Вечером на корме состоялся грандиозный в тех условиях банкет, на который приехал из Вешенской сам Шолохов. Он как член ЦК КПСС зачитал указ и поздравил виновника торжества. Потом был устроен импровизированный капустник, его вел Юрий Никулин. Потом… все напились в драбадан, не исключая и дам с нижней палубы.

Особое поручение

Марк Штейнберг

Во второй половине 50-х годов прошлого века Ашхабад еще не пришел в себя после катастрофического землетрясения 1948 года. Неразобранных руин оставалось немало.

Среди самых заметных — бывшая кафедральная мечеть на проспекте Свободы, главной улице города. Она была построена в XIX веке, и крохотные ее кирпичики скреплялись каким-то сложным раствором невероятной прочности. Поэтому, видимо, мечеть не рухнула, а лишь пошла трещинами по вертикали.

В году 1956-м верующие мусульмане обратились к Хрущеву с просьбой разрешить им восстановить мечеть. Ответ последовал незамедлительно: в трехдневный срок снести и доложить.

Основным специалистом в гарнизоне по такого рода делам был автор этих строк, и выполнение московской директивы пришлось на его долю. Осмотрев мечеть, я доложил, что за оставшиеся два дня могу лишь повалить ее взрывами наружных зарядов, так как на бурение шурфов времени не хватает. Но при наружных взрывах гарантирую, что оконные стекла в радиусе 300 метров не уцелеют. А в этом радиусе были всякие официальные здания.

Последовала команда, устная: взрывать немедленно. На мою просьбу о письменном приказе ответили весьма недвусмысленно… Делать нечего, взорвал. Стекла полетели, санкций, впрочем, не последовало.

Вспоминаю об этом случае, потому что через несколько лет на месте той мечети соорудили памятник крупнейшему туркменскому поэту Махтумкули, жившему в XVIII веке. Поскольку никаких его портретов до нас не дошло — да их и не существовало! — то монумент имел обличье народного артиста ТССР Алты Карлиева, сыгравшего множество раз роль Махтумкули в пьесах, ему посвященных. Алты Карлиев был режиссером-постановщиком и сыграл главную роль в фильме, где довелось участвовать и мне.

«Особое поручение»

Этот фильм снимался в 1958 году. В нем было множество батальных сцен, а на ашхабадской киностудии не имелось пиротехников. Потому-то киношники и обратились к начальнику гарнизона. Тот дал команду, и через пару дней на двух такси я с саперами отправился в район съемок, потому как у киностудии своих машин не было. Так и проездили мы на такси: в одной машине — подрывники, в другой — ящик тротила: не положено возить взрывчатку вместе с людьми.

Когда мы приехали, я был буквально оглушен распоряжениями, которые обрушивались из нескольких рупоров. Кого слушать-то? Решил подчиняться самому почтенному с виду. И не ошибся. Это был тоже режиссер — Иванов-Барков из Киева, как оказалось, именно он и руководил всем процессом съемок.

Однако из его указаний получалось, что делать предстоит именно то, что строжайше запрещалось армейскими правилами безопасности: взрывать в непосредственной близости к людям. А то, что они были актерами, наших правил ведь не отменяло.

В кинопиротехнике применялся в основном дымный порох — зелье хоть и маломощное, но коварное: взрывается от удара, от искры, а порой от чего угодно. И дает больше пламени, чем бризантного эффекта, потому и не применяется в армейской практике. Впрочем, у ашхабадцев средств взрывания, как говорится, ни синь-пороха не оказалось. Я и привез стандартное ВВ, тротил, который на порядок мощнее. Так что пришлось все время экспериментировать, а при взрывных работах это дело чрезвычайно опасное.

Применил привычную для подрывников «метелку» — готовую проводную сеть, позволявшую не вязать при каждом дубле новую. Чтобы уменьшить силу взрыва, но получить нужный эффект, мы дробили тротиловые шашки на крохотные заряды и засыпали угольной пылью. Это позволяло устраивать пышные дымные султаны почти рядом с пешими и конными. Фильм-то был о событиях Гражданской войны в Туркмении.

Незамысловатый сюжет фильма пересказывать не стану. Но и его местные киношники снимали под патронажем киевлян. Из Киева приехал не только Иванов-Барков, но и директор фильма Глыбовский, оператор Одиноков, главная героиня и другие специалисты, рангом пониже.

Дела с пиротехникой вскоре пошли на лад. Съемочному начальству по душе пришлась быстрая перезарядка при дублях, возможность максимально безопасно устраивать эффектные кинотрюки с применением взрывчатки. Даже киевляне говорили, что такого не делали у себя. Видимо, дымный порох не позволял.

Впрочем, при одном трюке случился скандал. В этом эпизоде местный белогвардеец с двумя чемоданами награбленного добра, удирая от красных, добирается до вокзала, где под парами ждет эшелон. Он ставит на землю чемоданы и с ликующей физиономией оборачивается к преследователям. В это время в него попадает снаряд. Взрыв, чемоданы — в клочья.

Выполнялось это так: актер ставил чемоданы на подготовленный заранее фугас, оборачивался с ликующим видом и выбегал из кадра в укрытие. Гремел взрыв, разнося чемоданы. На беду, актер подсмотрел, как саперы готовили фугас. И когда он встал на него, вместо ликования его лицо изображало неподдельный ужас. Тем не менее взрыв состоялся, и чемоданов не стало.

Принесли два запасных, устроили дубль, но результат не изменился. Актер безнадежно трусил. Пока перезаряжали фугас, с ним провели соответствующую работу, убеждая в безопасности эпизода. Вроде убедили. Однако оказалось, что чемоданов больше нет. Иванов-Барков матерился по-русски, Алты Карлиев — по-туркменски. И тут кто-то вспомнил, что видел чемоданы в фургоне директора фильма Глыбовского. А он в ту пору уехал в Ашхабад. Чемоданы выпотрошили и принесли. Это были добротнейшие, настоящей кожи, чехословацкого производства вещи. Подлинные сокровища по тем скудным временам.

Иванов-Барков, однако, скомандовал: «Под мою ответственность, взрывайте!» На сей раз ликование получилось, а чемоданы тоже вполне исправно разнесло на клочки. Но потом, когда Глыбовский вернулся из Ашхабада, грохота было не меньше, чем при взрыве на вокзале.

Батальные съемки длились почти месяц. Мастера кино остались довольны армейскими подрывниками. Я же был просто счастлив, что все завершилось благополучно, и не думал, что приобретенный опыт еще пригодится. Но это произошло через 12 лет.

«Чрезвычайный комиссар»

Картина с таким названием снималась на киностудии «Узбекфильм» режиссером Али Хамраевым в 1960 году. Снова речь шла о событиях Гражданской войны, когда в Среднюю Азию прибыл комиссар Петр Кобозев с чрезвычайными полномочиями. На его роль был приглашен Армен Джигарханян.

Батальные сцены снимались в предгорьях Чимгана за городом Чирчик, где в то время довелось мне служить. И надо же такому случиться, чтобы на одной из первых съемок сгорел фургон пиротехнического цеха и погибли его хозяева. Ожоги получили несколько актрис, сам Джигарханян не пострадал лишь потому, что был в кожаных галифе, как и положено комиссару Гражданской войны.

Поскольку к съемкам были привлечены войска, начальство «Узбекфильма» обратилось к командованию ТуркВО с просьбой выделить специалиста-взрывника. Там припомнили мой ашхабадский опыт — и я оказался в лагере киношников. Умудренный опытом «Особого поручения», прихватил с собой аппаратуру «Краб-ИМ» (система избирательного минирования). Она была на порядок эффективней допотопной «метелки», которую я использовал в Ашхабаде, и позволяла быстро перезаряжать заряды, точно выполнять команды оператора, устраивать пироэффекты.

По моей просьбе раздобыли небольшие броневые плитки. На них саперы устанавливали крохотные кусочки тротила и обильно засыпали угольной пылью. Броню такие зарядики не крошили, но позволяли избежать разлета камней и комьев грунта. Все это очень понравилось режиссеру Али Хамраеву и художнику-постановщику Гаспарову, которые даже усложнили сценарий, приблизив к взрывам каскадеров.

К концу съемок Хамраеву и Гаспарову присвоили звания заслуженных деятелей искусства, и по случаю, так сказать, двойного праздника был устроен грандиозный плов в Брич-Мулле. Выступая с речью, режиссер пообещал привлекать меня на все свои батальные съемки, от чего Б-г миловал.

Впрочем, недолго. Весной 1974 года я был командирован с аналогичным заданием на съемки куда более известного фильма.

«Они сражались за Родину»

Фильм снимался по специальному постановлению Кремля, к празднованию 30-летия Победы в 1975 году. Автором сценария, режиссером-постановщиком и исполнителем одной из главных ролей был Сергей Бондарчук. Но и кроме него в ленте снималась блестящая плеяда актеров: В. Тихонов, В. Шукшин, Ю. Никулин, Г. Бурков, Н. Мордюкова, И. Скобцева.

Сценарий был выстроен по одноименному роману Михаила Шолохова, он же числился в соавторах Бондарчука. Они выбрали место батальных съемок на Дону, неподалеку от станицы Клетской, у хутора Мелологовского, принадлежавшего совхозу «Перекопский». Там и пришвартовали двухпалубный пассажирский речной теплоход, который «Мосфильм» арендовал в качестве гостиницы для съемочной группы.

На верхней палубе размещалась, так сказать, элита: актеры и администрация. Каюты были двухместными, но их обитатели в основном размещались по одному. Меня поселили там же. На нижней палубе в четырехместных каютах жили рядовые съемочной группы: декораторы, костюмеры, гримеры, осветители и пр. Почти все они были молодыми женщинами и весьма лояльно относились к мужской части населения верхней палубы. На корме работал ресторан, а внизу — столовая для низкооплачиваемых лиц.

И, наконец, суперэлита в лице Сергея Бондарчука и его жены Ирины Скобцевой размещалась в сборном доме, сооруженном на берегу Дона невдалеке от плавучей гостиницы. Его прозвали «Дом на набережной».

В трех километрах ниже по течению был развернут лагерь сводного полка, где мирно уживались «немцы» и «наши», пехота, танкисты и кавалеристы. Там же находились мои подчиненные: саперы-подрывники и рота полевого водоснабжения из ТуркВО. Рота обеспечивала питьевой водой лагерь, теплоход и «Дом на набережной».

Съемки были весьма масштабными, в них были задействованы сотни солдат, десятки танков и другой техники. Масштабность требовалась и от пиротехники: взрывы нужны были мощные и многочисленные. К тому же — максимально приближенные к людям. Бондарчук хотел, чтобы все было как в настоящем бою, и если что-то не получалось, назначались дубли. Конечно, дублирование на сцене театра провести куда как проще, а в полевых условиях, где масса людей и техники, это занимало много времени и требовало немалых усилий. Иногда за всю съемку удавалось один дубль осуществить.

Нас выручала новая подрывная техника: радиовзрыватели в сочетании с системой управляемого минирования. Они позволяли быстро заменять заряды, когда назначался дубль, так как не требовалось никакой проводной сети. Пригодился и опыт, полученный в прошлом. Я устраивался с пультом под операторским краном, где восседал второй режиссер Яков Сегаль, который вел съемку, и выполнял его команды.

Во время съемок произошли два знаменательных события. На одно из них, прямо в поле, приехала Ирина Скобцева, что случалось нечасто, и во всеуслышание объявила, что Тихонову присвоили звание народного артиста СССР. Съемка пошла комом, хотя этого указа давно ожидали и спорили, когда он состоится.

Вечером на корме состоялся грандиозный в тех условиях банкет, на который приехал из Вешенской сам Шолохов. Он как член ЦК КПСС зачитал указ и поздравил виновника торжества. Потом был устроен импровизированный капустник, его вел Юрий Никулин. Потом… все напились в драбадан, не исключая и дам с нижней палубы.

Вообще-то выпивка у населения теплохода была в чести. Благо не пресекалась начальством, которое и само не прочь было пригубить. Правда, прикладывались в основном, когда по случаю непогоды не было съемки. В остальное время удушливый зной и изнурительные съемки не больно-то способствовали приему вовнутрь. Кондиционеры стояли только в «Доме на набережной». Все жители теплохода щеголяли максимально раздетыми.

За одним, впрочем, исключением: Василий Макарович Шукшин до самого отбоя не снимал вылинявшую униформу бронебойщика Лопахина, роль которого играл. Он вообще выделялся какой-то глубокой сосредоточенностью, что ли. Пил много крепчайшего кофе, благо на корме его варили мастерски. А вечером брал в каюту большой китайский термос с этим же напитком и работал там допоздна. Порой я ездил на вечернюю поверку в военный лагерь, где были подчиненные мне подразделения. Возвращался поздно. В плавучей гостинице все спали, светился только иллюминатор шукшинской каюты. Он сидел за куцым столиком и писал.

Как-то в самом начале октября все ушли на съемку, а Василий Макарович из каюты не вышел. Его и не хватились, потому что в том эпизоде он не участвовал. А палубный матрос, убиравший каюты, своим ключом открыл шукшинскую и увидел его бездыханным. Приехали военные врачи из лагеря, констатировали, что умер Василий Макарович еще ночью, скорее всего — от инфаркта.

На следующий день в Клетскую прилетела Лидия Федосеева-Шукшина, теперь уже вдова Василия Макаровича. Она-то и увезла его тело в Москву. До сих пор имеют хождение разные слухи о причинах смерти Шукшина. Не берусь судить, да и не вправе.

Съемки же продолжались, с коррективами на случившееся. Только все участники их были сначала, как бы поточнее выразиться… пришиблены, что ли. Потом — прошло…

Когда-то я написал о киносъемках:

…Мотают метры кинопленки
Сумятицу батальных сцен.
Окопы, танки и обломки
Кирпичных и фанерных стен.

Полотна рваные палаток,
Пожаров гарь, тротила вонь,
Саперы шалыe в бушлатах.
Сигнал: «Внимание!.. Огонь!»

И бьет наотмашь
грохот взрывов.
До неба дымные столбы.
Тряся разодранною гривой,
Земля взлетает на дыбы…