Александр Мешниг: Теперь защищаться от «Гиндукуша» придется дома

Loading

А после опять окажется, что виноватых нет — ну кто же мог представить, чем это кончится!.. Пусть это больно осознавать, но не сможем мы остаться такими, как были прежде. Самый главный, решающий вопрос: удастся ли одолеть основную опасность будущего конфликта — внутренний раскол в стране? В данный момент надежды на это мало.

Теперь защищаться от «Гиндукуша» придется дома

Александр Мешниг
Перевод с немецкого Эллы Грайфер

Современные СМИ — не для слабонервных. Теракты, убийства, групповые изнасилования и прочие развратные действия, массовые драки, наркоторговля, поножовщина, нападения на полицию, спасательные службы, врачей, медсестер, пожарных, ближневосточные кланы, угрожающие германским судьям… бесконечной лентой тянутся заголовки в новостных выпусках и социальных сетях.

А в параллель еще подсчеты круто взлетающих расходов на соцобеспечение, здравоохранение, профессиональное обучение, языковые курсы, на переводчиков, учителей и воспитателей детсадов, вплоть до «устранения причин для бегства». Даешь разрешение векового конфликта между суннитами и шиитами и торможение африканского демографического взрыва!

Все это постепенно вгоняет в отупение — плечами пожмешь, головой покачаешь — «что толку возбуждаться», это помогает отстраниться от происходящего. Хорошо еще газеты читать поменьше, выключить телевизор и радио, не затевать бесплодные пререкания с «прекраснодушными», и поныне возлагающими на нас ответственность за все беды мира и с удовольствием предающимися самобичеванию. А после опять окажется, что виноватых нет — ну кто же мог представить, чем это кончится!

«Отрыв от реальности»

Тот, кто после Ниццы и Парижа, Ансбаха, Вюрцбурга, Берлина, и наконец, Манчестера и Лондона, по-прежнему полагает, что главную опасность для Германии представляют PEGIDA, AFD, Трамп или вообще «правые», не иначе как провел последние годы в летаргическом сне, ничего не соображает или принял решение рассудку вопреки, наперекор стихиям отстаивать любимую идеологию до (непобедного) конца. Философ и мыслитель, немецкая еврейка Ханна Арендт именно отрыв от реальности считала главной опасностью для современного мира. За два последних года этот отрыв в Германии стал поистине угрожающим.

В опасности все долголетние социальные и культурные достижения общества. Опыт истории свидетельствует, что воздействие определенных факторов вполне может уничтожать материальные и нематериальные ценности, считавшиеся до сих пор незыблемыми. Обладание — не абсолютно, любое развитие общества можно повернуть вспять, в особенности когда практически никто не готов отстаивать свои ценности. Ибо ценности — как правильно отметил историк античности Эгон Флайг — ценны лишь поскольку люди готовы на жертвы ради них.

«Огромные достижения культуры, которые мы используем, реальны только пока существует достаточное количество людей, готовых на жертвы ради их создания, сохранения и защиты».

Известная фраза 1922 года из политической теологии Карла Шмидта: «Власть — это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении«. Мы дошли до того, что под вопросом оказались все как бы незыблемые ценности (свобода, правовое государство, терпимость, либеральность и т.д.). Положение серьезное, т.е уже чрезвычайное — термин, который стражи политкорректной добродетели всерьез не принимают и доныне относят в рубрику паникерства и популистской болтовни.

Business as usual?

Ведущие политики и СМИ чрезвычайности положения по-прежнему не признают. Business as usual. А ведь границы, открытые для всякого, кто ни пожелает — это риск уже не только для «социального государства», немыслимого вне рамок государства национального, поскольку под грузом массовой иммиграции подламываются его опоры (солидарность, однородность, взаимное доверие). В Германии с лета 2015 года, все необходимые решения отодвигались, откладывались на будущее, которое, как они, видимо, надеются, не наступит никогда или хотя бы до их собственной смерти (или ближайших выборов).

Будущее, ожидающее Германию, легко угадать по происходящему во Франции, где после терактов в Париже и Ницце чрезвычайное положение объявлено официально и не отменено до сих пор. Государство уполномочено использовать средства, стирающие границу между нормой и исключениями. «Война с террором» хотя бы на уровне словесных заклинаний появилась и в языке германского канцлера: «Мы будем вести борьбу с террором и победим его«, — заявила Ангела Меркель 31 мая 2017 года.

Но эта уверенность в победе — чисто риторическая. Потому что чрезвычайное положение есть не что иное как положение военное, а войны без врага не бывает. И как же быть, если слово «враг» оказалось под моральным запретом? Выходит, конфликт обдумыванию не поддается, и мы в конечном итоге остаемся неподготовленными, неспособными дать адекватный ответ на вызов исламистов. А кроме того обнаруживается отсутствие у нас (политической) идентичности, за которую, собственно, и должна идти борьба.

По словам цитированного выше Эгона Флайга «Своей враждебностью враг принуждает меня осознать, почему я должен идти на жертвы во имя своей идентичности, почему стоит быть именно тем, чем я хочу становиться и оставаться».

Запрет на враждебность

В основе предписанной нам начальством слабости — неспособность осознать существование тех самых различий, на которые мы так любим ссылаться. Потому что само признание существования вражды и войны или самопожертвования ради своих ценностей или политической идентичности считается реакционным, «правым» и негуманным. По ту сторону заклинаний и обещаний победить в «войне с террором» немецкое гражданское общество не приемлет понятия «вражды», такого попросту быть не может в гуманном, просвещенном мире.

Ибо опыт истории запрещает нам даже малейшее помышление о врагах или войнах. Уповаем на межкультурный, межрелигиозный диалог, на словесное убеждение. Неприкрытая враждебность и ненависть допускается лишь в отношении себе подобных (AFD, PEGIDA, критиков меркелевской политики «открытых дверей»), поскольку это совершенно безопасно. Рольф Петер Зиферле пишет, перефразируя Ницше:

«Последние люди с изумлением обнаружат, как часто будничные конфликты переходят во вспышки насилия с ножами, мачете и огнестрельным оружием. Как же они отреагируют? Их дезориентированность породит конфликты в собственных рядах, поиск врагов, с которыми легко справиться, ибо они — свои«.

Самый слабый противник — тот, кто подобен нам, и потому образцовым воплощением дешевой «отваги» стала многовоспетая «борьба против правых», окруженная вниманием и заботой политиков и СМИ.

Война начинается с обороны, мы же — претерпеваем.

Невозможно устоять против противника, которого не смеешь распознать. Поэтому на все теракты, как на последний в Лондоне, или на события, происшедшие в новогоднюю ночь 2015 г. в Кельне, реакция следует стандартная. Очевидно, лидеры наших государств и их верные прислужники в СМИ избрали стратегию «умиротворения» пусть даже ценою жизни граждан. Согласно знаменитой теории Карла фон Клаузевица война начинается с обороны, в противном случае речь идет о чистой воды «претерпевании» — на редкость точное описание нашей ситуации.

Но никакие умиротворительные ритуалы и заклинания не отменяют факта: есть некто, кто видит в нас врага и переходит к нападению. Вражда возбуждается в одностороннем порядке. Можно, разумеется, старательно закрывать глаза, но все имеет свои последствия. Историк-философ из Америки Ли Харрис объясняет неизбежность изменения наших представлений о себе:

«Именно враг определяет нас как врага, тем самым изменяя нас, хотим мы этого или не хотим. Став врагом, мы уже не сможем оставаться тем, чем были прежде«.

Ежедневные сообщения из опасных зон, возникающих в наших городах, вполне подходят под классическое определение террора (возбуждение чувства страха и ужаса), мы обнаруживаем, что появление в определенных кварталах может очень дорого обойтись женщине. Все неразличимей становятся границы зон сексуального насилия, господства кланов и банд, захвата общественного пространства (No-go-Areas), поножовщины и терактов — все сливается воедино.

Это подрывает обеспеченные государством основополагающие права гражданина (например, право на жизнь и личную неприкосновенность). Надежда на интеграцию миллионов мигрантов из стран, где процветает насилие, посредством всяческих пряников, налаживания диалога или доходящей до самоубийства терпимости свидетельствует лишь об отчаянном нежелании признать необратимость ситуации, созданной массовой иммиграцией из проникнутых религиозным сознанием родоплеменных обществ.

Исчезло различие свой/чужой

Главная причина в «перегрузке морали», когда руководством к действию служат исключительно «общечеловеческие ценности», собственные интересы во внимание не принимаются, и люди больше не хотят понимать себя как граждан национального государства. Нет больше разницы между своим и чужим, культурные различия определяющей роли не играют. Национальное государство различает еще граждан и неграждан — теперь это качественное различие заменяется чисто количественным: между теми, кто «живет тут давно», и теми, кто «живет недавно».

Универсальность «прав человека» запускает роковой механизм. Как отмечает Димитриос Кисудис:

«Права человека» в конечном итоге навязывают третьим странам определенные обязательства, вынуждая граждан принимающих государств, ни с того, ни с сего, относиться к беженцам как к переселенцам. Ведь интеграция в немецкое «социальное государство» начинается фактически с момента, когда беженец ступает на землю Германии«.

Последствия предоставления дармовых благ чужакам, не обладающим ни гражданством, ни законным правом жительства, уже проявляются в Европе, и рано или поздно ее социальные государства будут разрушены.

Похоже, уже пройдена «точка невозврата»

Вернемся еще раз к «военному положению», к приснопоминаемой «борьбе с террором». Что требуется для того, чтобы не только помышлять о ней, но действительно ее вести? Сообщества опираются на жертвы, т.е. на готовность людей стоять друг за друга вплоть до самопожертвования. И потому во всех сообществах существуют ритуалы в память тех, кто положил душу свою за други своя. Смерть не на что обменять и возместить нечем, эквивалент может быть только символическим: прославления, ритуалы, увековечение памяти.

Есть две корпорации — армия и полиция — представители которых реально подвергаются смертельной опасности, готовы жертвовать собой, и общество, соответственно, должно быть готово почтить их соответствующими ритуалами. Но если взглянуть на то, что происходит сейчас вокруг бундесвера, шквал критики, обрушивающийся на полицию после каждой операции, отсутствие политической поддержки у тех, кто призван обеспечить государственную монополию на насилие, то кому же захочется защищать сообщество, честящее своих солдат «убийцами», а полицейских «свинскими бугаями»?

Еще больше усложняет ситуацию наплыв мигрантов, на глазах исчезает наработанная десятилетиями система права и безопасности, государство вытесняется из сфер, которые контролировало прежде, например, улаживание повседневных конфликтов (ключевое слово: исламский судья-посредник), что государству и его органам уважения тоже не прибавляет. Правовое государство действует только в мирном, цивилизованном обществе. Теряя способность защищать своих граждан, оно утрачивает всякую легитимность, ибо главная задача государства — защита рубежей и сохранение монополии на насилие.

В 2002 году тогдашний министр обороны Петер Струк (СПД) провозгласил: «Безопасность ФРГ надо защищать и на Гиндукуше». 15 лет спустя нам приходится защищаться от «Гиндукуша» на собственной территории — в те времена никто бы, вероятно, не поверил, что такое возможно.

Момент, до которого еще можно повернуть назад (В теории Клаузевица он именуется «точкой кульминации»), похоже, уже позади. Наше общество столкнулось с решающим вызовом — глобальной миграцией и сопровождающим ее террором. Неспособность осмыслить текущий конфликт, принять необходимые решения и поддержать (в том числе и прежде всего на уровне символов) тех, кто призван воплощать принятые решения в жизнь, не оставляют особых оснований для оптимизма.

Никто из нас не хочет прибегать к насилию на границах, при выдворении не принятых мигрантов или антитеррористических операциях. Но есть ли ему альтернатива после открытия границ и глобальной волны террора? Пусть это больно осознавать, но не сможем мы остаться такими, как были прежде. Однако самый главный, решающий вопрос: удастся ли одолеть основную опасность будущего конфликта — внутренний раскол в стране? В данный момент надежды на это мало.

Оригинал

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Александр Мешниг: Теперь защищаться от «Гиндукуша» придется дома

  1. Впервые встретил понятие гос. монополия на насилие. Оно очень точное. Параллельно с этим правом у его носителей есть обязанность: подвергаться контролю соответствующих органов прокуратуры, суда, парламента. У «пришельцев» же нет никаких обязанностей, только права. Значит должны быть разработаны правила их поведения и проч., за соблюдением которых должны следить спецслужбы. «Высшей мерой наказания» за подобные нарушения должна быть депортация.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.