Мальчик энергично принялся развязывать узел на мешке, но тут раздался звонок в дверь. Все пошли открывать. Я тоже пошёл, думая, что это Аркадий с женой… На пороге стоял… Дед Мороз! Причём, не один, а со Снегурочкой! Вот уж, воистину, встретились сыновья лейтенанта Шмидта.

2018! Новогоднее попурри

Выпуск IV. Истории из жизни и не только

Завершают наше новогоднее попурри придуманные и непридуманные истории из жизни. Как и всегда, читатель сможет убедиться, что жизнь — куда более дерзкий фантазёр и сказочник, чем самая необузданная авторская фантазия. Почему? Потому что фантазию сию обуздывает опасение, что читатель не поверит — так де в жизни не бывает. Бывает! Ещё и не так бывает!

Предыдущий: Выпуск III. Современные сказки

Сергей Баймухаметов

Как они могли знать?

Я был знаком с людьми, которые с поразительной точностью предсказали, что будет со страной. Причем, в переломные моменты, когда абсолютное большинство пребывало в полном тумане или эйфории. Как они могли знать?..

Вспомнил о них, прочитав прогноз Министерства финансов на 2035 год. Хорошо, что не на 2019-й. К 35-му году многое случится и многое сотрется в памяти, новое поколение вырастет. А то, помнится, в 2007 году Алексей Кудрин, будучи министром финансов РФ, прогнозировал, что через два года мы обгоним Францию по объемам экономики и в ближайшее десятилетие войдем в шестерку крупнейших экономик мира.

Возможно, в том числе и по этому поводу вице-премьер Аркадий Дворкович, когда эти два года прошли, сострил: «Экономистов придумали для того, чтобы на их фоне хорошо выглядели синоптики».

Клевета! Прогнозы синоптиков всегда сбываются — раньше или позже. Пусть с ошибкой на день, неделю, месяц, но сбываются.

Однако оставим суетное.

Как назвать людей, которые дали точный прогноз на будущее страны? Тем более — в судьбоносные времена. Пророки — очень уж громко. Прозорливцы? Просто очень умные люди?

Знаю два примера.

Лето 1991 года. После первых в истории выборов президента России мы с Капитолиной Кожевниковой, автором знаменитых статей в «Литературной газете» о сельском хозяйстве, обсуждали в редакции «ЛГ» текущие дела. (Капитолина уехала в США, живет в Балтиморе, в прошлом году отметила 90-летие, дай Бог ей здоровья.) А более всего, конечно, говорили о только что прошедших выборах. Радовались народному единодушию.

Вошел в кабинет Саша Левиков — известнейший в то время экономический обозреватель (уехал в Чехию, умер в Праге в 2015 году, в возрасте 89 лет). Ветеран Великой Отечественной войны, Александр Левиков — один из знаменитых журналистов 70-80-х годов. А еще он писал стихи; многие коллеги помнят песню, впервые прозвучавшую в 1962 году:

Трое суток шагать, трое суток не спать
Ради нескольких строчек в газете…
Если снова начать, я бы выбрал опять
Бесконечные хлопоты эти…

Услышав наши восторги по поводу избрания Ельцина, Левиков чуть ли не закричал:

— Да вы что? Неужели не понимаете — он скоро устроит такое, что мы рыдать будем!

— Это ты не понимаешь, Саша! — отвечали мы ему. — Ельцин — наш. Мы, народ, подняли его на своих ладонях.

И я даже показал: поднял руки, развернув ладони.

— Это впервые в истории! — говорили мы с Капитолиной. — И если Ельцин пойдет против народа, мы просто уберем свои ладони — и он рухнет.

И я развел руки в стороны и опустил — показал, что с Ельциным будет.

— Подождите, — вздохнул Саша, заканчивая бесполезный спор. — Скоро узнаете, что он с нами сделает.

Как он мог предвидеть???

Скоро, очень скоро произошло то, что произошло. Каждый из нас может немало рассказать про ошеломительный экономический поворот от социализма к капитализму, при котором большинство оказалось на обочине. Сами реформаторы назвали его шоковой терапией. Терапии не было и нет, а шок остался, мы в нем живем и, похоже, будем жить. Впрочем, для объективности, обратимся к мнению постороннего — американца Джозефа Стиглица, лауреата Нобелевской премии по экономике. В 2001 году в книге «Глобализация: тревожные тенденции» он писал о нас:

«Приватизация подорвала доверие к правительству, демократии и реформам. В результате раздачи природных богатств до того, как вступила в строй налоговая система сбора природной ренты, кучка друзей и сподвижников Ельцина превратилась в миллиардеров… Проявилось намерение сохранить у власти существующую группу, коррумпированность которой была очевидна… Даже «разбойничьи бароны» американского Дикого Запада умножали богатство страны, хотя и отхватывали от него себе немалый кусок. Российские олигархи разворовывали и проедали имущество, оставляя страну еще беднее… С Россией случилось худшее из возможного… Прогноз на будущее мрачен. Крайнее неравенство тормозит экономический рост… Социальное неравенство, чудовищная бедность, возникшие за последнее десятилетие, образуют благодатную почву для различных движений, от национализма до популизма. Некоторые из них представляют угрозу не только для будущего российской экономики, но и для мира на планете».

Второй пример — из того же 1991 года.

В начале сентября, после августовского путча, в разгар эйфории от победы демократии журнал «Журналист» попросил некоторых политиков (и почему-то меня) ответить на вопрос: «Какими представляются вам отношения между народами бывшего Союза ССР через год и через пять лет?» Совершенно загадочно и непонятно словосочетание «бывшего Союза ССР». Никакого «бывшего» тогда еще не было! Все было вполне настоящим. Мы жили в Советском Союзе. Горбачев — первый президент СССР! Главы республик обсуждали новый союзный договор. Да, мы догадывались, что есть там сложности, но дискуссии — это же нормально, тем более, после глобального события — окончательного крушения власти КПСС.

Потом, годы спустя, я спрашивал тогда еще живых организаторов опроса. Никто из них не помнил, как, почему и откуда возникла формулировка — «бывшего Союза ССР». Возможно, имелся в виду СССР как «антидемократическая империя». Дело еще и в том, что тогда обсуждалось новое название государства, предлагалось, например, ССР — Союз Суверенных Республик, и т. д. Но почитайте, с какой уверенностью (!) говорили политики о распаде СССР и даже о том, что его уже нет — в сентябре 1991 года!

Анатолий ДЕНИСОВ, народный депутат СССР:

«Для меня как автора учебника «Теория больших систем управления» вполне органичны и нынешний распад Союза, и его грядущая реконструкция… Через год у нас будет единое экономическое пространство, где сквозь дымящиеся развалины станут прорастать побеги нового Союза… Лет через пять это приведет к воссозданию единого унитарного государства с демократическим устройством, которое не будет отождествлять суверенитет с демократией, а анархию со свободой».

Марью ЛАУРИСТИН, вице-спикер Верховного Совета Эстонии:

«Освобождение от Союза означает раскрепощение каждого народа… За пять лет могут возникнуть совершенно новые или хорошо забытые старые связи. Например, скандинавские страны и Балтийский бассейн, Петербург, Новгород… то есть члены старой Ганзейской семьи… Что касается общего будущего того конгломерата, который раньше назывался Союзом ССР, я бы тут не стала предсказывать. Пять лет — слишком короткий срок».

Председатель Верховного Совета РСФСР Руслан ХАСБУЛАТОВ:

«Республики хотят жить самостоятельно… Сейчас иллюзия поддерживается значительным потоком ресурсов, распределяемых через оставшиеся каналы централизованного снабжения. Когда же через год-два установятся рыночные экономические связи, республики более трезво взглянут на вещи… Лет через пять можно будет говорить о сообществе бывших союзных республик. К этому времени я вообще-то вижу уже процветающее содружество».

Зорий БАЛАЯН, народный депутат СССР:

«Предстоящий год, возможно, — самый ответственный за историю страны. По инерции его еще можно прожить, уничтожая последние запасы. Но через год настанет катастрофа. Она начнется с репрессий по отношению к демократам (!!! — С. Б.). В дальнейшем выбросят из Мавзолея Ленина, отстранят от власти Горбачева». (!!! — С. Б.)

Среди этих политиков почему-то оказался и я. Вероятно, меня включили в опрос не то как представителя народа, не то как представителя журналистского цеха. Я ответил со всем пылом и жаром души:

«Помимо политического и экономического пространства есть наше общенародное пространство, объединенное русским языком и общей судьбой, где все мы — свои, и это из нас ничем не вышибешь. Это чиновники и цекисты (работники ЦК КПСС, расширенное определение партийной номенклатуры вообще — С. Б.) кричат, что рухнул Союз, а на самом деле рухнуло тоталитарное государство, а НАША СТРАНА — осталась и останется».

Наивный… Но разве я один так думал? Полагаю, абсолютное большинство.

А Денисов, Лауристин, Балаян все предвидели, предугадывали. Как? Наверно, просто потому, что очень умные…

Журнал с нашими ответами вышел в декабре. Когда СССР уже перестал существовать.

В этом году, вчера, 30 декабря, СССР отметил бы 95-летие со дня образования…

Александр Левинтов

Бедные люди

— Ну, что, брат Пушкин?

— А, это ты, Коль. Портвейн будешь?

— Слышь, старик, кончай пить эту гадость. У тебя, что, на нормальную водку не хватает?

— Да, блин, опять наш трампарк зарплату задерживает. А чем тебе «Кавказ» не нравится? «Кавказ» предо мною, один…», надо бы за вторым сбегать.

— Твоя кобра дома?

— Наташка-то?

— Да, нет, Надежда Осиповна.

— В имение уехала. Картошку копать. Скоро вернется. О, кажется, это она.

— Ну, народу: что в метро, что на электричке, когда они все работают? Саш, прими картошку. Николай Васильевич, что ж Вы обувь-то не сняли? И половичок перед дверьми положен.

— Извиняюсь, я на минутку только забежал, уже ухожу.

— Да, хоть на секунду — разуваться надо. Я ж не железная по два раза на дню полы елозить.

— Слышали, Ковалеву из тридцать шестой нос удалили?

— Это который в Чечне воевал?

— Да нет, в Чечне Мишка Лермонтов воевал, пацан такой задиристый, он сейчас к бабке своей уехал, в деревню, куда-то под Пензу, а Ковалев — он капитаном в Афгане воевал. Теперь без носа ходить будет.

— Сифилис, что ли?

— А кто его знает? Может, и сифилис.

— Ты уж проходи, раз пришел. Саш, ты бутылку-то не прячь, я ведь все равно все вижу. От этого твоего «Кавказа» стаканы ничем не отмоешь. Достань, ну, сам знаешь, в серванте, за кофейным сервизом, там у меня бутылочка припасена для после огорода. Сейчас я что-нибудь на скорую руку. Садись, Коль, в ногах правды нет.

— Зато стоя больше входит.

Уже сильно стемнело, когда Николай Алов вышел от друга на промозглый и хлюпающий Литейный. Он прошел мимо котлетной и бутербродной, обычно оживленных, а сейчас опустевших по случаю закрытия. У рюмочной еще копошились двое, Мармеладов со Скабичевским, зажилившим еще с аванса полсотни, а теперь, говорят, уезжающим на свою историческую. Хрен вернешь с него, угрюмо море, чуден Днепр, с досадой подумал Николай.

В подвале котельной, где он работал ночь в смену, две отдыхать, было пусто. Еще он работал в дурдоме ночным сторожем с таким же расписанием, а еще в виварии. Он любил работать по ночам — никто не мешает, не толчется, начальства — никакого. Утром ложишься спать — и такая тихая радость настаёт: все на работу, в метро или трамвае -— потная синтетика, все сопят, газетами шуршат, а ты — спишь себе калачиком, зубами к стенке, наплевав на свой диплом ЛИИЖТа и с восьми до пяти среди родного коллектива. То ли дело — ночная смена. И помечтать можно, и почитать. Он полюбил ночное чтение: «Записки сумасшедшего», «Вий», «Вечера на хуторе» -— он прочитал уже чуть не десяток книг за эти четыре года.

Сменщик, Федька Достоевский, несчастный дембиль инженерных войск, опять ушел, не помыв ни стаканы, ни убрав с видного места карты. Конечно, начальство в такое время не бывает, но — вдруг ЧП? Если бы за Федором не стоял срок, который тот отмотал на БАМе в желдорвойсках, Николай давно бы с ним разобрался, но кто знает этих отморозков.

Он вспомнил другого, бывшего сменщика, Михал Васильевича, дядю Мишу, мужика грамотного и своего, но вовремя смикитившего фишку, закосившего под еврея и рванувшего за кордон: «Ноги моей больше здесь не будет!». Был Глинка, свой в доску, а стал Глинкман, и даже картавить начал.

После утреннего отсыпа, часов до трех, Николай гоголем шел в свет: на оптовку, где в шалмане «Заходи» делал знатные шашлыки Виссарион, еврейский грузин кавказской национальности. Здесь собирались обычно все свои: Панаев со своей, бывший новый русский Державин, которого так кинули, что он и коттедж свой загородный продал, и трешку на однушку обменял, и кабана загнал, Некрасов Колька, такая пьянь жуткая, толстяк Крылов, иногда забегал директор здешней придворной школы №1896 Сперанский, но его не любили и побаивались — за себя и внуков.

О чем бы ни зашла речь, разговор всегда в последнее время соскальзывал на Башмачкина, местную знаменитость.

— И ведь совершенно ничем не выделялся, самая серая и заунывная личность, -— сокрушался Грибоедов, -— ну, кто бы мог подумать?

Другие, наоборот, находили в нем нечто особенное, хотя и малозаметное. Прославился же Башмачкин тем, что, будучи самым простым и обыкновенным майором и начальником тутошнего отделения милиции, изнасиловал шестнадцатилетнюю американку, задержанную по подозрению в причастности к Гринпису. Хитрый адвокат объявил Башмачкина сумасшедшим — и во всех газетах и по всем каналам развернулась дискуссия, можно ли быть майором милиции и сумасшедшим и можно ли быть майором милиции и несумасшедшим.

И жизнь текла себе и текла, как сливной бачок в коммунальной квартире, и ничего не происходило, не случалось и не оставалось от нее. И только в 16-ой квартире допоздна горела семидесятипятисвечовая, а гаишник лейтенант Аракчеев писал втайне от мира свою первую повесть «Бедные люди», которая потом станет немного знаменитой.

Лев Мадорский

С нового года — новая жизнь

Алексей четвёртый год в Германии и четвёртый год не вылезает из проблем. Вся жизнь его стала одной большой проблемой. А всё потому, что нет у него силы воли. Не пробивной он человек. Всю жизнь плывёт по течению. Там где надо поднажать, поднапрячься, тем более, крикнуть или стукнуть кулаком по столу, — это не для него.

Главное — не получилось с работой. Вроде бы и специальность востребованная — программист. Все, кто хоть немного разбираются в компьютерах, работают. А он никак. Куда не придёт говорят одно — слабый немецкий. Верно. Слабый. Надо бы сесть, позаниматься. Но не может он себя заставить. Сколько раз говорил: «Всё. С понедельника начинаю. Каждый день — два часа». Не получается. То одно мешает, то другое. Кроме того, у Алексея избыточный вес. Начались проблемы с сердцем. В 32 года — проблемы с сердцем! Врач сказал: «Необходима диета. Избегать мучного, сладкого, не наедаться на ночь…» А он любит покушать. И ничего не может с собой поделать. Особенно невыносимо стало, когда Марина нашла работу по специальности — медсестрой и его сняли с социального пособия. Это же позорище — жена кормит семью. Но вот где-то с октября-ноября стал он повторять: «Скоро всё изменится. С Нового года всё пойдёт по другому». И даже в спальне над кроватью повесил сделанный на компьютере большими цветными буквами плакат:

«С Нового года — новая жизнь!»

— Да вставай, вставай же, наконец! Сколько можно спать! Уже 12 часов. Пойди погуляй с Максимом, а я займусь обедом. Обещали подойти родители. А, может быть, Клаус с женой. —

Алексей с трудом открыл глаза. Голова была тяжёлой. Новый год начинался не просто…

Вчера было классно. Пришли Гринберги. Пожалуй, единственная в Магдебурге семья, с которой ему и Марине было легко и приятно. И атмосфера сразу сложилась праздничная, новогодняя. Такая бывает, когда собираются близкие друзья. Тем более, что ёлка на этот раз удалась. Не искусственная, маленькая, как когда Марксиму было три года, а настоящая, натуральная. До самого потолка. Так что даже верхушку пришлось немного подрезать. Такая, которую он сам помнит с детства…

Алексей родился под Сведловском, в небольшом, районном городке и папа всегда привозил на Новый год ёлку из леса. Вчера даже приходил Дед Мороз. В настоящем костюме. Алексей не ожидал от Марининого папы таких талантов. Говорил Дед Мороз не своим, а низким, дед морозовским голосом. Несмотря на то, что Максим узнал его и пытался называть, как привык, «деда Саша», свёкр характер выдержал, на родственный контакт не пошёл и долго ещё развлекал детей (кроме Максима были двое детей Гринбергов): пел с ними песни, танцевал летку-енку. Потом ходили на улицу, запускали петарды и даже играли в прятки. После двенадцати дети пошли спать, а они ещё долго сидели, одним глазом посматривая в телевизор. Отмечали, вспоминали, строили планы. А теперь… Голова раскалывалась…

«Господи, — подумал Алексей, — почему за удовольствие всегда нужно платить?» Он с трудом встал, потянулся. Выглянул в окно и замер: машины на месте не было. Вчера совершенно точно она стояла здесь под окнами. А сегодня нет. Их Тойота. Пятилетняя. Почти новенькая. Неужели угнали? Он вспомнил, что вчера, когда пускали петарды, около дома крутились юнцы. Лет 15-16-ти. Вот это да! Вот это начало Нового года!

— Марина, — крикнул Алексей. — машину украли!

Из кухни прибежала Марина.

— Как украли? Не может быть. Ты уверен?

— Абсолютно. Вчера стояла под окнами. Я точно помню.

— С ума сойти! Иди в полицию.

— Сходи ты. Я толком не сумею объясниться.

— Да я же обед готовлю. Скоро гости придут. Иди сам. И Максима возьми с собой, а то он уже стоит на голове.

Пожилой полицейский записал данные машины, угостил Максима шоколадкой, успокоил: «Особенно не переживайте. Думаю, подростки взяли покататься. Под Новый год такое бывает. Покатаются и бросят. Ждите звонка».

Потянулись дни ожидания. Марина работала в небольшом городке в 30 км. от Магдебурга. На машине 30 минут, а на трамвае до вокзала, на поезде и потом ещё на автобусе-почти полтора часа. Как-то перед сном жена показала на плакат, который всё ещё висел на стене:

— Ну как она, новая жизнь?

Алексей смущённо улыбнулся:

— Всё! Найдётся машина — начинаю. Два часа в день — язык и после шести вечера рот на замке.

Но плакат на другой день снял.

Через неделю машина нашлась. Действительно, угнали подростки и бросили прямо на дороге. Можно было начинать новую жизнь. Но тут заболел Максим. Сильно простудился и Алексей целыми днями играл с ним то в машинки, то в домино, то во что-нибудь ещё. «Всё, — говорил он себе. — Выздоровеет Максим — начинаю». Максим выздоровел, но Алексей сам подхватил тяжёлый грипп. Весной они всей семьёй поехали в отпуск в Болгарию. Алексей по— прежнему повторял: «Вот вернёмся и начну». Потом снова Максим заболел. Потом Алексей поехал на юбилей к другу в Свердловск. Потом что-то ещё. Пожелтели листься, начались дожди, подбиралась осень. Где-то в конце октября — начале ноября Алексей стал говорить:

— Окончательно решено. Теперь всё изменится. С Нового года начинаю новую жизнь!..

Марина Ясинская

Бд-8: Автомат с газировкой

Балваныча, как обычно по утрам, мучило похмелье. Ну, не то, чтобы мучило. Когда такое состояние бывает ежедневно на протяжении вот уже двадцати лет, к нему привыкаешь, держишь наготове рассол, минералку и заначку на опохмел. В «алка-зельтцеры» Балваныч не верил… Ну, может, и поверил бы, если б хоть раз попробовал. Только разве станет он платить чуть не сто рублей за пачку? Это, считай, червонец за таблетку! А на червонец у Марии Семеновны, что в соседнем подъезде, можно чекушку та-акой «самопалки» прикупить!

Иногда головная боль донимала Балваныча особенно сильно, и в такие дни он нерешительно мялся у прилавка аптеки, поглядывая то на боярышниковую, на спирту, настойку, то на маленькую коробочку с заморскими таблетками. В эти моменты в воображении Балваныча представали весы. Не настольные, как на рынке, а другие, с цепями и чашами. Такие держала баба в простыне на вывеске адвокатской конторы. На одной чаше весов стояла чекушка, на другую невидимая рука клала гирю, на которой с трудом просматривалось слово «похмелье». Чаши качались, но чекушка неизменно перевешивала.

В то утро Балваныча головная боль почти не донимала, и потому недостойные сомнения его не терзали. Но жажда мучила, а минералки в доме не нашлось. Водой же из-под крана можно было отравиться вернее, чем даже «самопалкой» неизвестного производителя. Значит, надо в магазин.

Придя к такому выводу, Балваныч вздохнул. В свое время он так радовался, что сумел обменять «хрущевку» в Энгельсе на квартиру в новом Китеж-сити, выстроенном рядом с обнаруженной археологами часовней легендарного Китеж-града, что пятый этаж его не пугал. Не пугали его также ни колокольный звон, порой доносящийся со дна озера, ни три сосны, в которых можно легко заблудиться, ни появляющиеся иногда на перекрестках и провоцирующие аварии миражи с камнями-указателями «Налево пойдешь…». «Ты посмотри, какой вид из окна!» — говорил он недовольной Катьке, показывая рукой на голубое блюдо озера Светлояр под ними. Да и что такое пять этажей, если лифт есть? Тогда он наивно думал, что раз Китеж-сити — город новый, то таких вещей, как вечно сломанный лифт, там не будет.

Спустившись ко двору, Балваныч отдышаться не успел — расчихался. Да как! Громко, смачно, раз-другой-третий! Сидевшие на лавочке у подъезда соседки-пенсионерки единодушно поставили диагноз — «похмельный синдром», и принялись судачить о пьяницах вообще, и о Балваныче в частности.

Прочихавшийся Балваныч, разумеется, обиделся. Во-первых, никакой это не похмельный синдром — пух в нос попал, вот он и расчихался. Кругом одни тополя; как наступает июнь, спасу нет — сколько пуха. А во-вторых, никакой он не пьяница. Да у него ни разу белой горячки не было! И в запои он не уходит уже давно, не то, что Вениамин Петрович с третьего этажа. Тот месяц-другой не пьет, зато потом — неделями, и без просвета. Что ж оно, так лучше, что ли? И потом, выпить он имеет полное право — не чужое же пропивает и не из дома несет. Правда, нечего оттуда нести, из дома-то. Как Катька от него ушла, он уж все, что можно, давно вынес.

Ничего этого Балваныч соседкам, конечно, не сказал. Что с них возьмешь? Им бы лишь языками почесать. И он, с достоинством высморкавшись и вытерев нос ладонью, а ладонь о засаленный пиджачок, медленно направился к большому, сверкающему стеклом и зеркалами коробу гипермаркета «Парадиз». Цены там водились довольно зубастые, зато магазин был совсем рядом, только дорогу перейти.

Впрочем, все равно Балваныч, кроме минералки, там почти ничего и не покупал, а она-то стоила терпимо. Правда, в ларьке на углу ее можно было купить дешевле на два рубля, но тут уже в процесс принятия решения вмешивались силы куда более грозные, чем похмелье и чекушка. А именно — принципы.

За свою жизнь Балваныч где только не побывал, чего только не переделал. За многое брался, только нигде толком не задерживался. Помимо прочего, довелось ему повидать и Афган, откуда Балваныч вынес с собой не только шрам на плече, ноющий в сырую погоду, но и важный жизненный принцип — никогда в жизни с душманами дела не иметь. И как ни старались переубедить Балваныча приятели в ошибочности его мнения, и армяне, и казахи, и осетины — на лицо все они казались Балванычу «духами». Вот и владелец ларька, похожего на перевернутую коробку из-под обуви, родом был откуда-то с Кавказа, и даже два рубля экономии на минералке не могли заставить Балваныча поступиться своим принципом — за минералкой он ходил в «Парадиз», а красочную надпись «Мини-супермаркет Радость» демонстративно игнорировал.

Балваныч уже повернул за угол дома, где дожидались его стеклянные двери «Парадиза», — да так и замер на месте. Сразу за углом, рядом с исписанной матерными словами железной телефонной будкой появился Он. Голубой. Металлический.

Рассматривал его Балваныч пристально и недоверчиво. Все честь по чести: прорезь для монет, выемка для сдачи, квадратики с надписью «с газом — 1 коп.» и «с сиропом — 3 коп.», окошко с носиком крана слева и перевернутым вверх дном граненым стаканом справа. И крупными печатными буквами надпись наверху — «Газированная вода».

Нерешительно протянув руку, Балваныч надавил на донышко стакана. Граненые края послушно утонули в резиновом дне, и оттуда прыснули струи воды. Балваныч ошарашенно покачала головой. Надо же, автомат с газировкой. Самый настоящий, советский. Рабочий. А ведь они все перевелись, почитай, еще с конца перестройки.

При мысли о холодной шипучей газировке Балваныч сглотнул, отчего пересохшее горло спазматически сжалось, и, позабыв о минералке, зашарил в карманах. Интересно, откуда этот автомат здесь взялся? И сколько денег опускать? Не три же копейки, в самом-то деле? Да и нет теперь таких монет, в три копейки.

После ряда манипуляций выяснилось, что автомат не берет ни рубль, ни два, ни пять и ни десять. Пятьдесят, десять и пять копеек тоже не берет. Российскую копейку держит некоторое время внутри, но потом, распознав подделку, сердито выплевывает наружу. Ну что ж, оставался последний способ, самое безотказное средство, а именно — крепкий удар кулаком по автомату.

Кулак противно заныл, зато в окошечке для возврата монет послышался редкий звон. Балваныч торопливо зашарил в крошечной нише. Выудил добычу: две монеты по три копейки и несколько однокопеечных с гордыми буквами СССР. Надо ж, он и забыл, какие махонькие были тогда монеты. Бросил копейку, нажал на кнопку. Автомат тихо фыркнул, и шипучая газировка вмиг наполнила запотевший стакан. Балваныч выпил ее одним махом. Эх, хороша! И жажда вмиг прошла, и голова прояснилась. И вроде как сил сразу прибавилось. Даже поясница ныть перестала.

Балваныч довольно крякнул. Перебрал монетки, выудил трехкопеечную, задумчиво повертел в руках. Пить больше не хотелось, но стало очень любопытно, какой в автомате сироп. Хорошо бы, апельсиновый…

Он почти чувствовал сочный цитрусовый вкус во рту. Ему было двадцать, и он первый раз оказался в Москве, на всесоюзном концерте комсомольской самодеятельности. На сцене в Сокольниках шли представления, ребята волновались перед выступлением, а он тогда впервые встретил Катю… Они гуляли вдвоем по аллеям парка, украдкой беря друг друга за руку. Зелень деревьев была яркой, музыка с танцплощадок — зажигательной, жизнь — прекрасной. А газировка — апельсиновой.

«Не стану сейчас, — решил Балваныч. — Какая нужда, я одним стаканом напился. Да и копеек-то всего ничего, надо с убережью тратить».

Развернулся и пошел домой. До квартиры поднялся — и не заметил, только у двери спохватился, что одолел лестничные пролеты одним махом, без остановок, и за сердце не хватался.

Дома Балваныч задремал, проснулся уже после обеда, первым делом обыскал все закутки в квартире и стал счастливым обладателем восьми копеечных и четырех трехкопеечных советских монет. Ссыпав их в карман пиджачка, он решил немедленно проведать, на месте ли еще автомат и узнать, какой же в нем сироп. Но на самом деле Балваныча подгоняло воспоминание о том, как хорошо подействовала на него газировка в первый раз. Он снова хотел испытать давно позабытое ощущение, которое так не ценил по молодости — когда ничего не болит.

Голубоватый автомат никуда не делся. И граненый стакан, как ни удивительно, тоже не сперли. Балваныч опустил три копейки в прорезь и нетерпеливо уставился на зашипевшую струю. Принюхался. Ну, точно, апельсиновый!

Пил Балваныч не спеша, смакуя каждый глоток. Крякнул с удовольствием, сполоснул стаканчик, шаг сделал — и тут его как скрутило! В поясницу вступило, сердце зашлось, перед глазами круги. Ослабевший Балваныч согнулся в три погибели и, тяжело дыша, привалился к автомату.

Мимо, хромая, прошаркал дядя Коля — в мятой дачной панамке и грязной майке, завязанной на загорелом пузе узлом.

— Эге, Пал-Ваныч, как тебя прихватило! Может, похмелиться надо? — достал из кармана вытянутых трико початую чекушку: — Глотни-ка.

В горле обожгло, внутри загорелось — но не полегчало. Только сильнее желудок заболел. И мысль о «Парадизе» с минералкой показалась вдруг не просто заманчивой, а спасительной. Хотя зачем же в «Парадиз»…

Трясущимися руками Балваныч бросил в автомат копейку, дождался, когда наполнится стакан, и насилу сделал глоток, другой. А едва допил — как рукой все сняло. Чудеса!

Впрочем, не сказать, чтобы Балваныч так уж удивился — чудеса в Китеж-сити случались нередко. Вот, к примеру, соседский Санька Оглоедов пять лет назад -только-только дембельнулся, напился и заснул у помойки, а поутру нашел там ролики. Напялил их зачем-то и смог вмиг переноситься в любое место, какое только ни пожелает. Порадовался парень, помотался по свету, а потом решил свалившееся на него чудо в дело употребить — открыть курьерскую службу. По инстанциям прошелся, бумажки собрал, чиновников подмазал, получил регистрацию индивидуального предпринимателя. Даже рекламу пустил — «Курьерская доставка: вокруг света за один час». Только вот незадача — едва первый клиент появился, роликов-скорокатов и след простыл…

— Эй, сосед, ты как? — раздался тут озабоченный голос дяди Коли.

— Нормально… Колян, ты вроде говорил, ноги у тебя болят, — вкрадчивым тоном поинтересовался Балваныч.

— Ну, — посмурнел дядя Коля.

— Хошь, вылечу?

— Да ладно тебе…

— Говорю же — вылечу! — стукнул себя в грудь Балваныч и поднес копейку к прорези автомата. Помедлил, прислушиваясь к суматошным мыслям, мельтешащим у него в голове, и выпалил: — Всего за полтинник. Согласен?

Дядя Коля с сомнением посмотрел на Балваныча, почесал затылок, отчего мятая дачная панамка съехала ему на нос, пошарил по карманам, помусолил мятые купюры.

— А, была не была… По рукам!

Три вещи случились мгновенно, одна за другой: Балваныч бросил копейку в прорезь, стакан наполнился газированной водой, а сам автомат загудел — и исчез с тихим хлопком. Вместе со стаканом…

Балваныч в ужасе вытаращился на пустое место.

— Ну, давай, лечи, — напомнил ему дядя Коля.

— Как же это, — забормотал Балваныч, — живая вода была. И мертвая. Колян, вот тебе честное слово — не вру. Я же только что сам выпил, и как рукой все сняло. Чудо, самое настоящее чудо. А как только решил дать другому, автомат возьми и исчезни.

Дядя Коля на это только вздохнул, с грустью засунул мятый полтинник в карман синих трико с пузырями на коленях и захромал прочь, бурча себе под нос:

— Так если бы дать… Ты ж продать решил, Балваныч. Продать другому.

Лев Мадорский

Как я был Дедом Морозом

Новогодние истории обычно содержат много выдумки. Но только не эта. В этой я рассказываю всё как было. Без каких бы то ни было фантазий.

Я жил тогда в Магдебурге (Германия) и приятель (назовём его Аркадий) попросил меня побыть 1 января Дедом Морозом для его четырёхлетнего внука.

— И костюмчик есть, — сказал приятель — Тебе очень пойдёт.

— А сам?— спрашиваю, — Почему сам не можешь?

— Да меня он, как в прошлом году, тут же расколет. Сегодняшних детей обмануть не так-то просто. Они сами кого-угодно обманут.

Я пытался отказаться, упирая на то, что артист из меня никудышный, да и после 31-го не успею ещё придти в норму, но приятель не отставал. Главным его аргументом было напоминание о том, как он привёз мне из Москвы три года назад «тяжеленный, на полчемодана» русско-немецкий словарь.

Итак, 1 января я переоделся в квартире Аркадия (он жил недалеко от сына), взял мешок с подарками и дальше пошёл уже в костюме Деда Мороза. Тут надо заметить (это важно для нашей истории), что ни сына приятеля, ни его жену я раньше ни разу не видел. Как вскоре выяснилось, в передвижении 1 января по немецким улицам в костюме Деда Мороза присутствовал некоторый напряг. В Германии главные новогодние персонажи, хотя и похожи на российского Деда Мороза, приходят к детям в гости совсем в другие дни: Николаус — 6-го, а Вайнахтсман (Рождественский дед) — 24-го декабря. Поэтому моё появление вызвало весёлое оживление как у немецкоязычных («Что-то ты, Вайнахтсманн, запаздываешь»), так и у русскоязычных («А где же, Дед Мороз, твоя Снегурочка?») прохожих.

По удивительному стечению обстоятельств (вся эта история — такое стечение) подъезд оказался открытым. Я решил, что так даже лучше, если Дед Мороз появится неожиданно, но неправильно нажал этаж и вместо 7-го оказался на шестом. Тут меня ждали. Родители увидели в окно идущего по улице Деда Мороза и дверь в квартиру была приоткрыта. По тому же удивительному стечению случайностей, это была русскоязычная семья и они вызвали на тот же день Деда Мороза из русской фирмы. Такая услуга была да и сейчас, наверно, есть в Магдебурге.

В коридоре меня встречал мальчик лет 6-7, который завороженно смотрел не столько на Деда Мороза, сколько на внушительный мешок за его спиной. «Как ты мог?, — удивлялся позже Аркадий. — Ты же знал, что моему внуку 4 года. Возраст мальчика живущего ниже этажом, нормального человека должен был бы насторожить». Приятель, конечно, прав, но я, несколько взволнованный актёрским дебютом, о возрасте не подумал и далее события развивались по стандартному, одинаковому для России и Германии, сценарию.

«Долго к тебе с подарками добирался на оленях, — произнёс я дед-морозовским голосом текст, ориентированный больше на 4-х, чем на 6-7 летнего ребёнка. — Надеюсь ты приготовил мне стихотворение или песню?» Мальчик, всё так же завороженно глядя на мешок, протарторил на немецком новогодний стишок о зиме.

Песни не последовало и тут по идее можно было бы переходить к раздаче подарков, но я вошёл в роль и мне хотелось чем-то ещё удивить почтеннейшую публику. На моё счастье увидел в соседней комнате пианино. Я почувствовал себя более уверенно, перенёс сценическое действие в комнату с пианино и сел за инструмент.

— Не можешь ли ты спеть мою любимую новогоднюю песенку: «В лесу родилась ёлочка»? А мама с папой подпоют.

Я сыграл вступление и мы все вместе спели популярную вот уже более чем полвека детскую, новогоднюю песню. Потом я предложил сыграть «в стульчики» под музыку. Мальчик, конечно же, выиграл и я, наконец, вручил ему долгожданный мешок с подарками.

Он энергично принялся развязывать узел на мешке, но тут (слава богу, что не позже, когда подарки были бы уже пущены в дело) раздался звонок в дверь.

Все пошли открывать. Я тоже пошёл, думая, что это Аркадий с женой. То что мы увидели вполне вписывалось в заключительную гоголевскую ремарку «немая сцена» после слов: «Господа! К нам приехал ревизор!»

На пороге стоял… Дед Мороз!

Причём, не один, а со Снегурочкой!

Вот уж, воистину, встретились сыновья лейтенанта Шмидта.

Идентичность пришедшего Деда Мороза со Снегурочкой установили довольно быстро. Потрясённые случившимся хозяева, объяснили мне, что семья Певзнер живёт этажом выше.

Я поскорей ушёл. Не знаю, как же фирменный Дед Мороз объяснил мальчику (имя его я так и не спросил) создавшуюся двух-дед-оморозовскую ситуацию…

Самое удивительное, что всё рассказанное, повторяю, не придумано. Всё так и было. Жизнь богаче любой выдумки.

Владимир Янкелевич

Женить лейтенанта!
(новогодняя история)

В декабре 1969 года наша подводная лодка нудно стояла во владивостокском доке. Нужно было очистить корпус от наросшей травы, покрасить, ну и сделать всякий прочий мелкий ремонт.

Лодка стала на кильблоки,
хорошо живется в доке…
Кэп погладил свой живот
и покинул пароход.
Мех в Одессе, он страдает,
У него жена рожает.
Зам сказал, что много дел,
И ушёл в политотдел.

Ну и так далее, длинная история. Когда воинам оставляют свободное время, ими овладевает страсть к творчеству, которая может вылиться в непредсказуемые формы, от куплетомании до приготовления самогона в системе отопления корабля.

Нужно сказать, что эти куплеты достаточно реально отражают сложившуюся обстановку. Все, кто могли, постарались найти себе какое-то дело где-нибудь подальше. Это понятно, жить нам приходилось в самой подводной лодке, а там не то, что рубашку постирать, умыться не всегда удавалось.

Самыми молодыми на лодке были мы с минером, вот мы и несли вахту, как говорят — «через день на ремень», но иногда, когда дежурным по кораблю заступал штурман, мы бывали свободны вместе.

В конце декабря выдался как раз такой день. Мы решили его отметить в ресторане «Золотой рог», выстирали рубашки методом сухой стирки и вышли в город.

Метод сухой стирки мало освещен в научной литературе, но от этого он не становится менее востребованным. Суть его в том, чтобы иметь примерно 5-7 рубашек, и использованные укладывать в ящик или чемодан, у кого что есть. Когда использована последняя, то нужно осмотреть все рубашки и выбрать из них самую чистую. Это повторяется необходимое число раз. Метод прост и доступен, этим и объяснялось его применение при жизни в подводной лодке.

Но молодые лейтенанты берут не этим, на такие мелочи они внимания не обращают.

Мы с минером, проверили свои незначительные финансы и подошли к ресторану. Мест естественно не было. Швейцар в почти адмиральском мундире посмотрел на нас сожалением, возможно, он и сам когда-то служил на флоте, но идеи начал высказывать только после того, как купюра перекочевала из нашего кармана в его.

— Вот что, ребята, я вам помогу. Я вас посажу куда надо.

Возможно, это и было куда надо. За столом что-то отмечали четыре официантки из соседнего ресторана «Коралл». Мужчин им явно не хватало. Мы еще не успели сделать заказ, как они старательно начали нас угощать. Вечер бы у них удался, если бы мимо неожиданно не прошла она, молодая и, на мой взгляд, очень красивая девушка. Она не была похожа на окружающих из-за некоторого восточного облика. Я даже подумал сначала, что она из Японии, благо туда было рукой подать.

Интерес к дамам из «Коралла» пропал мгновенно.

Та девушка, как я потом узнал, в небольшой компании отмечала свой день рождения. Нужно было познакомиться, но комплекс неполноценности вдруг начал поднимать голову. Мне удалось с ним справиться. Когда терять нечего, это обычно удается.

Мне повезло, ей было ужасно скучно, с подругой пришел ее начальник, от которого она не знала, как отделаться… В общем — мы познакомились.

В час ночи мы с минером шагали домой — в прочный корпус подводной лодки. И тогда, неожиданно для себя, я сказал минёру:

— Легкого флирта не получиться, нужно жениться.

— Ну ты и разгорячился. Всего три часа знакомства…

Дело в том, что еще с курсантских времен я сделал для себя вывод — попытки понять, кто на самом деле та или иная женщина, обречены на провал. Ты увидишь только то, что она захочет тебе показать, но будешь думать, что все понял, все распознал. Сейчас, спустя много лет с того времени, набрав немалый жизненный опыт, я по-прежнему думаю так же.

Что делать?

Нам не дано все разумом измерить,
И не дано нам все умом понять…

Просто нужно почувствовать. Этой способностью, кажется об этом есть в Талмуде, от рождения обладают женщины, но у меня оно неожиданно сработало.

Но как прийти к девушке, с которой практически не знаком, и предложить ей выйти замуж? Тут нужен солидный запас самоуверенности. Или вернее сказать наглости?

Но подводная лодка должна была возвращаться в свою базу. Я понимал — сейчас или никогда.

В общем — шесть часов разговоров-уговоров, и она согласилась.

Назавтра мы пошли в ЗАГС. Любезные тети в ЗАГСе назначили нам два месяца испытательного срока. Может так и было положено, а может они не любили молодых лейтенантов, но это была мина немедленного действия. Следующее мое появление во Владивостоке я не видел даже в тумане, да она могла и одуматься! Мог же в конце концов здравый смысл взять свое.

В общем дальше всё пошло по Некрасову:

И пошли они, солнцем палимы (правда был конец декабря, но это детали)
Повторяя: «Суди его бог!»
Разводя безнадежно руками…

Она пошла домой, а я на лодку. Командир посмотрел на мою физиономию и приказал:

— Докладывай!

Я доложил. Он немедленно вызвал к себе старпома, мощного просоленного морского волка под два метра ростом. Приказ был кратким:

— Женить лейтенанта!

Старпом тоже был немногословен:

— Пошли.

Он направился в гастроном, где под его чутким руководством я взял бутылку шампанского и коробку конфет, и мы пришли в ЗАГС.

Старпом посадил меня у дверей, а сам зашел в кабинет. Оттуда раздалась оживленная беседа, смех… Оказалось, что старпом не всегда краток…

Дверь немного приоткрылась, из нее высунулась лапа старпома размером с небольшую совковую лопату. Лапа пальцами делала хватательные движения. Я вложил туда бутылку. Дело в кабинете пошло веселее.

Снова лапа. Я отдал коробку. Когда лапа высунулась в третий раз, я не знал, что туда положить.

— Что?

— Паспорта давай!

— Так нет же их, мне день назначить нужно!

— Вот свяжись с лейтенантом, всё загубит!

Старпом вышел довольный. Сообщил:

— Свадьба завтра…

* * *

А послезавтра, после свадьбы, практически в самый канун Нового 1970 года, я обратился к командиру с просьбой дать мне три дня отпуска. Это было сформулировано так:

— Нужно с женой познакомиться. До свадьбы все времени не было.

Но в это время к нему прибыл механик и доложил, что есть серьезная проблема — клинит подъемно-мачтовое устройство радиолокатора. Эта та нога, на которой из-под воды поднимается антенна радиолокатора. Особенность этого устройства та, что эксплуатирую его я, а ремонтирует механик.

Командирское решение было выдано мгновенно — мне трое суток ареста, а всем остальным — аврал.

Вот так я после свадьбы отправился на губу. Позже мой товарищ, коллега с опытом всё мне разъяснил:

— Виноватых двое, командир и механик. Командир сам себя не посадит, а механика сажать нельзя — некому ремонтировать будет. Да и к тому же он у вас секретарь парторганизации, прежде, чем посадить, его нужно переизбрать, а кандидатура там у вас одна — старпом. Ему некогда протоколы писать, работать надо. Так что сидеть, брат, тебе. Зато выспишься!..

* * *

Так началась моя семейная жизнь.

Лодка ушла из Владивостока 30-го числа, чтобы Новый год встретить в своей базе.

Когда мы подходили к пирсу, я увидел на пирсе двух человек — мою жену и замполита. Тот ей что-то горячо объяснял.

Потом она мне всё пересказала. Оказалось, что зам говорил о нашей с ней легкомысленности. Главный его аргумент был такой:

— Я со своей встречался три года, и всё равно развелись.

Логика потрясающая. Видимо он предполагал, что нужно встречаться шесть лет… За все годы службы больше я замполитовской логике не удивлялся.

А новый 1970 год мы отметили вместе со всем экипажем.

С Новым годом всех!

… С Новым годом всех! Редакция присоединяется к словам Владимира Янкелевича и поздравляет всех читателей! Наше прозаическое попурри подошло к концу, но в первые же минуты 1-го января нового 2018-го года читатели увидят в Мастерской поэтический «Новогодний капустник» и много-много-много других, надеемся, интересных публикаций.