Гарри Тeртлдав: Дядюшка Альф. Перевод Миротвора Шварца. Окончание

Loading

Тем не менее я уже начал беспокоиться, не понадобится ли мне новая ложь — или новые выстрелы — когда наконец я услышал столь своевременный шум ломающихся дверей в заведении мадам Лии. Помещение наполнилось фельджандармами, ворвавшимися как с улицы, так и с черного хода!

Дядюшка Альф

Гарри Тeртлдав
Перевод с английского Миротвора Шварца

“Uncle Alf” by Harry Turtledove
Окончание. Начало
Harry Turtledove
Гарри Тeртлдав

29 мая 1929 года

Моя дорогая и горячо любимая Гели,

Himmel­herrgott­kreuzmillionen­donner­wetter! Какие они идиоты! Ослы! Глупцы! Как мы только выиграли войну? Неужели французы и англичане были еще большими кретинами? Это трудно представить, но так оно, наверное, и было.

Когда я вернулся в фельджандармерию, убедившись в том, что никто из осторожных голубеводов за мной не следит, я первым делом написал тебе, а потом немедленно потребовал, чтобы мне дали достаточно подкрепления, дабы справиться с бешеными и злыми французами, которые соберутся сегодня вечером у мадам Лии.

Я изложил свое стопроцентно резонное и логичное требование, и мне отказали!

— О, нет, так нельзя, — говорит толстый и глупый сержант, который отвечает за такие вещи. — Слишком незначительный повод для такой просьбы.

Слишком незначительный повод!

— Вы совершенно не заботитесь о службе Рейху? — говорю я пламенным тоном. — Вы совершенно не заботитесь о том, чтобы помочь своей стране? — Я трясу пальцем перед его лицом и смотрю, как качаются его челюсти. — Вы хуже француза! — кричу я. — Французу, хоть он и расовый дегенерат, по крайней мере есть за что не любить Германию. Но вы-то? Почему вы ненавидите свой собственный фатерланд?

Он покраснел как сочная ягода, как спелый помидор.

— Вы не соблюдаете субординацию! — басит он.

Не соблюдаю, когда поступить иначе — предать Кайзеррейх.

— Я доложу о вас коменданту. Он вам покажет — только погодите.

— Докладывайте на здоровье! — усмехаюсь я. — Бригадир Энгельгардт — храбрец, настоящий воин… в отличие от некоторых. — Толстый сержант покраснел еще больше.

Уже был двенадцатый час, и бригадир нежился в постели, так что меня не могли вызвать к нему раньше следующего утра. Можешь быть уверена, что я явился в фельджандармерию как можно раньше. Также можешь быть уверена, что я был в форме, в полном соответствии с инструкциями: никакой кепки и твидового пальто, которые за день до этого я носил для конспирации.

Конечно же, сержант все еще где-то храпел. А ты ожидала чего-то иного? Надеюсь, что нет! Такие люди всегда ленивы, даже когда им надлежит быть особенно ретивыми — вернее, чаще всего именно в тех случаях, когда им надлежит быть особенно ретивыми.

Итак, я сидел себе, сияя всеми пуговицами — ибо на них я обратил особое внимание — когда пришел комендант. Я вскочил на ноги, вытянулся по струнке — даже спина заскрипела, как дерево на ветру — и отдал честь так, что любой сержант в Имперской Армии залюбовался бы и использовал как пример для глупых, недисциплинированных новобранцев.

— Явился по вашему вызову, герр бригадир! — отрапортовал я.

— Здравствуйте, сержант, — ответил бригадир Энгельгардт прямо и по-мужски, за что его всегда уважали — даже, можно сказать, любили — солдаты во время Великой Войны. Видишь ли, я по-прежнему пытался хорошо о нем думать, хотя он и наступил на горло моей песне несколько дней назад. Он отсалютовал мне четко, по-военному, и затем спросил: — Но в чем, собственно, дело?

Он только что пришел, и еще не успел прочесть донос, который этот глупый и жирный как свинья сержант на меня написал. Мне следовало ковать железо, пока оно было горячо.

— Я полагаю, что выследил этого хорька Дорио, герр бригадир, — сказал я, — и теперь мне нужна помощь фельджандармерии, чтобы его поймать.

— Ну-ну, — сказал он. — Это действительно интересная новость, Ади. Зайди-ка в мой кабинет и расскажи поподробнее.

— Яволь, герр бригадир! — сказал я. Все в мире было снова хорошо и правильно. Бригадир совсем не продажен — напротив, он такой же порядочный человек чести, каким я его знал на фронте. Как только я изложу ему все несомненные факты, как он сможет не прийти к тому же выводу, к которому пришел я? Он признает мою правоту. Я был в этом уверен.

Вне всякого сомнения, он так бы и поступил, если бы не взглянул на бумаги на своем столе. Пока я стоял по стойке “смирно”, он пролистал их — и нашел на самом верху те лживые, клеветнические и идиотские обвинения, которые выдвинул против меня этот идиот-сержант из местной фельджандармерии. Пока он читал эту нелепую фальшивку, его брови поднимались все выше и выше. Он зацыкал зубом, как мать в разговоре с непослушным ребенком.

— Ну-ну, Ади, — сказал он, прочитав наконец весь этот набор инсинуаций — а что еще там могло быть, когда донос был направлен против меня и против самой истины. Бригадир Энгельгардт грустно покачал головой. — Ну-ну, — повторил он. — Я вижу, ты зря времени не терял, не так ли?

— Герр бригадир, я выполнял свой долг, как подобает и надлежит солдату Кайзеррейха, — ответил я упрямо.

— По-твоему, этот долг состоит в том, чтобы обижать своих товарищей без видимой причины? — спросил он, стараясь придать своему голосу суровость.

— Герр бригадир, они отказываются исполнять свой долг, — ответил я, и рассказ обо всем, что случилось прошлым вечером, сорвался с моих губ. Я не оставил камня на камне от того абсурдного поклепа, который возвел на меня этот мерзавец-фельдфебель, этот волк в овечьей шкуре, этот скрытый враг Германской Империи.

Бригадир Энгельгардт был заметно удивлен моим пылом.

— Ты уверен на сто процентов, — замечает он.

— Уверен абсолютно, — отвечаю я, — как уверен в том, что на небесах меня ждет рай.

— И тем не менее, — говорит он, — доказательства того, в чем ты уверен, у тебя какие-то хлипкие. Зачем нам отправлять туда столько народу, если все это, скорее всего, кончится ложной тревогой? Ответь-ка мне на это, будь так любезен.

— Герр бригадир, — говорю я, — зачем же за мной послала лилльская фельджандармерия, если не для того, чтобы решить проблему, которую местные кадры решить не способны? И вот я нашел решение, проблема практически решена, и что же я вижу? Что никто — никто, даже вы, герр бригадир! — не воспринимает меня серьезно. С таким же успехом я мог бы остаться в Мюнхене и навещать мою красивую и очаровательную племянницу. — Вот видишь, моя дорогая, даже на службе монарху я всегда думаю о тебе.

Бригадир Энгельгардт хмурится как школьный учитель, который слышит от тебя неожиданный ответ. Пусть это и правильный ответ — если ты достаточно умен, чтобы придумать ответ, которого учитель не ожидал, то наверняка будешь прав, как в данном случае несомненно прав был я — но ему нужно время, чтобы этот ответ как следует обдумать. Иной учитель может тебя и высечь за то, что ты осмелился думать быстрее и лучше, чем он. Но бригадир Энгельгардт не из таких.

В конце концов он говорит:

— Но, Ади, разве ты не видишь? Никто же не назвал Дорио по имени. Ты никак не можешь знать, что он будет у мадам Лии.

— Я знаю, что там будут заниматься подрывной деятельностью, — говорю я. — И если Дорио приехал в город, чтобы распространять свои красные мерзости, что же еще там может быть?

— Да что угодно, — отвечает он. — Лилль не из тех городов, которые любят Германскую Империю. Здесь никогда нас не любили. И никогда не полюбят.

— Это Дорио! — говорю я. Громко. — Это должен быть Дорио! — Я наклоняюсь вперед. Я стучу кулаком по столу. Бумаги подпрыгивают, как и ваза с красной розой.

Бригадир Энгельгардт ловит ее, пока она не перевернулась. Он смотрит на меня на протяжении долгого времени. Потом он говорит:

— Вы далеко заходите, сержант. Вы заходите слишком далеко, по правде говоря.

Я не говорю ни слова. Он хочет, чтобы я извинился. Я не извинюсь. Я прав. Я знаю, что я прав. Мой дух полон уверенности в моей правоте.

Он барабанит пальцами по столу. Новая пауза. Он вздыхает.

— Хорошо, Ади, — говорит он. — Я дам тебе то, чего ты хочешь.

Я вытягиваюсь в струнку! Я отдаю честь!

— Благодарю вас, герр бригадир! Да здравстует победа!

— Не спеши. — Он мрачен и задумчив. Он ведет себя почти как француз, у которого за душой ничего, кроме так называемого интеллекта, а не как настоящий немец, человек воли и действия. Он направляет на меня палец. — Я дам тебе то, чего ты хочешь, — повторяет он. — Ты можешь взять подкрепление в заведение этой гадалки. Если ты поймаешь Жака Дорио, все будет хорошо. Если же ты не поймаешь Жака Дорио… Если ты его не поймаешь, то ты у меня очень, очень пожалеешь обо всем, что тут натворил. Понятно?

— Да, герр бригадир! — Вот оно! Победа или смерть! Со щитом или на щите!

— Не хочешь ли ты передумать?

— Нет, герр бригадир! Нисколько! — Я не боюсь ничего. Мое сердце спокойно. Оно полно решимости уничтожить врагов Рейха, врагов Кайзера. Ни следа страха. Ни малейшего, клянусь. Смело я в бой пойду.

Он снова вздыхает:

— Очень хорошо. Вы свободны, фельдфебель.

Теперь мне осталось всего лишь дождаться вечера, приготовить фельджандармов, которые окружат заведение мадам Лии, а потом — а потом уж и выудить мою рыбку! Вот увидишь, завтра в это время Дорио будет у меня в кармане, и я прославлюсь, как только может прославиться человек, чья работа требует секретности.

А когда я прославлюсь, что потом? Потом я вернусь к своей семье — особенно к моей любящей и любимой племяннице! — и отпраздную свой успех так, как давно уже надеюсь. Именно ты лучше всех сможешь преподнести мне подобающий подарок. Который заслужит твой гордый, твой суровый, твой непоколебимый

Дядюшка Альф.

* * *

30 мая 1929 года

Моя дражайшая и любимейшая, милая Гели,

Да здравствует победа! Целуя и обнимая тебя в моих мыслях, я наслаждаюсь триумфом моей воли! Сила и успех, как я всегда говорил, заложены не в обороне, но в атаке. Ибо как сотня глупцов не заменят одного мудреца, героическое решение подобно моему не примет сотня трусов. Если план действий верен, его исполнитель всесилен. Любые препятствия его только укрепят. Именно так обстоят мои дела сегодня.

После пятнадцати лет борьбы, которую я, простой немецкий солдат, вел лишь с помощью фанатичной силы воли, вчера вечером я наконец-то добился победы, которая произвела неизгладимое впечатление не только на моих начальников, которые послали меня в Лилль, но и на высокомерных пигмеев, которые ожидали моей неудачи, не зная, с кем имеют дело. Сегодня им явно не до смеха, уж поверь мне!

Давай я расскажу тебе все по порядку.

Когда я вышел из кабинета бригадира Энгельгардта, этот толстый и отвратительный сержант наконец-то добрался до своего поста. Смеясь мне в лицо, этот боров говорит:

— Держу пари, комендант послал тебя куда следует — да так тебе и надо.

— А вот и нет, — говорю я. — Вечерняя операция состоится. Под моим началом. А потом посмотрим, кто из нас посмеется.

Он уставился на меня с противным и явно глупым видом. Такие недочеловеки, хоть и считаются немцами, худшие враги Кайзеррейха, чем французы, может даже чем сами евреи. По ним видно, что даже германский народ не застрахован от наступления дегенерации. Но я этого не позволю! Не позволю! Этого не будет!

Можешь себе представить — у этого люмпен-сержанта хватило наглости спросить бригадира Энгельгардта — бригадира Энгельгардта, которого я закрыл от пуль своим телом во время войны! — говорю ли я правду. Ни стыда, ни совести!

Он вернулся из кабинета одновременно удрученным и ликующим.

— Ну хорошо, поиграем в твою глупую игру, — говорит он. — Поиграем, а затем тебе достанется на орехи. Мне потом не жалуйся — не поможет.

— Ты делай свое дело, — говорю я. — Больше мне от тебя ничего не надо. Делай свое дело.

— Да уж не беспокойся, — говорит он грубым тоном. Как будто бы он не дал мне никакого повода для беспокойства. Но я лишь кивнул. Я отдам ему и его людям необходимые распоряжения. Им придется повиноваться. Если они выполнят мои указания, все будет хорошо. Я не могу сделать всего сам, как бы мне этого ни хотелось. Я раскрыл зловещий красный заговор, а они помогут мне его пресечь.

Когда настал вечер и пришло время действовать, я направился к мадам Лие. За мной следовали лилльские фельджандармы — я надеялся, что они не слишком привлекали к себе внимание. Этот вонючий сержант мог все испортить, просто дав себя заметить мерзким марксистским конспираторам. Я надеялся, что этого не произойдет, но получиться так могло — уже хотя бы потому, что такого толстяка не заметить трудно.

Как архитектурное строение, церковь святых Петра и Павла ничего собой не представляет, а заведение мадам Лии — тем более. Вывеска в окне гласила, что здесь обитает Liseuse De Pensées, умеющая читать мысли — а реклама для немецких солдат, пожелающих воспользоваться ее услугами, включала также и слово “Wahrsagerin” — предсказательница будущего. Бредни! Глупости! Не говоря уже о шпионаже и измене!

Я постучал в дверь. Вопрос изнутри:

— Ты кто такой? Что тебе надо?

— Я пришел на лекцию, — ответил я.

— У тебя странное произношение, — сказал мужской голос из-за двери. Снова подвел акцент, как это часто случается со мной во Франции.

— Я из Антверпена, — сказал я, как говорил до этого в клубах голубеводов.

И тут Фортуна, которая хранила меня на полях сражений, помогла мне снова. Если человеку суждено спасти любимый фатерланд, он обречен на успех. Я уже начал обьяснять, что узнал о лекции в “La Societé colombophile lilloise”, но тут подошел один из знакомых мне голубеводов и сказал:

— Этот Коппенштейнер — парень что надо. В голубях разбирается как следует. А если ты думаешь, что боши не сидят на шее у фламандцев, то ты просто болван.

После этого дверь мне открыли. Я приподнял кепку и кивнул своему заступнику.

Merci beaucoup, — сказал я, решив отблагодарить его по заслугам чуть попозже, когда он будет под арестом. Но с этим можно было — следовало — подождать.

К моему разочарованию, никакой мадам Лии я так и не увидел. Впрочем, неважно. Потом поймаем и ее. Но не будем отвлекаться от моего рассказа. Ее гостиная, в которой, как я полагаю, она обычно плетет свою паутину лжи и обмана, довольно велика. Может быть, плата за грех — смерть, но плата за обман, судя по всему, весьма недурна. Для вечернего мероприятия гостиная была заполнена двадцатью, если не тридцатью, дешевыми складными стульями — без сомнения, произведенными на фабриках зловредных евреев, которые заботятся лишь о доходах, а вовсе не о качестве. Когда я вошел, половина стульев была уже занята.

А напротив, у стены, под тусклой репродукцией какой-то оккультной картины, стоял Жак Дорио. Я узнал его немедленно по фотографиям, которые видел в фельджандармерии. Он — француз худшей расовой категории, коренастый и смуглый, с толстыми очками на остром носу. Волосы у него хрустящие, курчавые и черные, и напомажены ужасно вонючим брильянтином, который я почувствовал с другой стороны комнаты. Как видишь, я был прав. Я знал, что прав — а теперь я мог доказать свою правоту. Мне хотелось закричать от радости, но я знал, что должен молчать.

Несколько человек, включая знакомых мне голубеводов, подошли к нему поговорить. Я отметил их особо: они наверняка были опаснее других. На остальных же собравшихся, включая меня, Дорио внимания не обратил. Да и к чему? Не всякий может быть вождем. Большинство людей предпочтут следовать за другими, как овцы. Это верно даже для нас, немцев — а уж тем более для ублюдочных французских дегенератов!

Все больше потенциальных мятежников и предателей заходило внутрь, и вот наконец дом был полон. Мы все сели, прижимаясь друг к другу, как сардины в банке. Один из местных остался стоять. Он сказал:

— Перед нами товарищ Жак, который расскажет нам, как мы можем отомстить бошам.

— Спасибо, мой друг, — сказал Дорио, и его голос меня поразил. Внешне он казался типичным французским мешком жира, и я не видел в нем хорошего оратора. Но как только он продолжил: — Мы можем врезать этим немецким сволочам, — я сразу понял, почему он наносил Кайзеррейху такой ущерб все эти годы. Мало того, что его глубокий голос заслуживает и требует внимания — но к тому же в нем есть та черта, которая отличает политика от теоретика.

Это вам не ученый в кабинете! Он не стал тратить время на идеологию. У каждого есть идеология, но кого она действительно волнует? Подобно селезенке, она необходима, но драматизма в ней никакого. Теоретики этого никогда не понимают. Другое дело — Дорио!

— Мы можем превратить жизнь бошей в ад, — сказал он со злобной усмешкой, — и я расскажу вам как. Слушайте внимательно! Что бы вы ни делали для этих проклятых медноголовых сукиных детей, делайте это неправильно! Если ты — таксист, высади их не там, где надо, и уезжай, пока они не заметили. Если ты — официант, принеси им то, чего они не заказывали, а потом очень извиняйся — и принеси им что-нибудь еще, чего они не заказывали. Если ты — фабричный рабочий, сломай как бы ненароком свою машину и стой как идиот, пока ее не починят. Если она не работает, то что ты можешь сделать? Ничего. А если ты — литейщик… Но вы же тут все умные ребята. Картина вам ясна, верно?

Он снова улыбнулся. Улыбнулись и слушавшие его французы. Картина была ясна, вне всякого сомнения. Измена и мятеж — вот что было изображено на этой картине. У меня было более чем достаточно оснований для ареста и Дорио, и его слушателей. Но я ждал. Мне хотелось большего.

И Дорио исполнил мое желание. Он продолжил:

— Рабочая революция почти победила в России после войны, но силы реакции, силы угнетения были слишком велики. Но революция может победить здесь. С советами рабочих и крестьян во главе Франция может вернуть себе былую славу. Франция вернет себе былую славу!

А когда это произойдет, — он театрально понизил голос, — когда это произойдет, тогда мы наконец как следует отомстим бошам. Тогда уж нам больше не придется играть с ними в эти дурацкие игры. Тогда мы восстановим армию и флот, пошлем в небеса рой аэропланов и понесем революцию на штыках по всей Европе! Vive la France!

Vive la France! — закричала аудитория.

Vive la révolution! — закричал Дорио.

Vive la révolution! — эхом откликнулись они.

Vive la drapeau rouge! — завопил он.

Они также воздали хвалу красному флагу. Они вскочили на ноги. Они захлопали в ладоши. Они находились в припадке возбуждения. Я тоже вскочил на ноги. Я тоже захлопал в ладоши. Я тоже находился в припадке возбуждения. Я достал свой пистолет и выстрелил в потолок.

Стоящие по бокам от меня отскочили подальше. Сзади меня никого не было, об этом я уже позаботился. Чтобы сзади меня никого не было, я прислонился к стене, тем временем направив пистолет на Дорио. А он не трус, надо признать.

— Мой друг, товарищ, что все это значит? — спросил он меня.

Я щелкнул каблуками:

— Это значит, что вы арестованы. Это значит, что я и есть силы реакции, силы угнетения. À votre service, monsieur, — я отвесил ему поклон, которому позавидовал бы лучший официант парижского ресторана, но пистолет все время оставался нацеленным ему в грудь.

Да, Дорио и в самом деле очень смел. Я видел, как он думает, не броситься ли на меня, не приказать ли броситься на меня другим предателям. Глядя на него, я ждал, когда же лилльские фельджандармы ворвутся в дверь и схватят всех этих французов. Мой выстрел должен был послужить им сигналом. Должен-то должен, но где они, эти ленивые свиньи?

Я продолжал ждать. И я видел, что Дорио был готов к сопротивлению. Я подвигал пистолетом и сказал:

— Вы полагаете, месье, что это обычный “люгер”, и что если ваши люди на меня набросятся, то я смогу застрелить не более восьми из них — вернее, теперь уже семи — и остальные меня затопчут и прикончат. Однако я вынужден вас огорчить, ибо вы ошибаетесь. Это “люгер парабеллум”, артиллерийская модель 08. В нем тридцать два патрона. Всех вас, может быть, я и не застрелю, но семью дело не ограничится, это я вам обещаю. — Я снова сдвинул пистолет, пусть и на миллиметр. — Ну, кто будет первым?

И знаешь, моя милая, что было приятней всего? Я лгал! У меня в руке был самый обычный “люгер”. Артиллерийская модель действительно существует, ее разработали после войны, чтоб дать артиллеристам возможность защищаться в ближнем бою против пехоты, если почему-либо возникнет такая необходимость. Я видел это оружие. Обойма у него весьма внушительна — что и не удивительно, ведь она вмещает тридцать два патрона.

Если бы французы взглянули на мой пистолет повнимательней, они разоблачили бы мою ложь. Но они стояли в оцепенении, как замороженные мамонты во льдах России, веря каждому моему слову. Почему? Я скажу тебе, почему. Большие толпы народа скорее поверят в большую ложь, нежели в малую, вот почему. И я сказал им самую большую ложь, которую только мог придумать.

Тем не менее я уже начал беспокоиться, не понадобится ли мне новая ложь — или новые выстрелы — когда наконец я услышал столь своевременный шум ломающихся дверей в заведении мадам Лии. Помещение наполнилось фельджандармами, ворвавшимися как с улицы, так и с черного хода! Сейчас, когда я уже сделал за них всю работу и преодолел все опасности, они были храбрее тигров. Их эльзасцы издавали страшный лай, напоминающий поистине адские звуки. Они увели французских преступников и заговорщиков в ночь.

А тот толстый, высокомерный фельдфебель остался. Его челюсти ходили ходуном.

Он спросил меня:

— Откуда ты мог все это знать? Как ты задержал их в одиночку, пока мы не пришли?

— Человек с железной волей может все, — заявил я, и он не посмел со мной спорить, ибо результат был налицо. Вместо этого он удалился, качая своей глупой, пустой головой.

А когда я вернусь в Мюнхен, я покажу тебе, что именно может человек с железной волей — и не только волей! о нет, не только! А пока что я остаюсь, со всей нежностью, твой любящий

Дядюшка Альф.

* * *

31 мая 1929 года

Моей милой и самой желанной Гели,

Здравствуй, моя дорогая. Не знаю, прибудет ли это письмо в Мюнхен раньше, чем я сам, ибо с завтрашнего дня начинается мой заслуженный отпуск. Тем не менее я должен писать, так уж триумфально я себя чувствую.

Сегодня я снова виделся с бригадиром Энгельгардтом. Я не был уверен, состоится ли эта встреча. Однако он подчеркнуто пригласил меня в свой кабинет. Он доказал, я должен признать, что является настоящим джентльменом.

Когда я вошел, он набивал свою трубку. Только доведя этот процесс до конца, он говорит:

— Ну, Ади, ты был прав.

Настоящий джентльмен, как я уже сказал!

— Яволь, герр бригадир, — отвечаю. — Я знал это с самого начала.

Он пускает облачко дыма, потом вздыхает:

— Что ж, я обязательно напишу тебе рекомендательное письмо, ибо ты его заслужил. Но я хочу сказать тебе одну вещь, лицом к лицу, без свидетелей.

— Яволь, герр бригадир, — говорю я снова. Когда имеешь дело с офицерами, чем меньше ты говоришь, тем лучше.

Он снова вздыхает:

— В один прекрасный день, Ади, твое проклятое высокомерие подведет тебя с такой же силой, с какой до сих пор помогало. Я не знаю, когда это произойдет, или как это произойдет, но произойдет это обязательно. Тебе не помешало бы быть поосторожнее. Ты понимаешь, что я тебе говорю? Ты понимаешь хоть одно слово?

— Нет, герр бригадир, — говорю я чистую правду.

Еще один вздох коменданта.

— Что ж, я и не думал, что ты поймешь, но я знал, что мне следует хотя бы попытаться. Сегодня ты герой, это несомненно. Наслаждайся этим моментом. Но, как шептал раб во время римского триумфа, “Помни, что ты смертен”. Свободен, Ади.

Я отдал честь. Я вышел. Я сел и написал это письмо. Я скоро буду дома. Одень юбку, которую легко приподнять, ибо я собираюсь показать тебе, какой герой, какой завоеватель твой железный Дядюшка Альф.

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Гарри Тeртлдав: Дядюшка Альф. Перевод Миротвора Шварца. Окончание

  1. Б.Тененбаум
    — 2017-06-05 19:01:14(67)

    Soplemennik
    — 2017-06-05 13:39:39(53)

    Ну, хорошо, Гашек Гашеком. Но где и в какое время всё происходит?
    Какие сержанты и бригадиры в германской армии?
    ==
    Поглядите, коллега — дядюшка Альф и его племянница, Гели, которую он любит не совсем по-родственному — у вас никаких ассоциаиций не вызывают? А давайте предположим, что дело происходит в некоей параллельной реальности, где, в частности, в германской армии есть и сержанты, и бригадиры — а \\\»дядюшка\\\» просто болван с высокопатриотической мотивацией, а не всесильный диктатор — и тогда, м.б., вы не будете так удивляться?
    +++++++++++++++++
    Борис Маркович!
    Про инцест ублюдка как раз всё вызывающе понятно.
    Но когда немец-оккупант (во Франции, в 1929 году!) ищет (тогда коммуниста, потом фашиста) Дорио, то, виноват, что-то не усваиваю.
    Поначалу грешил (за неверные чины, должности и звания) на переводчика, потом на автора — мол, не знает что, с кем и когда было.
    Теперь на Вас — можно ли сегодня искать некие сходства, параллели с дохлым или живым диктатором в рассказе, написанном в 1928 году?
    Теоретически можно, но не в этом расскаазе. ИМХО.

    )))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))
    Уваэаемый Алекс!
    Вы уж меня совсем затуркали. Очки я ношу, но читать-то не разучился.

  2. Ну, хорошо, Гашек Гашеком. Но где и в какое время всё происходит?
    Какие сержанты и бригадиры в германской армии?

    1. Soplemennik:
      Ну, хорошо, Гашек Гашеком. Но где и в какое время всё происходит?
      Какие сержанты и бригадиры в германской армии?
      ==
      Поглядите, коллега — дядюшка Альф и его племянница, Гели, которую он любит не совсем по-родственному — у вас никаких ассоциаиций не вызывают? А давайте предположим, что дело происходит в некоей параллельной реальности, где, в частности, в германской армии есть и сержанты, и бригадиры — а «дядюшка» просто болван с высокопатриотической мотивацией, а не всесильный диктатор — и тогда, м.б., вы не будете так удивляться?

      1. Вот именно, уваж. Соплеменник. Гашек — это из комментария уваж. Фаины П., к которому автор Миротвор Ш., живущий в С-Луисе, никакого отношения не имеет. Возможно, лучше плясать от текста, и не от, пардон, конца, а — начала? Успехов Вам, С.!

  3. «Как ты уже, несомненно, поняла по почтовой марке и штемпелю, я теперь нахожусь в Лилле.
    Я здесь не был уже почти пятнадцать лет, но я отлично помню все разрушения, оставшиеся после того, как мы выбили отсюда проклятых англичан. Они дрались отчаянно, но не смогли остановить победоносных солдат Его Величества. И по сей день, как я погляжу, ленивые французы так и не позаботились о том, чтобы отстроить город заново.Однако французы, конечно же, не настолько ленивы, чтобы не бунтовать против Кайзера и Германской Империи…»
    :::::::::::::
    Вот -имхо- настоящая проза, которой так часто нехватает однообразными весенне-летними вечерами. И, скажу вам, господа интересанты, если такие имеются в наличии, отсутствие такой прозы, таких текстов, вызывает множество нелепых реакций не только у читателей и графоманов, но и у случайных прохожих. Добавлю совсем немного: продолжение работы «Дядюшка Альф», как и следовало ожидать, не разочаровало:
    «Когда я вернулся в фельджандармерию, убедившись в том, что никто из осторожных голубеводов за мной не следит, я первым делом написал тебе …
    Видишь ли, я по-прежнему пытался хорошо о нем думать, хотя он и наступил на горло моей песне несколько дней назад.
    Он отсалютовал мне четко, по-военному, и затем спросил:
    — Но в чем, собственно, дело?
    Он только что пришел, и еще не успел прочесть донос, который этот глупый и жирный как свинья сержант на меня написал. Мне следовало ковать железо, пока оно было горячо.
    — Я полагаю, что выследил этого хорька Дорио, герр бригадир, — сказал я, — и теперь мне нужна помощь фельджандармерии, чтобы его поймать.»
    Спасибо автору Гарри Н. Тертлдаву — {англ. Harry Norman Turtledove; род. 14 июня 1949, Лос-Анджелес, Калифорния — американский писатель-фантаст} и замечательному переводчику с английского Миротвору Шварцу из Сент-Луиса, «интересы (которого) помимо графомании — чтение художественной литературы, просмотр по телевизору спортивных игр и сериалов.., а также — альтернативная история..»
    Желаю Вам, дорогой М.Ш., много удач — в «графомании»
    ( :)) и — в переводах.

Добавить комментарий для Aлекс Б. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.