательских глазах:
— А вот и я, honey, смотри, что я тебе привёз в подарочек!
Обычно он не тратился и не тратил время на эту чепуху: после каждого концерта скапливалась грудка местной подарочной и сувенирной экзотики, он выбирал что-нибудь поприличней, а остальное сгружал своей старушке-аккомпаниаторше или импресарио, который вообще ничем не брезговал и, кажется, приторговывал этим барахлом. Женечка уже получила своё весёленькое и незатейливое — ещё по дороге из аэропорта, в каком-нибудь укромном тупичке, только-только отдышавшись.
Недели две после возвращения он пропадал у себя в Консерватории и по частным, очень дорогим, урокам, она — по спа, фитнесам и шопингам, оба терпели, как могли, супружескую верность, а потом начинались разговоры и приготовления к очередному отъезду, всё одни и те же.
Их счастливый брак был предметом всеобщей зависти, и никто даже не пытался проверить его на прочность.
Русский характер
Это было в конце первого курса. Нам предстоял зачёт по технике безопасности: прыжок с трехметрового трамплина в одежде (куртка, тренировочные брюки, кеды), раздевание под водой и четыреста метров любым стилем без хронометража. В общем, ничего сложного.
Однако приятель попросил меня сдать за него: зачёт был назначен на 8 утра, а он — большой любитель утренних снов. Это действительно так, но причина была в его неуверенности, проплывёт он четыреста метров или нет.
Я не умею отказывать людям, тем более приятелям. И даже не подумал, что наши фамилии расположены в алфавитном порядке очень близко. Но я — чуть раньше, буквально на три-четыре строчки. Вызывают, конечно, по алфавиту, давая на прыжок и подводный стриптиз минуты три-четыре.
Короче, я ещё и половины дистанции не проплыл, а его уже вызывают. Со всех ног-рук помчался к финишу, на берегу наспех оделся в мокрую одежду и — к преподавателю:
— Ты, что, оглох? Я уже раз пять тебя вызываю.
— Да меня наши шутники под душ в одежде затащили.
Словом, отбоярился, взбежал на вышку, прыгнул, разделся-разулся под водой, побросал всю эту амуницию на бортик и поплыл. И чувствую: силёнок не хватает, лёг на спину, отдышался и уж совсем в пляжном темпе проплыл положенные восемь дорожек. В числе последних букв алфавита.
Но — сдал, как и обещал приятелю.
Ему, наверно, кто-то рассказал, в каком темпе я доплывал за него.
Наверно, он решил, что я или кто-нибудь другой будет над ним подтрунивать. Во всяком случае вместо спасибо он сказал только: «а за себя почему первым сдавал?»
Что тут ответишь? — это Кирилл с Мефодием алфавит сочиняли, не я.
Забыл сказать — он у нас в группе был назначен стукачом. Стукачи в каждой группе были. Так положено было. Одни скрывали это, другие честно предупреждали группу: «буду стучать, прошу при мне ничего такого». Этот приятель был из первых. И, на всякий случай, настучал на меня, потому что не доверял мне: а вдруг припомню зачёт и надсмеюсь над ним?
Стук получился невнятным. И без последствий для меня. Он повторил.
Он повторял ещё и ещё. Мы давно уже кончили университет, теперь вот дожили до пенсии. Одно время меня из-за него частенько вызывали и трепали против шерсти, но ничего серьёзного на мне никогда не висело — и разговоры по душам с очередным офицером стали носить дежурный, ритуально-рутинный характер.
Мы давно уж разошлись по жизни: его сильно покренило в православие, а я более или менее ровно к этому отношусь и почти ничего не соблюдаю.
Стороной недавно узнал: он за всех за нас ежедневно молится, особенно за меня, не очень, с его точки зрения, русского и христианина. Ну-ну.
Простота (simplicity)
Законом о пиве (Reinheitsgebot), принятым баварским герцогом Вильгельмом IV в Ингольштадте полтысячи лет тому назад, 23 апреля 1516 года и ставшим общегерманским законом в 1906 году, пиво должно содержать в себе всего три компонента: ячменный солод, хмель и воду. Это — один из строжайших немецких законов и поныне. Что не мешало и не мешает мюнхенским монахам и пивоварням выпускать множество очень разных сортов пива под двумя-тремя десятками брендов. Всё дело в тщательно, веками продуманной технологии и оборудовании, в мастерстве и умении пивоваров.
Односолодовый виски, производимый только из ячменного солода одного сорта и только в одной винокурне, стоит, при тех сроках выдержки, в два-три раза дороже купажного, «Вани Пешеходова» и других массовых поделок.
Хамон «Иберико» делается из окороков только чёрных свиней, выращиваемых на свободном выпасе в горах и питающихся только желудями горного дуба. Но этот хамон в два-три раза дороже хамона «серано», несравненно лучше пармской ветчины, в десяток раз дороже балканского пшрута и в сотни — «тамбовского хамона», который почему-то стоит столько же, сколько и он.
Израильские ювелиры используют внешне весьма невзрачные алмазы, различающиеся между собой только прозрачностью, размерами и цветом. Они покупают их по всему свету, в том числе и в ЮАР, и в Индии, и в Бразилии, и в Австралии, и в России, в Якутии. Их бриллианты, которые составляют половину мирового производства, расходятся по всему свету: в их стоимости стоимость алмазов составляет всего 0.2%, и это — самые дорогие бриллианты в мире.
Для производства хрусталя стеклодувы венецианского Мурано и тирольского завода Сваровски (Иннсбрук) использует песок, просто песок, чистый песок, но то, что из него производится, является весьма дорогим украшением человека и его дома.
Каменьщик в Стокгольме за сорок минут укладывает один обтёсанный булыжник полезной поверхности 10 х 10 см. Он долго примеряет его, пристукивает, приноравливает, если надо, немного пообтёсывает. За это же время наш таджик укладывает плиткой в сто раз бóльшую поверхность пешеходного тротуара, один квадратный метр. Но то, что делает, живёт не более одного года, а брусчатка его шведского коллеги выдерживает машины любой тяжести и служит городу и людям не менее пяти веков.
Поэт выбирает самые простые стихи, например, он начинает так:
Выхожу один я на дорогу…
или заканчивает другое так:
…и в небесах я вижу Бога
и перед нами распахивается необыкновенный, неземной мир, мы проваливаемся в него и начинаем ощущать свою подлинную, небиологическую природу.
Чем проще материал, который мы выбираем для своей деятельности, тем просторней место для нашего мастерства, искусства, нашего приближения к Создателю, тем очевидней наше право на звание человека.
Вопрошание
(сонет)
какая жизнь настанет после этой жизни,
когда сметёт увиденное нами — и нас сметёт?
цветы какие? и будут ли цветы?
слеза какой Мадонны оросит
не нас, несчастных, но других, несчастных?
какие звуки и стихи какие
неведомые нам произнесут?
каких богов придумают в пещерах,
и будут ли бегущие богами?
зверьём каким покроется Земля?
какие молнии над нами засверкают
над нашим первородным прахом?
на наши невозможные могилы
какие, от кого положены цветы?
Чистый Четверг
Я люблю этот день на Страстной неделе — он примиряет во мне моё еврейство и христианство.
Сама христианская Пасха, как мне кажется, выросла из еврейского праздника Пурим: тот происходит в середине весеннего месяца адар, а Пасха — в следующий весенний месяц нисан. И тут и там разыгрывается некоторое театральное представление: у иудеев оно связано с Мордухаем, у христиан — с поиском тела Христа. Во главе со священником все трижды обходят храм в поисках тела Распятого, не находят и радостно прозревают — Христос воскрес! Это очень театрализовано, так как все заранее знают, что ничего не найдут. И страх найти — напускной.
Воскресший Христос, в общем-то, не очень спешит на небо. Для начала он спускается в ад, где освобождает всех и выводит из ада. Иконически первым ему протягивает руку Ветхий Человек, Адам, но мне хочется думать, что первым спасённым должен быть благочестивый разбойник Дисмас, уверовавший в Бога в самый последний момент, на кресте и получивший уверение от Христа о спасении первым же: «И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.» (Лк. 23. 42-43). А последним вышел тот, кто умер первым — Авель. Тут очень важна мысль о том, что спасены были все умершие до Иисуса, включая праведников и неправедников, и неразумного Гестаса, и Каина, но не Иуду, умершего после.
Чистым четверг называется потому, что в этот день, перед Тайной Вечерей, Иисус омыл ноги своим ученикам, всем, в том числе и Иуде, символизируя этим обрядом своё смирение и равенство людей между собой и перед Богом, какими бы дурными или святыми они ни были. На меня это произвело в детстве очень сильное впечатление, и в жизни своей я не чурался никакой работы: был и скотником, и пастухом, и осеменителем коров, и подопытным кроликом, и почтальоном, и грузчиком, и развозчиком пиццы, и ночным сторожем, единственное, чего, кажется, счастливо избежал — не нищенствовал. И никогда не стеснялся этого своего послужного списка.
Смирение — не скромность, коль скоро скромность — последнее из достоинств человека, после которого начинаются уже пороки. Смирение всегда на грани гордыни, и это — одно из самых сильных искушений в жизни. Публичное смирение также граничит с ханжеством — и это не менее мощное искушение.
В чистый четверг положено быть чистым и убирать свой дом. Насчёт уборки, грешен, даже когда холостовал несколько лет, предпочитал нанимать какую-нибудь женщину для этой цели, сам же ограничивался наведением порядка на столе, хотя бы относительного: не могу работать, как на столе всё разложено по полочкам и местам, чисто, пусто и уныло — мне мой затейливый беспорядок мил и необходим, ведь творчество — это чудесное превращение хаоса в космос.
Но главное, конечно, дело в четверг — баня. Не в смысле попариться и оттопыриться после парной пивом — вымыться до блеска и хруста кожи, до писка волос на голове, до младенческой розовости, когда из бани не идёшь, а плавно так порхаешь в воздухе, лишь изредка касаясь Земли чистейшими и мягкими стопами, из самого себя выскальзываешь.
А потом, в кругу друзей и близких…
В этом кругу я, завзятый гедонист, всегда, а в Чистый Четверг особенно, вспоминаю сцену и слова Евангелия и погружаюсь именно в это настроение: «и сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием. И, взяв чашу и благодарив, сказал: приимите ее и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается.» (Лк. 22.15-20). Потому что в каждой такой нашей трапезе наступает для нас момент откровения и высказывания сокровенного и вот только что открывшегося нам. Я люблю одиночество и стараюсь подольше и почаще пребывать в нём, но как значимо порой оказаться среди тех, кого считаешь своими, чьему слову доверяешь и кому можешь доверить своё слово.
Ибо не важно, что у нас на столе, важно — кто за нашим столом.
Русский гедонизм
(введение в элективный курс)
Русский гедонизм — это вовсе не исконно барско-царско-коммунистически-кагебешное чревоугодие, перепелиные яйца с чёрной икрой и пельмени с мясом зверья из Красной книги, не пьянство уникальными винами из стаканов и из горлá, не сауны с многоопытными гуриями, не жизнь за высоченным забором в замке ценою в миллиард долларов — всё это скукотища необыкновенная, густо смоченная страхом одиночества и манией преследования: вот, сейчас ворвутся, отнимут всё, что наворовано и награблено непосильным трудом на галерах управления страной, а тебя — за шиворот, на допрос или к стенке, на суд, который тобою же сделан неправедным.
Нет, никакой это не гедонизм.
И это не погоня за удовольствиями и наслаждениями, как думали древний грек Аристипп, итальянский теоретик элитности Порето, сатирик-антиутопист О. Хаксли («Этот новый мир») или Виктор Чичваркин, торгующий в Лондоне раритетными винами на вынос. По крайней мере, русский гедонизм не таков.
Дело в том, что удовольствие как понятие восходит к «уду», мужским гениталиям, к поиску сексуального наслаждения и оргазма, чем так любят заниматься приматы в неволе зоопарков.
Принято считать, что гедонизм (hedonismus) — это прежде всего потакание самому себе, само-индульгенция — русский гуманизм не таков. За счёт рефлексивности русский гедонизм всегда полон угрызений и чреват, склонен к суициду как смыслу наслаждения. Он, конечно же, самоубийственен и в этой самоубийственности находит себе оправдание. Да, русский гедонизм — это главным образом прожигание жизни, действие себе во вред как кара и наказание за то, что хочешь и можешь быть счастлив. Потому что глубоко в душе мы считаем счастье большим грехом и неприличием, видя, как много кругом несчастных, как несчастья непрерывно сыплются на наши бедные головы из широченного рога истории.
И есть в русском гедонизме некая рисковость, безбашенность, «морепоколенность» — в ней-то и находится смысл русского гедонизма, а вовсе не в чём-то внешнем и постороннем для нашей души.
И последнее — русский гедонизм ситуативен, сиюминутен и в этом смысле бескорыстен, он никак не связан с накопительством и скопидомством, он расточителен, порой до изнеможения.
Детские сны
(реплика)
Конечно, это не систематические наблюдения и скорее фантазии, чем аналитика, тем не менее…
Современные дети привыкли спать в машинах, в очередях, в детских садах вповалку, на полу (те детские сады, где детей заставляют днём спать в кроватках, просто протаптывают дорожки от кроваток родилок к тюремным нарам). Это — легкие, непродолжительные сны, по сути не покидая игрового агона. Эти сны можно также называть средовыми: дети продолжают в них существовать во внешнем мире, которому принадлежат. Переход к средовому сну и возвращение из него происходят безболезненно: вот только что играл — и уже заснул, вот только спал и уже проснулся, как ни в чём ни бывало.
Совсем иное — ночные сны, дома, в своей кроватке, в своём личном пространстве. Эти сны — формирование своего, личного мира, своей, личной среды. Эти сны креативны, а не продолжение игры. Питательной массой этих снов являются сказки, колыбельные, по мотивам которых и строится свой мир. Это — восхитительная креативная работа, прекращение которой — огромная горесть и причина утреннего плача: из своего, тобой придуманного мира ты попадаешь в мир чужих и чуждых тебе требований, норм, правил, условий, в которых ты не волен, а только обязан.
К концу жизни мы вновь впадаем в детство: ловим послеобеденный нэп, порой даже не ложась — в кресле, на скамейке. Это даже не сон, а мурлыканье сна. Ночные сны нам даются всё трудней. В них мы не стареем, а потому и не живём. И это даже не dream или sleep, а sleeping, процесс, мучительный и заканчивающийся горестным недоумением: как, опять ещё один день надо жить, мучиться надоевшими болями, принимать лекарства, следить за самим собой из внешнего, постороннего мира процедур и анализов?
Педагогика обозримого и отдалённого будущего
Предварительные соображения:
— современным признаётся то из наличного сегодня, что имеет шансы остаться и в будущем; как правило, это — нетленное, вечное, гомеостатичное
— обозримое будущее — будущее в той же или близкой онтологии настоящего; в обозримом будущем сохраняются сложившиеся тренды
— отдалённое будущее — будущее, далёкое не календарно, а онтологически, а потому необычное и контрастное для настоящего
Современная педагогика
Ещё с античных времён, когда педагогом называли раба, сопровождающего ребёнка в школу или любое другое образовательное заведение, основным педагогическим занятием была игра. При этом выделялись «paydia-aturo-agon» («ребячество-пустое-круг»).
Игра, как это тонко подметил Й. Хейзинга в своей классической работе «Homo ludens» («Человек играющий»), имеет двойную природу. С одной стороны, «игра старше культуры, ибо понятие культуры, сколь неудовлетворительно его ни описывали бы, в любом случае предполагает человеческое сообщество, тогда как животные вовсе не дожидались появления человека, чтобы он научил их играть», с другой — это чисто человеческое занятие: «Когда мы, люди, оказались далеко не столь мыслящими, каковыми век более радостный» счел нас в своем почитании Разума, для наименования нашего вида рядом с homo sapiens поставили homo faber, человек-делатель… Все же, мне кажется, homo ludens, человек играющий, указывает на столь же важную функцию, что и делание, и поэтому, наряду с homo faber, вполне заслуживает права на существование».
Ребячество — это и милая щенячья возня, и кокетливое кошачье царапанье, и мужское всенощное бдение мужчин в преферанс по копеечке, и почти инстинктивный женский флирт и макияж, и бег в мешках, и беспричинная увлеченность мальчиков разбирать все подряд на детальки и девочек — лечение и воспитание всех подряд. Инфантилизм и — до известной меры — аутизм: робкая и жалкая, но жадная страсть возвращения к собственному природному естеству.
Атуро — та самая пустота, которая лишает естественные игры целей и желаний хоть какого-нибудь результата. И вместе с тем это — нарочитая пустота, которую заполняют своим воображением играющие, пустота, взыскующая к фантазии и заполнению содержанием, пустота варежки, превращаемой детским умишкой в щенка. Если звериная пустота гарантирует безопасность зверя, то пустота человеческих игр — приучение человека к пустоте сознания и внутреннего мира, которые полнятся только при их посещении и нагромождении туда всяческого содержания: предрассудков, стереотипов, мифов, правил, законов, «жизненного опыта» и тому подобного.
Агон — круг игры, за пределами которого игра теряет свою серьезность и приобретает черты просто потехи и забавы. Именно агон отделяет пустое (для внешнего наблюдателя) от содержательного (для играющего). Агон — граница большого мира от малого игрового, являющегося имитацией этого большого мира. Внутри агона — свои правила, законы, иерархии, нарушение которых изгоняет из круга игры. Войти в агон — войти в соперничество, соревнование, содружество, команду, партнерство. Выход из агона — чаще не спасение, а уныние от возвращения из праздника в будни. Да, выход из агона, это всегда пробуждение, горестное, полное разочарования и обиды покидания игры.
Таковы свойства игры по Й. Хейзинге, «естественной» игры.
«Искусственные» игры строятся на другой триаде: «play-game-performance».
Плей — игра есть игра. В эту тавтологию укладывается игра и пианиста, и теннисиста, и актера, и биржевая, и бонвивана, и шахматиста, и даже игра судьбы или стихий.
Гейм — игра по правилам: международным или только что придуманным. Правила — не только средство канонизации игры или ее технологизации. Правила формируют игровую действительность, отличающуюся и от «практической» действительности и от реальности. Правила формируют мир игры, придают ему шарм и привлекательность — и внешнюю и внутреннюю, а также неукоснительность и неотвратимость этого зыбкого мира.
Перформанс — игра как представление, как спектакль, зрелище, на которое валит народ. При этом важно, ощущают ли играющие этот перформанс или нет. Трудно назвать игрой расправу львов над первохристианами в Колизеях, хотя перформанс для толпы зрителей несомнене. Точно также и заседания Верховного Совета времен упадка перестройки телезрителями воспринимались как перформанс, как цирк, а сами народные депутаты с трагикомической серьезностью думали, что осуществляют демократию — не в этом ли кроется трагедии 1993 года и, говоря вообще, всей постсоветской истории России?
Таким образом, типологическим полигоном игр может служить следующая матрица:
| пайдиа | атюро | агон | пайдиа-атюро | пайдиа-агон | атюро-агон | пайдиа-атюро-агон | |
| плей | |||||||
| гейм | |||||||
| перфор-манс | |||||||
| плей-гейм | |||||||
| плей-перфор-манс | |||||||
| гейм-перфор-манс | |||||||
| плей-гейм-перфор-манс |
Прежде всего, следует выделить несколько типологических кластеров игр:
Атомарные игры (9 типов): плей-пайдиа, плей-атюро, плей-агон, гейм-пайдиа, гейм-атюро, гейм-агон, перформанс-пайдиа, перформанс-атюро, перформанс-агон.
Бинарные игры (27 типов): например, «плей-гейм»-«пайдиа» или «атюро-агон»-«перформанс»
Полные игры (12 типов): например, «плей-гейм-перформанс»-«пайдиа», «плей-гейм-перформанс»-«пайдиа-агон» или «Пайдиа-атюро-агон»-«гейм».
Совершенная игра (1 тип): «плей-гейм-перформанс»-«пайдиа-атюро-агон».
В рамках этих 49 типов и будет существовать и разворачиваться современная педагогика, а все остальные её составляющие, например, дидактика, будут кардинальным образом изменяться.
За пределами педагогики лежат игры на приращение (спортивные игры) и игры с нулевой суммой (азартные, связанные также с риском, случаем и фатализмом).
Педагогика обозримого будущего
Педагогическая деятельность в совокупности с педиатрией — одна из наиболее роботизируемых. При этом роботы могут оказаться востребованы буквально с первых дней жизни ребёнка. Роботы значительно надёжней бэбиситеров, нянек и любой другой педагогической прислуги, они могут осуществлять непрерывный мониторинг физического. Эмоционального и интеллектуального состояния ребёнка, диагносцировать любые отклонения. Возмущения и внешние влияния, они — отличные игрушки, динамически удовлетворяющие ребёнка по мере его развития. Роботизация серьёзно сократит срок выбывания матери из социальной жизни и профессиональных занятий. Педагого-педиатрическое направление робототехники — наиболее востребованное обществом.
Педагогика отдалённого будущего
В отдалённом будущем будет разыгрываться два основных демографических сценария:
— борьба за долголетие (вплоть до Мафусаиловых рекордов 900-1000 лет)
— достижение бессмертия
В первом случае поло-возрастная структура населения приобретет форму сильно вытянутого прямоугольника, во втором — короткой пирамиды основанием вверх (люди мечтают о бессмертии в определённом возрасте, от 30 до 50 лет, именно в таком возрасте во всех религиях изображаются и описываются боги и герои).
В случае достижения долголетия или бессмертия (смерть при этом не исключается, но уход из жизни приобретет героическую, альтруистическую окраску) дети станут редкостью, экзотикой.
Следствием этого, педагогика как практика и наука, перестанут быть массовым явлением либо появится педагогика для взрослых как преповождение людей из жизни — весело и играючи.
Лунный полдень
(БАР[1])
полнолуние
как полоумие
полдень — придурком
и кувырком,
небо над нами
давно уже скуплено,
а под ногами —
наш истинный дом,
без снисхождения
нет восхождения,
белым по чёрному,
чёрным по белому —
всё ожидания,
всё сожаления
в новом по старому,
в старом по новому
солнце полночное
в вящем зените
светит ушедшим
в даль навсегда,
пойте в безумстве
ухода пииты,
стойте, как были,
мои города
Продолжение
___
[1] БАР — биполярное аффективное расстройство, ранее эта болезнь называлась маниакально-депрессивный психоз, МДП
