Анатолий Зелигер: Родословная Георгия Лапина

Loading

Комната Леонида находилась далеко от института. Он не мог позволить себе ездить в институт на трамвае — билет стоил столько же, сколько булка, его ежедневное пропитание. Леонид пропускал много занятий и был по сути дела заочным студентом.

Родословная Георгия Лапина

Фрагент из романа «Два Дон-Кихота»

Анатолий Зелигер

Я начинаю рассказ о необычной, можно сказать, бурной жизни Георгия Леонидовича Лапина. Читатель, вероятно, спросит, кто я такой, и почему именно я пишу об этом человеке. В связи с этим несколько слов о себе. Зовут меня Владислав Глазман. Дружить с Жоркой мы начали с самого раннего детства. Дело в том, что наш четырехэтажный желтый дом стоял в глубине двора напротив высоченного кирпичного дома с башнями, в котором жили Лапины. И естественно, чуть ли не четырехлетние мы играли с ним в одной песочнице. А потом один и тот же класс в школе. А потом один и тот же институт. Конечно, у него было много знакомых, но смею утверждать, что такого близкого друга, как я, у него никогда не было. И в Союзе, и в Израиле “в часы печали и радости” я был рядом с ним. Так кому же писать об этой выдающейся личности, как не мне?

Обращаясь к его родословной, я должен сказать, что, к сожалению, сведения, имеющиеся у меня, весьма скудны и фрагментарны. Дело в том, что далекие предки Георгия Лапина были люди мало примечательные. Среди них не было ни знаменитых раввинов, ни праведников, имена которых хранят в веках, ни известных писателей. Поэтому память о предках Георгия Лапина быстро поблекла, растаяла и через три, четыре поколения практически исчезла.

Во всяком случае, нет сомнения, что Лапины с давних пор проживали в городе Слуцке Минской губернии.

Далее, первые достоверные сведения я сумел получить лишь о прадеде Георгия, жестянщике по имени Янкель. О более отдаленных предках мои сведения имеют более чем туманный характер. Так мне говорили, что то ли за два, то ли за три поколения до Янкеля обитала в Слуцке некая старьевщица Сара Лапина. Какое отношение эта Сара имела к Янкелю, мне выяснить не удалось.

Берко Янкелевич Лапин, дед Георгия обладал характером беспокойным и решительным. Он совершил для того времени необычный, прямо таки революционный шаг — поступил в учительский институт города Вильно, где и получил светское (нерелигиозное!) образование. Затем вернулся в Слуцк, где и стал учителем.

Чтобы не быть голословным, я приведу свидетельство, выданное Берко Янкелевичу Педагогическим Советом Слуцкой гимназии 13-го октября 1892-го года.

Предъявитель сего, мещанин гор. Слуцка Минской губернии Берко Янкелевич Лапин, иудейского вероисповедания, родившийся тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года февраля двадцать первого, на основании Высочайше утвержденного 22 Апреля 1868 года мнения Государственного Совета о специальных испытаниях по Министерству Народного Просвещения, подвергшись полному испытанию в Педагогическом Совете Слуцкой Гимназии и выдержав оное удовлетворительно, удостоен звания частного начального учителя с правом обучать только своих единоверцев.

В удостоверение чего, дано ему, Лапину, это свидетельство за надлежащим подписанием и приложением казенной печати Слуцкой Гимназии.

Директор (подпись неразборчива),

Члены Педагогического Совета (четыре неразборчивых подписи),

Секретарь Педагогического Совета (подпись неразборчива).

Таким образом, в возрасте двадцати пяти лет Берко Янкелевич Лапин начал свою педагогическую деятельность.

Он обучал еврейских детей русскому языку и основам математики, готовя их к поступлению в гимназию или в коммерческое училище. Берко Янкелевич преподавал и в гимназии. В часы урока закона божьего он уводил еврейских учеников в другой класс и давал уроки еврейской истории и еврейских традиций.

Уже юношей Георгию пришлось беседовать с одним пожилым евреем, хорошо помнившим его деда.

— О Бер Лапин был ученый человек, — сказал тот.

Лейба, сын Берко Янкелевича и будущий отец Георгия, подобно всем еврейским детям, не миновал хедера. Так что, кроме родного языка идиш, он знал, конечно, и иврит, но в то же время учился у отца правильному русскому языку и с увлечением читал русскую литературу. Так что без сомнения Берко Янкелевич готовил сына к жизни в русской среде. Учился Лейба Лапин в коммерческом училище опять же на русском языке у русских учителей. Так что, когда наступило новое время, и все тягостные для евреев ограничения исчезли, Лейба Беркович, превратившись в Леонида Борисовича, был вполне подготовлен для новой равноправной жизни.

Всем известно об ураганах, сменявших друг друга, — первой мировой войне, революциях, беспределе гражданской войны. Все они пронеслись над Слуцком и разрушили привычный, устоявшийся образ жизни слуцких обитателей. Окружающий мир стал другим, и надо было научиться жить в этом новом, необычном мире.

Теперь в 1922-ом году прежде вполне благополучная семья Лапиных влачила полуголодное существование.

Тогда же Лейба понял, что оставаться дальше в Слуцке, значит, проиграть свою жизнь. Уехать во что бы то ни стало, учиться, получить специальность, стать уважаемым гражданином большого мира — вот, о чем он мечтал. Отец понимал его. Для него успех сына был и его успех.

С детских лет Лейба благоговел перед достижениями техники. Он считал, что нет в мире ничего интереснее сложных механизмов, регуляторов, двигателей, аппаратуры связи. “Инженер — это локомотив человечества”— думал он.

И вот с дипломом об окончании коммерческого училища, горячо ободряемый отцом, сопровождаемый плачем матери, покидает он Слуцк и приезжает в Петроград, только-только оживавший после минувших потрясений. Без особых трудностей поступил он в Электротехнический институт и получил комнату в большой коммунальной квартире.

Теперь Лейба, ставший Леонидом, должен был рассчитывать только на себя. Семья не могла его поддерживать. Немного помогало знание иврита, ему удалось найти двух, трех учеников.

Комната Леонида находилась далеко от института. Он не мог позволить себе ездить в институт на трамвае — билет стоил столько же, сколько булка, его ежедневное пропитание. Леонид пропускал много занятий и был по сути дела заочным студентом. Учился он в институте семь лет вместо положенных пяти.

Став, наконец, инженером, Леонид Борисович с энтузиазмом погрузился в мир техники. Уже через год выпустил он свою первую книгу. И еще через год поступил он на работу в учебный институт. В нем видимо жило наследственное стремление к преподаванию.

Леонид Борисович пришел на кафедру, которую возглавлял профессор Михаил Васильевич Голованов, сформировавшийся как ученый еще до революции. Молодой специалист и профессор быстро стали друзьями и в течение предвоенной десятилетки выпустили в свет три книги. Леонид Борисович стал известным человеком в своей области.

Где-то в середине тридцатых годов Леонида Борисовича вызвал ректор института и сказал ему: ”Профессор Голованов человек прежнего закала. Он старый дореволюционный спец, а вы наш советский выдвиженец. Мы вам полностью доверяем. Принимайте кафедру”. Леонид Борисович категорически отказался. Друзей он не предавал.

Здесь же следует рассказать, что, когда на четвертый месяц блокады Леонид Борисович, мобилизованный в Военную академию связи, должен был вместе с семьей улететь из Ленинграда, он отвез “эликсир жизни” — литровую бутылку подсолнечного масла все тому же Михаилу Васильевичу.

Вот какие теплые, трогательные отношения были между заведующим кафедрой русским и сотрудником кафедры евреем!

Иногда говорят о возросшем антисемитизме в связи с равноправием евреев. Может быть, это и так, но насколько я знаю, в учебных заведениях, на производстве между людьми завязывались крепкие дружеские связи. А сколько смешанных браков было в тридцатые годы!

Заканчивая разговор об отце Георгия, я могу сообщить, что был он, конечно, предан советской власти, давшей ему возможность реализовать себя. Но странно! Жил он совершенно вне политики, не вступал ни в комсомол, ни в партию. Как ему это сходило с рук, совершенно непонятно. Леонид Борисович, публично не высказываясь, органически не воспринимал марксизм-ленинизм, считая его наивной, неразумной схоластикой. И только иногда дома он восклицал что-нибудь вроде: ”Экспроприация экспроприаторов — это же безнравственно!”

Теперь несколько слов о родословной Георгия со стороны матери. О его предках ему рассказывали немного. Знал он только, что они, как правило, из поколения в поколение жили в городе Жлобине и занимались продажей мяса. И только о дедушке Ароне Гецовиче Репкине, мяснике и канторе, он много узнал из рассказов матери.

В Жлобине дедушку хорошо знали. Был Арон Гецович выдающимся кантором, обладал мощным красивым голосом. Его пением заслушивались, женщины плакали. Ну а торговцем Арон Гецович был неважнецким — творческая натура. Общительным он был необыкновенно, приятелей имел множество и легко давал товар в долг. Деньги же иногда получал, а чаще забывал получать. Его огромная семья была только что не нищая.

Циля, одна из дочерей Арон Гецовича, мечтала стать фармацевтом. Ей повезло. Из нескольких сыновей Арона Гецовича самым предприимчивым оказался Хаим. В начале двадцатых годов он перебрался в Петроград и во времена НЭПа быстро разбогател. К нему-то и приехала его сестра Циля.

Бедный студент Леонид Лапин и начинающий фармацевт Циля Репкина оказались в одной коммунальной квартире и в 1928-ом году поженились. А через семь лет родился их единственный ребенок. Советские люди Леонид и Циля дали сыну русское имя Георгий и не обрезали его.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Анатолий Зелигер: Родословная Георгия Лапина

  1. Наумыч, орёл, джигит!! Война войной а обед по расписанию! Исраэль Кац берет с тебя пример!

  2. Продолжение дано выше: «Детcкие годы и взросление Георгия Лапина»

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.