[Дебют] Глеб Клюев: Лавра

Loading

Быть может храм этот был разрушен для того, чтобы возвысить новых богов, олицетворяющих Новую религию? Но зачем? Ведь все преходяще… И нет в жизни человека ничего лучше его детства и веры в будущее

Лавра

Глеб Клюев

«От устья реки Оскола на Донце, с крымской стороны, Святые Горы»
Книга Большаго Чертежа

«Если когда, то именно в настоящее время описывать русские монастыри не только полезно, но даже необходимо»
Григорий Кулжинский. 1884.

Мне было, наверное, лет 10-11, когда я впервые попал в эти места. В памяти все очень смутно, но сквозь пелену времени видится квинтет двоюродных и родных братьев и сестер под управлением молодой и любимой тети Нади, прибывший к Святым горам из Сталино на какой-то одноконной повозке. Как мы туда попали, почему, откуда повозка и была ли она?.. Ответов нет! Но поездка эта запомнилась ясным, солнечным утром, чудными лесистыми берегами Северского Донца и где-то там, в глубине неба — памятник Артему. На меловую скалу с зияющими глазницами пещер и на сам монастырь я почти не обратил внимания, и никто мне не помог. Но зато, стоящие в прозрачных водах реки, скорее всего, пескари, незаметно шевелящие плавниками, меня совершенно заворожили. Возле деревянного, без перил, почти стелющегося по воде моста — «кладок» яркое солнце абсолютно пронизывало мелководье; я стоял по колено в воде и, боясь шелохнуться, наблюдал неподвижные силуэты рыб длиной с мою тогдашнюю ладошку. Их было много… Когда очнулся, попытался поймать рукой хоть одну, но куда там…

Пробыли мы там, вероятно, часа три-четыре, чего-то поели тут же на берегу, и отправились восвояси.

Сказал «кладки» и вспомнил те, москалевские, по которым мы обычно попадали в центр города. Перейдя реку, сразу «оказываешься» перед дилеммой: налево пойдешь — в баню попадешь, а если чистый, чуть дальше — Екатеринославский мост, а еще подальше — Благовещенский собор и Благбаз; направо пойдешь — и ты почти сразу на Университетской Горке, от которой «рукой подать» до Сумской, главной улицы Харькова.

В отличие от святогорских, те «кладки» были ỳже и выше. Сегодня в это верится с трудом, но ежегодно, ближе к весне, их перила и настил снимались, а несущие бревна-опоры безвозвратно погибали под напором весеннего ледохода. До него народ ходил по все более тонкому льду, и, помнится, в классе 9-10-ом, мы шли гурьбой из города, и Славка Кузнецов провалился в подмерзшую полынью. Но Бог миловал — вытащили. А уже полной весной, опять же ежегодно, сооружение восстанавливалось.

Был период, когда на месте «кладок» появился легкий подвесной, раскачивающийся мостик — кайф для экстремалов и постоянный шок (этих слов мы тогда не знали) для людей со «слабой головой». Но, видимо, по этой причине он продержался недолго. Сейчас здесь пешеходный, вантовый (висящий на одной высокой опоре) полуциркульный мостик, который возрастные «аборигены» называют по-старинке — «кладками», а молодожены облюбовали для навески замков «вечной любви» (или «верности»?). Место это, вдруг, оказалось в центре города: перейдя «кладки» в ту или иную сторону, ты попадаешь либо во все более любимый горожанами сквер «На стрелке» (место встречи двух главных городских рек), либо на новую благоустроенную набережную, которая протянулась вдоль берегов Лопани и Харькова от «моей» Гончаровской плотины аж до Кафедрального собора.

Каждый год в начале сентября я видел объявления о поездке в Святогорск. И каждый раз думалось: «Надо, обязательно…». Тянуло. Но потом что-то отвлекало, а когда вспоминал, было уже поздно. Но вот, наконец, сподобился…

Не доезжая км 20-30 до Святых гор, рядом с г.Изюмом, сделали остановку. На самом высоком месте, горе Кременец, возведен грандиозный памятник воинам, погибшим в неоднократных битвах за Харьков. Огромные глыбы «разорванного» бетона, видимо, демонстрируют значимость едва ли не самого драматического момента Великой Отечественной войны, в результате которого Советская армия потеряла около 300 тысяч солдат (по неофициальным данным 1,5 млн.), а немцы получили выход к Дону, Волге и Кавказу. Именно тогда, в 1942г., после второй битвы (Изюмо-Барвенковской операции), появился знаменитый приказ Сталина «Ни шагу назад».

Мемориал поражает своей мощью и неожиданностью появления в таком, казалось бы, мирном и спокойном месте.

И тут же, на одном из покатых склонов когда-то стратегической высоты, с которой Изюм виден «как на ладони», кому-то пришла счастливая мысль устроить парк… половецких баб. Около дюжины женских каменных статуй — «балбал», издревле символизирующих уважение к пращурам, непобедимость и бессмертие воинов, неподвижно и скромно стоят в две шеренги, слово только-только «рассчитавшись» на «первый — второй».

Симпатичная студентка, «наплевав» на вечность, позировала, оседлав одно из изваяний, подчеркивая тем самым преемственность поколений и преимущества молодости. Мне стало зáвидно, собезъяничал, и приобнял ближайшую «балбалу».

Однако пора…

И вот я снова здесь. Через жизнь! Кошмар! Странно: ни в студенческие годы, ни потом, ни после возвращения в родной город из долгого отсутствия, никто, никогда из друзей и знакомых не предлагал съездить в Святые Горы. Ведь так близко… И так красиво!

От недавнего времени когда-то Святогорская Успенская общежительная пýстынь (в Харьковской Епархии) носит имя Свято-Успенской Святогорской Лавры.

Как и когда-то, прямо перед входом в монастырь — мост. Только теперь — добротный, большой, и для людей, и богомольцев, и машин. А за ним скульптура Божьей Матери. Когда стоишь перед ней, из-за плеча ее видится далекий, «стоящий в небе» Артем. Появилось желание сфотографировать в створе эти две фигуры, как бы объединяя их. Казалось бы, чего проще… нажми на кнопку… Но… что-то никак не складывалось. Я «танцевал» минут 20 перед Богородицей, выбирая необходимый ракурс, но… снимок так и не удался. И подумалось: «Вот если бы поменять их местами, ее вознести, а его приземлить… все бы получилось?»; и сразу — «А ведь они вообще несовместимы!»…

Тут же увиделась, вроде бы впервые, Белая скала, увенчанная небольшой церковкой с сияющим на солнце золотым куполом.

Почти вертикальный Меловой утес как бы вот сейчас выступает из густого темно-зеленого леса, а его подножие теряется, опять-таки, в зеленой гуще, вырастающей из голубой ленты Северского Донца. На наклонном берегу расположены чудная галерея, ведущая к вершине горы, другие храмы монастыря, каждый из которых представляет самостоятельный интерес, но взгляд постоянно возвращается к Белой горе с глазницами монастырских «окон».

Увидев эту картину, не удержался, захотелось сказать что-то свое. Но где взять информацию? Совершенно случайно попались очерки и впечатления В.И. Немировича-Данченко. Удивился, подумав о многогранности интересов сподвижника Великого К.С. Станиславского. Но был посрамлен, когда выяснилось, что автором был Василий, брат сооснователя МХАТа, популярный в свое время писатель.

Уже первые сведения были настолько любопытны, что отложил все дела ради истории Святогорья. Кто ищет, тот обрящет — натолкнулся на переиздания опубликованных во второй половине XIX в. нескольких церковных книжечек и брошюр, а в Институте геологии нашел даже отчет 1982г. об инженерных изысканиях.

Все, кто здесь побывал, поражались красотой этих мест. Не случайно сюда заглядывали в разное время Г. Сковорода, цари Николай I и Александр II с семьями, Ф. Тютчев, А. Чехов, И. Бунин, С. Сергеев-Ценский, С. Васильковский, И. Репин.

Вас. Немирович-Данченко (1880): «Я видел Соловецкие острова — с Анзерской горы, Заволжье — с откоса в Нижнем, панораму Урала — с Растеса, Заднепровье — с Киево-Печерских высот, волшебные равнины Аварии и Кой-су, целое море Балкан — с орлиного гнезда на св. Николае, счастливые долины Гирловского султанства — с Дервиш-горы, — но если бы теперь мне еще раз пришлось полюбоваться на эту громадную картину с меловых скал Святогорских, я, несомненно, многое забыл бы ради нея».

Архиепископ Филарет Гумилевский (1852) так живописует местоположение Святогорской обители: «…инокам естественно было еще в глубокой древности полюбить и избрать местом созерцаний своих Донецкую скалу, столько живописную по себе и по красотам ея обстановки. Донецкая скала — дивное создание дивного художника природы. По правому берегу Донца идут высокия горы. Покрытыя вековыми дубами, изредка соснами или кленовыми и ясеневыми деревьями. Из кряжа этих гор возстает пред вами живой великан, весь белый. Величаво оперся он на горы и покойно смотрит он в струи Донца непокойного. Это меловая скала Донецкая, с пятью конусами, едва приметно скрепленная несколькими рядами кремней… Невыразимо красив вид ея! А ежели взойдете на вершину скалы или соседней с нею горы: пред вами даль — изумительная по разнообразию и картинности видов».

Глядя на это природное великолепие, я вспомнил чудную левитановскую вещь — «Над вечным покоем» и пару пещерных, скальных монастырей, где довелось побывать: в Старом Орхее, который заброшен, и Галицком, — что возрождается. И там, и там, высоко над Реутом и Днестром, в труднодоступных, как и здесь, местах, открываются изумительные виды… «Эти ребята» уже тогда знали, что «красота спасет мир». И в подкрепление этой фразы приведу слова архиепископа Полтавского и Миргородского, Филиппа, что встретились мне при посещении Мгарского монастыря, что над Сулой-рекой, под Лубнами, основанного Раиной Вишневецкой еще в начале века XVII: «…Смиренные иноки, как никто другой, вероятно, чувствовали и умели оценить красоту Богом сотворенного мира, устраивая монастыри в самых прекрасных живописных местах».

История Святогорской обители, на первый взгляд, достаточно известна, и не стоит ее пересказывать. Однако я не мог обойти вниманием момент, связанный с упразднением пýстыни Екатериной II при переводе церковных земель в казну в 1787.

«Как говорится» (любимое выражение «гэтьмана» В. Януковича), «свято место пусто не бывает». Светлейший князь Г.А. Потемкин-Таврический, проездом в Крым, заглянул в Святые Горы и пленился их красотой. А потому попросил себе у императрицы эту «рощицу», которую потом называл «дачей» и «раем земным». Любопытен ответ Екатерины II от 01.10.1790г.: «Друг мой сердечный, князь Григорий Александрович! Дав тебе рай земной сегодня, как ты называешь ту дачу, которую ты у меня просил, прошу тебя, если вздумаешь оную паки продать, предпочтительно мне оную продать. Прощай, Бог с тобою, я ужасно как слаба».

Светлейший почти ничего не успел сделать на своей «даче». А уже в 1841г. она досталась сыну его племянницы, А.М. Потемкину, женатому на княжне Татьяне Голицыной, ярко проявившей себя на ниве благотворительности. Именно благодаря ее хлопотам, в 1844 г. Святогорский монастырь был возобновлен по высочайшему императорскому согласию. В дальнейшем чета Потемкиных немало потрудилась для возрождения пýстыни и ее благосостояния.

Обитель ныне выглядит «как новая копейка» и, по-видимому, превратилась в этакую Мекку Восточной Украины. Автобусы с туристами непрерывно подкатывают, выпускают паломников, которые тут же извлекают цифровые фотоаппараты и мобильные телефоны. Так что людей много. Женщин, конечно, больше. Средних лет и постарше — в платочках и длинных юбках. Помоложе и студентки — все чаще в топиках и джинсах, но тут же мимикрируют: волосы под косынки и большие платки на бедра, поверх брюк (если забыла — благо тут же на мосту и рядом процветает платочный бизнес). В монастырских воротах стоят бравые казаки и зорко следят за женским dress code: без обязательных атрибутов не пустят, отправят пойти купить. Мужикам проще…

А вот как в конце века XIX (у Вас. Нем.-Данченко): «Отсюда видно, сколько работы парому. Толпа за толпой стекается к монастырю. Белыя свитки хохлушек ярко блестят на солнце вперемежку с коричневыми кафтанами. Тем не менее, не смотря на обилие народа, крестьянин здесь далеко не так религиозен, как на севере. У ворот обители покуривают трубочки. Ругань иногда висит в воздухе. Даже рабочие на пароме попыхивают табаком. Монахам запрещено, а богомольцы — во всю».

На территории монастыря два больших храма: главный собор — Успения, и Покрова Пресвятые Богородицы. Но мне более всего приглянулись не они, а ведущая к Церкви св. Николая, на вершину Меловой скалы, Кирилло-Мефодьевская крытая галерея — замечательная каскадная лестница в пятьсот с лишним ступеней, с площадками для отдыха, башенками и коридорами, покрытыми ярко-зеленой кровлей.

Обращают на себя внимание множество подпорных стен с контрфорсами и без, которые производят декоративное впечатление.

Здесь неплохо поработал ландшафтный дизайнер: в меру деревьев, кустарников, цветов, и два относительно небольших фонтана, из которых все пьют, смачивают лица, руки. Я задал одной даме в платочке нелепый вопрос: «Скажите, а вода в фонтане святая»? И услышал в ответ: «А здесь все святое!»; слова эти сопровождались взглядом жалостного снисхождения, в котором читалось: «Что же ты, убогий-то такой».

Что касается подземных ходов, то… не попал… из-за пустяка… Было страшно досадно остаться без пещер, но… и повод приехать еще раз. Однако есть свидетельства очевидцев и вот, некоторые из них.

Известный историк Русской Церкви и путешественник по святым местам А.Н. Муравьев (1860) так описывает увиденное внутри пещерной скалы.

«После вечерни все богомольцы собрались у подножия скалы, и, со свечами в руках, предшествуемые настоятелем, взошли внутрь ея пещер. Начало их прокопано не в меловом грунте, который встречается несколько далее, и потому нас обвеяло холодом и сыростью. Довольно крутым подъемом достигли мы до меловаго грунта и сейчас почувствовали его благодетельную теплоту и сухость; изумление мое возрастало с каждым шагом. Этот тесный наклонный коридор напоминал мне еще более внутренность пирамиды Египетской, нежели Киевския пещеры, где после малого спуска идешь по ровной поверхности, а тут около ста сажень (1 саж.= 2,184м) все круче и круче подымалась дорога. Местами останавливал нас настоятель, чтобы дать отдохнуть, и показывал, как сама природа сплотила сию меловую массу слоями кремня, ее пересекающими: иначе не могла бы держаться такая громада в виде отдельного утеса…

Когда мы поднялись в самое сердце меловаго утеса, узкий переход круто поворотил налево, а потом опять вправо: тут собственно уже начиналось жилье, и местами на поворотах изсечены были малые углубления в виде келлий, где стояли кресты и иконы для молитвенного возбуждения тружеников, восходящих на скалу…

Мы продолжали подыматься, но уже по весьма легкому наклону, с некоторыми поворотами почти под самую вершину утеса, и тут нашли, наконец, древнюю обитель — зародыш нынешней. Сперва взошли мы в малую церковь святителя Николая, всю ископанную в скале, которой своды опирались на одинокий меловой столб, подсеченный не временем, а людьми; на этом столбе явилась, по преданию, чудотворная икона святителя; и усердие народное изгрызло столб ради исцелений, так что принуждены были обложить его камнем. Не более двух квадратных сажень в этой замечательной церкви, которая послужила основанием Святогорью, когда еще гнездились иноки в сердце утеса»…

А вот добавка из Архива Святогорской пустыни: «…Кроме упомянутых ходов есть здесь еще четыре: два — чрез внутренния церкви во имя Иоанна Предтечи и Алексия человека Божия, один — под церковью свят. Николая и один — среди горы, обращенный к Северному Донцу. Высота пещерных ходов около 3,5 аршин (~ 2,5м), ширина до 1,25 арш. (~ 0,9м). Пещерные ходы, то возвышаясь, то понижаясь, разделяют своими рукавами всю гору с пещерами на две неровные половины: большую с церковью во имя Иоанна Предтечи и малую — с церковью во имя Алексия человека Божия. Эти две половины пещер расположены одна над другою и, по справедливости, первыя из них могут быть названы верхними пещерами, а вторыя — нижними».

Вас. Нем.-Данченко, видимо, страдал клаустрофобией и потому «задыхался» в пещерах, «под этою массою сырости, мрака и камня». И поражался стойкости заживо схоронившего себя здесь иеросхимонаха Иоанна Заточника, проведшего в добровольном затворничестве целых 17 лет.

Для специалиста-геолога тоже есть данные, взятые из отчета 30-ти летней давности и написанные современным, порой, топорным языком: «В толще мелового утеса расположены 2 яруса пещерных сооружений. Верхний ярус (бывш. церковь Иоанна Крестителя) — система коридоров и камер, вырубленных в массиве; условная отметка пола — 9,0м. Нижний ярус (бывш. церковь Алексея человека Божия) состоит из главного зала и примыкающих к нему помещений и коридоров; усл. отм. пола — 15,3м. Коридоры в субширотном направлении прорублены вдоль крупных трещин и зон трещиноватости. Потолки — в значительной степени выложены в виде кирпичного свода.

…Превышение верхней точки коренного склона над урезом воды составляет 100-120м. Северский Донец здесь имеет ширину 75-85м, глубину — до 8м.

…Меловые породы представлены отложениями нижнего и верхнего мела. Меловой утес характеризуется большой трещинной пустотностью — 3,2% от общего объема массива. Основными трещинами, влияющими на устойчивость мелового утеса, являются трещины «бортового отпора». Это — крупные трещины субширотного простирания, образующие зоны трещиноватости шириной 1-3м. Мел, слагающий утес, является полускальным слабовыветрелым грунтом (квс=0,94), размягчаемым в воде. Временное сопротивление одноосному сжатию в водонасыщенном состоянии составляет 7 кг/см2, объемный вес — 1, 47 г/см3».

Читая какую-то книжку по теме, я обратил внимание на то, что автор с удивлением отмечал нежелание настоятеля, да и почти всей братии, делиться даже незначительными тайнами обители. Прошло более 100 лет, но в этом плане, видимо, ничего не изменилось. Один из геологов рассказывал, что в период обследования состояния подземных ходов, специалистов постоянно сопровождал монах-надзиратель, не позволяющий проявлять малейшую инициативу, например, «прозванивать» стены пещер в заложенных кладкой или неоговоренных ранее местах.

Уже ложились сумерки, когда уезжали. Автобус ждал на противоположном берегу Донца. Отсюда символично смотрелись две доминанты Святых Гор — Меловой утес и памятник Артему. Видный деятель зари большевизма, погибший в 38 лет при испытании какого-то аэровагона, изваян скульптором-авангардистом И. Кавалеридзе в кубистической манере из новомодного тогда бетона, и удачно «посажен» на одну из «соседок» знаменитой Донецкой скалы. Святогорский Колосс (27м), несмотря на то, что уступает Родосскому (33м), казался даже немного повыше Мелового утеса, «спускающегося» с самой высокой точки этой местности — горы Фавор. А ведь всего лишь менее сотни лет назад на ее макушке стояла церковь Преображения Господня, купол которой сиял окрест и в солнечную погоду был виден за 80 верст. И подумалось: «Быть может храм этот был разрушен для того, чтобы возвысить новых богов, олицетворяющих Новую религию? Но зачем? Ведь все преходяще… И нет в жизни человека ничего лучше его детства и веры в будущее».

Прошел год. Я снова в Святых Горах. И не один: сколотил «команду» в 5 человек, как раз на «Toyotу».

Погода «шепчет»: солнце, +260, ветра нет.

И вот я, наконец, в пещерах. Бесстрастный, но верующий экскурсовод, средних лет лысый мужик во всем черном, которому, безусловно, основательно надоели бесконечные туристы и паломники, ведет группу по подземному ходу: расстояние — более 900 м, уклон — 400, и все время в подъем (прознав о сложности маршрута часть моей «команды» осталась, не пошла). Легкий сквознячок колеблет пламя свечей в руках. Их света вполне хватает, чтобы увидеть сглаженные, неровные поверхности меловых стен и сводов. В кармане ненужный теперь фонарик: взял для обследования ожидаемых трещин в Меловой скале. Но их нигде не видно; только иногда небольшие пятна плесени на потолке.

Гид сухо излагает сведения, которые в целом известны, и при каждом упоминании того или иного святого осеняет себя крестным знамением (за ним и все туристы; а я не могу, не проникся).

Группа проходит две пещерные церкви: Алексия человека Божия и Иоанна Предтечи, над которой находится главная реликвия Лавры — церковь Св. Николая. Знаменитый столп, на котором некогда появился лик Угодника, сегодня лишь угадывается из-за укрепивших его с двух сторон стен. Минуем келью Иоанна Затворника, и выходим на свет Божий. Чуть выше, над нами — Святониколаевский храм, верхняя точка Меловой скалы, куда нас не ведут.

Спрашиваю гида о трещинах в пещерных стенах и сводах, давая понять, что вопрос не праздный, а профессиональный. И слышу ответ, что да, мол, были, и большие, в палец толщиной, но монахи истово молились (а их здесь 130 человек) и теперь никаких трещин нет.

Ну, нет, так нет. И с ощущением легкого разочарования и чувством выполненного долга попрощался я с пещерами и отправился к Артему.

Молоденький лейтенант, охраняющий тут какой-то объект, подсказал направление и время хода: семь минут, — даже после почти часовой, несколько утомительной прогулки в недрах Меловой скалы — не время.

На подходах к Колоссу — солидный мемориал воинской славы и… не маленький сувенирный базар: обилие памятных безделушек и почти полное отсутствие покупателей — экскурсантов.

Огромный Федор Сергеев в смахивающем на шахтерскую робу наряде повернулся ко мне спиной, и первое, что бросилось в глаза — плоская макушка, а уже потом — остальной авангард. Очевидно, что тогда, в 20-е годы, максимализм и энергия форм, по мнению скульптора, подчеркивали грандиозность происходящих событий и величие их героев. Впрочем, и после, В. Вучетич пошел по тому же пути, и, ваяя Родину-мать, несомненно, помнил об «Артеме» И. Кавалеридзе (а вот помнил ли Зураб Церетели со своим Петром…?).

Какое безразличие «горнила истории» — переплавляет все. Пещерный монастырь VIII-IX вв. уже не воспринимается без фигуры Артема, который, в веке XX, по сути, был его могильщиком. У подножия пролетарского Титана, под его словами «Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо», стоит молодой лохматый бард в бейсболке, который практически в отсутствие слушателей проникновенно поет свою песню. А чуть подальше — свадьба. Человек 40. Гвалт, гам, смех. Друзья, азартно качают — швыряют вверх бритоголового жениха с бандитской физиономией, а на кукольном личике невесты написано смешанное со счастьем опасение — а вдруг уронят…

P.S. Из письма.

Спасибо большущее — и за то, что в гуще новых впечатлений не забыли нас, грешных, и за Святогорье! Так хорошо было окунуться в эту красоту, величие природы и души человеческой — пусть и в разное время. Когда-то, давным-давно, мы дотопали туда из Изюма, поставили палатку в дубраве на «мирском» берегу. Тогда ещё ни туристы, ни паломники там не кишели. Какой-то старик из местных показал нам место, где в войну танки бросались со скалы в надежде на переправу. Пили удивительно вкусную, холодную до ломоты в зубах, воду копанок-крейдянок, щипали мелкую землянику… С тех пор я много раз собиралась туда съездить — и так и не собралась. Там, на Кремянце, воевал в тяжком сорок втором дорогой мой человек — папин воспитанник, бывший детдомовец, бывший коммунар, моя дорогая няня — Иван Васильевич Макогон — художник-баталист и скульптор — самое светлое воспоминание моего детства. Вы просто не представляете, как много Вы сейчас всколыхнули. Но мне кажется, Вы зря себя называете ОН: пишите, как есть — Я. Ещё раз спасибо! <> С самым искренним теплом — Ваша И.М.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.