Яков Каунатор: Моряк вразвалочку сошёл на берег… Окончание

Loading

Ах, как же хорошо было в детдоме! Где выдавали одёжку (а деревенские ещё и завидовали им, детдомовским, потому как они одевались много лучше!), где питание, хоть и скудное, но — по распорядку! А главное — он в СТАЕ!

Моряк вразвалочку сошёл на берег…

Яков Каунатор

Окончание. Начало

Селу Константиново Рязанской губернии, родине Сергея Есенина, повезло. Расположенное в средней полосе России оно вобрало в себя всё многоцветье и буйство красок всех времён года… Вологодчина, где и лето много короче, и небо низко и серо распласталось над Землёй… Вот отсюда и тот особый оттенок в стихах Николая Рубцова. Но была ещё одна причина. Помните? Импульсом, толчком к писательству шестилетнего мальчугана послужила смерть матери. То был ожог, который и наложил отпечаток на восприятие окружающего мира — всё воспринималось в сером цвете. Да ведь и вот эта цветовая гамма создавала и особый, психологический настрой в стихах Рубцова:

В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес…

И сдержанный говор печален
На темном печальном крыльце.
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.

И вдаль пошел… Вдали тоскливо пел
Гудок чужой земли, гудок разлуки!

И вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви, тоской свиданий кратких!

В фильме «Калина красная» Василия Макаровича Шукшина есть замечательный эпизод: в колонии на концерте заключённых один из них поёт песню на стихотворение Сергея Есенина «Письмо к матери». Эпизод не игровой, натуральный зэк, и поёт натурально. Песня хрестоматийная, а уж среди российских зэков и зэчек особо любимая, как и всё творчество Есенина. Читайте у Варлама Шаламова о той приверженности воровского мира к поэзии Есенина. И, конечно же, особо — к «Письму к матери». Да и кто не воспринимал его близко к сердцу, кто не запоминал эти строки и не напевал многожды…

Можете закидать меня каменьями, но, по моему убеждению, тема Матери в поэзии Николая Рубцова много тоньше, лиричней и душевней, чем у Есенина. И странная вещь: при живом отце Николай во всех анкетах, в биографиях пишет: «Отец погиб на фронте». Умершую давным-давно мать (ему исполнилось всего лишь 6 лет), он вспоминал в своих стихах всю жизнь, будто сопровождала она его по жизни, будто незримо присутствовала в его жизни…

Однажды, было это очень давно, прочитал у одного «маститого», будто «В горнице моей светло» написано было Рубцовым с «большого бодуна», мол, «трубы горят», жажда с похмелья мучит… «У кого что болит, тот о том и говорит» — подумалось тогда. Сейчас же… Сейчас же хочется добавить — «Горница» — пожалуй самое лирическое стихотворение. Стихотворение — сон, несбывшаяся мечта. Всю короткую жизнь поэта будет сопровождать его этот сон о светлой горнице, о домашнем уюте и о Матери…

В ГОРНИЦЕ

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…

Перекликаясь с есенинским, словно и повторяя, и продолжая его, звучит рубцовское «МАТЕРИ»:

МАТЕРИ

Как живешь, моя добрая мать?
Что есть нового в нашем селенье?
Мне сегодня приснился опять
Дом родной, сад с густою сиренью.
Помнишь зимы? Свистели тогда
Вьюги. Клен у забора качался
И, продрогнув насквозь, иногда
К нам в окно осторожно стучался.

И — ещё одно посвящение матери… Трагическое, тем самым ожогом, на всю жизнь:

АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОК

Домик моих родителей
Часто лишал я сна. —
Где он опять, не видели?
Мать без того больна. —
В зарослях сада нашего
Прятался я, как мог.
Там я тайком выращивал
Аленький свой цветок.
Этот цветочек маленький
Как я любил и прятал!
Нежил его,— вот маменька
Будет подарку рада!
Кстати его, некстати ли,
Вырастить все же смог…
Нес я за гробом матери
Аленький свой цветок.
(1966)

Поэту в этот год исполнилось тридцать лет…

ИЗ ХРОНИКИ ТЕХ ВРЕМЁН:

14 ИЮЛЯ 1963 г. Правда №195 (16416)

«В ЕДИНОМ СТРОЮ — К ВЕЛИКОЙ ЦЕЛИ»

Брошюра с текстом речи Н. С. ХРУЩЕВА.

В Издательстве политической литературы вышла в свет брошюра с текстом речи товарища Н. С. Хрущева «В едином строю — к великой цели!», произнесенной на митинге германо-советской дружбы в Берлине 2 июля 1963 года.

Брошюра издана массовым тиражом. (ТАСС).

16 ОКТЯБРЯ 1964 г. И З В Е С Т И Я. №247 (14717).

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

Об освобождении тов. ХРУЩЕВА Н. С.
от обязанностей Председателя Совета Министров СССР

Удовлетворить просьбу тов. Хрущева Никиты Сергеевича об освобождении его от обязанностей Председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР А. МИКОЯН.
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. ГЕОРГАДЗЕ.

Москва, Кремль. 15 октября 1964 г.

Из воспоминаний современников о Николае Рубцове.

Кировский завод.

Михаил Каплин:

Мы с Николаем подружились сразу же. Еще бы: и он, и я служили на флоте, а законы морского братства нерушимы. Скоро все узнали, что он пишет стихи, просили почитать, «подбрасывали» темы. Иногда мы устраивали в комнате настоящие концерты. Я играл на гитаре, а Николай пел народные песни, которых знал множество, и подыгрывал себе на гармонике;

Анатолий Бельтюков:

Коля очень гордился званием кировца. Никогда не жаловался на трудности работы, говорил с юмором и был очень доволен, что работа у него ладится, что он нужен цеху, своему коллективу;

Александр Николаев:

Жила наша пятерка очень дружно. Если надо — без лишних слов помогали товарищу. Вообще мы как-то все делали вместе. В баню — все пятеро, ужин — каждый выкладывал на стол, что у него есть, также вместе ходили слушать стихи в Дом писателя имени Маяковского, Дворец культуры имени Горького. Старались не пропускать вечера, когда свои стихи читал Николай…

Койки наши в общежитии стояли рядом. Засиживались вечерами допоздна: я учился в машиностроительном техникуме, Николай — писал стихи.

Борис Шишаев:

В мае 1966 года Николай Рубцов жил в общежитии Литературного института им. А. М. Горького. Тянуло его тогда к нам, первокурсникам, — видно, потому, что выглядели мы на общем фоне кипучего литературного «муравейника» свежими еще, искренними неподдельно.

Виктор Коротаев:

Вспоминается случай. Как-то знакомый писатель, обозрев скудную обстановку квартирки Николая Михайловича, попенял ему, что-де хозяин недостаточно радиво относится к устройству собственного быта; и пора бы обзавестись платяным шкафом, а не развешивать на гвоздиках по углам рубашки и пиджаки; да и сервант не мешало бы водрузить на положенное место, поскольку чашкам и ложкам не место на подоконниках и письменном столе. Тогда Рубцов смолчал. Но, видимо, обиделся и выговора не забыл, потому что вскоре при удобном случае дал волю своему характеру и выложился до конца:

— Меня не интересуют ваши шкафы и хрустали,— почти кипятился он.— Если они нужны вам, вы и заводите. Только не убеждайте меня, что без этого мир теряет смысл и красоту!

Слово Буняк Е. П.:

«Встретились мы с ним (Рубцовым, прим. авт. статьи) в магазине, накануне нового 1951 года… Поговорили по пустякам, поболтали и разошлись. Одет он в детдомовское пальто с серым воротником, такая же шапка и валенки. Всем при выходе из д/дома выдавали одинаковые комплекты одежды: пальто зимнее и осеннее, ботинки, валенки и нижнюю одежду.

«А Рубцов, привыкший за зиму к валенкам, всё забывал сменить их на ботинки. Выйдет из дома ещё по холоду, да так и бродит до мокроты. Идёт по Вологде, как по своей Николе.

Встречается у подъезда дома, в котором наша писательская комната. Он перехватывает и мой удивлённый взгляд.

— Вышел-то по заморозку, — косится на свои разбухшие валенки, — а вот как распекло.

И щурится на солнечной капели.»

(Александр Романов. Из книги «Искры памяти». Вологда, 1995, С. 73)

Борис Шишаев:

Матрена Марковна засуетилась, предлагая стул, стала расспрашивать о брате — как он там, и сразу же смущенно прервала себя: господи, ведь человеку надо умыться, поесть с дороги…

Поначалу она растерялась — из самой Москвы приехал, известный, наверное, какой-нибудь, а в доме и обстановка так себе, и еда совсем простецкая, и едят-то с ребятами из общей миски… Но потом присмотрелась — обыкновенный вроде человек. Пиджак поношенный, и туфли, похоже, давно носит, стоптались уже, пора бы и новые.

Владимир Цыбин:

В Литературном институте у раздевалки есть зеркало старое с грустным отражением. Возле него, идя с очередным заявлением о восстановлении студентом к ректору Пименову (который хвастался, что когда обсуждали пьесы Булгакова, вынимал наган; оттого и прозван был «Наганщик»), Николай Рубцов останавливался, чтобы поправить свой шарф.

И шел к Пименову, потому что молодому поэту негде было жить, а здесь — охранная прописка, друзья-поэты Б. Примеров, А. Передреев, Л. Котюков.
(«Душа хранит. КНИГА О НИКОЛАЕ РУБЦОВЕ»)

Воспоминания, казалось бы, говорят о разном: с одной стороны — образ жизни, с другой — внешний вид нашего героя. На самом же деле — это как две стороны одной медали. Везде, где Рубцов оказывался окружённым людьми, будь это в заводском или студенческом общежитии, или в матросском кубрике, среди сослуживцев эсминца «Точный» или матросов тральщика — он чувствовал себя «как рыба в воде»: уверенным, компанейским, дружелюбным, весёлым. Как только он оставался один на один с собой, как только он оказывался ВНЕ коллектива, он — не то, чтобы терялся, но оказывался не приспособленным к жизни в одиночку: валенки до поздней осени, намокшие и разбухшие от сырости, которые Виктор Астафьев, друг, много раз заставлял высушивать; ботинки, которые сестра дважды покупала для него, первый раз по причине того, что их у него попросту украли прямо с ног, когда он прикорнул на привокзальной лавочке и он заявился к Галине, к старшей сестре, едва ли не босиком; второй раз — когда приехал к ней же, она тотчас же повела его в обувной, где купила опять ботинки, потому как старые окончательно пришли в негодность. Такая же история случилась и в «Алтайские его каникулы».

Ах, как же хорошо было в детдоме! Где выдавали одёжку (а деревенские ещё и завидовали им, детдомовским, потому как они одевались много лучше!), где питание, хоть и скудное, но — по распорядку! А главное — он в СТАЕ! А по выпуску из детдома — пожалте вам! Пальто зимнее, пальто осеннее, валенки да ботинки! Вот она, детдомовская привычка — ВАЛЕНКИ! А шарф — его так и прозвали, даже в Лит. институте — «шарфиком» — это флотская привычка, где морякам полагался шарф.

Его неприхотливость бытовая, когда и пальто превращалось в ветхую «гоголевскую шинель», и костюм уже изрядно потёртый, происходили, наверное, от житейской неустроенности.

* * *

Уж сколько лет слоняюсь по планете!
И до сих пор пристанища мне нет…

В стихах Николая Михайловича Рубцова часто наталкивался на слово «ПРИСТАНЬ».

Доносились гудки
с отдаленной пристани.

Была суровой пристань в поздний час.

Я, юный сын морских факторий,
Хочу, чтоб вечно шторм звучал.
Чтоб для отважных вечно — море,
А для уставших — свой причал…

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Потонула во тьме отдаленная пристань.
По канаве помчался, эх, осенний поток!
По дороге неслись сумасшедшие листья,
И порой раздавался пароходный свисток.

Городок засыпал,
и мигали бакены
Так печально в ту ночь у пристани.

Слово «Пристань» в своих стихах Поэт использовал в прямом его значении.

«Пристань — собирательный термин: специально оборудованное место причаливания (стоянки) речных судов у берега на внутренних водных путях» — из ВИКИПЕДИИ.

Но только кажется, что, скорее всего неосознанно, в это слово вкладывается другой, иносказательный смысл. Пристань — как место возвращения пароходов.

Николаю Михайловичу Рубцову возвращаться было некуда. Помните, в «Воспоминаниях»:

«И шел к Пименову, потому что молодому поэту негде было жить, а здесь — охранная прописка, друзья-поэты Б. Примеров, А. Передреев, Л. Котюков».

И возникает странное ощущение. Часто приходилось читать, как случайно обнаружив зверька, порою хищного, трагически оказавшегося без матери, люди, по доброте душевной, берут заботу о зверьке на себя. И кормят, и ухаживают за ним. Но зверёк вырастает, и приходит пора выпускать его на волю. И повзрослевший зверь обречён на гибель.

И дело вовсе не в том, что Николай Рубцов был неприспособлен к жизни. Он был неприхотлив в быту, в своём аскетизме был схож с афинским мудрецом Диогеном, и схожесть была даже в том, что оба не имели собственного жилища, той самой пристани, куда можно было бы вернуться.

Обречённость Поэта была скорее всего в неустроенности не бытовой, а жизненной. Казалось бы, грех жаловаться на отсутствие друзей, а в друзьях ходили собратья поэты и писатели. И было это удивительное братство, где не было места зависти и склокам, а была радость за успех друга, за новое стихотворение, за изданную книгу… Помните, в фильме «Доживём до помедельника»: «Счастье — это когда тебя понимают». И он был счастлив пониманием друзей и наставников, Василия Белова, Александра Яшина, Бориса Слуцкого, Виктора Астафьева и многих-многих других. Некоторые — как Борис Слуцкий, как Астафьев — в ту, его, рубцовскую сопливую детдомовскую пору уже воевали на фронте. Но… Ведь приметили! И обрадовались, и приветили новое поэтическое дарование!

И всё же… всё же, прорывалось в нём иногда такое минорно-тягостное…

В ГЛУШИ
Когда душе моей
Сойдет успокоенье
С высоких, после гроз,
Немеркнущих небес,
Когда душе моей
Внушая поклоненье,
Идут стада дремать
Под ивовый навес,
Когда душе моей
Земная веет святость,
И полная река
Несет небесный свет,—
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет…

Обделённый материнским, семейным теплом — всю жизнь стремился к нему. Возвращался к нему в своих снах и стихах.

Поздно ночью откроется дверь.
Невеселая будет минута.
У порога я встану, как зверь,
Захотевший любви и уюта.

А ведь были, были в жизни Николая увлечения, хотя, «увлечения» — слово кажется каким-то легкомысленным, а он в своих чувствах был человеком серьёзным, и память о них сохранил на всю жизнь. И в стихах эти чувства отразились…

Сумасшедший,
ночной,
вдоль железных заборов,
Удивляя людей,
что брожу я?
И мерзну зачем?
Ты и раньше ко мне
приходила не скоро,
А вот не пришла и совсем…

Что я тебе отвечу на обман?
Что наши встречи давние у стога?
Когда сбежала ты в Азербайджан,
Не говорил я: «Скатертью дорога!»

Да, я любил. Ну что же? Ну и пусть.
Пора в покое прошлое оставить.
Давно уже я чувствую не грусть
И не желанье что-нибудь поправить.

Слова любви не станем повторять
И назначать свидания не станем.
Но если все же встретимся опять,
То сообща кого-нибудь обманем…

БУКЕТ

Я буду долго
Гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов.
И подарю букет
Той девушке, которую люблю.
Я ей скажу:
— С другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому на память обо мне
Возьми вот эти
Скромные цветы! —
Она возьмет.
Но снова в поздний час,
Когда туман сгущается и грусть,
Она пройдет,
Не поднимая глаз,
Не улыбнувшись даже…
Ну и пусть.
Я буду долго
Гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю.
Я лишь хочу,
Чтобы взяла букет
Та девушка, которую люблю…

Ах, девушки 50-ых, начала 60-ых годов… Родители их воспитаны были ещё «домостроем» тех, дооктябрьских 1917-го года времён. И вот появляется у них «на горизонте» «зятёк», в потёртом пиджачишке, в пальто из «гоголевской шинели», в валенках, разбухших от сырости или в ботинках, которым уже давно срок вышел в утильсырьё…

— А, профессия ваша, какая будет?

— Я — поэт.

— Поееет?

И — помните — суд над Иосифом Бродским: «Где вы работаете? — Я — поэт! — Мы это понимаем, что вы поэт, мы спрашиваем, что вы делаете, где работаете? — Я пишу стихи. — Значит, тунеядец, так и запишем!»

Возможно, именно в этом пряталась причина несложившейся личной жизни… Справедливости ради, скажем, была встреча с Генриэттой Меньшиковой, женитьба, рождение дочери Лены, но брак быстро распался…

Путеводная звезда, которую выбрал для себя Николай Рубцов (а в поэтических его строчках слово «звезда» встречается часто, даже один из сборников мыл им назван: «Звезда полей») оказалась роковой. И — странное ощущение — будто предвидел он этот свой рок, возвращался к нему какими-то пророческими строками… И в этом тоже был схож с Есениным.

И эту грусть, и святость прежних лет
Я так люблю во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный
свято погребен
В такой же белой горестной рубашке..

[1966]

Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.

* * *

Село стоит
На правом берегу,

А кладбище —
На левом берегу.
И самый грустный все же
И нелепый
Вот этот путь,
Венчающий борьбу,
И все на свете,—
С правого
На левый,
Среди цветов
В обыденном гробу…

Просто я, как всякий смертный,
Знаю то, что я умру.
На земле, где так отчаян
Жидконогий род пройдох,
Жить по-разному кончают:
Рузвельт умер,
Геринг — сдох!

И самым пророческим, уже потом, после гибели поэта начинаешь понимать — самым трагическим оказалось стихотворение…

* * *

Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый,
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся…» Николай Михайлович Рубцов трагически погибнет 19 января 1971 года. Чуть больше двух недель прошло со дня его тридцатипятилетия…

А у трагического рока было имя собственное. Внутренний голос мой отчаянно сопротивляется называть эту женщину по имени-фамилии. Так и буду звать её: «Та женщина».

Что сблизило Николая Рубцова с этой женщиной? Вернее, попробуем «перевернуть» вопрос: что сблизило эту женщину с поэтом Рубцовым?

Первая их встреча, пожалуй, мимолётная, состоялась в 1963 году, ею даже дата названа — 2-го мая. Следующая же, наложившая отпечаток на всю их дальнейшую судьбу, состоялась в 1968 году. Чем была эта встреча для Рубцова? ««… Иногда просто тошно становится от однообразных бабьих разговоров, которые постоянно вертятся вокруг двух-трех бытовых понятий или обстоятельств» — из письма Николая старшему своему наставнику и другу Александру Яшину. И неожиданная встреча (а неожиданна потому, что ведь примчалась в Вологду именно из-за него) с молодой, красивой женщиной, с которой МОЖНО было разговаривать о Есенине (где-то признавалась она, что плакала над стихами трёх поэтов: Есенина, Цветаевой и Рубцова), Лермонтове, Мандельштаме…

В эти пять лет Николай из начинающего поэта с первым своим сборничком стал узнаваем, известен, и было у него уже Имя, имя Поэта. Вот только угла своего по-прежнему не было… Да и она, как ей казалось, была поэтессой, и издавалась, и публиковалась. Только круг её читателей был узок. А так хотелось простора!

И была ещё одна схожесть в их судьбах: как и Николай, женщина была неустроенной в этой жизни. И возраст, который приближался к «баба — ягодка опять!», и желание обрести «широкую спину», и стремление с помощью этой «спины» добиться творческого признания… Позже, вспоминая годы, проведённые с Николаем, она проговорится: “Потом, в МУЧИТЕЛЬНЫЕ дни нашей совместной, жизни, этот своеобразный рубцовский юмор, где было все: шутка, ирония, острота восприятия мира и какая-то смягченность, очеловеченность, этот юмор много раз разряжал грозовую атмосферу, нависшую над нами, и кидал нас снова навстречу друг другу, очищая сердца от обиды».

Бытовуха… Та самая, которые тысячами на дню случаются на Руси. О пьянстве Рубцова да о его пьяных скандалах (вот ведь, и в этом, в «минусе» на своего кумира Есенина схож…) ведали все. И даже предлагался «курс лечения»: психушка или лечебно-трудовой профилакторий… Единственно в чём отказывалось постоянно — в собственном угле, так и скитался, уже известный, выпустивший несколько сборников стихов по съёмным комнатушкам (где-то промелькнуло в воспоминаниях Той женщины — даже шкафа для белья у него не было).

А в тот день, именно День, в очередной раз было отказано ему в прописке, в обретении законного жилья. И, возвращаясь из «Инстанции» вместе с Нею, встретил знакомцев. И… сорвался.

Дальше — дальше без свидетелей. Только по Её показаниям. «Оскорблял, обвинял в измене, грубил…» И — «Не вынесла душа поэтессы позора мелочных обид!» Любила ли она его? Где-то встретилась Её фраза: «У него даже наволочки нормальной не было!» И всё стало на свои места. «Оскорблял, грубил…» — уйди! Тем более, что у самой был съёмный угол. Но всколыхнулась ненависть. Обывательско-мещанская, рушилось всё то, на что потрачены были и время, и духовные силы. Отсюда и ненависть, с которой удушила…

Это позже признают, что, якобы, уже мёртв был от инфаркта… Да свидетели вспоминают царапины на щеках да на горле мёртвого Рубцова.

Звезда закатилась…

Едва открыв глаза сегодня утром.
Опять — который раз! —
Я вдруг подумал:
«Как хочется иметь мне дом,
Который я бы мог назвать своим!»
Я, умываясь, все о нем мечтал,
Мечтал и после трудового дня,
Прихлебывая свой вечерний чаи,
Покуривая папиросу. ..
Лиловый дым плыл в воздухе тихонько,
И предо мной
Плыла моя мечта,
Напрасная и грустная мечта!

Мне сегодня приснился опять
Дом родной, сад с густою сиренью.
Помнишь зимы? Свистели тогда
Вьюги. Клен у забора качался
И, продрогнув насквозь, иногда
К нам в окно осторожно стучался.
Он, наверно, просился к теплу,
Нас увидев в просвете за шторой.
А мороз выводил по стеклу
Из серебряных нитей узоры.

По степи огромной
Простирая взгляд,
Веет грустью томной
Тающий закат.
В этой грусти томной
Я забыться рад:
Канет дух бездомный
В тающий закат.
И виденья странно,
Рдяны, как закат,
Тая, по песчаной
Отмели скользят,
Реют неустанно,
Реют и горят,
Тая, как закат,
На косе песчаной.

Сколько мысли,
И чувства, и грации
Нам являет заснеженный сад!
В том саду ледяные акации
Под окном освещенным горят.
Вихревыми, холодными струями
Ветер движется, ходит вокруг,
А в саду говорят поцелуями
И пожатием пламенных рук.
Заставать будет зоренька макова
Эти встречи — и слезы, и смех…
Красота не у всех одинакова,
Одинакова юность у всех!
Только мне, кто любил,
Тот не встретится,
Я не знаю, куда повернуть,
В тусклом свете блестя, гололедица
Предо мной обозначила путь…

Согласись, дорогой читатель: стихи — с левой стороны страницы и стихи с правой стороны страницы — очень созвучны, Созвучны своей интонацией, своей мелодикой. Признаюсь: первое стихотворение слева — японский поэт Исикава Такубоку, второе стихотворение слева — французский поэт Поль Верлен. Национальный русский поэт внёс в русскую поэзию те мотивы, которые издревле волновали всю мировую литературу. Попробуйте «оторвать» Роберта Бёрнса от его любимой Шотландии… Точно также нельзя отделить Николая Рубцова от «Тихой его родины…»

Слишком короток век —
Позади до обидного мало,
Был мороз — не мороз,
Да и зной был не очень-то зной.
Только с каждой весной
Все острей ощущенье финала,
Этой маленькой пьесы
Что придумана явно не мной.

Андрей Макаревич

Nikolai Rubtsov

В МИНУТЫ МУЗЫКИ

В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,

И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…

Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.

Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови! —
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.

И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.

Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.

AT MOMENTS OF MUSIC

At moments of so sad an air
When for a yellow shore I wish
A lady’s voice bids, «May you fare
Well» as impulsive birch trees swish;

Below the gray sky, first are snows
To lie on fields where flames have lain,
The sunless, faithless flyway goes
For many a snow driven crane…

It’s been long since my soul was all in
To range through bygone love and sprees,
Long since it’s time I saw this palling
With too much love for ghosts I’m seized.

But after all in mean abodes —
To stop these short is hard enough —
The violins in swapping modes
Wail for the yellow shore, for love.

It’s under the low sky where I
Still see the yellow shoreline squish,
Voice dear enough to make me cry,
And those impulsive birch trees swish.

This farewell hour will wind up ne’er,

Николай Рубцов
ДА, УМРУ Я!

Да, умру я! И что ж такого?
Хоть сейчас из нагана в лоб!
… Может быть, гробовщик толковый
Смастерит мне хороший гроб.

А на что мне хороший гроб-то?
Зарывайте меня хоть как!
Жалкий след мой будет затоптан
Башмаками других бродяг.

И останется всё, как было,
На земле, не для всех родной…
Будет так же светить Светило
На заплёванный шар земной!

ТАК, ПОМРУ Я!

Так, помру я! Велике діло!
Кулю в лоб хоч тепер пальну.
… Може бути, гробар умілий
Зробить добру мені труну.

Але й — доброї я не хочу,
Заривайте мене хоч як!
Жалюгідний мій слід затопчуть
Волоцюги такі ж, як я.

І залишиться, як було все,
На землі, що рідня — не всім…
І світитиме спрагле сонце
Над запльованим світом земним!

Of time, there’s nothing to be heard…
At moments of so sad an air
Pray do say nothing; mum’s the word

Горестная, трагическая судьба талантливого певца своей «малой и тихой родины…» Как это часто бывает, при жизни — изгой, а на современном языке — БОМЖ, забулдыга… Через лет 15 после гибели найдёт Николай Рубцов свою Пристань, которую искал всю жизнь. И уже — не съёмне углы, а целые улицы будут принадлежать ему, да ещё скверики. Родина, пусть поздно, назовёт его именем улочки в городках его «тихой родины», поставит памятники своему певцу.

ЭКСПРОМТ

Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом еще на чем-то вроде,
Потом верхом, потом пешком
Пройду по волоку с мешком —
И буду жить в своем народе!

НИКОЛАЙ РУБЦОВ

* * *

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Яков Каунатор: Моряк вразвалочку сошёл на берег… Окончание

  1. Спасибо Вам, Яков, за пожелания. С Николаем Рубцовым, дела известные, мир был не очень справедлив, и читатели , возможно, пытаясь исправить это, “прирастают” к его стихам так, что они (стихи) вплетаются в нашу повседневную жизнь, в наши шуточные послания близким, в наши воспоминания. Это произошло и со мной, несколько лет назад, когда я ездил-блукал между Варшавой и Восточной Украиной.
    Пытаюсь вспомнить и записать — про дорогу, рынок во Львове, железнодорожные разговоры и пр. Может быть, получится. Будьте здоровы и благополучны.

  2. — А, профессия ваша, какая будет?
    — Я — поэт.
    — Поееет?
    И — помните — суд над Иосифом Бродским: «Где вы работаете? — Я — поэт! —
    Мы это понимаем, что вы поэт, мы спрашиваем, что вы делаете, где
    работаете? — Я пишу стихи. — Значит, тунеядец, так и запишем!»
    :::::::::::::::
    Не совсем так. В деревне Норинской, в ссылке, И. Бродского окружали
    доброжелательные простые люди, далёкие от судьи Савельевой.
    — Первый суд над Иосифом Бродским, судья Савельева:
    Судья: А вообще какая ваша специальность?
    Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.
    Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
    Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

    1. Дорогой Алекс!
      Для меня Алекс Б.- не просто читатель, а очень доброжелательный и отзывчивый читатель. Благодарен Вам за внимание ко мне, а главное — за понимание. Название эссе о Рубцове возникло сразу и именно из слов песни, которую Вы напомнили.
      В тексте много официальных документов, как отражение того времени. На фоне этих документов хотелось показать, как тонка и хрупка поэтическая душа, как далеко она от официоза. Задуман был цикл о поэтах, объединённых общей судьбою, «ах, душа моя, косолапая…» Написал о четырёх:Есенине, Рубцове, михаиле Анищенко и Борисе Рыжем. И остановился. Тема оказалась неподъёмной. Слишком много оказалось поэтов с трагическими судьбами…
      Рад, что мы с Вами оказались единомышленниками. Я об отношении к поэту Рубцову.
      Вам — всех благ, вдохновения и успехов в Новом Году!!! С праздниками — прошедшими и наступающими!!!

      1. На блогах Вы не бываете; помещаю в Маст-ой обещанный пост-сайт. Это — по Н. Рубцову, с «добавками»
        от себя, чтобы не потеряться окончательно… 🙂
        “Раз он разыгрывает из себя Ротшильда, — говорил Беня о Тартаковском,
        — так пусть он горит огнём. Что бы я ему ответил? Свинья со свиньей не встречается, а человек с человеком встречается..”
        Исаак Бабель. Одесские рассказы.
        …………………..
        Причин для обращения к Вам, дорогой Яков, несколько: хочется
        ответить на Вашу работу о Н. Рубцове, вспомнить время, когда я впервые прочёл его стихи и — надоело комментировать, надоело говорить и спорить… Письмо Якову К. http://blogs.7iskusstv.com/?p=63949

        1. Ох, дорогой Алекс!
          Вот и дождался… Как я докатился до такой жизни, что мне даже письма стали посвящать?))) Признаться, несколько смущён и тронут. И рад, что Вы откликнулись на публикацию о Рубцове. Значит, зацепило. И оказалось, что это имя не просто зацепило, а затронуло ностальгические струны. Ведь ностальгия — это понятие не пространственное, а временное. И радует, что затронуло ностальгию не трагическую, а с положительными эмоциями.
          Странное дело: очень многие поэты-фронтовики с уважением относилось к Рубцову, хотя… они уже воевали, а он — пацанёнок. Но ведь увидели в нём родственную душу. И Вас ироничный стих Рубцова подвиг на шуточно-ностальгический экспромт! Это и есть то, что называется ПОЭЗИЕЙ, когда стихотворение отзывается в читательской душе вот таким вот откликом, талантливым и таким же ироничным, хотя говорится о времени вовсе не весёлом…
          У Рубцова я нашёл стихи и о борьбе за коммунизм, и о пшенице. Я насчитал в его поэтической кладовой таких стихов не более десятка, где-то 5-8. Все они написаны были по случаю очередных торжественных дат и публиковались в районных газетках. Поэт ведь тоже человек и кушать ему хочется, писались такие стихи ради гонораров.
          Графоманство… Вот почему я уважаю это слово? А вот вспомнилось:
          «Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
          Попробуйте, сразитесь с нами! А.Блок, «Скифы»

          Мне же кажется за самим словом «графоманство» прикрывают то, когда человеку нечего сказать, но он упорно тщится «поведать»…
          Я ведь тоже — графоман, начал писать, когда уже и за 60 протикало)))
          Признаюсь: в интернете — я полный «чайник», потому как и в интернет залез уже в возрасте, и приходится внука спрашивать где какую кнопку нажимать))) Это я к тому, что плохо ориентируюсь в блогах. Вот и сейчас меня «не пускает» блог, а посему отвечаю через «Мастерскую».
          (В блоге увидел название «7 искусств», в последнем номере — эссе об Ольге Берггольц)

Добавить комментарий для Aлекс Б. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.