Обычно пишут о себе или о родителях. Я решил написать о жене. Все имена и фамилии подлинные, за исключением одного случая, указанного в тексте.

Первая работа

Григорий Писаревский

Во второй половине шестидесятых годов моя будущая жена Римма, в то время ещё девчонка восемнадцати лет, нашла свою первую работу. Дело было в Харькове. Римма провалилась на экзаменах в ИНЖЕК, инженерно-экономический институт, семья жила небогато и надо было начинать зарабатывать. Римма росла без отца, который, будучи инвалидом войны, умер, когда ей было четыре года. Нужных знакомств и связей у её матери, женщины совсем простой, не было вовсе. Идти на завод или в больницу не хотелось. Римма решила попробовать устроиться в какой-нибудь проектной организации. Великое множество их размещалось тогда в Харькове на каждом шагу, и почти в каждой имелись свободные места. Многие даже устанавливали у входа доску объявлений с приглашениями на работу, как правило низкооплачиваемую. Какой-нибудь знакомый рассказывал Римме или её матери, что где-то требуется лаборант. Иной раз кто-то якобы даже «говорил о ней с начальником отдела». Римма, привлекательная сероглазая шатенка, не имела еврейской внешности. Это весьма облегчало первую ступень контакта — как с начальниками подразделений, так и в отделах кадров. К сожалению, следующая ступень тут же вносила серьёзное препятствие, поскольку девичья фамилия Риммы — Гильман — ни у кого не вызывала энтузиазма. Бесплодные хождения по разного рода организациям длились несколько месяцев, пока не помог приятель её брата, продавец в магазине электроники, а значит, человек “нужный”. Римму взяли лаборантом в организацию под названием ПТП Укрэнергочермет (ПТП означало производственно-техническое предприятие).

Это учреждение отличалось множеством приятных особенностей, или как говорят в Америке, бенефитов. Оно удобно размещалось практически в центре города, что для Риммы означало всего 15 минут на троллейбусе. Это была проектная организация с дополнительными функциями внедрения и технадзора, но называлась она “предприятие” и относилась к достаточно приоритетной отрасли тяжелой индустрии. В связи с этой деталью сотрудники ежемесячно получали 40% премии. Конечно, при условии выполнения плана, но проблем с этим никогда не было: многие сотрудники были опытными профессионалами высокого уровня. И ещё одно: по крайней мере треть, а то и больше работников были евреи. В те времена в Харькове вообще было очень много евреев среди технической интеллигенции, сотрудников бесчисленных НИИ, школьных учителей и преподавателей вузов. В вузы, однако, новых преподавателей с “5-й графой” уже практически не брали.[1] Впрочем, во многие НИИ и КБ, и, разумеется, в самые престижные из них если иногда и брали, то очень ограниченно, со скрипом, в основном по распределению после вузов. Ну и конечно, как всегда и везде, по большому блату.

По заводской манере, отделы в ПТП назывались цехами, хотя никаких станков или другого оборудования, кроме чертёжных кульманов, там совершенно не водилось и ничего, кроме документации и чертежей, не выпускалось. Цех состоял, как положено, из участков, а участки, несколько уже не по-заводскому, делились на группы. Все три Римминых начальника: цеха, участка и группы, оказались евреями.

Мне и самому приходилось работать в подчинении у евреев, и в Харькове и в Америке. Увы, только об одном случае вспоминаю с удовольствием. Возможно, мне просто не повезло. Все мои боссы-евреи были людьми грамотными, знающими, энергичными, но для меня — кроме упомянутого случая — трудно выносимыми. Причины этого в Союзе и здесь в Америке были весьма различными. В “совке” они, как правило, вели себя как слишком верноподданные советские граждане, имели проблемы с самостоятельностью там, где это выходило за рамки чисто технических решений и вдобавок очень опасались, что их не обвинят в “протаскивании своих”. Здесь они показали себя чрезмерно самолюбивыми, высокомерными, что вообще-то нетипично для американцев, мало сговорчивыми и слишком увлекались тем, что называется “микроменеджментом”. М-да, в этом месте я предвижу упрёк — а ты попробуй-ка сам поруководить, будучи евреем! Очень даже пробовал, дамы и господа, и принципам своим если и изменял, поскольку я отнюдь не ангел, то уж крайне редко. Впрочем, это совсем другая история. В Риммином случае все три её руководителя оказались людьми приятными и как я покажу позднее, порядочными.

Начальником отдела, именуемого ради 40% премии “цехом”, являлся человек лет 45-ти по имени Яня Исаакович. Уже сам факт отказа русифицировать свои отчётливо еврейские имя-отчество свидетельствует о многом. Высококвалифицированный специалист, вежливый и внимательный, держащий себя в одной и той же манере с руководством, заказчиками и подчиненными, Яня Исаакович пользовался большим уважением у всех, кто его знал. Участком командовал инженер по фамилии Голуб, по своим качествам во многом похожий на Яню Исааковича, только постарше лет на пять. А группой руководил Алик Губис, молодой веселый парень лет тридцати с небольшим. Все они встретили Римму очень дружелюбно, нашли удобное место с письменным столом и кульманом, познакомили с сотрудниками и кто-то даже её угостил кофе. В комнате работала дюжина или чуть больше людей: Голуб, Губис, вся его группа и ещё одна группа во главе с мужчиной по фамилии Руднев. Почти половину из присутствующих составляли евреи. Как я уже упоминал, сходная ситуация была и в других подразделениях. Римма, во многом воспитанная дедушкой и бабушкой, всегда четко ощущала себя еврейкой. В ПТП она тут же почувствовала себя среди своих. Как ни удивительно для конца шестидесятых — начала семидесятых годов на Украине, это ощущение почти не покидало её все пять с лишним лет работы в этой организации.

Национальные отношения в ПТП строились следующим образом. Русские и украинцы как бы подразделялись на три условные группы. Одна, не особенно большая, состояла из людей, близко дружащих с евреями, любящих работать с ними бок о бок и вместе проводить свободное время, вступающих с ними в браки или иные близкие отношения. Другая, побольше, включала в себя разной степени антисемитов, более-менее тайных. Эти в основном крутились поближе к парткому. К третьей группе, самой крупной, можно было отнести тех, кто не придавал сколько-нибудь важного значения национальности окружающих сотрудников.

Римму, девушку ещё совсем юную, поначалу особенно не загружали работой. Дружелюбная по природе, умная, привлекательная, без каких-либо технических знаний, но с глубоким тактом и ранним пониманием людей, она легко и быстро оказалась в хороших отношениях с большинством сотрудников своего цеха, а потом и других цехов. Вскоре её избрали в комсомольское бюро всего учреждения. В том же году она поступила на вечернее отделение экономического факультета института коммунального строительства.

В ПТП умели работать и знали как отдыхать. В дни чьих-нибудь именин или предверии советских праздников закупались водка, вино и закуска и в комнате устраивался общий стол — обычно после работы, а иногда и в перерыв. Могли прихватить и часок-полтора рабочего времени. До андроповских попыток ввести на работе “сухой закон” было ещё очень далеко. Случались и самодеятельные концерты с юмористическими сценками и пением под гитару. Вообще шутки звучали в комнате очень часто, в особенности благодаря человеку по имени Илья Эренбург — тёзке и однофамильцу известного писателя. Эренбург любил и умел создавать комические ситуации.

Однажды к ним позвонил директор (в те давние времена существовал всего один телефон на комнату, да и то не каждую) и потребовал начальника участка Голуба. Эренбург, ответивший на звонок, доложил:

— Голуб уехал на конференцию в политехнический институт.

Произошёл следующий диалог:

— Кто за него?

— Губис.

— Давайте Губиса!

— Губис в отгуле.

— Так. А кто за него?

Когда Губис отсутствовал, за него оставался ведущий инженер Петя Грингольц.

— Грингольц, — с готовностью доложил Эренбург, подмигивая всем по очереди.

— Хорошо — начал закипать директор — давай его сюда!

— Грингольц сегодня дома, заболел, — с радостью в голосе, совершенно не соответствующей внезапной болезни товарища, выпалил Эренбург.

— А сам ты кто? — взревел потерявший всякое терпение директор.

— Старший инженер Эренбург.

— Вот что, Эренбург, — прорычал директор — бери все бумаги по Запорожскому комбинату и живо ко мне.

— Понял, — сказал Эренбург и с туго набитой папкой отправился по вызову. Судя по тому, что вернулся он через полчаса в хорошем настроении, Эренбург сумел правильно ответить на все вопросы начальства.

Как-то Губиса пригласили к главному инженеру на 5 часов вечера, и предупредили, что после Губиса главный инженер хочет видеть другого руководителя группы, Руднева. Официально рабочий день в ПТП длился с 8 до 5. Задержки, конечно, случались, но Губис и особенно Руднев, были несколько недовольны поздним вызовом. Губис, желая закончить доклад побыстрее, взял с собой Эренбурга как более осведомлёного о деталях текущего проекта. Когда Губис и Эренбург вернулись назад около 6-ти вечера, Руднев поинтересовался:

— Ну как там главный?

— Приказал долго …ждать! — ответил Эренбург.

Средний возраст сотрудников учреждения составлял, по-видимому, лет тридцать пять или около того. Нередко возникали романы, случались и ситуации иного рода. Как-то поближе к концу рабочего дня Римма вышла в коридор. Группа мужчин, образовав круг, толпилась у лестницы, слышалась возня, какое-то фырканье, сдавленный смех. Римма подошла поближе. Внутри круга находилась Лера (имя изменено), женщина лет тридцати из соседнего цеха, с довольно ординарным лицом, но совершенно потрясающей фигурой. Римме не понадобилось много времени чтобы понять смысл происходящего. Лера делала присутствующим короткий, но очень интимный массаж. Смущенная Римма, покачивая головой, сочла за лучшее побыстрее ретироваться. Позднее Лера удачно вышла замуж, ушла из ПТП и родила двоих детей. Через много лет Римма встретила её в Атлантик Сити.

В организации, как это было заведено в те давние времена, проходили, конечно, разного рода вечерние семинары марксизма-ленинизма, политинформации и прочая советская галиматья, но особенно людям не докучали. И вот как-то появился в одном из цехов невзрачный человек лет пятидесяти, коммунист, направленный райкомом партии. Вскоре он оказался членом парткома и других псевдо-общественных организаций. Взял в привычку стоять по утрам у входа, отмечать опаздывающих. Начал выступать на собраниях, призывать к повышению идейности, трудовой дисциплины, производительности труда, обличать разного рода нарушителей. Стал писать в стенгазету критические статьи о руководителях низшего и среднего звена, в основном евреях. Глядел новоявленный активист хозяином. И вдруг исчез. Оказалось, арестован КГБ. Выяснилось, что в годы войны, тогда ещё относительно недавней, закончившийся лет 25 назад, служил этот активист у немцев полицаем и был замешан в преступлениях.

В одной группе с Риммой работала симпатичная молодая еврейка, на несколько лет старше. Они подружились, хотя и не особенно близко — женщина была замужем, имела ребёнка, была часто занята. Впоследствии оказалось, что это очень известная активистка правозащитного движения София Карасик, или, как её называли все, Софа. К тому времени Римма, разумеется, уже столкнулась с государственным антисемитизмом, но, как многие, сохраняла определенные иллюзии в отношении советской власти. Именно Софе Римма обязана четким пониманием антигуманной, преступной сущности режима. Впоследствии Римма стала инициатором отъезда нашей семьи из Союза.

Моей будущей жене было слегка за двадцать и Софа, оберегая её, не пыталась вовлечь Римму в круг диссидентов. Тем не менее, после очередной акции в защиту генерала Григоренко, когда в ПТП наведалось КГБ, Римма спрятала у себя какой-то серьёзный самиздат, чтобы его не обнаружили у Софы. Моя жена очень гордится этим, действительно мужественным поступком. Тогда, году в 1970-71, такой поступок мог грозить достаточно серьёзными последствиями. Позднее муж Софы, также известный диссидент, был несколько раз избит переодетыми кгбистами и затем арестован и осуждён. Арест грозил и Софе. Чтобы защитить Софу и маленькую дочку, незадолго до ареста мужа они решили, что Софе необходимо забеременеть. Расчёт оказался верным. Времена, действительно, были уже не настолько людоедскими, чтобы арестовывать беременную женщину с пятилетним ребёнком. Впрочем, с работы её все-таки уволили. Обставили это решение как “волю коллектива”. Заодно, в назидание другим, организовали модное для шестидесятых-семидесятых годов советское аутодафе.

Для такого случая устроили общее собрание в рабочее время. “Референт из органов” охарактеризовал многочисленные “преступные” деяния Софы: подписание обращений протеста, поддержка “отъявленных врагов” советской власти, распространение самиздата, контакты с иностранными корреспондентами. Не забыл упомянуть “гуманность” властей, отказавшихся от уголовного преследования. Как положено, по заранее подготовленному списку выступили сотрудники, которые, в зависимости от уровня порядочности, в более или менее приемлемых выражениях “клеймили и осуждали” отступницу.

Некоторым из выступавших Софа, как член месткома, помогала добиться путёвки в санатории или дома отдыха или получить ссуду. Но сейчас это не имело значения. Советская власть успешно помогла обществу почти полностью изжить пережитки буржуазной морали: благородство, порядочность, милосердие. Почти, да не совсем.

Когда прозвучали слова “кто за то, чтобы ясно заявить — антисоветчице не место в наших рядах?”, очень многие подняли руки. Но не все, не все. Две молодые девушки открыто проголосовали против. Нередко женщины оказываются куда мужественнее мужчин! Позднее им пришлось уйти из организации, но души их, уверен, остались в тот день незамутненными. А весь участок Голуба: сам он, Губис, Руднев, Грингольц, Эренбург, Римма и остальные пятнадцать или двадцать сотрудников, все до единого человека, воздержались. Для этого тоже необходимо было поднять руки. Что ж, по тем временам и это был Поступок.

Римма проработала в ПТП до 1972 года, когда она закончила институт и получила диплом инженера-экономиста. Надо было искать работу по специальности. В ПТП не было соответствующих вакансий. Опять встал вопрос, как обойти препоны “5-й графы”. На этот раз Римме помогла её тётя. Тётя была все ещё интересной женщиной, вдовой лет 50-ти с небольшим. А у тёти был, как теперь говорят, бойфренд, или попросту любовник, со звучным именем Давид Квальвассер. Работал он в крупном, хотя и без 40% премии, институте под названием Южгипрошахт. И был Давид начальником планово-экономического отдела, включавшего в себя и подотдел труда и зарплаты. Некоторые, полагаю, знают по опыту, что позиция эта весьма влиятельная. Но многое зависит и от самого человека. А Давид Квальвассер, для хороших знакомых Додик, сохраняя все положительные качества стереотипного руководителя-еврея, был начисто лишён отрицательных, которые я позволил себе упомянуть в начале моего повествования. Был он обаятелен и абсолютно бесстрашен. Его хорошо знали и ценили в министерстве, а к директору он вообще “открывал дверь ногой”. Не будь он Квальвассер, сам бы стал как минимум директором. Такому человеку ничего не стоило взять Римму к себе в отдел. Южгипрошахт считался престижным учреждением и располагался, пожалуй, всего в 10-15 минутах ходьбы от её дома.

Римма начала работать на должности экономиста. Через короткое время мы с ней познакомились и вскоре поженилась. Римма стала профессионалом своего дела, родила сына и одно время работала начальником планового отдела Харьковского облкинопроката. В конце 80-х мы уехали в Америку. Здесь, в Америке ей довелось многие годы работать в бухгалтериях нескольких крупных компаний (плановых отделов в американских компаниях нет). А почти все сотрудники ПТП также разъехались по всему миру: в Израиль, Америку, Канаду, Австралию, Германию. Только Софа Карасик с мужем остались в Харькове. Мне известно, что ещё совсем недавно они продолжали успешно заниматься правозащитной деятельностью.

___

[1] Exceptions for former military