Михаил Садовский: Яма

Loading

А как живут здесь эти люди, окна квартир которых выходят прямо на Яму?» Ведь наверняка по ночам тут носятся тени ста тысяч убитых из гетто, слышатся плачущие детские голоса, вздохи, крики и вызовы в поиске родных и близких…

Яма

Михаил Садовский

Наступили новые времена. Смерть стала не только обыденна, но привлекательна и желанна. Теперь ею торговали и с большой выгодой! На неё летели посмотреть, посмаковать чужие мучения и разделить радость убийцы. За такое удовольствие на сайтах, где это обитало, ставили «нравится», писали ядрёные отзывы в комментариях и обогащали владельцев, как всегда отрешённых от товара и считавших себя защищёнными от того, что происходит на территории, которой они распоряжаются! Смерть всегда была товаром выгодным, теперь ещё и легкодоступным…

Человек встрепнулся в кровати резко от грозящего ему исчезновения под дулом. Теперь в сером световом тумане предутреннего часа он не мог понять на самом ли деле на его лоб наставлен пистолет, или это во сне, потому что он чувствовал, что лежит в кровати, что окно большим ночником тускло и нерезко обозначало серым свечением предметы хорошо знакомые, обступившие его со всех сторон, а только что в таком же свете он лежал у гранитной пирамиды, уходящей куда-то в серое небо и отражавшей полированной гранью облачную ночь, т.е. серую тоску и тишину глубины этого места.

Он лежал на спине, голова его на резко выгнутой шее опиралась затылком на цоколь памятника, и подбородок больно упирался в грудь. Три здоровых парня стояли перед ним — два по бокам, и третий прямо напротив между его разведенных в стороны ног. Вот он и держал пистолет, точно направленный дулом на его лоб.

— Что же вы делаете? — услышал он свой сдавленный голос

— Кончать тебя будем, жидовская морда!

— Это я понимаю, — согласился он. — Но зачем?

— Чтобы извести ваше пaрхатое племя!

Он всмотрелся в лицо напротив: лет двадцать не больше.

— И что? — опять спросил он.

— Кончай, Петька, эту тягомотину! — откликнулся голос одной стороны.

— Правда, — подтвердил голос с другой! — Нечего его тащить сюда было!

— Нет, он должен тут лежать! Их всех сюда стащить надо, чтобы с краем Ямы сравнялись!

— Зачем? — опять спросил лежащий, — Вы же не понимете, что делаете!

— Слышь? — хакнул главный. — А ты понимаешь?

— Я понимаю! Вы себя работы лишаете!

Главный от неожиданности опешил, потом заржал и согнулся в поясе.

— Слышь, — опять хакнул он…

— Да, — подтвердил лежащий… — вы же делать больше ничего не умеете? Нет! Перебьёте всех евреев, и за что тогда вам деньги платить будут?

— Кончай, Петька, — опять раздалось слева…

— Нет, погоди! — Петка заинтересовался, — Ну, ну расскажи, профессор!

— Это вы угадали, я профессор! И послушайте, пока я ещё могу говорить…

— Осознает! — раздалось слева.

— Послушайте! Вы же слабаки! Сначала в древности старался Аман — Эсфирь спасла! Библию то читали? Нет! Понятно. Потом старался царь — и что? Не вышло, потом Петлюра, всякие комиссары безмозглые Конармии, потом Гитлер сумасшедший, Сталин параноик, — смотрите, сколько сил потратили и времени, и что? Ничего не вышло! Евреи как были, так и есть, а ведь вы тоже хотите извести всех под корень… дальше что?

— Дальше? — переспросил главный и снова наставил дуло… — ничего дальше…

— Вот именно, — подтвердил профессор, дальше ничего. Сначала вас уберут, как не справившихся или спевшихся с евреями и не доведшими дело до конца, потом тех, которые на ваше место придут и тоже не справятся, и так без конца! — он кряхтя стал подниматься, и от неожиданности все трое отступили и стояли теперь шеренгой и смотрели на него… — Ну, что уставились, помогите старому человеку встать и пошли со мной! — неожиданно для них произнёс он. — Спрячь своё дуло, чтобы никто не увидел, и пошли я вам лекцию читать буду!

— Чего? — сказал тот, что справа.

— Вот сука, — сказал другой слева.

— И где же ты читать будешь? — поинтересовался тот, что с дулом.

— Пошли! — сказал профессор, — не пожалеете… это мне вас жалко… молодые, красивые, сильные и такие дураки.

— Ну, ты, — сказал тот, что справа.

— Вот гад, — сказал тот что слева и замахнулся ногой, чтобы врезать профессору по заду… тот остановился и зажмурился, и этому слева вдруг расхотелоь бить…

Они сидели на диване трое в ряд, на старом диане с деревянной спинкой и резьбой по её верху, с высокими валиками по концам и широким полем, так что сидеть было не очень удобно, потому что край попадал под середины икр ног, тогда они сползли вперёд, так, чтобы этот край оказался как раз под коленками, откинулись назад и теперь полулежали с круто выгнутыми шеями и неудобно опирались затылками о спинку, точно так, как полчаса назад он лежал на земле в Яме и опирался головой на гранитную грань обелиска.

Как только они очутились на этом широком диване и выпили по рюмке вишнёвой пейсаховки, а больше у профессора ничего не было, их разморило… Главный подумал, что не так-то просто убить человека, особенно в первый раз, будь он даже жидом! «А он не такой противный», — думал в это время тот, что был справа. «И видать не такой богатый, как нам врал Кузя», — думал тот, что был недавно слева… И пока недорасстрелянный рассказывал им про ханаанские племена и евсеев, про иудейские войны и протекторат Рима, они незаметно задремали и совсем обмякли, двое развалились в разные стороны и устроили головы на валиках, главный подался вперёд, опёрся лбом на дуло пистолета, а рукоять его, между ног зажатая, покоилась острым углом на плоскости дивана… Профеессор заметил это, обеспокоился, что спящий запросто может пальнуть себе в лоб нечаянно, а потом подумают на него… Он осторожно вынул у парня из рук пистолет и положил на пол перед диваном у их ног… сам уселся в кресле напротив и закачался вперёд назад, как уже несколько тысячелетий делают евреи, молясь и разговаривая с Всевышним…

Молитва его была спокойна и мудра, а сердце билось ровно и без страха. Так прошло много времени, и окно совсем посерело, тогда вдруг тот, что был справа, самый молодой и даже без пушка над губой, вдруг вскрикнул и… он, профессор, проснулся, как оказалось прямо в своей кровати…

В комнате было полусветло. «Вот — подумал он, — Что значит — спастись! А если бы они меня застрелили — я бы сказал полутемно!» Он огляделся и понял, что дома, что на диване никого нет, пистолет на полу не лежит, и графинчик с пейсаховочкой стоит на своем месте за стеклом в буфете ещё времен кишинёвского погрома до революции.

«Ничего себе! Нельзя слушать новости на ночь. Пока жива была Софа, она следила, чтобы я перед сном выходил в сквер напротив на десять минут и не читал ни газет, ни журналов, и чтобы тлевизор не засорял мне мозг перед отдыхом… но теперь, когда я один… всё равно, для кого мне себя беречь, и почему не позволить себе маленькую радость посмотреть, как арабы колотят друг друга!»

Он медленно оделся и, когда захлопнул дверь вспомнил, что не взял кепку… Наверное, я её обронил в Яме, подумал он, — когда эти мальчики хотели меня застрелить… — и теперь он уже знал, куда идти и зачем!

Перед спуском по ступенькам он остановился, стал вспоминать, как впервые пришёл сюда ещё в далёком и «славном» сорок седьмом, когда убить человека было так же просто, как сейчас, потом, как тут все заросло и ступеньки вниз покрошились, перекосились и стали с разным наклоном, так что трудно было не свалиться, спускаясь по ним, потом как пришёл к власти батька и, чтобы не подумали, что новая власть «тоже», сделали другие ступеньки и сотворили на них очередь из окостеневших и восставших из могилы людей, а внизу постригли траву и привели в порядок склоны…

Он спустился, подошел, к обелиску… кепки не было… «Значит мне всё это приснилось? Но ведь я с ними разговаривал? Значит, во сне… феноменально… а как живут здесь эти люди, окна квартир которых выходят прямо на Яму?» Ведь наверняка по ночам тут носятся тени ста тысяч убитых из гетто, слышатся плачущие детские голоса, вздохи, крики и вызовы в поиске родных и близких, как на углу Немиги у нынешнего проспекта Машерова надписи на доме, куда они с братом ходили по нужде, как в общественный туалет, пока эту стену, стоявшую на границе гетто не заарканили троссом и двумя тракторами раскачивали полчаса пока она не рухнула вместе с кричащими надписями в последнюю минуту о памяти, любви и непременному отмщению! Ведь всё это вместе с пылью и омывающей мир талой водой стекало много лет в Яму и теперь этим пропитана здесь земля, насыщен застойный врздух и взросшая на этом трава на склонах хранит и будет хранить вечно то, что и само вечно.

«Однако, — подумал профессор, — надо же наснить такого! И где я видел эти лица, эти три лица мальчиков, юношей, где? Я же их точно видел! В трамвае? На базаре? В магазине?… — он силился долго, пока вдруг ясно увидел их сидящих перед ним в аудитории! — Ну, конечно! Вот этот белобрысый и без пушка над губой…. точно! И тот, Главный, он всё время сверлил его неприятным взглядом, какждый раз, когда приходил… а тот, что справа, чернявый, вообще похож на еврея… И что? Разве мало евреев-антисемитов и русских русофобов…»

Вот! Вот об этом и надо с ними говорить, что антисемитизм не национальная принадлежность!

Да! Но где же кепка! Она всё-таки должна быть тут, может с другой стороны обелиска, или где-то на склоне? Чёрт его знает, что тут на самом деле вчера было…

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Михаил Садовский: Яма

  1. «Зря вы о них беспокоитесь. Ни о чём таком они не думают
    А думают они так: «Правильно с жидами разобрались. Нечего им делать в нашем Минске»»
    :::: Спасибо Мае, если б не её ком-ий в Гостевой, мог бы пропустить эту работу Михаила Садовского; Maya знает, о чём «они» думают, а Михаил Садовский, значит, не знает. Посмотреть нужно, почитать не торопясь…
    — «Нельзя слушать новости на ночь. Пока жива была Софа, она следила, чтобы я перед сном выходил в сквер напротив на десять минут и не читал ни газет, ни журналов, и чтобы тлевизор (!) не засорял мне мозг перед отдыхом… но теперь, когда я один…
    Перед спуском по ступенькам он остановился, стал вспоминать, как впервые пришёл сюда ещё в далёком и «славном» сорок седьмом, когда убить человека было так же просто, как сейчас, потом, как тут все заросло и ступеньки вниз покрошились, перекосились и стали с разным наклоном, так что трудно было не свалиться, спускаясь по ним, потом как пришёл к власти батька и, чтобы не подумали, что новая власть «тоже», сделали другие ступеньки и сотворили на них очередь из окостеневших и восставших из
    могилы людей, а внизу постригли траву и привели в порядок склоны…Он спустился, подошел, к обелиску…»
    Ах, эти оверквотинги, это «сверх-цитирование, пере-цитирование»? Разве можно пере-цитировать — это? Не думаю. Можно недо- или за-цитировать, за-читать, пере-врать тоже можно, или немного пере- и немного недо- .
    За примером ходить далеко не надо. Как цитировать, чтобы не «пере-» то, что понравилось у Михаила Сад-го? Невозможно, если — понравилось. А если бегло, впопыхах прочитать, как заметить рассыпанные по тексту детали, казалось бы, ненужные, необязательные: «тлевизор» (хочется думать, что
    это — не опечатка, а — находка :)); «ступеньки вниз покрошились, перекосились и стали с разным наклоном»; «кепки не было…» — повторяющиеся детали, кепка, перекошенная шея… Может быть, детали
    должны помочь справиться с непереносимым? Не знаю. Да и не обязательно знать — каждый читает то, что он может прочесть. Только то, что может, часто не совпадающее с планами автора. Ещё один потрясающий — imho — отрывок: «..как на углу Немиги у нынешнего проспекта Машерова надписи на доме, куда они с братом ходили по нужде, как в общественный туалет, пока эту стену, стоявшую на границе гетто не заарканили троссом и двумя тракторами раскачивали полчаса пока она не рухнула вместе с кричащими надписями в последнюю минуту о памяти, любви и непременному отмщению! Ведь всё это вместе с пылью и омывающей мир талой водой стекало много лет в Яму… «Однако, — подумал профессор, — надо
    же наснить (*!)такого! И где я видел эти лица, эти три лица мальчиков, юношей, где? Я же их точно видел! В трамвае? На базаре? В магазине?… — он силился долго,пока вдруг ясно увидел их сидящих перед ним в аудитории! — Ну, конечно!… а тот, что справа, чернявый, вообще похож на еврея… И что? Разве мало евреев-антисемитов и русских русофобов» Но где же кепка! Она всё-таки должна быть тут, может с другой стороны обелиска, или где-то на склоне? Чёрт его знает, что тут на самом деле вчера было…»
    Уважаемому М.С. — поклон.

Добавить комментарий для Aлекс Б. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.