Гея Коган: Стихи

Loading

Гея Коган

Стихи

Скитальцы

Гонимые нуждой, а более — враждою
снимались с мест, влача трудом нажитый хлам.
Им гаснущий очаг дымил вослед бедою,
но был готов служить другим хозяевам.

И оседали вновь, привычками и бытом
в плену своих надежд обзаводились впрок,
недолго поскорбев над чашею разбитой,
некрепко затвердив полученный урок.

Работы не страшась, чураясь вязкой лени,
врастали в чуждый грунт и в незнакомый свет;
менялись времена, но всех переселений,
наверно, ничего незыблемее нет;

на топких берегах, в щедротах междуречья
(считали — навсегда, а было — до поры)…
Сплавлялись языки, рождая в мир наречья,
которые текли в рельеф земной коры.

Но пересыщен стал раствор вселенской соли,
на копях соляных не зря так тяжек труд
пусть будет солон пот, о Господи, но боле
ты ни одной слезе не дай упасть в сосуд.

Заповеди на скрижалях
(венок сонетов)

1

Он дал нам свод понятий о морали,
но не в обмен на клятвы и елей:
ступай за ним и в славе, и в опале
и не ищи других учителей.

Они придут, пленят тебя вначале,
проникнутся заботою твоей,
заворожат, опутают речами
с простреленных ветрами площадей.

Они умеют — накопили опыт –
играть, заслышав жалобы и ропот,
на струнах всех пороков и страстей,

повелевать толпой движеньем длани
и ловко притворяться мудрой няней
для неразумных маленьких детей.

2

Для неразумных маленьких детей
игрушки производят непрестанно:
солдатов оловянных всех мастей,
пластмассовых красавиц с тонким станом;

но для подросших, сумрачных людей
другие матерьялы по карману:
они из бронзы льют своих вождей
и мраморных ваяют истуканов.

На переделку мира тратят пыл,
а он творить кумиров запретил,
от идолов предостерёг в начале,

чтоб, к ложным божествам оборотясь,
лицом не упадали в кровь и в грязь,
чтоб души, как пелёнки, не марали.

3

Чтоб души, как пелёнки, не марали
ни дёгтем зла, ни сальным смрадом лжи,
чтоб не стремились в призрачные дали,
за светоч принимая миражи,

чтоб и в любви, и в гневе понимали,
и в буре, и в пленительной тиши:
всё — суть две стороны одной медали,
одной неуспокоенной души.

Но те, кто не считали километры
и шли, дорогу зная, против ветра
под визг и осмеяние людей,

и погибали, клятвы не нарушив,
чтоб хоть одну спасти живую душу,
не забывали миссии своей.

4

Не забывали миссии своей
тяжёлой борозды первопроходцы;
без лозунгов и пагубных идей
учили сеять хлеб и рыть колодцы;

из на живую нитку сшитых дней
кроить судьбу и жить не как придётся,
распознавать слепых поводырей
и одержимых властию уродцев.

А кто-то видел дальше остальных,
и зов его достих ушей людских,
но всех направить он сумел едва ли,

и чтобы стоязыкая молва
не исказила вещие слова,
он приказал их выбить на скрижали.

5

Он приказал их выбить на скрижали,
как говорит до нас дошедший миф,
наказы, чтоб их юноши читали
и старцы, тихо головы склонив.

Но, чтоб им разум не терять в запале,
в пути непоправимое свершив,
Он повелел, чтоб люди отдыхали,
взор на дела свои оборотив.

И в день седьмой, оставив плуг и камень
и в очаге не раздувая пламя,
остановились, как меж двух огней,

услышав голос тихого пророка,
который к ним взывает одиноко
доступными словами без затей.

6

Доступными словами без затей
и без изыска, только лишь с любовью,
давай с тобою вспомним тех людей,
что к нашему склонялись изголовью.

Родительской заботы нет лютей,
чтоб только отвести беду сыновью,
ночей бессонных и горчащих дней
аорту наполняя жаркой кровью.

Но, как и мать, земля у нас одна.
Истерзанная, ждёт любви она.
Поруганная, не таит печали.

Всевышний был не зря в законах строг:
те, что забыли свой первейший долг,
чтоб пред небесной карой трепетали.

7

Чтоб пред небесной карой трепетали
поборники лихих и чёрных дел,
жестоких потасовок и баталий,
отравленных пещерной злобой стрел,

чтоб на металл презренный не меняли
чужие жизни, чудо смертных тел,
венцы творенья, пав до низкой швали,
убийцы, будь же страшен ваш удел!

Чтоб каждый Каин призван был к ответу,
Всевышний указал в своих заветах,
что суд Его грядёт за сонмом дней,

чтоб райского не удостоясь сада,
со страхом заглянули в бездну ада
презревшие в гордыне суд людей

8

Презревшие в гордыне суд людей
себя в надмирном числили совете:
раскольниковы всяческих мастей
и фюреры всех наций и расцветок.

И алый цвет был чёрного черней,
и крик не молк в укрытиях столетий,
и казнь вершилась именем детей,
которым не родиться на планете.

Но кое-кто повинной головой
в конце дороги в дом являлся свой
в пустой надежде избежать беды,

но, чтобы вновь не согрешить во гневе,
и чтобы зёрна отделять от плевел,
земных законов созданы пуды.

9

Земных законов созданы пуды,
написаны сентенций километры,
спасая слабых духом от езды
без правил, от соблазна всех поветрий.

Но падала завеса темноты
и опьяняли сладкие секреты,
осуществляя грешные мечты
до наступленья трезвого рассвета.

И камнем, угодившим в тихий пруд,
в святом семействе объявлялся блуд,
чтоб ряской не покрылась гладь воды;

но заповедь седьмую помня свято,
дворовые, не хуже шариата,
работают без отдыха суды.

10

Работают без отдыха суды
и строгие выносят приговоры,
но, как бы меры ни были круты,
в искусстве совершенствуются воры.

И что для них наказ: «Не укради!»,
и что для них надёжные запоры!
Жжёт ненасытность пламенем в груди
и незнакомы совести укоры.

Чужим добром набиты сундуки,
но всходят вечной жадности ростки –
прополкой их не победить, наверно.

Как Эльдорадо им чужой карман,
а с кражей ходит об руку обман,
и всё обильней прирастает скверна.

11

И всё обильней прирастает скверна
слов ядовитых и бесчестных дел.
Кто защищён от подлого навета
и клеветы разящих точно стрел?

А ложь на удивленье достоверна,
и с виду клеветник пушист и бел,
когда он смотрит влажным взглядом серны
и сетует в слезах на свой удел.

Всё повторялось так же, как когда-то,
когда в завете Он сказал девятом:
«Не клевещи, сей грех в себе избыв.»

Текли доносы, головы летели,
платки чернели вдовьи. Неужели
отмщенье — грех, а справедливость — миф?

12

Отмщенье — грех, а справедливость — миф?
Ударят по щеке — подставь другую?
Уйти ли, от обиды поостыв,
взроптать ли, о Всевышнем вспомнить всуе?

Не лучше ль, поруганья не простив,
встать на тирана, животом рискуя
и в мелких душах зависть возмутив,
о личных лаврах грезящих впустую?

Однако, слава — тоже тяжкий жребий,
а на земле не хуже, чем на небе,
но за свободу средь родных олив,

к былым героям завистью не мучась,
не ради славы избранную участь
проносит победительно Юдифь.

13

Проносит победительно Юдифь
свою осанку, радостью палима,
и празднует народ, не отворив
врагу святых ворот Ерусалима.

Но шепоток, сомненья зародив,
выносит свой вердикт неумолимо,
и в прославленье слышится мотив,
что и огня, наверно, нет без дыма,

что в бочке мёда ложка дёгтя есть,
что с хитростью едва ли дружит честь,
коварство непристойно и пещерно.

Заветы нам даны не для красы.
И Бог в раздумье ставит на весы
корзину с головою Олоферна.

14

Корзину с головою Олоферна
мы видим на полотнах мастеров.
У нас другие взгляды и манеры
и тех поступков суд не столь суров.

Настолько ль та легенда достоверна,
наказы тех забывшихся веков,
и тех времён провалы и каверны,
чтоб ими мерить ход своих часов?

Сто поколений — не короткий срок,
чтоб затвердить преподанный урок,
который мы всё время забывали,

не понимая: думая про нас
в один прекрасный день и строгий час
Он дал нам свод понятий о морали.

Магистрал

Он дал нам свод понятий о морали
для неразумных маленьких детей,
чтоб души, как пелёнки, не марали,
не забывали миссии своей.

Он приказал их выбить на скрижали
доступными словами без затей,
чтоб пред небесной карой трепетали
презревшие в гордыне суд людей.

Земных законов созданы пуды,
работают без отдыха суды,
но всё обильней прирастает скверна.

Отмщенье — грех, а справедливость — миф?
Проносит победительно Юдифь
корзину с головою Олоферна.

Скрипач на крыше

Хоть праздновать, хоть печалиться —
за всеми заносит след;
а прошлое возвращается,
зовёшь его или нет.
И не виноватым школьником
пройти испытанья вновь —
идёт оно, как Раскольников,
туда, где пролита кровь.
Придёт по известным признакам,
которых не побороть,
и не бестелесным призраком —
идеей, одетой в плоть.

Растрогают ли историю
молитвы и детский плач?
Взгляните: над крематорием
на крыше сидит скрипач.
Под куполом неба, выше ли,
куда не попасть пока;
скажите, что вы услышали
в рыданье его смычка?

Владеть всепланетным подданством
когда-то приговорён,
бездомностью — не безродностью
гордится немного он.
Но издавна небожителей
скрывает угарный дым.
В Париже, Нью-Йорке, Витебске
он будет для всех чужим.

Навеки клеймённым памятью
звук скрипочки всё слышней,
а сколь ни стоять на паперти —
любви не дадут на ней.
И прошено ли — непрошено,
возникшее невзначай,
хитро ухмыльнётся прошлое
на наше ему: «Прощай».

Мир сделать пытались лучше мы
и впрок наломали дров,
но стелется копоть жгучая
от наших былых костров,
а значит, спросить нам не с кого
и самым суровым днём.
Мы словно подходим к зеркалу
всё ближе, и видим в нём…

Монолог Евы

Ночные звёзды. Зори по утрам.
Мир сотворён разумно и красиво.
И спелый мёд стекает по губам.
И тёплый свет играет веткой сливы;

Но мне давно наскучил этот сад,
Где каждый куст знаком и предсказуем:
Эрзац добра, нам данный напрокат,
Огонь любви, сгораемой впустую.

Срывать плоды — забавная игра:
Труд невелик и не крупней — награда,
Но как дознаться, что внутри ядра,
Чем окружён румяный купол сада?

Ты осуждал дотошливость мою,
Неблагодарность чёрную вменяя:
«Куда ты рвешься? Мы уже в раю…»
Но для меня он не был светлым раем.

О да, я знала: Зодчий не велит
Ступать тропой вопросов и открытий,
Но в грудь мою вселился дух Лилит —
Единственный достойный искуситель.

Змей ни при чем — наследник всех щедрот,
Но жаркий бег бессмыслен без погони,
И я сама взяла запретный плод,
Как будто предназначенный ладони.

…Ты ль по моим, я ль по твоим следам,
Но мы с тобой сейчас первопроходцы.
За это можно заплатить, Адам,
Любую цену. Все потом зачтется.

Спуститься вверх или подняться вниз,
Какой бы нас ни обложили данью,
Мы осознали этот первый риск,
А дальше — проще. Дальше — всё за гранью.

Позор изгнанья на челе горит,
Но мир един, и не разъять на части
Ни первую вину, ни первый стыд,
Ни первый крик заслуженного счастья.

Из израильской тетради

* * *

Чем виновна ты, девочка, воин, пустынная птица,
Что привычно стоишь под прицелом пещерного зла,
В том, что нету покоя, что он тебе даже не снится,
И что мама не в лучшую пору тебя зачала?

Но ты смотришь с прищуром — насмешливо или надменно –
И библейский песок отражается в детских глазах.
Ты не знаешь вины, потому что не ведала плена
Ни чужого проклятья, ни монстра по имени «страх».

Ты плечом поведёшь, поправляя упругую лямку,
Резко голову вскинешь, готовая лечь на крыло.
А у лётного поля ведут воробьи перебранку,
Зная только исконное птичье свое ремесло.

Так идёт тебе форма, как будто других не носила,
И осколком святыня блестит у тебя на груди.
Я немного робею, прося твоей веры и силы,
Потому что сегодня моложе твоих двадцати.

Беспощадный хамсин — я опять отложила поездку.
Жар слегка притушив, опускается южная ночь.
Ты меня извини, что тебя пожалела не к месту:
Я тебе не нужна, а сумеешь ли ты мне помочь?

Мёртвое море

О, воды под цвет купороса!
Как вместе собраться могли
Все горько-солёные слёзы
Так много видавшей земли?

Наружу не даст им пролиться
Тяжёлая донная соль.
В глубоких запавших глазницах
Запрятаны память и боль.

Изломанный контур пустыни,
Кремнистый, неласковый пляж…
Но этой избыточной синью
Оправдан неяркий пейзаж.

Здесь влажным дыханьем глубинным
Над морем не стелется пар,
И бледное небо пустынно
Без белых кудрявых отар.

Когда-то был вытянут жребий
В последний из проклятых дней:
Честь выше и крова, и хлеба,
А значит, и жизни ценней.

Тяжёлая эта работа –
Свой дом охранять от врагов,
И соль, выступая от пота,
Осела вокруг берегов

На камни, глядящие слепо,
На землю в глубоких рубцах…
Пустыня — как рыжее небо
В кустистых седых облаках.

Вечерний Иерусалим

Полдневным огнём не палим,
Набросивший сизую дымку,
Вечерний Иерусалим
Предстанет под стать фотоснимку.

Но скажешь, взглянув на пласты,
Притёртые гранями плотно:
«Господь перепутал листы
В небесной своей переплётной».

Где сходятся над головой
Кулисами белые стены,
Играет театр теневой
Заученно и неизменно.

Там взгляд не зацепит нигде
Гремящего века приметы.
Чернеют круги на воде
Свой бег усмиряющей Леты.

И падают острым углом
Протяжные тени, как стрелы,
Как будто художник углём
Размашисто чертит по мелу.

А поодаль, наискосок
Ударит струёю упругой
Заката гранатовый сок
В кипящее варево шуга.

Он, кинувший всё, чем богат,
В людское бурливое море,
Сам как перезрелый гранат
С богатством пылающих зёрен.

Но не на базарных столах
Рождаются новые драмы:
Румянец на сдобных щеках
Торговцев, вернувшихся в храмы.

А город развёрнут в анфас
Над времени вечным прибоем.
«Какое столетье у вас
Сегодня?» И голос: «Любое».

Хайфа

Хайфа светлолицая, южная красавица,
Строгая в подоблачье, бойкая — внизу.
Как тебе там дышится, мирно ль засыпается,
Кто косится с завистью на твою красу?

Реки улиц рушатся высохшими руслами
В океанный рыночный, стоязычный дух.
Тело обостряется сразу всеми чувствами,
Напрягая зрение, насыщая слух.

В моря плеске-шелесте твое имя слышится,
Легкое, как выдох и шумное, как вздох,
И пеннорождённая, ты стоишь владычицей
Трёх миров несросшихся или трёх эпох.

Не в молитвах — Божия, не грехами — грешная,
Ты глядишь с улыбкою на спешащих в храм.
Труженница вечная, знаешь — это внешнее,
А воздастся всякому по его делам.

Но деревья молятся ветками воздетыми,
Чтобы стороною их обошла война.
Если в тебя целятся русскими ракетами,
Кажется, что в этом есть и моя вина.

Отошли бесславные прошлые собрания,
И стыдом увенчаны вместо лавров лбы.
Жаль, что не сумела я разглядеть заранее
Ни чужой трагедии, ни своей судьбы.

Сколько лжепророчества расточали всуе мы,
Не внимали явному в слепоте своей,
А людские глупости столь же предсказуемы,
Как пора хамсинная и сезон дождей.

Если ж так, то Господу боль твоя угодна ли?
Что же над тобою он не простёр ладонь!
Затухают медленно свеч огни субботние,
Запалив рассветный твой неземной огонь.

* * *

Оливы густы, а какая лоза
Взросла и созрела по прихоти неба!
Оно, захоти лишь, могло б тормоза
Придумать для злобы людской и для гнева,
Да видно, не хочет. Другие дела
Ему интересней и просто привычней:
Чтоб всходы дневная жара не сожгла
И не умолкали бы всполохи птичьи.

А там, поглядишь, урожай уберут,
Набьют кладовые запасом счастливым.
Людскому их племени свойственнен труд,
Так пусть себе трудятся. Всё справедливо.
А солнце и вправду безжалостно зной
Струит, и на сборщике взмокла рубаха,
И небо великое над головой,
Но всё ж не огромнее детского страха.

Так много причин у него и путей
Земных и небесных к ночным изголовьям,
Но больше и яростней страх за детей
И много сильней, ибо вскормлен любовью.
О, страх за их сон и за явь, за пушок
Их щёк, виноградным измазанных соком,
За локон, налипший на влажный висок…
И вечное небо над ними высоко.

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Гея Коган: Стихи

  1. Прекрасна была и первая публикации этого поэта опубликованная к Дню Памяти (Холокоста).
    Но теперешняя — просто за пределами добра и зла.
    По поэтической мощи, глубине, и благозвучию.
    «Какая глубина! Какая смелость и какая стройность! «.
    Есть строфы просто совершенные, без единного изъяна.
    Невозможно поверить, что это написано женской рукой:
    А кто-то видел дальше остальных,
    и зов его достих ушей людских,
    но всех направить от сумел едва ли,

    и чтобы стоязыкая молва
    не исказила вещие слова,
    он приказал их выбить на скрижали.

    А что до «мелочи», то мне слышится, что, именно, хозяевАм, как раз вернее звучит в этой конкретной строфе, чем с хозЯвам.
    Не могу обяснить, так как никакие законы здесь не работают. А просто каждый слышит, как он дышит…
    У какого еще народа есть такие женщины? А соседи в Бремене, наверное, и не подозревают с кем рядом живут…
    Спасибо Вам, Гея Коган.

  2. Между прочим — действительно хорошие стихи. Вот только «венок сонетов» их портит — выглядит манерно. Ну, и Шекспир тут, конечно, не ночевал — он никаких «венков» никогда не делал. Так, обходился одними сонетами 🙂

    P.S. Мелочь:

    Гонимые нуждой, а более — враждою
    снимались с мест, влача трудом нажитый хлам.
    Им гаснущий очаг дымил вослед бедою,
    но был готов служить другим хозяевам
    .

    В приводимом выше катрене (в подборке он идет самым первым) рифма «хлам/хозяевам» представляется сомнительной — вроде бы «хозяевАм» звучит немного странно ?

  3. Очень хорошо. И по форме, и по мысли. Спасибо большое.

  4. Потрясающая поэзия! Вся! Но Заповеди на скрижалях (венок сонетов) – единственное, что приходит на память для сравнения – Шекспир. Единством формы и содержания в совершенстве и глубине.

    Спасибо огромное, не каждая даже прекрасная поэзия вливается в душу новым но уже своим ощущением. Вам это удается.

    P.S. пожалуйста, исправьте опечатку: но всех направить от сумел едва ли,
    — там наверное : но всех направить он сумел едва ли, исправлено, спасибо.

Обсуждение закрыто.