Михаил Косовский: Приключения Марка Юдина в Ташкенте. Продолжение

Loading

В маленькой комнатке за пишущей машинкой сидела большая шикарная блондинка с длинными пышными волосами и яркими губами. Сзади у окна в креслах со скучающим видом развалились два широкоплечих лба в фирменных спортивных костюмах.

Приключения Марка Юдина в Ташкенте

Михаил Косовский

Продолжение. Начало

8

На следующий день Юдин позвонил Кусковым, чтобы узнать, когда похороны.

— Завтра в три. Расулев уже был у нас, привез деньги от профкома, обещал автобус и венок. Скорее бы это кончилось, боюсь я за Софьюшку, еле держится, вся исплакалась, от гроба не отходит.

— Уже готово заключение экспертизы?

— Дали мне бумагу, когда приехали с братом за Димой, а на кой черт она нужна.

После Кусковых Юдин позвонил следователю, надеясь, что данные экспертизы подтолкнут его к продолжению расследования.

— А вы разве не в курсе? Расулев уже был здесь и взял копию. О травме черепа ничего не говорится, смерть наступила от обширных ожогов первой и второй степени.

— Но врач сказал, что у него была опасная травма черепа, зачем ему обманывать? Я думал, что экспертиза…

— Послушайте, Марк Борисович, — перебил Турсунов с легким раздражением, — у нас есть официальный документ, почему мы не должны ему верить? Патологоанатом никак не мог не заметить травму черепа, если бы она существовала.

— И что же теперь будет?

— Ничего не будет, прокуратура закроет дело, а кто виноват — сами разбирайтесь. Думаю, что Усманов уже нашел одного.

Положив трубку, Турсунов задумался: «Тут что-то не сходится. Надо бы поговорить с врачем и познакомиться с экспертом, посмотреть, что за птица».

К назначенному времени у дома Кусковых стал собираться народ. Ожидали в подъезде и в крошечном скверике между четырехэтажками. Тут же стоял автобус, переделанный в катафалк. Небритый водитель в засаленной форменной фуражке читал в кабине «Трех мушкетеров».

В комнате, где лежал покойник, все лишнее было убрано, телевизор и зеркало завесили. В центре на обеденном столе стоял, обитый черным ситцем, закрытый гроб с большим белым крестом на крышке. В бронзовых подсвечниках коптили догорающие свечи. На полу стояли венки из восковых цветов с золотыми надписями на черных лентах. На одной можно было прочесть: «От сотрудников института…» Рядом на стульях сидели измученные Софья Андреевна и Петр Афанасьевич, чуть подальше — дядя Димы Василий Андреевич из Гурьева, брат Кускова Иван Афанасьевич, другие родственники. Траурная тишина комнаты время от времени прерывалась слабыми рыданиями матери и входящими, неуклюже выражавшими свои соболезнования.

Закрытый гроб молчаливо напоминал всем об ужасных обстоятельствах смерти Димы и особенно удручающе действовал на Софью Андреевну. Вся в черном, опухшая от слез, беспрестанно вытирающая платком покрасневший нос, несчастная мать тупо смотрела на гроб, никого не слыша и не замечая. Ей казалось, что под тяжелой крышкой ее сыну неудобно, душно и тесно. Хотелось громко плакать, рыдать навзрыд, но у нее больше не было сил таким путем облегчать себя от переполнявшего ее горя, и оно плотным осадком навсегда оседало в глубине души.

Сидевший сзади Василий Андреевич посмотрел на часы и наклонился к Кускову. Петр Афанасьевич тяжело поднялся и осторожно взял за локоть жену. Несколько мужчин с готовностью засуетились, подняли гроб и понесли к выходу. Кто-то громко сказал:

— Сначала венки…

Юдин поспешно взял ближайший венок и направился вниз по лестнице.

— Выносят, выносят, — прокатилось по толпе. Люди начали расступаться.

Чтобы доехать до кладбища, нужно было пересечь город с северо-востока до юго-западной окраины. Раньше там были колхозные поля, но растущий город поглотил их и отвел большой участок земли под кладбище. Тогда казалось, что земли хватит надолго, но прошло несколько лет и почти вся территория была плотно упакована могилами — двухмиллионный город неустанно производил покойников. Власти стали подумывать о строительстве крематория, но для местного населения, предпочитавшего традиционный уклад жизни, особенно после получения независимости от Москвы, эта идея казалась кощунственной.

От усталости и нервного напряжения Юдин не вникал в детали отпевания покойника, но он хорошо запомнил, как нес тяжеленный, сбитый из сырых сосновых досок гроб, как, идя между могилами, страшно боялся споткнуться и увлечь за собой других.

Гроб установили на свежей земле у края могилы. Рядом на кем-то прихваченных стульях посадили Софью Андреевну и Петра Афанасьевича. Обнаженный до пояса мускулистый могильщик-узбек держал в руках ремни для опускания гроба и нетерпеливо ожидал команды. Над кладбищем нависла огромная тяжелая туча, сразу потемнело, подул ветер, казалось, что вот-вот польет; люди занервничали. Стоявшие сзади тянули шеи и напирали на передних в стремлении увидеть последний момент прощания. Ожидали, что кто-то скажет речь, но никто не выходил. Юдин протиснулся вперед.

— Товарищи, — начал он надтреснутым фальцетом. Никто не зметил, что их не назвали господами. Для стоявших здесь людей новое обращение звучало странно, непривычно, даже с издевкой. — Дмитрий Иванов был замечательный человек с золотыми руками и добрым отзывчивым сердцем…

Оратор чувствовал, что говорит общепринятые незапоминающиеся слова, что его почти не слушают, и неожиданно для себя продолжил:

— Несмотря на официальное заключение, обстоятельства гибели Димы остаются неясными. Мы знаем, что Дима не курил и почти не пил, выводы следствия несправедливо оговаривают его. Я, хорошо знавший Диму, не согласен с заключением расследования, я обещаю сделать всё, чтобы докопаться до правды.

Софья Андреевна почувствовала, что приближается то неизбежное, роковое, чего неосознанно боялась, о чем старалась не думать, робко недеясь на светлое чудо, Божью милость, которая вернет ей сына. С громкими рыданиями она бросилась на гроб, судорожно обхватила крышку обеими руками, прижалась к ней щекой и замерла с закрытыми глазами. Петр Афанасьевич попытался осторожно поднять ее, но бедная женщина неожиданно стала сопротивляться и безумно выкрикивать:

— Не трогайте его! Не отдам! Не отдам!

Мать вдруг с пронзительной ясностью поняла, что сын навеки уходит от нее, что вместе с ним сейчас закопают ее сердце, что ей уже незачем быть на Земле; и ее охватила невыносимая тоска, от которой она заголосила без слов, невнятно и надрывно.

Женщины вытирали слезы.

Могильщик ловко опустил гроб и начал быстро засыпать яму лопатой. Провожающие поспешно подходили, бросали по горсти земли и, отряхивая ладони, удалялись с чувством исполненного долга.

Дождь так и не начался. Туча прошла мимо, успев уронить крупные капли воды. Вышедшее из облаков солнце облило ярким светом ровные ряды могил, заблестело на мокрых металлических крестах и гранитных надгробиях. Беспричинное облегчение наполнило сердца людей. Назад ехали расслабившись, каждый думал о своем. Софья Андреевна, казалось, тоже успокоилась, безразлично смотрела в окно.

Когда Юдин вышел из автобуса, к нему подошел Петр Афанасьевич.

— Спасибо тебе, Марк, за хорошие слова. Я, между прочим, много лет проработал в МВД, оттуда на пенсию вышел, и хотя не дослужился до больших чинов, имею кое-какие знакомства. Если что нужно будет, держи меня в курсе.

9

Начальнику лаборатории патанатомии НИИ судебной экспертизы Тахиру Латыпову не везло с самого утра. Его старенький «Москвичок» заглох на перекрестке улиц Шота Руставели и Чиланзар, из-за чего он опоздал на институтскую пятиминутку, где, как назло, обсуждалось состояние дисциплины и упоминалась его лаборатория. Директор института, как считал Латыпов, давно ждал случая, чтобы посадить на его место своего глупого и нахального зятя.

Уединившись в кабинете, Латыпов старался сосредоточиться на квартальном отчете, но мысли возвращались к предстоящему разговору с младшим следователем по уголовным делам Турсуновым, который позвонил вчера вечером и пригласил побеседовать. «Неужели его интересует тело из ожогового центра? Может быть, дорогой Тахир, ты совершил глупость, — тревожился патанатом, глядя пустыми глазами на отчет, — клюнул на удочку хитреца Пулата и теперь будешь иметь неприятности?»

Старшая дочь Латыпова три года работала в институте Усманова, но еще не имела темы кандидатской диссертации. Неожиданно сам Усманов позвонил ему.

— Тахир-джан? А салам алейкум, как здоровье, семья? Пулат беспокоит. Узнал?

— Конечно, Пулат-ака, как поживаете, дома, надеюсь, всё хорошо?

— Да, слава богу. Хочу порадовать тебя. Твоя дочь проявила себя и я решил дать ей тему диссертации, утвердим на ближайшем Ученом совете.

— Спасибо, Пулат-ака, очень приятная новость, не знаю, как благодарить вас, — расчувствовался отец.

— Хочу попросить тебя об одном пустячке: мой сотрудник Махкам Расулев подъедет к тебе и все объяснит. А на счет дочери не волнуйся, через три года будем сидеть на ее банкете.

В тот же день его посетил Расулев и попросил побыстрее дать заключение о причине смерти их сотрудника — дело мол и так ясное, напился до чертиков, устроил пожар и сам же погиб.

Латыпов начал было говорить о серьезной травме черепа, но Расулев не дослушал его.

— Это только затянет следствие, начнут искать другого человека, которого и не было. Не сомневайтесь, он так напился, что мог сам упасть и удариться головой или что-нибудь тяжелое упало на него во время пожара. Сейчас невозможно установить, да и зачем, уважаемый Тахир Латыпович, усложнять дело, продлевать никому не нужное следствие? Его не сегодня-завтра похоронят, никто не будет перепроверять ваше заключение. Я понимаю, это отступление от ваших принципов, уважаемый, может быть сделка с совестью, но вы же искренне желаете, чтобы ваша дочь добилась успеха?

К назначенному времени Латыпов был у следователя.

— Присаживайтесь, Тахир Латыпович, — Турсунов пожал ему руку, ощутив мягкую потную ладонь.

«Этот быстро расколется», — подумал он.

— На заключении о причинах смерти Дмитрия Иванова, стоит ваша подпись, вы обследовали тело?

— Да, — ответил Латыпов упавшим голосом.

— Почему вы скрыли существование черепной травмы, которая, возможно, и была основной причиной смерти этого человека?

Незадачливого анатома бросило в жар, по спине потекли струйки пота. Он сразу подумал, что будет уволен, может быть посажен в тюрьму, и от этих мыслей у него закрутило в животе, на лице появилась страдальческая гримаса.

Решив помочь бедняге, Турсунов сказал:

— Ваша дочь работает у Усманова, наверное Пулат Азизович попросил вас не упоминать о травме черепа, это так?

Латыпов совсем растерялся, что-то мямлил и, наконец, рассказал обо всем.

— Тахир Латыпович, вы понимаете, какое служебное преступление совершили, представляете, что вам грозит?! Вы должны немедленно переделать заключение и отразить в нем всё, что обнаружили при осмотре тела. Этим вы облегчите ваше положение, я может быть забуду про первое заключение.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — просиял Латыпов, — я сегодня же сделаю.

10

В институте оживленно говорили о вчерашних похоронах, не осталась незамеченной и речь завлаба. Сам он сидел у себя в кабинете, стараясь воссоздать события той ночи:

«Если Дима застал взломщиков в моем кабинете, значит ударить его могли здесь, а не в кладовке, где в сущности никому нечего делать».

На полу перед столом лежал ковер производства Самаркандской фабрики ковровых изделий. Замысловатый узбекский орнамент был выполнен в красно-бордовой гамме с голубыми и черными элементами. Следопыт Юдин стал ползать по ковру, выискивая что-нибудь необычное. В метре от стола виднелось несколько маленьких пятнышек, напоминающих засохшую кровь. Сердце забилось сильнее, ноги сами привели к телефону, рука набрала номер.

— Лейтенант Турсунов? Здравствуйте, Юдин беспокоит из института экспериментальной …

— А, господин Шерлок Холмс, — весело перебил его следователь, — вы не обижаетесь на мою шутку?

— Мне не до шуток, я только что обнаружил на ковре у себя в кабинете пятна крови… Это кровь Иванова!

Наступила короткая пауза, у следователя голос стал серьезным:

— Вы уверены, что это кровь?

— Очень похоже, но хотелось бы, чтобы посмотрел эксперт.

— Хорошо, сегодня пятница, мы приедем к вам в понедельник около десяти. Позаботьтесь, чтобы пятна не затоптали и чтобы уборщица не отмыла их.

За это Юдин был спокоен, уборщица никогда не чистилa ковры, иногда мела веником.

Теперь о важной находке предстояло сообщить директору. Когда он вошел, Усманов раздраженно объяснял наклонившейся над ним Валентине Петровне, как печатать документ.

— Понимаете, Пулат Азизович… — пыталась что-то объяснить секретарша.

— Я то понимаю, черт возьми, но вы никак не поймете…

«Готовится к выборам», — догадался Юдин. У стены на диване развалился Расулев.

— Что у вас? — спросил директор, глядя поверх очков.

— Пулат Азизович, я нашел пятна крови на ковре в своем кабинете, думаю, что это кровь Дмитрия Иванова.

Усманов повернулся к секретарше:

— Вы можете идти. — Лицо налилось краской, — Послушайте, Юдин, известно, что пожар произошел в кладовке, причем здесь ваш кабинет? Может быть на ковре действительно кровь, но почему вы вообразили, что она принадлежит Иванову, а не одной из ваших подопытных крыс или еще, хрен знает, кому?!

— В понедельник приедут определять… Я звонил следователю.

На лице у директора появились бордовые пятна, глаза сузились, подавшись вперед, машинально схватил со стола бронзовый бюст Авицены, казалось, чтобы запустить его в оробевшего подчиненного.

— С этого момента я запрещаю вам заниматься вашими делитантскими расследованиями, никаких контактов с милицией! Если вы еще раз проявите инициативу, вас больше не будет в институте! Когда придут осматривать ковер?

— В десять.

— Идите работать.

Проводив злобным взглядом Юдина, директор потер лоб:

— Махкам Расулевич, возьмите на себя переговоры и бумажную работу, связанную с пожаром, держите меня в курсе, если этот идиот опять что-нибудь найдет. Постарайтесь как-то утрясти проблему с ковром…

Расулев вскочил с готовностью солдата, получившего приказ:

— Не беспокойтесь, домла, сделаю.

11

В понедельник утром, войдя в кабинет, Юдин сразу посмотрел на ковер. Во многих местах совершенно отчетливо виднелись размазанные и втертые в ворс свежие пятна крови.

«Гениально», — подумал он.

В начале одиннадцатого приехали следователь и криминалист.

— Это эксперт Гулямов, — представил Турсунов мужчину с плешью на макушке. Штатский мешковатый костюм и потертые туфли делали его похожим на страхового агента.

— Где же ваш ковер с драгоценными уликами? — спросил Гулямов, ставя на стол свой чемоданчик.

— Вон там в углу, но я должен вас разочаровать.

Он рассказал, каким увидел ковер сегодня утром.

— Говорили ли вы кому-нибудь о пятнах крови? — спросил Турсунов.

— Об этом знали только Усманов, Расулев и секретарша.

— Хорошо, давайте посмотрим.

Юдин развернул ковер, наступила тишина. Гулямов присел на корточки и почесал плешь.

— В каком месте вы обнаружили пятна, обведите этим мелом.

— Приблизительно здесь.

Гулямов с лупой стал внимательно изучать обведенный участок.

— С этим придется повозиться, было бы лучше забрать ковер в лабораторию, и еще мне надо взять отпечатки в этой комнате.

— Не возражаете, Марк Борисович? — сказал следователь из вежливости.

Когда Валентина Петровна доложила боссу, что в приемной ждет следователь, Усманов подумал: «Что еще ему надо? Сегодня же позвоню Магрипову, надо попридержать этого жеребца».

— Пусть войдет, вызовите Расулева.

Поприветствовав друг друга по обычаю, мужчины неспеша расселись.

— Надеюсь, Батыр-джан, дело движется к завершению.

Турсунов откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и стал рассматривать до блеска начищенный носок своей туфли.

— Дело могло бы двигаться быстрее, но каждый раз возникают препятствия.

— Какие могут быть препятствия в таком ясном деле? У вас есть рапорт пожарников, заключение медэкспертизы, анализ крови, всё, что надо. Я знаю, кто мутит воду. Этот человек пытается снять с себя ответственность, он может насочинять вам, что угодно. Сам измазал ковер, чтобы отвлечь и затянуть следствие, вы не должны идти у него на поводу, у вас должно быть свое мнение.

— У погибшего оказалась черепно-мозговая травма, что в корне меняет версию о причине его смерти.

— Судмедэкспертиза дала свое заключение, там не сказано о черепной травме.

— Вы знакомы с Тахиром Латыповым? — неожиданно спросил Турсунов.

— Я учился с ним.

«Черт побери, уже пронюхал», — подумал Усманов. Прищурив глаза, наклонился над столом, Турсунову было слышно его жесткое дыхание курильщика.

— Батыр-джан, вы умный человек, неужели мы не договоримся? Мне всё равно, от чего погиб этот парень, в другое время я не стал бы вас просить, но сейчас продолжение расследования очень не кстати. У меня хорошие связи в городе, в городской прокуратуре; вы закрываете дело и… продвигаетесь по службе, обещаю вам. Иванов уже похоронен, вы ничем не рискуете, а Юдина я быстро приструню, пока еще я его начальник.

В дверь постучали, на пороге появился Расулев.

— Махкам Расулевич оказывает мне большую помощь в деликатных вопросах.

— А салам алейкум, — широко улыбнулся вошедший, протягивая руку следователю, — Пулат Азизович говорил мне, что вы очень тщательно проводите расследование.

— Стараемся. Знаете, Махкам Расулевич, по ходу дела возникают новые вопросы. К вам, например, если позволите.

Улыбка на лице Расулева сменилась тревогой, почти испугом, он машинально сел на диван, не отрывая глаз от следователя.

— Что вы делали, уважаемый, пару дней назад в институте судебной экспертизы, с кем встречались?

Расулев растерянно посмотрел на босса.

— Я послал его туда узнать, когда будет готово заключение, — Усманов понял, что его предложение отвергнуто и сделался мрачнее тучи.

— Да, это так, — подхватил Расулев.

— Продолжайте.

— Я только попросил начальника лаборатории патанатомии Латыпова ускорить составление заключения, сами понимаете, мы хотим быстрее покончить с этими неприятностями.

— Просили ли вы его игнорировать черепно-мозговую травму у погибшего?

Расулев опустил глаза.

— Мы считали, что травма черепа ничего не меняет, только усложняет следствие.

— Кто это мы? У вас есть сообщники?

— Послушайте, лейтенант, не забывайте, где находитесь и с кем разговариваете, — не выдержал Усманов. — Следите за своими словами, что это за «сообщники»? Вы считаете нас преступниками?! И что вы привязались к этой черепной травме?

— Вы с вашим помощником пытались скрыть от следствия важную деталь, поэтому вы рассматриваетесь как сообщники и я должен включить вас в список подозреваемых.

— Подозреваемых?! В чем?! Ладно, разговор окончен! Я буду требовать другого, нормального следователя!

Турсунов побледнел и встал.

— Мне плевать, профессор вы или академик, теперь будете отвечать на мои вопросы в другом месте, куда я вызову вас по повестке. Ковер из кабинета Юдина мы изымаем, как вещественное доказательство, и свидетельство попытки уничтожить важные улики.

«Попрыгаешь у меня, как шайтан на сковородке», — подумал он, хлопнув дверью.

12

Думая o своем методе синтеза орального инсулина, Юдин понимал что он кому-то очень был нужен: «Но кому? Зачем? А может быть на него есть покупатель?»

Вспомнилось, что несколько месяцев назад в институте появился импозантный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой в элегантной фетровой шляпе и сером пальто из шерсти ламы. Николай Ипполитович Пузанов представился руководителем научно-производственного объединения «Жень-шень». Замдиректора, сославшись на занятость, поручил Юдину поговорить с посетителем.

— Наше объединение выполняет важную миссию в деле оздоровления населения, — напыщенно говорил Пузанов, сидя в кабинете у Юдина. Ассиметричный слегка приплюснутый нос выдавал в нем боксерское прошлое, мелкая сеть кровеносных сосудов на щеках свидетельствовала о пристрастии этого человека к спиртному. — Перед нами стоит благородная миссия — возродить забытые народные методы лечения лекарственными растениями и продуктами животного происхождения. Вы лучше других знаете, как тяжело сейчас с лекарствами, набор отечественных средств крайне ограничен, а импортные трудно достать даже за большие деньги. Наши продукты намного доступнее, мы реализуем их почти по всей стране.

Пузанов вытер платком лоб, лицо выражало уверенность и снисходительность человека, привыкшего к почтительным вопросам и осторожным намекам на сотрудничество. Но Юдин тупо сморел перед собой, досадуя на замдиректора, оторвавшего его от работы.

— В прошлом ваш институт успешно занимался стандартизацией и биологическим действием некоторых природных продуктов. Мое объединение может предложить вам сотрудничество на договорной основе в области определения химического состава и подлинности облепихового масла и пчелиного яда.

— Если я вас правильно понял, вам нужны справки от института, удостоверяющие подлинность и качество каждой партии вашей продукции?

— Вы очень точно выразили суть дела, Марк Борисович. Люблю иметь дело с умными людьми. Я по природе интернационалист, но вашу нацию особенно уважаю, вы умеете жить и даете жить другим. Не сомневайтесь, мы по достоинству оценим труд людей, работающих по нашему заказу, кроме того, мы выделим наличные деньги для премирования руководителей…

Юдин безуспешно порылся в столе, ища карточку объединения, потом позвонил ученому секретарю:

— Слушай, Лева, у тебя есть координаты Пузанова из объединения «Жень-шень»?

Ученый секретарь института Лев Семенович Гринберг был фактически правой рукой директора. Худощавый, быстрый, слегка пучеглазый, Гринберг обладал некой космической энергией, позволявшей ему везде успевать, всё знать, иметь время посплетничать или рассказать анекдот, в узком кругу говорил: «У нас в институте всего двое русских — я и Юдин».

— Мы уже месяц делаем ему анализы. Спускайся, расскажу что-то интересное.

Когда Юдин вошел, Гринберг начал:

— Слушай, идет Брежнев по коридору, навстречу ему Суслов…

— Подожди с Брежневым, что ты хотел сказать?

— Интересующий тебя Пузанов был недавно у меня, спрашивал об успехах института, особенно твоей лаборатории, о стоимости твоего инсулина.

— О стоимости инсулина? Что за чушь. И что ты ему сказал?

— Я говорю, будем толкать по 25 рублей за килограмм. — Он задумался, потом улыбнулся: «Ну а все-же?», — Я говорю: «Коля, еще нет никакого инсулина, есть только экспериментальные образцы, испытанные на животных». Так что смотри, Марик, будешь продавать, не продешеви.

13

Офис Пузанова располагался в большом здании с архитектурными излишествами сталинской архитектуры на улице Алишера Навои. Поднявшись по крутым мраморным ступеням и открыв массивную дверь, Юдин очутился в полутемном широком коридоре, по обе стороны которого были двери с номерами и табличками учреждений, отделов, фамилиями чиновников. На одой из дверей блестела золотая пластинка: «НПО Жень-Шень».

В маленькой комнатке за пишущей машинкой сидела большая шикарная блондинка с длинными пышными волосами и яркими губами. Сзади у окна в креслах со скучающим видом развалились два широкоплечих лба в фирменных спортивных костюмах.

«Охранники», — сообразил Юдин.

— Могу я видеть Пузанова?

— Коля! К тебе пришли.

Из смежной комнаты вышел Николай Ипполитович, в подтяжках, с помятым лицом, кончик носа совершенно лиловый, под глазами мешки.

— А, Марк Борисович, какими судьбами? Рад вас видеть. Вы пришли вовремя, мы как раз собираемся ехать на обед, я думаю, вы не откажитесь составить нам компанию, то есть мне, моему коммерческому директору и этим двум альпинистам, добытчикам мумиё. У нас будет достаточно времени поговорить, согласны?

— Далеко вы собираетесь ехать, я ведь на работе?

— Мы все на работе, у нас тоже творческая работа, которая, как и ваша, не знает расписания. Я повезу вас в одно место — частный дом в старом городе, мы сможем там вкусно покушать и спокойно поговорить. О деньгах не думайте, я вас приглашаю как гостя и представителя сотрудничающей с нами организации.

Все уселись в новенькую «Ниву», один из молодых людей сел за руль, второй — рядом, Юдин и Пузанов — сзади.

— А где же ваш коммерческий директор?

— Он присоединится к нам позже. Итак, чем могу быть полезен? — Юдина обдало перегаром.

— У меня есть мысль издать популярную брошюру о мумиё. Когда-то я изучал его и собрал достаточно материала для небольшой книжки. Вы сможете продавать ее вместе с мумиё.

— Великолепная идея, гениально! Только где вы собираетесь ее издать? Это, поверьте, не легкая задача.

— Поэтому и пришел к вам.

— Вы читаете мои мысли, я как раз сейчас собираюсь осуществить мою давнюю идею — издать Библию, уже есть договоренность с типографией, из Оренбурга обещали прислать пол-вагона бумаги, хватит и на вашу книжку. А как она будет называться?

— Тайна древнего бальзама мумиё.

— Чудесно, интригующее название.

За разговором не заметили как проехали площадь Шэйхантаур, базар старого города, как свернули в одну из многочисленных улочек, похожих одна на другую слепыми стенами домов, глинобитными дувалами, деревянными резными калитками с медными кольцами вместо ручек.

Остановились у большого дома, перед которым стояло несколько машин в тени двух серебристых тополей. Через открытую калитку можно было видеть мужчин, сидящих во дворе за длинными дощатыми столами.

— Машина Ашота уже здесь, — сказал водитель.

Пузанов направился к сидящему коренастому, заросшему густой черной щетиной, армянину.

— Знакомьтесь, мой помощник Ашот Аванесович, а это Марк Борисович, я тебе говорил о нем.

Помощник протянул руку.

— Можно просто Ашот.

Большой квадратный стол был застелен белой несвежего вида скатертью. Появился плотный узбек с лоснящимися щеками, видимо, хозяин, поздоровался по-узбекски, спросил, что гости будут кушать, получив заказ, слегка поклонился и ушел. Через минуту молодая женщина в блестящем платке, покрывавшем длинные тугие косы, молча, не глядя на мужчин, поставила на стол фарфоровый чайник с зеленым чаем, стопку пиал, разрисованных традиционным орнаментом в голубых тонах, несколько горячих, прямо из тандыра, лепешек. Подросток лет тринадцати принес керамический ляган с фруктами и виноградом.

Пузанов на правах старшего налил в свою пиалу золотистый дымящийся напиток и разом влил его обратно в чайник. Эту процедуру он проделал еще два раза, подождал, пока чаинки осядут, и разлил всем понемногу. Потом разорвал одну лепешку на несколько кусков и положил их на скатерть лицевой стороной вверх.

— Пока готовится еда, мы можем наслаждаться прекрасным днем, подаренным нам Богом, — произнес он театрально.

День действительно был великолепный. Конец сентября в Ташкенте — желанное время года. После сухой летней жары приятно ощущать свежесть легкого ветерка, слышать журчание воды в арыках, жмуриться от вездесущих солнечных бликов и сверкающего голубизной неба. Базары завалены фруктами, плетенные корзины ломятся от янтарного, излучающего солнце винограда, поражают горы дынь и арбузов. Тут и там слышатся выкрики продавцов: «Подходи, народ, свой огород, половина сахар, половина мед!» Растерявшиеся от изобилия, шума, пестрого многолюдья туристы ходят между рядами, не зная что купить раньше, а привыкшие к базарному бедламу хозяйки с азартом выторговывают каждую копейку.

Пузанов добавил всем чай.

— Когда вы собираетесь написать вашу книгу, Марк Борисович? Мне уже не терпится напечатать ее, уверен, что она хорошо пойдет.

Принесли горячую шурпу в глубоких фаянсовых касах и уложенную горкой дымящуюся самсу на глиняном блюде. Пузанов потер руки и сделал знак одному из парней, тот встал и быстро вышел. Через минуту вернулся с двумя бутылками «Столичной».

— Не думайте, что мы так каждый день, иногда позволяем себе расслабиться.

— Я не буду пить, мне еще в институт, — неуверенно сказал Юдин.

— Не беспокойтесь, мы никого не заставляем, я налью вам символично, а после обеда вас отвезут на работу, никаких проблем.

Ловким движением Пузанов содрал фольговую крышку с бутылки и разлил водку по стаканам. Юдин посмотрел на свой, Пузанов сказал:

— Пейте, сколько хотите, я же не могу налить вам меньше, чем другим. — Подняв стакан и проговорив привычное «Ну, поехали», маленькими глотками, морщась, намочив бородку, медленно процедил водку.

Юдин, как все, осушил стакан. Наваристый, с золотыми вкраплениями масла, бульон издавал аромат кинзы и душистого перца, баранья грудинка таяла во рту, оставляя лишь мягкие косточки. После шурпы принялись за самсу. Румяные корочки хрустели во рту, перемешиваясь с мелко нарубленным, сочным от лука, мясом, а кубики курдючного жира, как заключительные мазки живописца, придавали завершенность мастерски приготовленному блюду.

Вытирая о скатерть маслянные руки, Пузанов глазами указал на вторую бутылку:

— Паша, распорядись, Федору не наливай, ему везти нас.

Его лицо преобразилось: отечность исчезла, нос приобрел нормальный цвет, глаза весело заблестели. Юдин положил ладонь на свой стакан, показывая, что он больше не будет пить.

— Сейчас принесут шашлык, а перед ним грех не выпить, — заметил поучительно Ашот, тоже повеселевший.

На Юдина нахлынули бесшабашная веселость, легкость и радость жизни.

— Таким обедом не стыдно угощать иностранцев.

— Не знаю, мы с иностранцами не работаем, — сказал Ашот.

— Наш Ашот очень осторожный, в каждом новом человеке видит замаскированного налогового инспектора или агента госбезопасности, за что я и люблю его. А вам скажу откровенно, с иностранцами очень трудно, они все двинутые на еде, им подавай только лоу фэт и воду в бутылках.

— Зато платят валютой, — сказал Юдин.

— Попробуйте найти оптового покупателя; мумиё им уже не нужно, этим хитрожопым подавай что-нибудь более эффективное и проверенное.

Появился шашлык и беседа прервалась. Шампуры с нанизанными кусочками мяса и янтарного жира под тонко нарезанным, политым уксусом, луком издавали такой аромат, что было не до разговоров.

Может быть от водки и вкусной еды, гостю стало совестно перед Пузановым за свою неискренность относительно цели визита, и он, прощаясь, честно пообещал быстро закончить рукопись, на что тот сказал:

— Только не затягивайте, знаю я вас научных крыс, шлифуете свои труды до бесконечности. Федор подвезет вас, а мы еще посидим немного.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Михаил Косовский: Приключения Марка Юдина в Ташкенте. Продолжение

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.