Управляющий привел трех девушек, облаченных лишь в кусочки прозрачной ткани. Вахаука отправил их прочь, сказав: «Новости, которые привез с собой наш высокоуважаемый гость, наверняка окажутся более интересными, чем песни и танцы этих красавиц». А уж он об их отсутствии точно не пожалеет.

Подсчет черепков

Гарри Тeртлдав
Перевод с английского Миротвора Шварца

“Counting Potsherds” by Harry Turtledove

Подобно ползущему вдоль стены таракану, корабль двигался вдоль берега. Когда побережье наконец повернуло на северо-запад, то же сделал и корабль — рулевые весла заскрипели в своих отверстиях, а окрашенный хной шерстяной парус надулся ветром, чтобы направить судно по новому курсу.

Когда корабль изменил направление, евнух Митридат, стоящий на палубе у перил, подозвал к себе капитана едва заметным кивком головы.

— Значит, уже подходим, Агбаал? — спросил Митридат. В его голосе, представлявшем собой нечто среднее между тенором и контральто, звучали холодность, точность и ум.

Капитан-финикиец низко поклонился. На серебряном колечке в его левом ухе заблестело солнце.

— Подходим, о господин, — Агбаал показал на оконечность, которую корабль только что обогнул. — Вот это мыс Суний. Если ветер продержится, то мы будем в Пирее к вечеру. На день раньше, — добавил он лукаво.

— Если так оно и будет, получишь награду, — пообещал Митридат. Удовлетворенный Агбаал поклонился снова и, попросив взглядом разрешения у своего сиятельного пассажира, вернулся к надзору за командой.

Для того, чтобы вернуться к царскому двору как можно быстрее, Митридат расстался бы с золотыми дариками и из собственного кошелька, но нужды в этом не было — прибыв в эту западную глушь по царскому поручению, он мог пользоваться казной Хсриша, Царя Царей, по собственному усмотрению. Он еще раз пообещал себе не скупиться.

День был на редкость ясным, и Митридат мог смотреть вдаль без труда. Впрочем, он увидел только парочку крошечных рыбацких лодчонок да медленно плетущийся торговый корабль, наверняка переполненный пшеницей из Египта. Над волнами кричали чайки.

Митридат попытался вообразить, как это усыпанное островами узкое море выглядело в те великие дни четыре века назад, когда самый первый Хсриш, Хсриш Завоеватель, привел свой огромный флот к триумфу, после которого западная Яуна покорилась Персии раз и навсегда. Но воображения ему не хватило — Митридат еще не настолько привык к кораблям, чтобы представить их одновременное движение в несметном количестве, подобное движению стада овец по дороге на вавилонский рынок.

Эта мысль, как Митридат тут же понял и в знак этого кивнул, напомнила ему о том, к чему он привык больше всего — к земле между Тигром и Евфратом, опаленной солнцем, но зато необычайно плодородной. Привык он и к Эктабанам, летней столице Царя Царей, находящейся в тени горы Аурвант — зимой там было холодно, но зимой Митридат там так ни разу и не побывал. Что же касается морских путешествий, то до этой поездки ничего подобного ему бы и в голову не пришло.

И все же Митридат, к своему удивлению, находил в море некую красоту, пусть и не привычную для его глаз. Вода, по которой он плыл, была настолько голубой, что отливала пурпурным цветом вина, а небо — тоже голубым, но эта голубизна была настолько отличной от морской, что он и сам не мог понять, как два таких разных цвета могут описываться одним и тем же словом. Земля, выступавшая из моря и поднимавшаяся к небу, была то каменистой, то пустынной, то покрытой зелено-серыми оливковыми деревьями. Все это сочетание было весьма своеобразным, но в то же время и по-своему гармоничным.

Агбаал, как и обещал, доставил Митридата к месту назначения еще при свете солнца. Евнух, как и обещал, вложил в ладонь капитана два золотых. Агбаал отвесил поклон чуть ли не вдвое ниже обычного. Глаза на его смуглом лице гордо заблестели, когда Митридат подставил ему щеку для поцелуя, совсем как равному.

Пристань кишела всевозможными купцами Западного моря. Тут были и финикийцы вроде Агбаала в тюрбанах, туниках и плащах, и италийцы в длинных заброшенных за плечо белых халатах, и, конечно же, немало местных яунийцев — или эллинов, как они называли себя сами. Их слегка певучая речь слышалась здесь чаще, нежели арамейский — общий язык империи, который понимали везде: от Индии до окраин галльских земель.

Богатые разукрашенные одежды Митридата, золотые браслеты на его руках, а также выгруженные слугами на пристань горы багажа немедленно привлекли внимание местных жителей — как горшок с медом привлекает мух, подумал он кисло. Он выбрал человека, говорящего по-арамейски с меньшим эллинским присвистом, чем остальные, и сказал ему:

— Будь добр, проводи меня ко дворцу сатрапа.

— Конечно, о господин, — сказал эллин, но лицо его упало. Митридат-то ему заплатит, но теперь он уже не мог и надеяться на то, что получит что-нибудь также и с хозяина постоялого двора, на который он привел бы высокого гостя. «Очень жаль,» — подумал Митридат.

Он привык к разумной сетке улиц Вавилона, а в этих западных городках узкие вонючие улочки разбегались куда попало, иногда внезапно упираясь в другие. Он был рад тому, что нанял проводника — человек, незнакомый со всеми этими закоулками, обязательно бы в них заплутался.

Резиденция сатрапа — на дворец, как увидел Митридат, она не тянула никак — ничем не отличалась от близлежащих домов, пусть и была размером побольше своих соседей. Ее побеленный фасад, обращенный ко внешнему миру, был совершенно незатейлив. Митридат презрительно фыркнул. По его мнению, любой человек, чего-то в жизни достигший, должен был как следует известить окружающих о своей значимости.

Он заплатил проводнику — достаточно, чтобы тот не обиделся, но не слишком щедро — и постучал в дверь своей палкой с набалдашником из гранатового дерева, на которую опирался при ходьбе. Спустя мгновение открылось смотровое окошко, через которое на него уставился стражник.

— Кто идет? — свирепо потребовал он ответа. Он также говорил по-арамейски, и тоже с акцентом.

Митридат встал так, чтобы стражник мог его как следует рассмотреть, после чего ответил — но не на арамейском языке, а на чистом и ясном персидском:

— Я Митридат, сарис, — каким-то образом на его родном языке слово, означающее «евнух», звучало почти гордо, — и слуга Хсриша, Царя Царей, царя земель, в которых живет много людей, царя, чьи владения простираются на этой земле далеко и широко, сына царя Мардунии из рода Ахеменидов, перса, сына перса, арийского происхождения. Да одарит его Ахура Мазда улыбкой своей и продлит царствование его. Я прибыл в западную сатрапию Яуна по повелению, услышанному мною из его собственных царских уст. Я намерен поведать о нем твоему господину, сатрапу Вахауке.

Он скрестил руки на груди и принялся ждать.

Ждать ему пришлось недолго. Он услышал стук с другой стороны двери — судя по всему, стражник уронил в удивлении свое оружие. Митридат не улыбнулся. Годы, проведенные при дворе Царя Царей, научили его скрывать свои мысли от опасного мира. Его лицо по-прежнему оставалось спокойным и ничего не выражавшим, когда стражник широко распахнул дверь и возгласил:

— Войди, о слуга Царя Царей!

Стражник низко поклонился. Митридат прошел мимо него, едва кивнув в ответ. Некоторым людям, подумал он, следует почаще напоминать об их положении.

О его прибытии услышал не только стражник, но и другие — именно этого Митридат и добивался. Навстречу ему во внешний зал торопливо выбежал управляющий. На нем были надеты персидские шаровары и прямоугольный эллинский плащ. На его поклон Митридат ответил таким же — при этом миниатюрном дворе с управляющим следовало считаться.

Управляющий сказал:

— О великолепный сарис, — а он тоже осторожен, подумал Митридат и снова удержался от улыбки, — Его Высочество Вахаука, великий сатрап западной провинции Яуна, сейчас изволит обедать со своим секретарем, ганзабарой сатрапии и командующим местными войсками. Он просит тебя присоединиться к обеду, если только твое долгое путешествие из дворца Царя Царей, да одарит его Ахура Мазда улыбкой своей и продлит царствование его, не слишком тебя утомило.

— Это щедрое приглашение делает мне честь, — сказал Митридат. — Я принимаю его с удовольствием. — Он был рад возможности так скоро познакомиться с ганзабарой — именно казначею предстояло выплатить ему деньги по привезенной из дворца табличке.

— Тогда проходи вот сюда.

Управляющий провел Митридата в центральный дворик, где сатрап обедал со своими чиновниками. Наконец-то евнух снова почувствовал, что находится среди персов, ибо дворик был обставлен по-райски — всюду виднелись розы, тюльпаны и прочие яркие цветы. От их аромата, смешанного с запахами еды, ноздри Митридата задергались.

— О повелитель Вахаука, я имею честь представить сариса Митридата, слугу Царя Царей, — громко сказал управляющий. Митридат уже начал падать ниц, как сделал бы это перед Хсришем, но Вахаука, худой седобородый перс пятидесяти лет, остановил его взмахом руки. Сатрап повернул голову, подставляя евнуху щеку.

— Мой повелитель очень добр, — сказал Митридат, подходя к Вахауке и прикасаясь губами к бороде сатрапа.

— Мы оба служим Царю Царей, — сказал Вахаука. — Так ли уж велико неравенство между нами? — Его сотрапезники закивали и согласно забормотали. Он продолжил: — О Митридат, я имею честь представить тебя моему секретарю Риши-кидину, — так звали потного напомаженного вавилонянина в полотняной нижней тунике, шерстяной верхней тунике и коротком белом плаще, — ганзабаре Гермиппу, — это был чисто выбритый эллин, одетый, как и управляющий, в шаровары, — и командующему войсками сатрапии, Таданму, — а это имя носил перс с пронзительным взгядом в глазах, одетый более просто, чем приличествовало его положению.

Митридат поцеловал еще несколько щек. После примера, поданного сатрапом, его подчиненные не могли не оказать евнуху такой же чести. Щека Гермиппа показалась Митридату странной — до сих пор он привык к гладкой коже только на лице у себе подобных. Будучи не единственным безбородым человеком в помещении, он почувствовал себя почти мужчиной, но тут же мысленно над собой посмеялся.

— Садись рядом со мной, — сказал Вахаука, когда церемония знакомства завершилась. Он приказал слугам принести Митридату еды и вина. — Отведай угощений, а потом, может быть, ты сделаешь нам милость и поведаешь о том, по какому поручению Царя Царей, да одарит его Ахура Мазда улыбкой своей и продлит царствование его, ты прибыл в эту западную землю.

— С удовольствием, о повелитель, — сказал Митридат. После чего он был некоторое время занят едой и питьем. Вина были отличными — западная сатрапия Яуна была известна своим виноградом (больше, впрочем, она не была известна почти ничем, даже в столичном Вавилоне). Еда понравилась Митридату меньше. Вахаука, может, к соленым оливкам и привык, но Митридату и одного хватило бы на всю жизнь.

Солнечный свет сменился тьмой, и слуги зажгли факелы, вокруг которых закружились насекомые. Иногда проносилась летучая мышь, хватала какое-нибудь насекомое и исчезала снова.

Управляющий привел трех девушек, облаченных лишь в кусочки прозрачной ткани. Вахаука отправил их прочь, сказав:

— Новости, которые привез с собой наш высокоуважаемый гость, наверняка окажутся более интересными, чем песни и танцы этих красавиц, которые мы уже не раз видели и слышали. А уж он об их отсутствии точно не пожалеет.

Митридат бросил на сатрапа быстрый взгляд из-под опущенных бровей. Было ли это завуалированным намеком на его… особенность? Если да, то Вахаука просто глупец, из-за чего, наверное, и управляет лишь этой незначительной сатрапией. Евнухи всегда славились своей злопамятностью, а ведь Митридат скоро будет находиться так близко к уху Царя Царей, как Вахауке и не снилось.

Конечно же, пока Митридат оставался сама вежливость:

— Как будет угодно моему повелителю. Знай же, в таком случае, что я прибыл по повелению Царя Царей, да одарит его Ахура Мазда улыбкой своей и продлит царствование его, чтобы разузнать побольше о деяниях великолепного пращура его, первого Хсриша, прозванного Завоевателем, дабы деяния эти могли послужить причиной для новых праздников и умножить славу нынешнего Царя Царей, который гордо носит такое же имя.

Последовало краткое молчание — чиновники обдумывали его слова.

— Это твое единственное поручение, о великолепный сарис? — спросил Вахаука.

— Да, о повелитель.

— Тогда мы с удовольствием окажем тебе всяческое содействие, на которое только способны, — с этнузиазмом воскликнул сатрап. Его слова тут же подтвердили подчиненные. В их голосах Митридат услышал облегчение, причина которого была ему ясна — никакие слухи об их проступках до ушей Царя Царей не дошли.

— Ты хочешь узнать, как первый Хсриш взял Элладу, да? — сказал Гермипп. Митридат едва различил в его устах имя Царя Царей — окрашенное в тона его родной речи, оно звучало примерно как «Ксеркс». Ганзабара продолжил: — Для этого, я полагаю, лучше всего подойдут развалины Афин.

— Да! Верно! Хорошо сказано! — Вахаука, Риши-кидин и Тадамну заговорили одновременно. Митридат улыбнулся, но только про себя. С каким же рвением они спешили от него избавиться! Может быть, они, или хотя бы кто-нибудь из них, действительно замышляли что-нибудь такое, о чем следовало бы знать Хсришу.

Тем не менее Гермипп был прав. Как узнал Митридат в Вавилоне, готовясь к этой поездке, в борьбе с Завоевателем западной Яуной руководили именно Афины. Евнух вздохнул. Раз уж он так далеко заехал, от копания в мусоре намного хуже ему не станет.

— Если пожелаешь, о великолепный сарис, — сказал Гермипп, — я предоставлю тебе секретаря, который читает и пишет не только по-арамейски, но и на эллинском языке. Этот язык здесь используется до сих пор, а в те древние времена, о которых ты говоришь, тут только на нем, я полагаю, и писали.

— Я принимаю это предложение с благодарностью, — совершенно искренне сказал Митридат, наклоняя в кивке голову. Во время своего путешествия на запад он выучил пару слов на языке эллинов, но он совершенно не предполагал, что ему потребуется также выучить странные, угловатые буквы, используемые местным населением. Он снова вздохнул, жалея, что находится на чужбине.

Вахаука явно читал его мысли:

— Расскажи нам новости двора, о Митридат. Сюда, в эти дальние края, они к нам доходят, но медленно и в искаженном виде.

Кивнув, Митридат поделился такими слухами, распространение которых полагал безопасным. Он вовсе не собирался рассказывать незнакомым ему людям обо всех делах — и скандалах — Хсриша. Впрочем, излишняя осторожность его подвела, ибо когда он закончил, Таданму заметил:

— Ты ничего не сказал, о великолепный сарис, о двоюродном брате Царя Царей, великом повелителе Кураше.

— Прошу прощения, о повелитель. Я не упомянул его потому, что в последнее время он находится в своих владениях, и потому не пребывает сейчас поблизости Царя Царей, да одарит его Ахура Мазда улыбкой своей и продлит царствование его. Впрочем, насколько мне известно, повелитель Кураш пребывает в добром здравии, и я слышал, что две его молодые жены родили ему по новому сыну.

— А он небось отпраздновал эти известия, задрав юбки повивальным бабкам, — ухмыльнулся Таданму. Кураш был хорошо известен своим аппетитом и любовью к его насыщению.

Полководец задал еще несколько вопросов о Кураше. Митридат отвечал уклончиво, и Таданму от него отстал. Но Митридат все равно взял его на заметку. Именно из-за амбиций Кураша — вернее, для того, чтобы их умерить — евнух и приехал в западную сатрапию Яуна. Отблески новой славы, которая покроет Хсриша Завоевателя, также падут и на его тезку, нынешнего обитателя — волей Ахуры Мазды — трона Царя Царей.

Митридат осушил свою чашу и протянул ее слуге, который поспешил снова ее наполнить. Евнух сделал еще глоток, подержал вино во рту, дабы в полной мере им насладиться, и удовлетворенно кивнул. По крайней мере хоть что-то доставило ему радость в этом путешествии на запад.

Он ценил эти маленькие радости. Пока что их было немного.

* * *

— Мой повелитель?

Митридат посмотрел по сторонам, чтобы понять, к кому же обращается молодой эллин, но потом удивленно понял, что это обращение относится к нему самому. Ну и дремучи же эти провинциалы!

— Не повелитель я, — сказал он. — Я всего лишь сарис на службе Царя Царей.

Он увидел, что безбородые щеки молодого человека покраснели.

— Мои извинения, о по… о великолепный сарис, — поправился эллин. — Тебя зовут Митридат, не так ли?

— Таково мое имя, — подтвердил евнух, добавив ледяным тоном: — У тебя передо мной преимущество, как я погляжу.

Молодой человек покраснел еще больше:

— Еще больше извинений. Меня зовут Полидор. Я думал, что Гермипп обо мне упомянул. Если ты соизволишь, то я буду твоим проводником по развалинам Афин.

— Ага! — Митридат осмотрел этого Полидора с новым интересом. Впрочем, нет, первое впечатление его не обмануло — до тридцати этому парню было еще далеко. Прикидывая, не подсунул ли ему ганзабара какого-нибудь своего бесполезного родственника, он осторожно сказал: — Я ждал кого-нибудь постарше.

— Кого-нибудь, кто свободно владеет и арамейским, и эллинским? Это ты имеешь в виду? — сказал Полидор, и Митридат невольно кивнул. Эллин пояснил: — Я происхожу из рода счетоводов, о великолепный сарис. Большинство городов в этой сатрапии, особенно находящихся далеко от моря, по-прежнему ведут делопроизводство на старом языке, так что мне, естественно, пришлось выучиться не только говорить на нем, но также читать и писать.

— Ага, — снова сказал Митридат. Определенный смысл в этом был. — Что ж, посмотрим.

— Очень хорошо, — сказал Полидор. — Что ты собираешься делать? Ты будешь посещать развалины каждый день, или ты проведешь в Афинах все время?

— А как далеко они отсюда? — спросил Митридат.

— Примерно полтора парасанга.

— Добрые два часа хода в одну сторону? Что же я успею сделать за то немногое время, которое проведу на развалинах? Уж лучше я разобью там палатку и закончу дело пораньше, пусть и с меньшими удобствами. Тогда я смогу побыстрее вернуться на восток.

— Как тебе будет угодно, о великолепный сарис. Послезавтра я буду к твоим услугам.

— А почему же не завтра? — не очень-то довольным тоном спросил Митридат. — Я могу послать слуг за тканью для палатки и другими причиндалами прямо сейчас.

— Прошу прощения, о великолепный сарис, но я, как уже сказал, происхожу из рода счетоводов. Завтра с юга придет груз серебра из Лаврионских рудников, и мне необходимо быть здесь, дабы помочь со взвешиванием и оценкой прибывшего металла. Конечно, сейчас рудники производят меньше серебра, чем тогда, сразу после покорения Эллады Персией, когда были открыты огромные залежи. Но уж на талант-то почти наберется.

— Хорошо же, делай, что тебе следует, — сказал Митридат, уступая необходимости. — Стало быть, увидимся послезавтра утром. — Он кивнул, разрешая Полидору удалиться.

Но эллин ушел не сразу. Вместо этого он застыл с отвлеченным выражением лица, глядя не на Митридата, а скорее сквозь него. Евнуху это быстро надоело, но Полидор наконец нарушил молчание, сказав мечтательным тоном:

— А интересно, вот если бы афиняне наткнулись на это серебро еще до нашествия Хсриша… — он тоже произнес «Ксеркса». — Боевое снаряжение тоже денег стоит.

Счетовод и есть, презрительно подумал Митридат.

— Смелость за деньги не купишь, — сказал он.

— Может быть, и нет, о великолепный сарис, но даже самый смелый человек, будь он наг и безоружен, уступит воину в полном облачении и с копьем. Построй Афины корабли, которые были бы способны противостоять персидскому флоту — и эллины могли бы империи и не покориться.

Митридат фыркнул:

— У всех покоренных народов найдется масса причин, согласно которым они должны были удержаться против Персии. Да вот не удержался из них никто.

— Конечно, ты прав, о великолепный сарис, — вежливо сказал Полидор, будучи достаточно мудрым, чтобы скрывать свои истинные чувства, какими бы они ни были. — Я просто на мгновение забылся. До послезавтра. — Поклонившись, он поспешно удалился.

* * *

— Мое решение было правильным. — Сняв с головы мягкую тиару, Митридат вытер ею пот с собственного лица. — Мне совсем бы не хотелось совершать это путешествие туда и обратно каждый день.

— Как тебе будет угодно, о великолепный сарис. — Полидор был одет в тонкий и короткий эллинский плащ, а голову его покрывала широкополая соломенная шляпа. Это было более удобной одеждой, чем у Митридата, но и он был покрыт потом. За ними шли слуги евнуха и осел, несущие свою поклажу со стоическим молчанием. Один из слуг вел овцу, которая то и дело порывалась остановиться и пожевать траву с кустами.

Под обувью Митридата что-то треснуло. Он посмотрел вниз и увидел осколок горшка, а рядом с ним — кусок кирпича, наполовину похороненный в траве.

— Когда-то здесь стоял дом, — сказал он. Услышав в собственном голосе удивление, он почувствовал себя глупцом. Впочем, одно дело — знать, что это запустение давным-давно было городом, и совсем другое — самому натыкаться на его останки.

Полидор знал эту местность гораздо лучше. Он указал в сторону:

— Вон там среди оливковых деревьев можно увидеть обломок старой стены.

Если б Митридат увидел этот обломок сам, то принял бы его за свалку камней. Однако сейчас, как следует присмотревшись, он увидел, что эти камни были сложены кем-то вместе с определенной целью.

— Я полагаю, большинство из того, что здесь было раньше, уже разворовано за все эти годы, — сказал Полидор. Митридат кивнул. Любому крестьянину было легче украсть уже готовый кирпич, нежели изготовить его самому. Полидор снова протянул указательный палец, на сей раз показывая на вершину одного из возвышающихся впереди холмов: — А вон там, вокруг акрополя — так по-эллински называется крепость — от стены осталось побольше, потому что стащить камень вниз труднее.

— Да, — сказал Митридат, довольный тем, что эллин думал так же, как и он. Теперь пришел черед показывать ему: — А вот это дорога наверх к… к крепости? — В последний момент он решил не пытаться повторять местное слово, сказанное Полидором.

Эллин кивнул.

— Конечно, до того, как эти ступени заросли кустами, забираться по ним было легче, — сухо сказал Полидор.

— Пожалуй, что так. — Сердце евнуха и так билось очень сильно. Никогда еще в своей жизни он не ходил пешком так много, как во время этого путешествия на запад. Впрочем, дел еще было невпроворот. — Давай пойдем наверх. Если это крепость, то ее развалины весьма важны, и они могут поведать мне о том, что я должен разузнать об Афинах.

— Как тебе будет угодно, о великолепный сарис.

Поднявшись на вершину акрополя, Митридат и сам почувствовал себя немножко завоевателем. Древние ступеньки не только заросли кустами, но и кое-где провалились. Один из слуг евнуха уже ковылял с вывихнутой щиколоткой — а угоди вместо него в ту яму осел, наверняка бы сломал ногу. Митридат совершенно выдохся, и даже Полидор, казавшийся готовым ко всему, дышал тяжело.

Обильные заросли также росли на вершине крепости, между камнями разломанной стены и над нижними обломками зданий, разрушенных персами очень много лет тому назад. Одно из этих зданий, по виду крупное, во время падения Афин было явно еще не достроено. Из кустов выпирали мраморные основания колонн. Митридат явственно различал на них следы от пожара.

А перед всеми этими полуколоннами стояла мраморная стела, чьи очертания были евнуху знакомы — таких в Вавилоне было немало — но которая совершенно не вписывалась в окружающие ее руины. Да и надпись, вырезанная на этой стеле, была сделана не на местном языке, а на арамейском, а также на той клинописи, которой когда-то пользовались персы, и которую до сих пор иногда использовали вавилоняне.

Весь в волнении, Митридат прочел арамейский текст:

— «Хсриш, Царь Царей, обьявляет: Кто будет царем после меня, да убережется лжи. Я, Хсриш, Царь Царей, уничтожив сей город, центр мятежной Яуны, повелеваю, чтобы он остался в запустении навсегда. Кто будет царем после меня, да исполнит сие повеление, да будет Ахура Мазда другом ему, да произрастет семя его, да продлит Ахура Мазда дни его, да придет к нему успех во всех делах его. Кто будет царем после меня, если увидит стелу сию и повеление сие, и не исполнит его, да проклянет Ахура Мазда его, и да зачахнет семя его, и да уничтожит Ахура Мазда его, как я, Хсриш, Царь Царей, уничтожил сей город, центр мятежной Яуны».

— Велик повелитель, Хсриш-Завоеватель, ибо и по сей день соблюдается указ его, — сказал Митридат, гордый своей принадлежностью к тому же персидскому народу, к которому принадлежал и давний Царь Царей. Хотя, конечно, его собственное семя не произрастет уже никогда.

— Велик воистину, — безразличным тоном сказал Полидор.

Митридат бросил на него гневный взгляд, но тут же успокоился. В конце концов, Полидор был эллином. От него нельзя было требовать, чтобы он радовался надписи, вырезанной в честь разгрома его пращуров.

Покопавшись в одном из мешков, навьюченных на спине осла, он нашел лист папируса, тростниковое перо и бутыль чернил. Он переписал арамейскую часть сделанной Хсришем надписи. Он полагал, что персидский текст означал то же самое, но прочесть его не мог. А кто бы мог? Разве что какой-нибудь маг-древневед — а может, и вовсе никто. Впрочем, нынешнего Хсриша заинтересует лишь то, что написано по-арамейски. В этом евнух не сомневался.

Он посмотрел на то, что написал. Нахмурившись, он сравнил папирус с текстом, вырезанным на стеле. Все было скопировано точно. И все же кое-чего не хватало.

Может быть, тут поможет Полидор — он ведь местный уроженец. Митридат повернулся к нему:

— Скажи мне, пожалуйста, о добрый Полидор, знаешь ли ты имя афинского царя, которого победил Хсриш Завоеватель?

Эллин нахмурился:

— Не знаю, о великолепный сарис. Последний афинский царь, чье имя мне известно — это Кодр, но о нем мы знаем из легенд, куда более древних, чем времена Ксеркса.

— Так я и знал, что слишком уж все идет гладко, — вздохнул Митридат. Потом его лицо прояснилось. — В конце концов, за этим знанием я сюда и приехал. — Он почесал в затылке: ему не нравилось не доводить дела до конца. — Но как же ты знаешь об этом… Кодре, но в то же время не знаешь о том, кто был последним царем Афин?

— О великолепный сарис, — нерешительно сказал Полидор, — согласно легендам моего народа, Кодр и был последним царем Афин.

— Чепуха, — фыркнул Митридат. — Кто-то же должен править, разве нет? Эти Афины наверняка были достойным врагом Хсриша, раз уж он так их ненавидел, что разрушил до основания и потом еще проклял. Такой враг обязан иметь правителей, причем весьма достойных, чтобы противостоять Царю Царей. Как же их могло не быть с тех пор, как умер Кодр? И все эти годы никто Афинами не управлял? Я не могу в это поверить.

— И я не могу, — признал Полидор.

— Очень странно. — Митридат посмотрел на недовольную овцу, которую его слуги привели — притащили на веревке — вверх по заросшим ступеням. — Здесь, перед победной стелой Хсриша, место для жертвоприношения самое подходящее. — Он достал нож, свисавший у него с пояса, и срезал несколько листьев с ближайшего куста. Он положил листья в тиару. — Надо бы миртовые, но сойдут и эти.

Под взглядом Полидора Митридат подвел овцу к мраморному возвышению и приложил нож к ее шее.

— Прямо так? — спросил эллин. — Без алтаря? Без жертвенного огня? Без возлияния? Без флейтистов? Без посыпаемого зерна?

— Чтобы услышать мою молитву, доброму богу Ахуре Мазде ничего этого не нужно.

Полидор пожал плечами:

— Разные у нас обычаи.

Митридат перерезал овце горло. Когда животное забилось в предсмертных корчах, он попросил Ахуру Мазду помочь ему успешно добыть знание, которое поможет восславить Царя Царей. Он не имел права молиться о собственной выгоде, но в данном случае это было и не нужно.

— А мясо твой бог требует? — спросил Полидор, когда евнух занялся кровавым трудом, разрезая тело и раскладывая отдельные кусочки на траве.

— Нет, я могу с ним делать, что пожелаю. Над ним должен помолиться маг, но здесь ни одного мага нет, а потому обойдемся и так.

— Это не чеснок вон там растет? Потом хорошо пойдет с мясом, когда оно будет приготовлено. — Полидор облизнулся.

Митридат почувствовал, как его рот заполняется слюной. Он повернулся к слуге:

— Можешь разжигать костер, Тиштрия.

* * *

— Что это ты делаешь? — спросил Полидор следующим утром.

— Перебираю записи, которые сделал до отбытия из Вавилона, — сказал Митридат. — Ага, я так и знал, что найду, кто здесь правил, когда пришел первый Хсриш. На старой табличке написано, что Царь Царей увел в рабство Демоса Афинского. Кто же этот Демос, если последним здешним царем был Кодр?

— Боюсь, о великолепный сарис, — сказал Полидор, — что «демос» — это не «кто», а скорее «что». Тот, кто сделал надпись на твоей табличке, желал, как и ты, воздать Царю Царей хвалу, но эллинский язык он знал плохо. «Демос Афинский» всего лишь означает «народ Афин».

— Ох, — вздохнул Митридат. — Если б ты только знал, сколько сил я потратил, чтоб найти эту… — Он пошелестел листами папируса, внезапно обрадовался, но тут же снова насторожился. — Я также нашел кое-что о «Буле Афинской». Мне кто-то сказал, что в вашем языке слова на «е» — женского рода, и я подумал, что Буле — это жена Демоса. Но ты сейчас скажешь, что и это не так, верно?

Полидор опустил голову:

— Прошу прощения, о великолепный сарис, но я должен сказать именно это. «Буле» означает «совет».

— Ох. — Этот вздох евнуха был более протяжным. — Народ Афин, совет Афин — а где же царь Афин? — Он посмотрел на Полидора так, как если бы молодой счетовод был лично виновен в исчезновении неуловимого монарха. Потом он вздохнул снова. — Что ж, пожалуй, за этим я сюда и приехал. Где именно мы можем найти какие-нибудь записи или указы, которые хранились в этом городе до прихода Царя Царей?

Как следует подумав, что Митридат очень даже одобрил, Полидор сказал:

— Таких мест два. Одно — здесь, в крепости. Другое — вон там, — он показал на северо-запад, — на агоре, городской рыночной площади. Любой, кто приезжал из деревни в город по делам, мог все это там же и прочесть.

— Разумно, — сказал Митридат. — Тогда сначала поищем здесь, а потом пойдем вниз. Чем меньше я буду двигаться вверх-вниз по ступеням, тем лучше. — Полидор не возражал. Евнух повернулся к слугам: — Тиштрия, Рага, вы тоже можете нам помочь. Все, что вам следует делать — это искать любые вещи, на которых что-нибудь написано. Найдете — дайте знать мне или Полидору.

Слуги уныло кивнули — они явно надеялись отдохнуть, пока господин работает. Митридат от них многого не ожидал — просто не был намерен позволять им рассиживаться. Однако через пару минут Митридат, к своему удивлению, увидел пробирающегося к нему через руины одного из слуг, который чем-то возбужденно размахивал.

— Что это такое, Рага? — спросил евнух.

— Слова, о господин, вырезанные на старой стене, — ответил Рага. — Иди посмотри!

— Иду, — сказал Митридат. Они с Полидором последовали за слугой туда, где их поджидал товарищ Раги. Тиштрия гордо указал на надпись. Надежды евнуха сразу же испарились — надпись была слишком короткой. Он повернулся к Полидору: — Что тут говорится?

— “Калос Архиас,” — ответил эллин. — “Архий прекрасен”. Это хвала красивому мальчику, о великолепный сарис, больше ничего. Такую надпись можно увидеть нацарапанной или написанной мелом на каждой второй стене в Пирее.

— Мерзкие мужеложцы, — пробормотал себе под нос по-персидски Тиштрия. В глазах Полидора на мгновение вспыхнул огонек, но он не сказал ни слова. Митридат отчитал своего слугу, в то же время мысленно отметив, что эллин немного понимает персидский язык.

Поиск продолжился. Афинская крепость была не такой уж большой — ее можно было обойти вокруг сравнительно быстро. Но сколько времени потребуется на то, чтоб исходить ее вдоль и поперек, подумал Митридат, дабы не пропустить ни одной находки? Если, конечно, здесь есть хоть одна находка, тут же добавил он мысленно.

Полидор присел в узкой тени заросшего обломка каменного строения и начал обмахиваться своей соломенной шляпой. Он наверняка думал то же, что и Митридат, ибо сказал:

— Это может продолжаться вечно, о великолепный сарис.

— Да, — вот и все, что Митридат ответил на эту фразу, исполненную истины.

— Значит, нам нужно обдумать свои действия, а не просто ходить туда-сюда, — продолжил эллин. Митридат кивнул — Полидор был явно способен на правильные рассуждения. Еще немного подумав, Полидор сказал: — Давай сначала обойдем саму стену. Указы часто вывешиваются на стенах, чтобы люди могли их увидеть. Разве в Вавилоне не так?

— Так, — подтвердил Митридат. Они с Полидором вернулись обратно к ступенькам, по которым поднялись наверх.

Окончание