Он сросся с книгой, она стала как бы частью его существа, его тела. Он читал повсюду и всегда. В магазинах, учреждениях, метро, автобусах, столовых. В издательский буфет он приходил, близоруко уткнувшись в книгу. Становился в очередь и не отрываясь от книги, брал с подноса один за другим бутерброды, машинально жуя их.
Два несмешных рассказа
Генрих Иоффе
«И развел руками»
(Слегка беллетризированные воспоминания релактора, конец 50-х гг.)
Заведующий нашей исторической редакцией и мой друг Валька Тахт положил на мой стол папку с листами машинописи.
— Не подарок, но оно на тебя выпало, — сказал он, кивнув на папку. — Больше сейчас некому.
Он провел ладонью по горлу:
— Все во как заняты! Так что тебе лопатить!
Валька ка войне был в полевой артиллерии, много земли лопатой перекидал. И редактирование называл лопатинием. Не без смысла.
Я открыл папку, вынул первый лист и прочитал:
«Хасан Хасанович Хасанов.
Революция 19… г. в Верхей Улусианде
Анализаторско-синтезиционный разрез
Улусабад, 195… г.»
— Нет,— сказал я, — тут в Москве за этим изделием люди в очередях номерки на руках писать не будут. В Улусабаде написано, там пущай и тиснут. Штук 50 на всех улуситов хватит, а?
Валька поднял указательный палец вверх:
— Много болтаешь! Оттеда звонок был: НАДО! Большая политика.
Понизил голос и добавил:
— Ну и связи, само собой!
— Тебе звонок был?
— Зачем мне? Директору!
Я пошел в курилку, вытянул там никотин подряд из трех беломорин и вернулся в редакцию. После прочтения двух глав труда Х.Х. Хасанова я подошел к Валькиному столу. Он сидел, обхватив голову руками, уткнувшись в какую-то рукопись. Я тихо и осторожно покашлял:
— Валентин Михалыч, я на сей раз — официально.
Не глядя на меня, он сердито буркнул:
— Ну?
— Кладу голову на плаху, наш Хасаныч не был бы успевающим на курсах ликбеза. Его писание надо переписывать. Кто это должен делать?
— Ты!
Я не автор, я редактор. Мне это не положено.
— Положено, не положено…
— Дойду до Древней площади, до самого Мартыныча!
— Э! Слыхал поговорку? «Пока до бога дойдешь, архангелы тебе все ребра переломают!» Ладно, вызывай автора.
Тот оказался небольшого роста пухловатым человеком с бритым черепом и чуть раскосыми глазами.
— Хасан Хасанович, — представился он, — замзав отделом Улусабадского кругкома «Борьба против чуждого нам мироощушения».
Я судорожно проглотил комок в горле:
— И такой есть?
— Есть, — сказал он, пришурясь, — А щто?
— Нет, нет, ничего. Все нормально.. .
С той поры Хасан Хасаныч каждое утро встречал меня у входа в издательство, в Поделкином переулке. В течении месяца, сдвинув стулья, мы сидели за моим стодом, абзац за абзацем, страница за страницей, читая вслух хасанычеву книжку. Читал обычно я. Он слушал, будто выбирал текст между своим и предлагаемым мною. Но почти всегла говорил:
— Пышы абзас. Твой.
Я про себя матерился, но писал абзац за абзацем. Однажды не выдержал, сновапошел к Вальке.
— К чорту! Хватит с меня «абзасов». Подаю заявление об уходе!
Тахт разозлился :
— Знаешь как у нас на фронте старшина говорил: «запугал бабу х…» Ладно, пошли к Оганычу!
Оганыч — Сурен Оганович — был главным редактором. Считалось, что он «немного того» , на редакционном языке «полвосьмого». Он сросся с книгой, она стала как бы частью его существа, его тела. Он читал повсюду и всегда. В магазинах, учреждениях, метро, автобусах, столовых. В издательский буфет он приходил, близоруко уткнувшись в книгу. Становился в очередь и не отрываясь от книги, брал с подноса один за другим бутерброды, машинально жуя их. Так, двигаясь с очередью, он подходил к кассирше, расплачивался и удалялся, продолжая неотрывно читать.
Он читал даже на улице, на ходу и вот чудо: никогда не спотыкался, не падал!
Когда мы вошли, Оганыч читал какую -то книгу. Тахт кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял голову:
— Ну что ?
— Хасаныч не пройдет, — сказал Тахт. — Переписывали, все равно пустота. Подставим только нашу фирму.
Грустные глаза Оганыча стали еще грустнее:
— Плохо , совсем плохо. А издать надо! Не издадим — зазвонят меня телефонами, затаскают по кабинетам, замучат требованием справок. Давайте издадим, а? Мало ли мы дерьма издавали? Издадим еще одно. Надо только завернуть его в красивую обложку…
Хасаныча издали. Однажды на моем столе появился сигнал его книги в шикарной обложке. Подошел Михал Михалыч Шарнов, наш старейший редактор . Он работал в этом издательстве в те далекие годы, когда им руководил старый большевик, из тех , которые еше носили пэнсне и по старой памяти дружили с меньшевиками… Шарнов взял сигнал, полистал его и бросил на стол. Пожал плечами и развел руками.
А через месяц я получил от Х.Х Хасанова письмо. Он сообщал , что книга его пользуется большим успехом и выдвинута на премию Базаршахова. А он сам из замов переведен в заведующие Отделом борьбы с чуждым нам мироошушением.
Я развел руками, как Шарнов.
O Tроцком, академике и витькиной диссертации
(чуть олитературеная быль)
Это было еще при последних большевиках. Мой лучший друг Виктор Медников написал диссертацию по литературному редактированию и представил ее к защите в «Диссердел» профессоров Хмурова и Темнова. Но одна доцентша из этого совета по фамилии Дебильнова выступила против с такой яростью, что упала на трибуне в обморок и ее повезли в Склиф. Почему она так освирепела против Витька — неведомо. Говорили, будто он не ей, а другой даме с кафедры больше внимания оказывал. Хмуров же и Темнов написали разгромный отзыв. Диссертацию зарезали. Мы с Витькой выпили всю водку, заготовленную для приготовленного банкета. На утро с большого бодуна я сказал ему:
— Нет, так не пойдет. Не сдадимся. Как писал Шолохов «поглядим ишо, чья возметь».
— Что имеешь в виду? — безнадежно спросил Витька.
— Узнаешь!
А надо вам сказать, что работал я в те поры в Научном Консилиуме знаменитого академика-историка Исая Исаевича Спица. В партии он аж с апреля 17-го г. Все «воздаяния» тогда были при нем: две премии вождя народов, Гертруда, ордена. В области Октябрьской революции и гражданской войны он был ГЛАВНЫЙ. Его слово — закон. Написал он, к примеру «а меньшевики –большие мерзавцы». И все пишут примерно то же, давая сноску: (см. А. Спиц, т. 2, стр. 2068).
В гражданскую войну комиссарил он в корпусе Червонно-марксистского казачества. Троцкий его чуть было не расстрелял, о чем он всем рассказывал, чтобы показать как он далек от троцкизма. А дело было так. Расскажу.
Захватил один из полков корпуса Червонно-марксисткого казачества городок Крыжополь. Ну, бойцы маленько на базаре пограбили. А тут поезд Троцкого нагрянул.
— Комиссара ко мне!
Привели дрожашего Спица. Троцкий кричит:
— Красную Армию позорит! Первая пуля — комиссару! Расстрелять его!
Члены Реввоенсовета Троцкому «в ноги»:
— Помилуйте его! Молодой! Пригодится еще!
— Ладно, — пробурчал Троцкий. — Но еще раз…
«Правая рука» Троцкого матрос Шмаркин шепнул Спицу:
— Беги, Хаим, пока он не передумал!
Ну, Спицу два раза говорить не надо…
И вот со временем стал этот Спиц «главным академиком». Вот к нему я и обратился:
— Исай Исаевич, примите, пожалуйста, меня и моего лучшего друга.
Отвечает:
— Вы — это мне понятно, а друг при чем?
— Наука и дело…
— Так бы сразу и сказал.
Заходим в квартиру. Кабинет огромный. Весь от пола и почти до потолка завален кипами и грудами каких-то старых газет, журналов, бумаг, книжек Самого. Академика не видно.
Вдруг один из бумажных завалов зашуршал и зашевелился. Из него показалась лысина с пушком. Затем появился морщинистый лоб и слегка крючковатый нос. Губ не было. Рот как-будто расщепили топориком. И из этой щели раздался вопрос Вите Медникову:
— И кто же Вы будете,молодой человек?
— Я Медников Виктор.
— Ого! Вот это да! Ну и что я должен сделать?
— Его папа военный, — начал я. — Он воевал против белых в гражданской войне.
— Помните песню: «На Дону и в Замостье тлеют белые кости, над костями шумят ветерки?» — Академик приподнял бесцветные брови. — Ну и что? Вам нужны белые кости?
— Нет, Вы тогда комиссарствовали над казачеством а отец Вити — Федр Медников — состоял при Вас.
— Федор Медников состоял при мне!? — поразился академик. — Какой Федор? Что-то не могу вспомнить, разве что с большим трудом, а? Много у нас Федь тогда было…
Я кивнул на диссертацию Виктора и провел ладонью себе по горлу:
— До зарезу нужны защита диссертации этого талантливый человека. Он сперва обратился в «Дисском» к Хмурову и Темнову…
— Зачем?! — закричал Спиц , — Это же банда от науки! Босяки!
— Он не знал, что…
И тут академик понял.
— Ах, Федор Медников! — крикнул он. — Как же, как же… Ну как же! В адъютантах у меня был. Боевой парень! Орел! Всегда впереди конной лавы с шашкой наголо! Как он теперь-то? Жив, здоров?
— Сейчас на Дальнем Востоке. А это вот сын его –Виктор, мой лучший друг, написал блестящую дтссертицию. Вот она, перед Вами…
Академик, хлопнув рукой по переплету диссертации, сказал:
— Как же,какже,читал,читал автореферат. Толково, толково. Своевременная и нужная работа. Что же от меня требуется?
— Вот тут-то и вся заковыка, — сказал я . — Виктор решил подать свою работу к защите в совет директора библиотеки «Лейбела» Карского, а Вы, как известно, в этом совете — самый авторитетный деятель. Вот мы и вспомнили,что отец Виктора — Ваш незабываемый боевой товарищ еще с гражданской войны и обращаемся к Вам: поддержите Виктора.
— О чем речь!? — воскликнул академик. — Для своего старого, незабываемого друга — ради бога!
Он вырвал из блокнота листок, протянул его нам и сказал:
— Напишите все,что я должен сказать Корскому о моем незабываемом боевом друге и диссертации его сына, а то ведь я могу забыть и перепутать, чорт его подери… Для верности, напишите что-либо забавное.
Мы взяли листок и стали писать.
1. Незабвенный друг — Медников Федор Павлович.
2. Характеристика — преданный партии коммунист. Боевой товарищ, рубака-парень.
3. Отношения более поздние — самые лучшие, близкие. Шуточное — как-то вошел наш полк в Полтаву, видит «рекламу» — «продажа дегтя, хомутов и прочих деликатесов». Вот смеху-то было!
4. Оценка диссертации сына — партийно-актуальное исследование. Принять к защите.
5. Приходите с женой в гости.
Что мы там еще написали, я уж не помню, но записку нашу академик в тодефонном разговоре с Карским, «разыграл» просто мастерски. Сам Станиславский, наверное, крикнул бы на том конце телефонного провода: «Верю!»
Мы вышли от Спица довольные и веселые. Не подвел !
— А что сейчас может делать реальный Федор Медников? — спросил я Виктора.
— Скорее всего, чай дома пьет. Он ничего о нашей акции не знает да и Спица в глаза не видел…
Ну, а диссертация Виктора? Министерство рекомендовало ее как учебное пособие для вузовских литераторов и редакторов, и Хмуров с Темновым, скрежеща зубами, читают по этому пособию лекции студентам.
МИНЦ ?
Красные казачки, которые из Второй конной Миронова, зараз интересуются:
как, по пособию, следует писать \»околитературеная\» — с одним Н , или с двумя? 🙂