Ишмаэль впитал некоторые внешние атрибуты монотеизма, чтобы с высокомерным хохотом, с сатанинской усмешкой отбросить его высочайшие этические нормы. Этот издевательский смех Ишмаэля раздаётся сегодня и под сводами дворцов и среди развалин разрушенных терактами зданий, заглушая стоны раненных.
Недельный раздел Ваера
Михаил Ривкин
И увидела Сара, что сын Агари, Египтянки, которого она родила Аврааму, насмехается. И сказала она Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее, ибо не будет наследовать сын рабыни этой с сыном моим, с Ицхаком. И показалось это Аврааму весьма прискорбным из-за сына его. И сказал Б-г Аврааму: не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; все, что скажет тебе Сара, слушайся голоса ее, ибо в Ицхаке наречется род тебе. Но и сын рабыни, — народ произведу Я от него, потому что он потомок твой. И встал Авраам рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и ребенка, и отослал ее. И пошла она, и заблудилась в пустыне Быэйр-Шева. (Брейшит 21: 9-14)
Непосредственный повод к этому [к изгнанию] доставил, однако, Измаил, чьи преисподние склонности всегда были слишком очевидны, чтобы рассчитывать на длительное его пребывание на верхнем свету богоугодности. О нем написано, что он был «насмешник», но это не означает, что он был дерзок, — такой недостаток еще не сделал бы его непригодным для верхней сферы, — нет, слово «насмехаться» в его случае значит, по сути дела, «шутить», и однажды Аврам увидел «через окно», как Измаил весьма преисподним образом шутил со своим младшим единокровным братом, что было отнюдь не безопасно для истинного сына Ицхака, ибо Измаил был прекрасен, как закат в пустыне. Поэтому будущий отец множества испугался и нашел, что ситуация созрела для решительных мер. Отношения между Сарой и Агарью, которая некогда возгордилась своим материнством перед еще бесплодной первой женой и однажды уже бежала от ее ревности, были давно самыми скверными, и Сара все время добивалась изгнания египтянки и ее отпрыска, — добивалась не в последнюю очередь из-за неясности и спорности порядка наследования при наличии старшего сына от побочной жены и младшего от праведной: стоял вопрос, не является ли Измаил равноправным с Ицхаком, а то и вовсе первым по порядку наследником — ужасный для одержимой материнской любовью Сары и щекотливый для Авирама вопрос. Поэтому замеченный проступок Измаила пал на колебавшиеся весы Авраамовых решений последней гирей, и, дав кичливой Агари ее сына, а также немного воды и лепешек, праотец велел ей посмотреть белый свет и не возвращаться. (Томас Манн Иосиф и его братья Москва АСТ 2000 т.1 стр. 162-163)
В первый, и едва ли не единственный раз мы видим столь явное несоотвествие между историей «которая рассказала впервые сама себя» и той историей, которую рассказывет нам Томас Манн. Во-первых, не Авраам увидел насмешника Ишмаэля, его увидела Сара. Во-вторых, о том что Ишмаэля увидели «через окно» в нашей истории нет ни слова. В-третьих, на «колебавшиеся весы Авраамовых решений» пал вовсе не сам по себе поступок Ишмаэля, о котором Авраам мог и не знать. На эти весы опустилось тяжеловесной гирей прямое повеление Б-га, в котором не трудно разглядеть «генеральную репетицию» неизмеримо более страшного и безысходного повеления по отношению к младшему сыну, о котором мы читаем в той же недельной главе.
Третье несоответствие ещё можно кое-как объяснить иной расстановкой смысловых акцентов, вполе вероятным допущением, что Сара всё увиденное рассказала Аврааму, и дальше они уже решали вместе. Но вот первые два нельзя ни обойти, ни хоть как-то объяснить при всём желании. «Модернисткий мидраш», который предлагает нам Т. Манн прямо и недвусмысленно противоречит Простому Смыслу Торы.
Что это? Рискованная игра с читателем: заметит или не заметит? Чрезмерная вольность, которую позволил себе в кои-то веки по отношению к священному оригиналу прославленный мэтр? Простая небрежность, невнимательность, практически неизбежная при работе с таким объёмом источников? Трудно сказать…. Но гений остаётся гением даже в своих небрежностях и неточностях. И мелкая, необязательная деталь: «через окно» помогает нам это понять. Т. Манн предлагает нам, по сути, контаминацию двух разных рассказов! В Торе, действительно есть история, в которой один персонаж видит другого «через окно» как раз в тот момент, когда тот «насмехается» с кем-то, и именно в этом рассказе слово «насмехаться» носит однозначную и безусловную сексуальную коннотацию.
И было, когда минуло ему там много дней, посмотрел Авимэлэх, царь Пылиштимский, в окно и увидел, что Ицхак играет с Ривкою, женою своею. И призвал Авимэлэх Ицхака, и сказал: вот, это жена твоя; как же ты сказал: “она сестра моя”? (Брейшит 26:8-9)
В различных русских переводах Ицхак «играет», «тешится», «веселится» с Ривкой, а вовсе не насмехается, как Ишмаэль с Ицхаком. В лютеровской Библии также использованы разные слова: Ишмаэль Spötter war, а Ицхак scherzte. И только в «истории, котрая расказала сама себя в первый раз» и только на том языке, на котором она впервые себя рассказала, в обоих случаях использовано одно и то же слово: מצחק, с одной и той же огласовской! Контаминация двух рассказов: как Сара подсмотрела за Ишмаэлем и Ицхаком и как Авимэлэх подсмотрел за Ицхаком и Ривкой выглядит произвольной и даже нелепой, коль скоро мы пользуемся переводом на любой иностранный язык. И только когда перед нами оригинал, мы понимаем, что такая контаминация имеет право на существование, и даже открывает нам новые смыслы и в том, и в другом рассказе, поскольку ключевое слово в обоих случях одно и то же: מצחק:
Знал ли Т. Манн иврит? Пользовался ли консультацией специалистов? Помог ли ему абсолютный лингвистический слух? И в этом случае у нас однозначного ответа нет. Факт тот, что это сближение, хорошо продуманное или интуитивное, двух рассказов, помогает нам по-новому их прочитать.В первом рассказе Ицхак — «невинная овечка» (как и положено ему!), безответная жертва Ишмаэля. Во втором — он играет по отношению к Ривке ту самую роль, которую, хоть и безуспешно, пытался сыграть по отношению к нему Ишмаэль. Правда, тут есть «две большие разницы». Даже три! В своей неискоренимой тяге к трансгрессивному сексу, Ишмаэль умудрился одним махом нарушить сразу три самых строгих сексуальных запрета: запреты педофилии, гомосексуализма, кровосмешения. Ицхак, как-никак, заигрывает со своей законной женой…
Но ведь и само его имя, יצחק, восходит к тому же точно корню, которым обозначено неприглядное поведение Ишмаэля: צ-ח-ק! Что же это значит? У Ицхака тоже рыльце в пушку?
Каждый глагол в иврите имеет семь различных вариаций. На иврите эти вариации называются «биньян», из русских слов ближе всего — наклонение. Три корневых буквы глагола присутствуют в каждом из семи наклонений, но меняется огласовка, могут добавляться другие буквы, и в результате смысл глаголов иногда меняется до неузнаваемости. Сам по себе глагол смеяться (צ-ח-ק) никаких отрицательных коннотаций не несёт. Смех — это прекрасное свойство человека, одно из тех, что отличают его от животных. Именно смех был первой реакцией Сары на великую весть о том, что она станет матерью Единственного и Избранного (Брейшит 18:12-16). Сара сама стесняется своего смеха, более чем не уместного в такой торжественный момент, и пытается от него отречься, но посланники многозначительно повторяют ей «Нет, ты смеялась», намекая этим на имя будущего сына. Более того, уже после рождения Сара ещё раз повторяет «Смех сделал мне Б-г, всякий, кто услышет, посмеётся надо мною» (Брейшит 21:6). Именно слово «посмеётся» יצחק, и стало именем долгожданного сына. В истории о рождении Ицхака мы часто слышим смех, но это чистый, прозрачный, добрый, поистине Б-жественный смех (צ-ח-ק).
Совсем по-другому смеётся Ишмаэль. Его поведение передаётся глаголом מ-צ-ח-ק. Это тот же корень, но только в наклонении (в биньяне) Ифиль. На вопрос, что изменилось в смысловой окраске глагола после изменения его грамматической формы, отвечает р. Шимшон Рафаэль Гирш. Надо сказать, что характерной чертой его комментариев является исключительное внимание к ивриту, к его синтаксису и к грамматике. Очень часто языковые изыскания дают р. Ш.-Р. Гиршу основния для глубоких теологических выводов. «Ишмаэль же מ-צ-ח-ק — высмеивал, издевался над ними. Поэтому Ишмаэль не мог наследовать Аврааму вместе с Ицхаком”. Вместо чистого и радостного смеха — насмешка, высмеивание, издевательство, вместо улыбки — злобный, «красный» оскал. Глагол מ-צ-ח-ק передаёт свойство высмеивать, глумиться, видеть смешное там, где другие чувствуют великую радость или страшную боль. Именно такого рода смех помогает многим людям девальвировать любовь, низводить её до уровня «половых сношений». Вот как объясняет это слово РАШИ:
«Это означает идолопоклонство, как сказано: “и поднялись потешаться, забавляться” [Шемот 32:6] (где речь идет о поклонении золотому тельцу). Другое объяснение: это означает распутство, как говоришь: “насмехается надо мною” [39:17]. Другое объяснение: это означает убийство, подобно “пусть встанут юноши и потешаться (т.е.) сразятся перед нами…” [IIШемуэля 2:14]»
И именно такого рода смешок обратил Ишмаэль к Ицхаку.
Но при всём при этом Ишмаэль оставался сыном Авраама и единокровным братом Ицхака. Его происхождение от Авраама как бы легло на одну чашу «колебавшихся весов Авраамовых решений», при том что на другой лежал и его поступок (надо полагать, первый замеченный, но далеко не первый на самом деле) да и само его происхождение от Египтянки Агарь.
«Сегодня очевидно, что двойственная природа Ишмаэля передалась и его потомкам. Но Сара разглядела эту двойственность в самом Ишмаэле. Он достаточно впитал высокие идеалы Авраама, чтобы относиться к ним с презрением». (Ш.-Р. Гирш)
Слова эти написаны в последней четверти XIX в. но именно сегодня становится понятен их истинный смысл. Ишмаэль впитал некоторые внешние атрибуты монотеизма, чтобы с высокомерным хохотом, с сатанинской усмешкой отбросить его высочайшие этические нормы. Этот издевательский смех Ишмаэля раздаётся сегодня и под сводами дворцов, где представители многих стран тешат себя иллюзией, что они ещё могут на что-то повлиять, и среди развалин разрушенных терактами зданий, заглушая стоны раненных.
«Ибо нечто оскорбительное есть в самом Измаиле, и то, что он шел по нечистым следам и, так сказать, “имел опыт”, неоспоримо. Достаточно чуть-чуть изменить первый слог его имени, чтобы стало видно, насколько оно высокомерно, и то, что в пустыне он стал таким искусным лучником, это тоже явно произвело впечатление на учителей, уподобивших его дикому ослу, животному Тифона-Сета, убийцы, злого брата Усири. Да, он злодей, он Красный, и хотя Авраам выдворил его и защитил благословенного своего сыночка от огненно-беспутных его преследований, — когда Исаак излил семя в женское лоно, Красный вернулся снова, чтобы жить в своих историях рядом с угодным богу Иаковом». (Томас Манн Иосиф и его братья Москва АСТ 2000 т.1 стр. 163)
Да, Красный вернулся снова, хотя и под зелёным знаменем…
