Тамара Ростовская

  Сара, Ганс и гестапо

Эта история тревожит мое сердце уже почти семьдесят лет. Я решила наконец-то выложить  ее на бумагу. Говорят: «бумага все стерпит»,- а я, быть может, освобожусь  от  непосильного груза.

Моя семья  жила за колючей проволокой уже целый год, как вдруг Совет старейшин* гетто решил нас уплотнить, забрав одну комнату в пользу молодой пары. Мы, конечно, не испытывали  радости по этому поводу:  старшему брату Вите пришлось перейти спать в закуток возле кухни без окон и дверей, а мне — в родительскую спальню. Кое-как, разместившись и пристроив  свои вещи, оставили в комнате старый стол, который не помещался никуда. А на столе откуда-то  появилась банка варенья. Какая роскошь! Я  и брат Витя  были голодны, как волчата зимой, а вкус  сладостей и вовсе успели позабыть. Придя в себя от неожиданности, Витя первым засунул  грязный палец в банку  и  облизал. На его лице расплылась улыбка. Чуть отодвинувшись от стола, он взглядом показал — теперь твоя очередь. На  раздумья времени не было. Каждую минуту могла вернуться хозяйка варенья, а упустить чудное мгновение  не хотелось. Я быстренько последовала примеру старшего брата. Таким образом, мы вылизали полбанки,  пока Витя спохватился и заявил: «Хватит!» Чем все закончилось,   помню смутно. В памяти осталось только, как Витя старался  доказать Саре (а варенье было ее), что в банке произошла усадка.
Так я впервые  познакомилась с Сарой и Гансом, которых поселили в отобранной у нас комнате.

*  *  *

Сара встретилась с Гансом в Берлине. Она была студенткой фортепьянного отделения местной консерватории. Ганс хотел стать композитором. Молодые люди понравились друг другу. Ганс —  высокий, стройный мужчина. Жгучий брюнет. Вьющиеся иссиня-черные волосы обрамляли бледное, одухотворенное лицо. Очки увеличивали и без того большие карие глаза. Взгляд был задумчивым и светился умом.
Сара —  голубоглазая блондинка невысокого роста. Веселая и эмоциональная девушка. Она проявляла большие способности и прилежание к учебе.
Вместе они красиво смотрелись. Брюнет и блондинка, высокий и маленькая – контрасты обычно притягивают людей. Студенты и преподаватели любовались, глядя на них. Друзья были уверены, что молодых людей ждет блестящее будущее, тем более, что Ганс уже написал несколько замечательных песен на свои слова.
Оба были страстно влюблены в музыку, и эта любовь роднила их души.

Пришла весна, цвели каштаны. Белые гроздья цветов напоминали зажженные свечи. Сара мечтала о свадьбе при свечах — свечи создают уют  и торжественность. Она уже  видит себя в изящном белоснежном платье, украшенном гипюром. Гипюр воздушен и придает ее наряду особый шик. Рядом с ней под балдахином стоит Ганс в элегантном черном костюме с белой розочкой в петлице. Он, улыбаясь, приподнимает фату, и даёт Саре пригубить глоточек сладкого вина. Ребе читает молитву. Слов она не понимает, но это не имеет значения…

Ах, весна, ты явилась вновь, милая, —
Расцветила луга и долины,
И земля, что дремала унылая,
Нарядилась, как  к свадьбе  дивчина.

Ганс  пишет музыку к стихам о весне: природа оживает после долгого зимнего сна. На клумбах поднимаются разноцветные головки тюльпанов. Цветут ландыши – любимые цветы Сары. Такие скромные и нежные, и нет на свете приятнее аромата.
Весна и музыка  играют  в сердце Сары, ей хочется танцевать, целоваться, любить.

Ах, весна, мне влюбиться так хочется
В твои страстные песни цветов…

В светлый,  солнечный день, гуляя по парку в окрестностях Берлина, Ганс поцеловал девушку и признался ей в любви. Сара прильнула к нему и страстно зашептала: » Я тоже люблю тебя, дорогой мой». Найдя укромное местечко, они еще долго обнимались и целовались. В тот день решили, что поженятся.
Молодым людям казалось, что мир прекрасен и судьба улыбается  им.

Иногда  людям кажется, что они смогут спланировать свою жизнь на долгие годы. Но в каком-то уголке космоса  сидит Сатир, Сатана – назовите его как хотите, и этот монстр, весело хохоча, разрушает все ваши планы и подсовывает  нечто другое. Злая ухмылка и издевательская гримаса  появляются на его  роже. «Ха, ха, ха! – счастливой  жизни захотели? Как бы  не так, как бы не так…»

Мне трудно сейчас понять появление  на политической  сцене  тогдашней Германии  этого неудавшегося художника – ефрейтора  Первой мировой. Приняли бы его в  Австрийскую академию художеств и, все в мире могло сложиться иначе. Рисовал бы себе  пейзажики в красивых уголках Альп или на живописных озёрах  Швейцарии, и никакой жестокой и кровавой резни под названием «Вторая мировая» не случилось бы. Так нет же, не приняли! Я видела его рисунки. Не шедевры, но все таки намного лучше  любительских.
Приход фашистов к власти в Германии спутал планы  молодых. Отец  девушки потребовал, чтобы она срочно вернулась в Литву, откуда была родом. Он очень боялся, чтобы единственная дочь оставалась в фашистском  Берлине.    Сара тянула с отъездом, пытаясь убедить отца о необходимости закончить учебу. Никакие ее доводы и просьбы не помогали. Ей пришлось  уехать, и Ганс  сразу ощутил свое одиночество. Он бродил по тем  местам, где бывал вместе с девушкой.  Полные любви и поцелуев письма летели в ту и другую стороны.

Перемены в Германии  отразились на карьере Ганса: его  песни больше не транслировали по радио, родители не желали, чтобы  «Mischling»** учил их детей музыке. Фашисты подсчитали точно, что в жилах парня течет всего пятьдесят процентов арийской крови. Оказалось, что отец Ганса, которого он совсем не знал, был еврей. Этого было  вполне достаточно, чтобы молодой, подающий надежды композитор остался без средств к существованию. Бывшие друзья-немцы перестали здороваться и узнавать его. В душе парня зрела мысль, что пора  покинуть родину и отправиться  к Саре в Литву. Там они поженятся и будут счастливы.

Свадьба была скромной — только самые близкие родственники и друзья. Шла Вторая  мировая, а в войну не разгуляешься. Гибли люди, чувствовался недостаток продуктов  питания, у всех тревожно на душе.

Поселились молодожены в Каунасе, тогдашней столице Литвы. Сара быстро устроилась на работу, она хорошо знала иностранные языки. У Ганса работы не было, и он полностью посвятил себя музыке. Рядом  любимая жена —  писалось легко и радостно.

22  июня фашисты напали на  СССР. Красная армия отступала без боя.

 Через два дня  гитлеровская армия захватила  Каунас. Литовцы встречали вражескую армию с цветами. Они рады были избавиться  от ненавистного сталинского режима, который последнее  время ожесточил репрессии, депортируя ни в чем неповинных людей  в  сибирские  лагеря.

Евреи  цветов не бросали. Они уже были наслышаны о зверствах фашистов в Польше, откуда прибывали беженцы, которые с помощью   посла  Японии в Каунасе Чиюне  Сугихара  получали  японские паспорта.  Паспорта  эти спасли   тысячи жизней. В том числе и моего дядю, который убежал из Польши в Каунас, прожил год у нас, а потом уехал по визе Сугихары в Японию.

Визы давали возможность транзитом пересечь СССР и добраться до берегов  Японии. Да будет благословенна память Праведника  Мира — Чиюне Сугихара! Для него   мораль  была выше  зверских законов  фашизма.

В Каунасе начались беспорядки. Сосед доносил на соседа, с которым долгие годы жил в добрых отношениях. Стало страшно выходить из дома. Одной из первых  жертв пал отец Сары, детский врач. В любой час дня и ночи приходил он по вызову к своим маленьким  пациентам. Выписывал микстуры. Политикой не интересовался. Его застрелили на улице по дороге к больному ребенку. Погиб мой старший брат  Рудик. Ему было всего пятнадцать, школьник. Хорошо учился и помогал товарищам в учебе. Ничего дурного  он не совершал. Убили просто так.
Жить становилось всё тяжелее и тяжелее. Вскоре  в пригороде Каунаса соорудили гетто и приказали всем евреям переселиться туда. Ганс не считал себя евреем.  Его мать  была немка и воспитала сына в духе  немецкой  культуры. Молодой человек  добился встречи с начальником гестапо и стал доказывать своему  соплеменнику, что не является  евреем Начальник рявкнул: «Ты не ариец и женат на еврейке, марш в гетто!»
Молодожёны очутились в гетто. Жизнь за колючей проволокой причиняла неимоверные страдания  Гансу. Пианино он оставил у знакомых  в городе и очень тосковал по инструменту. В душе рождались мелодии, которые он выстукивал на кухонном столе, насвистывая или напевая. Мы были его первые слушатели и ценители. Я вспоминаю встречу Нового 1942 года у нас в гетто  на улице Гриняус 7: каждый вытащил что-то из «люкс-продуктов» — остатков  довоенной  роскоши. Сварили кофе. И  подали «шикарные пирожки» из картофельной шелухи. А наш сосед, композитор из Германии — Ганс напевал мелодии  своей новой оперы.

Но вскоре стало не до музыки. Чтобы выжить, пришлось идти на тяжёлые работы, где давали похлебку и ломтик хлеба. Но руки его, руки пианиста, огрубевали на каторжных работах. Это тревожило и беспокоило Ганса даже больше смерти. Неужели его пальцы никогда уже не коснутся любимых клавиш? Страшно хотелось курить, но курева  не было, и Ганс буквально сходил с ума.  Он часто вёл себя как ребёнок и был абсолютно не приспособленный  к тягостям  и бытовым неудобствам.

Сара делала все возможное и невозможное, чтобы облегчить страдания мужа. Она устроилась работать на кухню и приносила  домой скудные остатки пищи. Папиросы доставала всякими правдами и неправдами, лишь бы как-то его успокоить.
Молодая женщина  мечтала о ребёнке. Она  фантазировала, что у них родится мальчик и назовут его Гансхен. И вела  себя так, будто дитя уже находится в ее чреве: разговаривала с ним, напевала разные мелодии и детские песенки. Младенец снился  ей по ночам, и Сара баюкала дитя… С мужем часто делилась мечтами о том, как они воспитают своего милого мальчика  добрым человеком  и великим музыкантом.

Общие друзья познакомили Ганса с Кларой, которая водила дружбу с начальником гестапо фон Шнайдером. Клара рассказала этому господину о Гансе и попросила, в виде исключения, освободить  многообещающего композитора из гетто. Гестаповец иногда прислушивался к просьбам Клары: по-видимому, ее женские чары были неотразимы.

Ганса пригласили в гестапо. Разговаривали вежливо. В итоге согласились выпустить из гетто, но с одним «маленьким условием»: он должен развестись с Сарой. Только и всего. Разве это так много — пожертвовать любовью ради свободы? Жертва не показалась Гансу чрезмерной. Он надеялся, что сможет вернуться  к творчеству и будет иметь возможность помогать  Саре. Будто читая его мысли, гестаповец  добавил: «И никаких контактов с женой».

С тяжелым сердцем  Ганс вернулся в гетто. Молодые стали обсуждать  сложившуюся ситуацию. Оставаться в гетто — опасно, бросить Сару одну – граничило с предательством. Перспектива вернуться к прерванной работе  была заманчива. Решение далось  нелегко. После долгих раздумий они  решили: как ни тяжко расставаться, но будет разумно воспользоваться  предоставленной Гансу возможностью. Вернуться  обратно он всегда  успеет…

Покинув  гетто, Ганс снял комнату в городе, привёз свое пианино и приступил к работе. Работа не спорилась. Мысли всё время возвращались в гетто. Как там его любимая? Что делает, что чувствует? Не считает ли его предателем? Нет, нет, они ведь все обсуждали и согласовывали   вместе. Но почему так тяжко и горько на душе? Почему он не слышит  больше музыку, которая всегда переполняла душу? Куда подевались прекрасные мелодии, заполнявшие все  его существо. Он не мог себе представить, что будет так страдать без жены и без музыки. Ганс  решает  «беседовать» с  Сарой  посредством  дневника. Расскажет ей,  как провел  день, что думал, что сочинил, опишет свои чувства — жгучую тоску и любовь. Дневник озаглавил: » Моей любимой жене «. Увы, ему нечего сказать о новых произведениях. Их просто нет. Без  музы, которая была его вдохновительницей, Ганс  совершенно опустошён. Молодой человек вдруг понял, что свобода без  любимой женщины ему не нужна. Жертва оказалась слишком велика. Мефистофель забрал его душу, подсунув мнимую свободу.
— Сара, Сара, — зовет в отчаянье  Ганс,- приди, дорогая, помоги, вдохнови! Вместе нам было так хорошо. Что же я наделал,  дурак?!

Ганс решает  пойти к начальнику гестапо и просить, и умолять, чтобы тот отпустил Сару, ибо без жены он не может ни жить, ни творить. Хоть и гестаповец, но  он ведь тоже человек и должен понимать человеческие чувства. В своей наивности Ганс переходит «красную» черту. С нескончаемыми  просьбами он давно надоел начальнику. Но  вдруг его осенило. Нет! Умолять этих извергов он не станет .Это бесполезно. Они давно растеряли все человеческие чувства. Он  просто докажет им, что Сара не еврейка. Молодой муж берет фотографию жены и отправляется в гестапо. Там  соглашаются: светлоглазая блондинка, действительно похожа на  арийку. Но нужны доказательства.
Ганс добудет их. Он будет действовать продуманно и осторожно. На карту поставлено всё:  жизнь, творчество, карьера.
Ганс решает  купить фальшивые документы, где будет указано, что отец Сары был поляк. Насчет матери нет проблем. Она — чистокровная литовка.

Друг посоветовал Гансу обратиться к ксендзу Юстасу, который по долгу совести и веры помогал спасать евреев. Ксендз превыше всего в жизни чтил десять заповедей Божьих и особенно  «Не убий!» Юстас  выписывал метрические свидетельства еврейским детям, прятал  преследуемых в монастырях, подделывал брачные свидетельства. План, придуманный Гансом, был совсем простой: мать Сары перед  смертью якобы исповедалась ксендзу и призналась, что в молодости согрешила с одним поляком, и от этой связи  родилась Сара.  Юстас  скрепил  своей подписью ее признание.

План Ганса  удался. Убийцы согласны отпустить Сару, но с одним
«маленьким условием»: один из семьи обязан пройти стерилизацию.
— А как же  маленький Гансхен, их милый мальчик, о котором так давно мечтает Сара ?
— Ничего,- успокаивает ее Ганс.- Мы что-нибудь придумаем. Не будем спешить, а там, глядишь, и война закончится.
Формально  он соглашается пройти стерилизацию. Главное, чтобы  Сара  была рядом.

Кошмар закончился. Они снова вместе и не могут насладиться друг другом. Какое счастье быть со своей любимой! Ганс продолжает  писать оперу. Он спешит. В глубине души  чувствует, что не успеет закончить. Только щепоточку счастья   отпустило им  гестапо. В одно  пасмурное утро, когда Сара была на работе, пришли за Гансом. Выволокли  его, спящего, из кровати и увезли. Лишь  через неделю Сара узнала, что Ганса расстреляли на девятом форте. На свой   вопрос она получила ответ: «Он не прошел стерилизацию. Гестапо ничего не забывает и ничего не прощает».

Осталась Сара   одна-одинёшенька   в их квартире. Везде ей мерещится Ганс. Его фотографии,  ноты, дневник и партитуры оперы — посвященные ей. Саре кажется, что сходит с ума. Она не способна сосредоточиться ни дома, ни  на работе, вздрагивает от каждого телефонного звонка…
Однажды утром позвонили из гестапо. Вопрос был короткий: «Вы уже прошли стерилизацию?»
— Какая стерилизация, если у меня забрали мужа,- ответила Сара.
— Не имеет значения,- сказал Сатана, —  У нас был с вами договор. Если вы его нарушите, мы достанем вас в любом месте и быстренько отправим к мужу.
«Ну уж нет,- подумала Сара,- живьём я вам не дамся!» Она вытащила из кармана маленькую бутылочку с белым порошком. На бутылочке значились три таинственные буквы  KCN***…

Послесловие

Шестьдесят лет спустя в Вильнюсском театре оперы и балета поставили оперу Ганса. Я сидела в первом ряду и не сдерживала слез.

*Совет старейшин — орган созданный немцами в гетто для административных  дел
**»Mischling» — /немецкий/ полукровка
***КСN —  цианистый калий. Один из самых быстродействующих ядов.

© Copyright: Тамара Ростовская, 2010