Эмма Шкурко: «Сионистско-эсеровский заговор» в Уфе

Loading

Эмма Шкурко

«Сионистско-эсеровский заговор» в Уфе

В конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века Башкирия была местом ссылки многих «врагов народа» и членов их семей. Здесь отбывала срок дочь Льва Разгона — Наталья.

Перепись 1939 г. показала значительное число евреев, живших в сельской местности (преобладали мужчины). Скорее всего, это были те, кто был сослан сюда в 1937–38 гг., потом отбывал «минус»[1].

В числе ссыльных было немало бывших сионистов, эсеров, в том числе легендарная Мария Спиридонова, меньшевиков и троцкистов. Многие из этих людей знали в прошлом друг друга по тюрьмам, ссылкам, политизоляторам и поддерживали дружеские отношения.

«В 1937 году в Уфе была вскрыта и ликвидирована антисоветская сионистская организация, руководителем которой являлась бывший член ЦК правого «Гехолуц» Казарновский» [2].

Казарновский Фишель Саулович,1902 г.р., уроженец м. Ряды Оршанского района, член партии сионистов с1920 г., был осужден в1925 г. на три года за активную антисоветскую деятельность как бывший секретарь нелегальной ЦК правого «Гехолуца», в1928 г. сослан в Уфу на три года. Здесь он работал экономистом дирекции автотреста.

Из материалов сфабрикованных 70 лет назад дел трудно отделить реально высказанные мысли и суждения от предъявленных на их основании обвинений.

Из показаний Казарновского:

«… пребывание в политизоляторе и ссылке не только не приостановило антисоветской деятельности, но и расширило связи среди сионистов и других участников различных антисоветских формирований, укрепило антисоветские убеждения и необходимость дальнейшей борьбы с Советской властью.

Я получал письма из Палестины от брата Моисея, литературный псевдоним «Эрем», члена организации «Поалей-Цион» с 1917 года, в 1920 году Разведупром нелегально переброшенного в Польшу для выполнения секретного задания. В Польше его приговорили к смертной казни, но ему удалось бежать в Вильно, а оттуда в Литву, где работал по линии МОПРА. Из Литвы был выслан в Германию и там служил в Торгпредстве, а перед приходом Гитлера уехал в Палестину. Товарищ Моисея по Харькову — Слотин Лев, высланный в Палестину и работавший врачом в Тель-Авиве, Лерман Шошана, эмигрировавшая в 1927 г. и работавшая в сельскохозяйственной артели в Микволь-Израиль, сообщали о политической и экономической жизни Палестины, ходе еврейской колонизации. Член ЦК «Гехолуц» Шнеерсон в 1930 году нелегально ездил в Палестину и так же нелегально вернулся обратно в СССР, о чем Казарновский узнал в пути следования по этапу от кого-то из сионистов.

 Находясь в 1931 г. в ссылке в Уфе, продолжал антисоветскую деятельность в существовавшей там нелегальной сионистской организации, куда входили:

Комиссаров Мотя, видный работник сионистской социалистической партии, Розенберг Борис Иосифович, экономист Башкирского управления проектов, имевший связи с Палестиной, Бердичевский Израиль Израилевич, бухгалтер Союзкож, его жена Геня Соломоновна Левит, Межерицкий Сана, бухгалтер «Союзнефти», Шептовицкий Зельман Менделевич, плановик «Союзуголь», Розенгауз Борис Самуилович, бухгалтер Башросглавхлеба, Неверодская Роза Григорьевна, товаровед культбазы Башсоюз, отбывавшие в Уфе «минус», до этого бывшие в ссылке, Аптекарь Хава Яковлевна, бухгалтер «Союзнефти, была несколько раз в ссылке, имела связь с Палестиной, муж ее эсер Драверт, отбывавший ссылку в Уфе».

Все эти люди были признаны в дальнейшем кадровыми сионистами и обвинены в организационно-политической связи.

Обвиняемые показали, что в задачи сионистской организации входило

«поддержание организационной связи сионистов друг с другом, оказание материальной помощи кадрам, поддержание связи с Палестиной для информации заграницы о положении сионистских кадров в СССР.

С начала 1932 года была установлена политическая связь между сионистскими и эсеровскими организациями, существовавшими в Башкирии. Частые встречи участников этих организаций выявили общность их политических взглядов, сводившихся к непримиримому отношению Советской власти и политике ВКП (б) и необходимости мобилизации и консолидации сил борющихся против Советской власти».

Контрреволюционная деятельность организации выражалась в разговорах и материальной помощи нуждающимся участникам организации. Во время этих встреч обвиняемые высказывали свои взгляды, предрекали неминуемый провал политики ВКП (б) и разорение крестьянства, внедряли эмигрантские настроения, делились имевшимися данными о жизни в Палестине. Эсеры и меньшевики обсуждали вопрос о допустимости террора в борьбе с Советской властью.

Политическая связь сионистов с эсерами, меньшевиками выражались в частых посещениях друг друга, систематических разговорах антисоветского содержания по вопросу природы Советской власти и диктатуры пролетариата. Особенно озлобленно, судя по показаниям свидетелей, Казарновский отзывался о проводимой тогда в селе коллективизации, которую считал «несвоевременной», предрекал деградацию сельского хозяйства и полный провал коллективизации.

Эсер Драверт Леонид Петрович, экономист Заготскота,1901 г., состоявший в партии левых эсеров с 1923 года, привлекавшийся в 1925 году за принадлежность к контрреволюционной эсеровской организации, осужденный на три года заключения в политизоляторе, а потом еще к трем годам ссылки показал:

«Приехав в Уфу в 1935 г., жена Аптекарь Хава отвечала на запросы от товарищей по ссылкам с указанием, куда выехать на жительство тому или другому сионисту. Летом 1935 г. был приглашен из Киева сионист Межерицкий, знакомый по Тобольской ссылке».

Член центра объединенных эсеров Спиридонова, у которой он жил на квартире с женой, видела, что их посещали сионисты. Она убеждала Драверта, что в Башкирии практически контактов антисоветской деятельности эсеров с сионистами не осуществлялось и она сама лично никаких связей с сионистами не имела. Когда в апреле1935 г. узнав, что в Уфу для окончания срока ссылки прибывает видный деятель сионистов Комиссаров, Спиридонова предложила использовать

«двух видных сионистских деятелей Комиссарова и Казарновского в целях установления политического блока между объединенными эсерами и сионистами. Такой блок был заключен на базе совместной борьбы с Советской властью и ВКП (б) и отправными пунктами являлись следующие:

— Сионистские организации в СССР имели свои специфические и национальные интересы в Палестине, сохраняя еврейскую организационную самостоятельность. Сионисты оставляли за собой право вести сионистскую пропаганду за Палестину против Биробиджана среди еврейских масс;

— Для объединения антисоветской работы по общим с руководством контрреволюционными вопросами отдельным сионистам (по специальному разрешению руководителей местных организаций) и отдельным организациям (по разрешению сионистского центра) предоставляется право контактировать с местными эсеровскими организациями; Сионисты в борьбе с властями применяют методы, принятые объединенными эсерами: а) использование служебного положения в целях вредительства, б) диверсионные акты, в) террор.

— Сионисты предоставляют право эсерам использовать их сионистские нелегальные возможности для связи с заграницей;

— После ликвидации советского строя и легализации объединенных эсеров сионистские кадры по персональному желанию каждого, в зависимости от его политических взглядов и убеждений, могут вступить в эсеровскую партию».

Переговоры Белостоцкого с лидерами сионистов продолжались около двух месяцев. В процессе переговоров имели место разногласия:

«Сионисты возражали против блока с троцкистами по вопросу о терроре, так как в программе сионистской организации террор всегда был исключен, эсеры настаивали на прекращении эмиграционной агитации, а отсюда, как следствие,прекращение эмиграции в Палестину.

В результате по этим наиболее существенным вопросам сделана уступка с той и другой стороны, т.е. сионисты признали необходимость блокироваться с троцкистами, как метод борьбы с Советской властью — вредительство, диверсии и теракты. Эсеры согласились с предоставлением права сионистам вести пропаганду за эмиграцию в Палестину…»

«В феврале1935 г. В.И. Цедербаум-Левицкий заявил на объединенном сборище, где присутствовали также троцкист Лапидус, анархист Блатов, что после убийства Кирова произошли большие репрессии в СССР, они вызвали большое возмущение за границей, даже французская компартия раскололась под нажимом этих политических моментов внутри СССР. Разговоры велись о тайном голосовании, которое необходимо использовать в контрреволюционных целях, ибо недовольные будут стремиться провести своих кандидатов. Кац сказал, что вопрос индустриализации раздувается коммунистами, на самом деле строительство срывается, например, строительство моторного завода в Уфе сворачивается из-за отсутствия средств, то же и на других стройках. «Большевики правы были бы, если бы свернули все стройки и отдали бы их в концессии и распустили бы колхозы, так как другого выхода нет».

«Заключительное заседание состоялось примерно в середине июня 1935 г. за городом на Воронках[3] под видом пикника. На этом совещании были сформулированы основные пункты блока объединенных эсеров с сионистами.

«Сборища» проходили под видом устройства семейных вечеров, преимущественно в дни революционных праздников, носили ярко выраженный контрреволюционный характер. Помимо контрреволюционных разговоров пелись сионистские и бундовские песни на еврейском языке. Обсуждались вопросы единого фронта в капиталистических странах, проект Новой Конституции. Процесс над троцкистами и зиновьевцами рассматривался, как фальсификация большевиков с целью расправиться со своими политическими противниками, и вообще осуждалась карательная политика Советской власти».

Из протокола повторного допроса обвиняемого эсера Маковского Антона Даниловича:

«В октябре состоялось сборище на квартире Цедербаума-Левицкого, который сделал информацию о международном положении с уклоном о едином фронте коммунистов и социалистов, о необходимости консолидации враждебных ВКП (б) сил внутри СССР, информация о положении в концлагерях, изоляторах, ссылке в СССР и сделал вывод, что «фактически осуществляется блок всех социалистических партий».

Среди арестованных был Израиль Израилевич Бердичевский, в прошлом член сионистского союза молодежи, и его жена Левит Геня Соломоновна, 1904 г.р., уроженка Варшавы, образование — среднее, беспартийная, из служащих (отец — учитель, по-видимому, меламед). В 1925–26 гг. она была членом сионистского союза молодежи ЦСЮФ (Сионистско-социалистический союз молодежи), участвовала в работе Полтавской, потом Киевской организации. За это в 1926 г. по решению особого трибунала ОГПУ Геня была сослана на три года на Урал. Отбыв срок ссылки в 1929 г., как «минус» шесть лет отбывала в Уфе, где работала бухгалтером. В Уфе они поженились, и в 1930 году у них родился сын Бенор[4].

Израиль Бердичевский был арестован органами НКВД 2 августа1937 г. 4 ноября того же года была арестована Геня и привлечена к этому же делу в качестве обвиняемой в том, что являлась «активной участницей контрреволюционной сионистской организации, поддерживавшей тесные связи с контрреволюционными элементами, проводила контрреволюционную деятельность», т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п. 10, 11 УК РСФСР.

На допросах Г. Левит назвала своих знакомых, говорила о том, что они собирались на ее квартире, но никаких вопросов политического характера не обсуждали, ни в какой антисоветской организации не состояла, контрреволюционной деятельностью не занималась. Виновной себя не признала.

«Сионисты» были приговорены к небольшим срокам и вскоре реабилитированы. 33-летний Израиль Бердичевский и 55-летний Цедербаум-Левицкий умерли во время следствия[5].

Дело Казарновского было передано на рассмотрение Особого Совещания. Драверт Л.П. этапирован в распоряжение НКВД СССР. Эсеры Белостоцкий Б.С., Маковский А.Д. Егоров-Сугутский П.А. осуждены военной коллегией Верховного суда к высшей мере наказания. Мария Спиридонова была осуждена на 25 лет лишения свободы, а в 1941 г. была расстреляна.

Следственное дело по обвинению Левит было выделено в отдельное производство и направлено через прокуратуру БАССР на рассмотрение Особого Совещания при НКВД.

Выписка из протокола № 25 Особого Совещания при НКВД СССР от 11.04.1940 г.: «Г. С. Левит за участие в антисоветской организации заключена в ИТЛ сроком на пять лет, считая срок ареста от 4.11.37 г».

В связи с военной обстановкой Левит была задержана в лагерях и освобождена из Карагандинского лагеря в августе1944 г. До января1947 г. не работала, так как не могла найти подходящую работу, жила на иждивении сестры во Владимирской области. Потом устроилась бухгалтером транспортного отдела строительства Щекинской ГЭС, с декабря1947 г. работала в Ангарской экспедиции, ее сын учился в Иркутском горном институте.

20 декабря1950 г. Г.С. Левит была арестована и подвергнута обыску в третий раз. Жила она тогда в деревне Малая Разводна Иркутского района.

Выписка из протокола № 15 Особого Совещания от 14.04.1951, постановившего, что «за принадлежность к антисоветской организации сослать на поселение в Красноярский край под надзор органов МГБ». Прилагалась медицинская справка: «может выполнять легкую работу».

Помощник прокурора БАССР по спецделам, рассмотрев 19.04.1955 архивно-следственное дело по обвинению Левит по ст. 58-10, ч. 1 п. 11, установил, что «Виновность Левит… материалами дела совершенно не подтверждена. Левит со дня ее ареста и по настоящее время ни в чем себя виновной не считает», в показаниях других обвиняемых «о преступной деятельности Левит ничего конкретного не указан».

Левит признала только, что в 1925–26 гг. состояла в молодежной организации в Киеве. В Уфе «никакой деятельностью не занималась». Еще в 1937 заместитель прокурора считал, что было собрано улик недостаточно для предания Левит суду.

28.09.1955. Постановление Особого Совещания от 14.04.1940 в отношении Г.С. Левит было отменено и дело производством прекращено.

Г.С. Левит дважды обращалась с заявлениями о судьбе конфискованного и оставленного имущества, включая квартиру. В декабре1955 г. было принято решение: «при законности ее требований принять меры к возвращению изъятого имущества. Стоимость изъятых вещей на общую сумму 8486 руб. 50 коп. возвратить. Деньги отправить почтовым переводом».

Заключение от 14.04.1992:

«По материалам уголовного дела № 3339 Левит подпадает под действие ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16.01.1989 «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х годов».

Повторно были осуждены и «подельники» Г.С. Левит: Хава Аптекарь, Борис Розенберг[6] и другие.

Розенберг в юности также состоял в инициативной группе «Бней-Цион» («Сыновья Сиона»), затем перешел в организацию ЦСЮ г. Винницы, на нелегальных собраниях читал доклады и лекции, в 1924 г. был выслан в Нарым «за активную сионистскую деятельность», в 1925 г. помещен в политизолятор, так как вошел в антисоветскую организацию, созданную ссыльными в Барнауле.В 1928 г. осужден вторично к ссылке на Урал, в 1931 г. был лишен права проживания в центральных городах СССР, в 1937 г. осужден Особым совещанием на пять лет ИТЛ. После отбытия срока в 1942 г. был закреплен на работу в лагере до 1950 г. В июле 1952 г. «за принадлежность к антисоветской сионистской организации», которую отрицал во время следствия, этапирован в ссылку на поселение. В 1957 г. Президиум Верховного Суда БАССР признал необоснованность обвинений в отношении Розенберга.

В 1938 году были осуждены за «сионистскую и контрреволюционную деятельность» Черняков Залман Григорьевич, Коган Ефим Абрамович, которые собирались у заведующего аптекой № 5 г. Уфы Арона Львовича Залесквера[7].

Коган, инженер огнеупорного цеха Белорецкого металлургического завода, «после возвращения из научной командировки в Германию восхвалял фашистский строй». Показал, что «наносил материальный ущерб государству, способствуя росту брака выпускаемой продукции, затягивания ремонта цеха, привлекал людей из среды ИТР». Осужден на восемь лет лагерей. Позже в его деле появится справка: «допущенные халатность, простои и брак вытекали из хозяйственно-технических неполадок по всему заводу».

Преподаватель Башкирского сельхозинститута, уроженец Уфы, внук николаевского солдата, Залман Черняков, которому довелось учиться в уфимском хедере, работать в аптеке, окончить Пермский университет, был «завербован» еще во время жизни в Белорецке в 1937 году «польским шпионом» заведующим аптекой Федором Иосифовичем Явицем.

Он обвинялся в том, что «возбуждал клевету на вождей партии и правительства, восхвалял фашистский строй, изучал кандидатуры на вербовку новых членов в организацию среди еврейского населения, агитировал за эмиграцию в Палестину с целью создания там буржуазного националистического государства под протекторатом Англии. Данная организация имела связь с сионистскими формированиями в Польше, Румынии, Америке. Собирал шпионские сведения по Белорецким металлургическим заводам».

Черняков признавался в антисоветской деятельности, потом неоднократно отказывался, говоря, что вынужден был признать себя виновным в связи с применением к нему мер физического воздействия и подписывал протоколы, сфабрикованные НКВД.

В 1940 году он был осужден Особым совещанием при НКВД СССР за шпионаж на восемь лет лагерей. Срок отбывал в Краслаге, был там фельдшером и пользовался уважением всех заключенных.

Повторно осужден в 1949 году, как будет записано в Протесте в порядке надзора в августе 1955 года, «без всяких на то оснований».

Явиц, «польский шпион», и Залесквер, показавший, что «по своему мышлению я давно был сионистом и злобно настроен к Советской власти, критиковал гражданское судопроизводство», были расстреляны.

Как создавались дела репрессированных, показывает справка, находящаяся в деле З. Чернякова:

«В мае–июле 1939 года привлечены к уголовной ответственности начальники отдела УГБ НКВД (три человека, все евреи. — Э.Ш.) БАССР, проводившие вражескую работу, грубым образом искажая революционную законность при ведении следствия по делу о контрреволюционным преступлениям по прямому указу и установке разоблаченного врага народа… Ими допускались массовые необоснованные аресты граждан, часто из близкой Советской власти социальной прослойки, а равно по признаку одной лишь национальной фамилии (подчеркнуто мной. – Э.Ш.). В целях получения от арестованных признаний в несовершенных ими преступлениях, практиковалась по отношению к ним так называемая конвеерная система допроса, «стойка», избиения, необоснованное содержание в карцерах. Практиковалось оформление следственных дел путем собирания фальсифицированных материалов после осуждения обвиняемого. В 1937 году в Уфе, а также в разных районах республики, был арестован ряд одиночек, в большинстве случаев, без соответствующих на то оснований. Часть арестованных, группой в количестве 87 человек была искусственно объединена в одну организацию «ПОВ».

В этой же справке относительно архивного дела виновным себя не признавшего и умершего во время следствия В.И. Цедербаума-Левицкого записано: «Обнаружено, что предложение из двух строк вписано мелким шрифтом и другим почерком, чем весь текст, вторую строчку считать вставленной»[8].

Уфимский процесс над сионистами, — один из множества ему подобных, а трагические судьбы их жертв типичны для людей, в юности принявших участие в сионистском движении.

Вместо эпилога 

Доклад «Три дела Гени Левит» был доложен на конференции Центра научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» 4 года назад. По-видимому, он был выложен в Интернете, т.к. вскоре я получила письмо от внука Г.С. Левит Евгения Бердичевского. Семья хотела раздобыть опубликованные материалы этого процесса и я направила их в магазин еврейской книги при синагоге на Большой Бронной, где они приобрели книгу автора «Евреи в Башкортостане: полтора века истории».

Сын Гени – Бенор жил в это время в Подмосковье.

 


[1] Ссыльным не разрешалось жить в крупных городах, и после отбытия срока ссылки они должны были какое-то время жить в назначенном им месте («Минус»).

[2] Временный фонд ФСБ РФ по РБ № 3339.

[3] Воронки — железнодорожная станция под Уфой, недалеко от берега реки Белой, в прошлом традиционное место пикников.

[4] По-видимому, в имени сына они воплотили свои мечты: Бен- сын, ор – свет (иврит.).

[5] Владимир Иосифович (Осипович) Цедербаум-Левицкий — родной брат П. Мартова (наст. имя и фамилия Цедербаум Юлий Осипович, 1873–1923, один из лидеров меньшевизма, член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса, один из редакторов газеты «Искры», оппонент В.И. Ленина).

Жена В.И. Цедербаума тоже была сослана в Башкирию и арестована в ноябре 1937 году. «Знаменитая Мария Спиридонова, с сарказмом говорила на следствии, что, если «левая эсерка Доброхотова замужем за меньшевиком Цедербаумом, то кроватную группировку нельзя считать политической, а результатом имеется только хороший мальчик Лева». После гибели в тюрьме родителей мальчика тайно опекала выдающийся педагог директор уфимской школы №11 Л.А. Галанова, сосланная во время студенческих волнений в 1905 году. Ее муж, большевик В.Д. Галанов в том же ноябре 1937-го под угрозой ареста покончил жизнь самоубийством».

Анатолий Черкалихин. В окнах памяти. Журн. «Уфа». 2006, № 8, С. 76–79.

[6] Архив ФСБ РФ по РБ В.Ф. № 979.

[7] Архив ФСБ РФ по РБ . В.Ф. № 121.

[8] Архив ФСБ РФ по РБ. В.Ф. « 121. Л. 191-102.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Эмма Шкурко: «Сионистско-эсеровский заговор» в Уфе

  1. Мой отец, Бердичевский Бенор Израилевич — сын Бердичевского И.И. и Левит Г.С. с 1996 года проживал в г. Иваново. Он скончался в ноябре 2009 года.

  2. Уважаемые читатели!
    Спасибо за замечания и комментарии. Все цитаты взяты из архивных дел, отсюда возможны неточности..

  3. «…Казарновский Фишель Саулович,1902 г.р., уроженец м. Ряды Оршанского района,…»
    Неточность? Населённого пункта Ряды нет в Оршанском районе. Скорее всего, автор имел в виду местечко Ляды соседнего района.

  4. Прекрасная статья, как все работы этого автора, опирающаяся на множество впервые вводимых в общий доступ читателей архивных документов.

  5. aviko
    4 Март 2013 at 13:20 | Permalink
    “но ему удалось бежать в Вильно, а оттуда в Литву” – а разве это не одно и тоже?

    ^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
    Во время скоротечной войны между Польшей и Литвой, кажется в 1920 году, город Вильно с прилегающей областью отошел к Польше. В 1940 году он вновь вошел в состав Литвы.
    Отец мне рассказывал, что когда мирные переговоры между Литвой и Польшей затянулись и зашли в тупик из-за Вильнюса, неожиданно в зал переговоров вошел сам «дзядек» — Юзеф Пилсудский со своим адъютантом. На генерале была небрежно накинута шинель, в руке была дымящаяся гаванская сигара. Он вплотную подошел к литовцам и громко на весь зал спросил: — Хотите продолжения войны или мира?
    Те ответили: — Хотим мира.
    — Тогда сегодня же заканчивайте разговоры и подписывайте договор.
    Так же по-военному развернулся и удалился в сопровождении адъютанта.
    Все это продолжалось не более минуты.
    Так Вильно вошло в состав Польши.
    Поляки души не чаяли в своем дзядеке.

  6. «но ему удалось бежать в Вильно, а оттуда в Литву» — а разве это не одно и тоже?

  7. Очень интересный материал. Какие трагические судьбы!

Обсуждение закрыто.