Громадного роста грузный мужчина, с толстыми ногами, мясистым лицом и высоким голосом — именно так и должен выглядеть человек, которого оскопили во младенчестве. В таком описании внешности ничего произвольного нет. Так что портет Потифара — это, если угодно, «портрет с натуры», реалистически достоверное описание кастрата.
Недельный раздел Ваешев
Михаил Ривкин
И сказал им Рыувэйн: не проливайте крови; бросьте его в эту яму, которая в пустыне, а руки не налагайте на него; чтобы избавить его от рук их, чтобы возвратить его к отцу его. /…/ И взяли его, и бросили его в яму; а яма эта пустая, не было в ней воды /…/ И сказал Йыуда братьям своим: что пользы, если мы убьем брата нашего и скроем его кровь? Пойдем, продадим его Ишмыэйльтянам, а рука наша да не будет на нем, ибо он брат наш, плоть наша. И послушались его братья. /…/ Реувен же пришел опять к яме; и вот, нет Йосэйфа в яме. И разодрал он одежды свои, И возвратился к братьям своим, и сказал: мальчика нет, а я, куда я денусь? (Брейшит 37:22, 24, 26, 27, 29, 30)
Двое из десяти братьев выступают на передний план в истории продажи Йосефа — Реувен и Йеуда. Оба пытаются, так или иначе, облегчить участь Йосефа, избавить его от самого страшного финала. Мудрецы, Благословенной памяти и многие комментаторы Торы спорили, кто из них, Реувен или Йеуда, проявил себя в этой истории наилучшим образом, кто сумел реально облегчить участь пленника. Т. Манн тоже пытается ответить на этот вопрос, подвергнув, по своему обыкновению, историю продажи Йосефа основательной деконструкции. Одним из художественных приёмов, которыи он для этого пользуется, становится подробное описание характера и внешнего облика обоих братьев.
Вообще, Т. Манн любит и умеет рисовать портреты танахических персонажей, каждого из них он снабжает яркими, узнаваемыми чертами, и готов вновь и вновь напоминать эти черты читателю при очередном появлении героя на сцене. Эта характерная особенность его художественной манеры помогает читателю различать и узнвать каждого из десяти братьев, которые в ТАНАХе неотличимы друг от друга и остаются, в значительной степени безликой «массовкой». Такая любовь к портретным описаниям особенно интересна потому, что в «истории, которая рассказала сама себя в первый раз» герои начисто лишены какого-либо внешнего облика. Именно эта черта отличает ТАНАХ от текстов античной литературы, как отметил в своём «Мимесисе» Э. Ауэрбах. Откуда же берутся эти яркие, запоминающиеся, красочные портреты, особенно портреты десяти братьев, которые в книге Брейшит мелькают некими бесплотными тенями? Очевидно, что описание внешности для Т. Манна это не более чем некая визуализация душевных свойств каждого из этой «великолепной десятки». В данном случае не только глаза, но и весь внешний облик становится «зеркалом души». Каждый из братьев имеет свой, индивидуальный характер, который естественно и правдоподобно проявляется в любом из многочисленных эпизодов тетралогии. Но ведь и о характере братьев мы узнаём из первоисточника очень мало! Все свои сведения на сей счёт Т. Манн извлекает из «благословения Яакова» (Брейшит 49:3-28), «благословения Моше» (Деварим 33: 1-29), а также из того, что ТАНАХ рассказывает нам о последующей истории колен.
С учётом сказанного, нам становится понятнее портрет Йуды:
Иегуда, на три года моложе Рувима, такой же рослый, но с несколько сутулой спиной и страдальческой складкой у губ и крыльев носа, был в плаще, под которым он прятал руки. Он носил маленькую, в обтяжку, шапку, не скрывавшую его густых, похожих на гриву волос, таких же темно-рыжих, как его пышная, клином, бородка, как узкие усы, оттопыривавшиеся над его красными, пухлыми губами. Губы эти свидетельствовали о чувственности, но тонкий, с горбинкой, и все же сплюснутый внизу нос говорил о чуткой духовности, а в больших, с тяжелыми веками, зеркально-выпуклых оленьих глазах таилась печаль (Томас Манн Иосиф и его братья Москва АСТ 2000 стр.425).
Мы видим в этом портрете и аристократическую осанку, и чуткую духовность, явный намёк на грядущее избранничество Йеуды, и печальные глаза, намёк на неизменно-печальный еврейский взгляд всех его потомков, и чувственные губы, намёк на историю с Тамар. .
Посмотрим теперь на Реувена:
Ре’увим, в то время уже двадцатидевятилетний мужчина, рослый и грузный, с могучими, обмотанными ремнями икрами, в меховом набедреннике, с бритым, мясисто-мускулистым, румяным, свирепым лицом, имевшим тупой профиль и смущенно-независимое выраженье, с черными волосами, завитки которых ложились на низкий лоб (Томас Манн там же). И ещё одна деталь внешности, о которой Т. Манн не устаёт повторять: «высокий и нежный голос, который часто бывает у мужчин могучего телосложения» (Томас Манн там же стр.428).
Может быть, мужчины могучего телосложения и впрямь часто говорят высоким голосом, мы об этом, признаться, ничего не слышали.. На самом деле, этот портрет не так уж много говорит о характере Реувена, и до поры до времени представляется произвольной игрой авторского воображения. Но вот на страницах тетралогии появляется Потифар, и при первой же встрече с ним мы видим, что он удивительно похож на Реувена. А если мы сами этого не видим, то автор нам заботливо напоминает об этом при самом первом описании Потифара, и не устаёт повторять при каждом последующем. Так и шествует Потифар по страницам повествования с неизменным эпитетом «рувимоподобный».
Т. Манн зримо устанвливает внешнее сходство между этими двумя персонажами только для того, чтобы читатель, через какое-то время, вполне самостоятельно, начал чувствовать их внутреннюю близость. Но и в этом случае автор не смог отказать себе в некоем лукавстве, в небольшой игре с читателем. Громадного роста грузный мужчина, с толстыми ногами, мясистым лицом и высоким голосом — именно так и должен выглядеть человек, которого оскопили во младенчестве. В таком описании внешности ничего произвольного нет. Так что портет Потифара — это, если угодно, «портрет с натуры», реалистически достоверное описание кастрата. А Реувен — это лишь повторение, с некоторыми изменениями, внешности Потифара. В этом смысле именно Реувена следовало бы называть «потифароподобным», а никак не наоборот.. Но хронологический порядок появления персонажей в книге Брейшит делает эту инверсию совершенно незаметной.
Какие же черты характера призвана отражать эта значащая внешность? Надо полагать, некую бесплодность, неэффективность, а иногда и контрпродуктивность всех дейсвий Реувена. Эпитет «стремительный, как вода» (Брейшит 49:4) или «бущующий как вода» — в интерпретации Т. Манна, неизменно сопровождает великана с ломким голосом на страницах повествования.
По простому смыслу (по Пшату) Торы, идея убийства Йосефа родилась у братьев, как только они увидели его издали. Пока Йосеф приближался, Реувен успел отговорить братьев от этой идеи. И хотя слова «и послушали его братья» применительно к Реувену не написаны, братья делают ровно то, что Реувен попросил: бросают Йосефа живым в яму.
В интерпретации Т. Манна братья кидаются на Йосефа спонтанно, не продумав до конца, что же они хотят с ним сделать. Реувен успевает дать этому спонтанному гневу относительно безобидное направление, превращает личн в избиение. Мысль об убийстве высказывается Шимоном и Леви только тогда, когда Йосеф уже лежит связанный. Роль Реувена в таком изложении выглядит намного скромнее. Одно дело стать стеной перед братьями, которые только что заметили издали Йосефа, и охвачены самым первым порывом жгучего гнева, другое — постепенно переубедить братьев рассевшихся рядом со связанным пленником, утоливших уже свой первый приступ злобы, и готовых достаточно спокойно обсуждать, что же лучше всего сделать с Йосефом, чтобы эта история никогда не выплыла наружу. Шимон и Леви, действительно, предлагают его убить, ног это уже не спонтанный порыв мщения, а всего лишь один — хотя и кровавый — из способов заставить братца молчать о случившемся. Реувен приводит братьям довольно убедительную рациональную систему аргументов, построенную на различае понятий «случай» и «поступок». И братья постепенно соглашаются с ним, именно убеждённые его аргументацией, а не склонившись перед его авторитетом в судьбоносное мгновение, как в книге Брейшит. (Томас Манн там же стр.493-494). Т. Манн старается превратить резкий, контрастный, схематический чертёж в многоцветную, сложную картину с постоянно меняющейся перспективой, и, надо сказать, это ему блестяще удаётся.
Если Реувеном движет одно-единственное желание — спасти Йосефа и вернуть его отцу, намерения Йеуды весьма неоднозначны даже по Пшату. С одной стороны, он говоит о братских чувствах, с другой стороны произностит знаменитые слова «что пользы?» и предлагает продать Йосефа за деньги. В этой сцене Йеуда впервые раскрывает свой недюжинный потенциал лидера. Он прекрасно понимает, что одних только «благих намерений» для спасения Йосефа от смерти недостаточно. Надо применить принцип «материальной заинтересованности», переключить внимание братьев с мыслей о мести на мысль о возможности хорошо заработать. Ну а сам Йеуда? Ему-то что важнее: спасти Йосефа от смерти или заработать деньги? По Пшату трудно понять…
Зато прочувствованный монолог Йеуды в тетралогии Т. Манна сомнений на сей счёт не оставляет Йеуда прямо говорит про поведение братьев, бросивших Йосефа в колодец «Позор нам! /…/ это ни то ни сё и мерзость»(Томас Манн там же стр.519). Продажа Йосефа — это менее всего средство заработать деньги, это просто самое надёжное средство отправить болтливого братца за тридевять земель, и тем самым не дать ему рассказать Яакову всю эту весьма и весьма некрасивую историю. Таков замысел Йеуды, и именно так понимают этот замысел братья. Братья не просто «послушались его». Йеуда убеждает их вполне рациональными агрументами.
Но если так, то почему бы просто не отправить брата в далёкое странствие с караваном иноземцев, вообще без всяких денег? Т. Манн отвечает на этот вопрос: в те времена продажа сыновей обедневшими родителями, продажа (фактически) дочерей родителями — мужу были вполне нормативным явлением, и вовсе не служили проявлением какой-то особенной вражды или унижения по отношению к продаваемому родственнику. Наоборот, и в том, и в другом случае родители стремились пристроить его в богатую семью, но и самим при этом не остаться в накладе. (Томас Манн там же стр.520). Именно этими привычными в древности моделями семейных отношений и руководствовались братья, потребовав с Ишмалитян деньги.
Итак, с одной стороны — искренний благородный порыв, «программа-максимум» — вернуть Йосефа отцу, и при этом полное неумение просчитать ситуацию на два хода вперёд. И по Пшату, и в изложении Т. Манна Реувен оказывается, в результате, у пустого корыта, точнее у пустого колодца, и может только горестно восклицать: мальчика нет, а я, куда я денусь? С другой стороны — холодный, прагматичный рассчёт, «программа-минимум» — спасти Йосефа от неминуемой смерти, и при этом хорошее понимание человеческой психологии, умение правильно понять, использовать и направить чувства других людей. Похоже, что именно эти качества, которые Йеуда проявит ещё не раз, в реальной жизни ценяться выше…
