Мирон Амусья: О времена, о нравы

Loading

Желание молодёжи вести себя так, чтобы было “like London” или “like New York” очень сильно. И его не преодолеть симпатиям бывших советских пенсионеров, заклинаниям новых служителей ортодоксальной церкви или всевозможным «революционерам». Привлекательность Западного стиля жизни определённо не идёт на убыль.

О времена, о нравы

(«Как меняется мир», или стоп-кадр через 47 лет)

Мирон Амусья

Капитализм, опираясь на демократию, существенно развивает индивидуальные способности человека и обладает большой приспосабливаемостью к им же создаваемым быстрым изменениям в жизни общества.
«Краткий курс истории капитализма», группа авторов ИЭО, из-во «Хлорофил», Асатана, готовится к печати, 2017

«Знаешь, Мирон, они там просто с ума посходили от своей свободы»
Крупнейший астрофизик РФ, после командировки в США, ~1975

В Лондон я попал впервые летом 1970. Многое потрясало в той первой поездке за границу СССР. Эти воспоминания живы во мне до сих пор, и их никаким иным словом, кроме как потрясение, не передашь. Нет, это на самом деле не было знакомством с жизнью на Западе, о которой до тех пор только читал. Но верно говорят — лучше один раз увидеть, чем много раз прочитать. Замечу, что Лондон и сейчас производит неслабое впечатление, а тогда, глазами неофита?! Нет, действительно было уму непостижимо.

Помню первый вечер в Лондоне, когда мы всей небольшой группой, под мелкий дождичек, стояли, смотрели и слушали, как слуги выкликали имена (успокойся, читатель, не наши!), раскрывали большущие, всеоберегающие зонты, и очередная пара, или джентльмен сам по себе, проходили из ослепительно освещённого подъезда какого-то особняка или, поднимай выше, дворца, и не шли, а следовали (так не ходят!) к своей машине, в которой кто-то открывал, а затем закрывал двери. Пишу, а картина в цвете так и стоит перед глазами.

Утро в гостинице Шафтсбери, которая была расположена на ул. Шафтсбери, вблизи площади Пикадилли и Риджент стрит, (как звучат эти названия!), началось с завтрака-пытки, притом пытки не потому, что было несъедобно. Просто, у тарелки лежали три вилки, три ложки, и, о Боже, в учреждении общепита было к ним ещё и три ножа, с каждым из которых надо было что-то делать. В итоге всё оказалось, правда, не так страшно. Официанты быстро помогли учёбе, просто забирая вместе с использованным нами тот прибор, который следовало использовать. Курс уложился в эдак три дня, и мы стали обладателями так называемых «застольных манер».

Кстати, именно в этом отеле, который сейчас мне уже не по карману, я прошёл краткий тренинг по конфликтотушению. К стойке приёма гостей подошла женщина, по выговору — американка, что-то спросила, получила ответ и принялась орать: «Проклятый отель! Ноги моей, моих родственников и друзей, их родственников и друзей, и т. д. не будет в этом отеле! Сгорите, пропадёте тут без приезжих!» Служащий стоял, спокойно и вежливо улыбаясь, без каких-либо слов, не то, что грубостей, вроде «Сама ты такая! Сгинь, пропади!». Нет, на такую реакцию способен лишь англичанин. Однако подумай, читатель, сколько ты можешь проорать без ответа? Отелева гостья выдохлась минуты через три. Всё, конфликт умолк.

Дневные прогулки и поездки по городу дали множество впечатлений, о которых вспоминаю до сих пор. Из всего виденного выделю красные телефонные будки со справочниками, не разбитыми трубками и без эротико-матерных рисунков внутри. Нет, англичане не вывели новую породу бессексовых людей. Просто, картинки упомянутого содержания и соответствующие надписи заполняли страницы глянцевых, гламурных, как не к месту сказали бы сейчас, журналов, которые можно было смотреть бесплатно, или купить, коль есть деньги и охота.

По улицам бегали тоже красные, как и телефонные будки, будто положенные горизонтально, двухэтажные автобусы, входить и выходить из которых можно было на любой остановке, поскольку кондуктор в них был, а дверей не было. А если нет дверей, то как нас, молодых и этому делу обученных, мог бы задержать какой-то кондуктор?! Никак. Но он к тому и не стремился. Это было несказанное блаженство — плыть по улице на уровне второго этажа, наблюдая жизнь с высоты куриного полёта! К тому же было немного страшно, и поездка слегка щекотала нервы. Действительно, эти автобусы, вовсе не широкие, двигались по довольно узким улицам центра весьма проворно, и должны были, как казалось, чуть-что переворачиваться. Но, как утверждали аборигены, аварийность у них была низкая и жертв практически не было.

Было ещё третье, что обращало на себя внимание, хоть и не красное. Это — огромные полицейские. Их было сравнительно много, притом не только тех, кто регулировал движение. Я почти сразу обратил внимание на то, что у них не было привычного для милиционера, составляющего непременный атрибут его формы, револьвера или нагана, от конца рукояти которого тянулся довольно толстый шнурок, элегантно и удобно охватывающий шею. Нет, всего этого у британского полицейского не было. Местные на недоумённый вопрос ответили с таким же чувством «А зачем «бобби» (так они их звали и зовут, как будто, по сей день) оружие? Он вооружён Властью и Силой Закона!». Они же рекомендовали держаться от полиции подальше, как бы что-то нарушающее закон не вышло.

Объяснение не объясняло, но оружия на полицейских не было, это факт. Словом, «везде были видны следы довольства и труда», а вот должной и привычной охраны этого труда на глаза не попадалось. Конечно, оно могло быть упрятано где-то в карманах, но это было бы совсем не то, как соловей без пенья. Врождённое желание проверить самому, подталкивало желание самому узнать, каковы они в общении, грозны или, наоборот, приветливы. А в своём языке я не сомневался, но вот подходящего вопроса не было. Спросил что-то вроде, «Где тут противоположная сторона, сэр?», делая на этом сэре ударение. Ходили те «бобби», которые мне попались, парой, и что-то в ответ сказали, явно приятное, но пошатнувшее мою уверенность в моём английском. Конечно, спросить нередко проще, чем понять ответ.

Тогда в Лондоне всё казалось спокойным и устойчивым, взрывы на улицах, общественных местах, метро явно не были предметом хоть малейшей внешней озабоченности. Казалось, всё разграничено чётко — у почти всех спокойствие, у кое-кого нет. И неспокойные чинно собирались на знаменитом углу Гайд-парка и произносили свои зажигательные пугающие речи, вроде услышанного мною объявления одним чёрным войны всем белым. Только много лет спустя я понял, что чёрный (по цвету кожи) «экстремист слова» был по вероисповеданию мусульманином.

Конечно, уже тогда в Белфасте орудовали террористы, и им отвечала армия и полиция. Кое-что докатывалось и до Лондона. Так, в один из дней, когда мы были в Лондоне, в парламентариев во время заседания бросили гранату со слезоточивым газом, сопроводив бросание выкриком «Почувствуйте (или понюхайте — не помню), как это происходит у нас, в Белфасте». Но здание Парламента закрыли всего на пару часов, зал заседаний проветрили, и поток экскурсантов возобновился. Когда мы там оказались, ещё немножко щипало глаза.

Конечно, первая поездка не обошлась без магазинного потрясения не только качеством и количеством товара, но и удивительной обслугой, внимательной и заботливой до мелочей. Казалось, внимание к твоим просьбам и даже капризам просто безграничны. Помню, как по прихоти моей коллеги мы искали какую-то новомодную подставку для цветов, притом требовалось, чтоб писк моды сочетался со стоном дешевизны. Желание коллеги завело нас в Херродс, огромный и шикарный магазин в Кенсингтоне. И там куча людей, не посылая коллегу подальше, терпеливо искала эту чёртову подставку, с ласковой улыбкой выслушивая нескончаемые «Нет, покажите другое!», которое опять отбрасывалось. Обслуга поражала вниманием, заботливостью, но была начисто лишена холопства. Впечатление уюта, удобства и стабильности всего окружающего усилилось в Оксфорде, где я нашёл для себя ответ, почему англичане опустились до Мюнхенского сговора. Просто, от такой жизни на фронт не пойдёшь, решил я.

В последний вечер мы с приятелем решили побаловать себя и потратить единственный сэкономленный от подарков домашним фунт стерлингов (на еду мы не потратили ничего — её привезли с собой) на себя. Мы пошли в кино, и не куда-нибудь, а в соседний Сохо. Да простит меня читатель — мы выбрали не «Мост Ватерлоо», или что-то ему подобное. Да такого в этом районе, наверно, и не шло.

У нашего фильма фабула была проста, и знакома человеку уже многие тысячелетия, если не гораздо больше. Актёров было совсем немного, без массовок, а костюмы просто поражали простотой в том смысле, что их, прямо скажу, вовсе не было. Но зато, когда по приезде я рассказывал про это кино своему двоюродному, уже давно умершему в США, он прямо стонал от восторга, чего с ним от других кино никогда не бывало. Думаю, мой рассказ был не последним, что подтолкнуло его к эмиграции.

А тогда вышли из кино, за нами пристроилась парочка жриц любви. Какое-то время они призывно щебетали, а потом, поняв, что зря теряют время, со словами “you may be sure, they are from Russia[i], они отвалили.

На авиатранспорте всё было, с современной точки зрения, до неприличия спокойно: ни тебе обыска личного, ни проверок багажа. Пришёл, сел в самолёт хоть за 5 минут до отлёта, и полетел. Помню, как часть рейса, кроме взлёта и посадки, на пути Лондон — Париж, провёл по приглашению капитана в пилотской кабине, дверь в которую была открыта! А пригласил он меня потому, что я попросил его это сделать. Попробуй-ка сейчас попасть в пилотскую кабину!

Через 17 лет, уже в Белфасте, местные мне опять посоветовали держаться подальше от «бобби», но не из-за их нелюдимости, а потому, что было известно: именно полицейские — излюбленные мишени террора. Он был строго направленный, тогдашний тамошний террор, однако «кто не спрятался, тот сам виноват». В Белфасте полиция была вооружена, так что зазор между ею и советской милицией в этом смысле заметно уменьшился. В тот приезд лондонские полицейские по-прежнему ходили без оружия, но куда-то исчезло обилие обслуги в магазине, и в знаменитом Марксе и Спенсере куда-то испарилась прислуга. А ведь покупать всё именно там рекомендовал всё замечающий и отмечающий В. И. Ленин в одном из своих бессмертных произведений, Я увидел и другие приметы способности системы, казавшейся абсолютно консервативной, к переменам, позволяющим шагать в ногу со временем не только в области науки и технологии.

Где-то уже террористы захватывали самолёты, но Британия стояла на своём. Вот как мой знакомый описывал перелёт на «Боинге 747» по маршруту Лондон — Нью Йорк. «Пришёл почти перед самым отлётом, сел в салоне в кресло, немного посидел, потом пригласили в салон побольше, опять немного посидели, что-то сказало радио, и салон взлетел» — ни тебе обысков, ни осмотров.

Не менялась красота города, который поражал меня не только вначале, но и тогда, когда я давно перестал быть неофитом. Неизменно, следуя или опережая время модами и идеями, бурлила культурная жизнь. Наука развивалась вполне достойно, в духе тех традиций, которые закладывались, когда учёных хоронили в тех же соборах и аббатствах, что королей и королев.

Ещё в 1997 мне казалось, что в Великобритании люди, по меньшей мере — некоторые буквально с ума по сходили, ликвидировав пределы доверия человеку. Например, ты шёл в аптеку, говорил, что тебе выписали то-то и то-то (при въездной визе даже для временного проживания, сообщал, что тебе больше 60ти лет и получал бесплатно названное лекарство. Это казалось просто верхом безумия, открывающего дорогу массовым кражам медикаментов и продаже их в тех странах, где данных препаратов нет.

Безграничность доверия отнюдь не ограничилась выдачей бесплатных лекарств. Казалось, что страна просто беззащитна перед нашествием жуликов и аферистов. На убыль пошла вежливость обслуги, у которой не появилось холопства, но заметно истощились обходительность и заботливость.

Как отражение недостаточности «власти закона», у полицейских появились револьверы, но такие объекты, как Парламент ничем отгорожены не были. Незыблемыми остались красные телефонные будки и красные же двухэтажные автобусы, с дверями, допускающего вход и выход лишь на остановочных пунктах. Заметно возросло число тех прохожих, а главное — их доля, чьи лица указывали точно — «мы выходцы не из из Европы».

Но раз меняются люди, должно меняться и общество. В последующие годы, это изменение проявлялось во всё учащающихся террористических атаках — взрывах мин и бомб, ножевых атаках, и, наконец, появилась в Британии и новейшая версия людогубства — удавливание пешеходов с помощью быстро наезжающего автомобиля.

Так уж привелось давно, что все методы террора опробуются сначала на израильтянах, а затем, с разным временем добегания, проявляются в других странах. Всё в мире сейчас убыстряется. Следуя общему нарастающему ритму, падает и время добегания разных видов террора. Ещё вчера зарубежные гости Израиля посмеивались над металлическими трубами, хоть и не украшающими Иерусалим, но защищающими жизни прохожих от наезда, а уже то тут, то там в их столицах автомобиль действует, как оружие террора. Лондон стал местом нескольких наездов.

Удалось ли бандитам запугать людей и убрать их с улиц? Свидетельствую определённо — нет, нет, и ещё раз — нет! Западная система готова к ответу на возможный теракт. Её полиция и службы безопасности не могут предотвратить все террористические атаки, тем более, что террор давно уже перестал быть делом рук небольших групп экстремистов. Напротив, он явно принят на вооружение государствами-изгоями, не способными занять достойное место в современном быстро меняющемся и стремительно развивающим свою технику и технологию мире. Но полиция и службы безопасности могут резко сократить возможности террора, затруднить проведение бандитских атак. И, что, пожалуй, самое важное — при всём эгоцентризме жителя Лондона, как и любого другого западного города, он не готов кардинально сменить свои привычки и уклад жизни, например, прямо на улице посидеть за столиком в уличном кафе, попить пиво, поесть эти вовсе не очень вкусные фиш анд чипс. А раз эти приятные мелочи сохраняются, террору, по большому счёту — хана.

Однако процессу распоясывания террора можно и нужно препятствовать. Происходящее в этом направлении здесь, в Лондоне — не измена принципам или их отмена, но необходимая адаптация к реалиям жизни. Рис. 1 показывает небольшой элемент новой защиты Парламента, по сравнению с которой её израильские собратья поражают миниатюрностью и изяществом. Эта защита не украшает город, но ставит атакующих в гораздо более сложные условия.

Как видно из Рис.2, преобразились и «бобби». Либо у Закона появилась железная сила, либо ею закон дополняется. Прекрасно вооружённые, в пуленепробиваемых жилетах, они не арестовывают меня, а проявляют дружеское расположение, узнав, что я из Иерусалима, что в Израиле. Притом защищённая от бандитов-террористов автобусная остановка находится всего в 100 м. от дома, в котором мы с женой живём.

А как же с другими приметами 1970го? По-прежнему улицы заполнены двухэтажными, правда вполне осовремененными, автобусами. Красные же будки исчезли за ненадобностью, или парочки уцелевших ветеранов я просто не заметил. Никому эти общественные телефоны нужны в эпоху мобильников. А раз не нужны, так с глаз долой и из сердца вон.

Санкт-Петербург

PS Вчера, 17.10.17, мы с женой возвращались из концерта, и шли по Невскому. Он был полон группками вестернизированной молодёжи. Массу лет назад, осенью 1955, выходя из Большого зала Филармонии, я услышали, как один офицер с гостившего тогда английского авианосца «Триумф» сказал другому “This is like London[ii], явно имея в виду дождик. Но желание молодёжи вести себя так, чтобы было “like London” или “like New York” очень сильно. И его не преодолеть симпатиям бывших советских пенсионеров, заклинаниям новых служителей ортодоксальной церкви или всевозможным «революционерам». Привлекательность Западного стиля жизни определённо не идёт на убыль.

___

[i] Можешь быть уверена — они из России.

[ii] Это как Лондон.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.