Александр Яблонский: Уж эти ленинградцы

Loading

Сейчас понял, чем отличается (отличалась) Москва от Ленинграда. — В музыке на вокзалах. Это была лакмусовая бумажка. Ленинград встречал и провожал ленинградцев и своих гостей «Гимном великому городу» Глиэра, Москва — песенкой Газманова. Бойкая такая песенка. Разудалая. Незамысловатая. В этом — суть различий.

Уж эти ленинградцы

Александр Яблонский

… Что ни говори, но ушлые и прозорливые ребята сидели на Старой площади, в Кремле и на Лубянке. Это нынешние — троечники — измельчали, а тогда — зубры были. Не зря звериным чутьем чуяли опасность, исходящую от колыбели трех революций. Все эти невинные стилистические разночтения — неважно где: в балете, шахматах или фигурном катании — добром закончиться не могли. Действительно, ни о какой политике Барышников, скажем, не думал, покидая Россию. Однако со временем стилистическая обособленность модифицировалась в идеологическую, возможно, до конца им не осознанную. Во всяком случае, он ни разу после эмиграции с русскими журналистами или репортерами не общался и в России не появлялся. Даже в 90-х, когда был в России официально помилован, любим, куда был зван. Родной Мариинский театр делал заманчивые предложения, позже — Михайловский театр предлагал пышно отпраздновать его 60-летие. Отказался. Даже открытие выставок его фоторабот или презентация альбома «Неизвестный Барышников» не смогли его соблазнить. Сам он как-то говорил, что Россия для него — это русская культура, язык, друзья, а не территория.

Tочнее, он говорил о ностальгии по русской культуре и русским людям, но не по месту на карте мира. Примерно так. Однако думаю, глубоко сидело: ничего хорошего в стране, которая не пустила И. Бродского на похороны его матери, ждать нельзя; все может вернуться на круги своя, даже в более ущербном, унизительном, тошнотворном варианте. И оказался прав. Мысли приземлиться на географической родине у него не возникало так же, как и у Бродского.

… Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,
Барышникова зреть. Талант его не стерся!
Усилие ноги и судорога торса
С вращением вкруг собственной оси
Рождают тот полет, которого душа
Как в девках заждалась, готовая озлиться!
А что насчет того, где выйдет приземлиться, —
Земля везде тверда; рекомендую США.
И. Бродский.

Виктор Корчной неоднократно заявлял, что он никогда не был диссидентом, а только хотел играть в шахматы. Правда, он был евреем. Сам этот факт, в стране победившего социализма довольно постыдный, не мог, все же, оказать решающего воздействия на отношение к нему Страны Советов. В конце концов, Михаил Ботвинник (по матери и вообще — Рабинович) был официально любим, превозносим и поддерживаем. Как у Пушкина в эпиграмме на Фаддея: «Будь жид — и это не беда…». Или, скажем, Ойстрах. В 1945 году в страну приезжал Иегуди Менухин. Менухин играл в Москве двойной концерт Баха с Давидом Ойстрахом. Два великих музыканта в уникальном дуэте. Это событие по достоинству оценил главный практик и теоретик скрипичного искусства Лазарь Каганович. Как говорили, во время исполнения, а на концерте присутствовали некоторые любимые руководители любимой партии и такого же правительства — концерт был одной из последних ласточек союзнического сознания в СССР, — Лазарь Моисеевич наклонился к Светлане Аллилуевой и радостно шепнул: «А наш-то, наш забивает американца! То есть хоть и еврей, но наш, и наш забивает не нашего — Иегуди Менухина. Наш — это московский. Благонамеренный. Предсказуемый. Свой!

Корчной

Конечно, Корчной славился неуживчивым, взрывным характером, отличался непредсказуемостью и неуправляемостью, острым, беспощадным, порой им самим не контролируемым и не всегда справедливым языком. Однако не это определяло отношение к нему власти. Если бы все эти прелести шли «справа», то был бы почет и уважение. А от «гадюки или левого». Корчной был «не свой». Ленинградским духом веяло от непокорного, блистательного ученика Анненшуле. Благонамеренностью и не пахло. Поэтому и был мобилизован весь госаппарат в помощь Анатолию Карпову, хотя тот совсем неплохо играл в шахматы и мог выиграть у Корчного и без помощи армии и флота Страны Советов.

Карпов

Но дело было не в шахматах. Надо было раздавить личность Корчного. Эстетическая несовместимость трансформировалась в идеологическое озлобление и политическую травлю незаурядной индивидуальности и выдающегося шахматиста — ленинградца — со стороны гигантской государственной машины и, соответственно, в ненависть гонимого и травимого Корчного к своей Родине-Матери.

… Людмила Белоусова и Олег Протопопов, в отличие от Виктора Львовича, никакими не только высказываниями, но даже неблагонадежными намеками не засветились. Проблем с пятым пунктом отродясь не имели. Характером отличались подчеркнуто скрытным, были не только неразговорчивы, но наглухо замкнуты, отгорожены от окружающей среды, суровы и аскетичны во всех проявлениях социального существования, беспощадны к себе и друг к другу. Жили одним — фигурным катанием и для него одного. И жили так, как считали нужным. Именно этим они, видимо, намертво привязали к себе сердца ленинградцев. Именно этим раздражали Москву.

Все то, что привлекало в их облике Ленинград, настораживало (в лучшем случае) официальную столицу. Главное, они были свободны, свободны по своей сути, без демонстраций и деклараций. Вся их история и весь образ жизни не укладывались в прокрустово ложе карьерного существования советского спортсмена, и этим они бросали вызов устоявшимся канонам. Вот этого делать было нельзя. Нельзя было высовываться. А «высовывались» они во всем. К первым своим победам, вопреки не только устоявшимся традициям, но и биологическим законам, они подошли примерно к тридцати годам. Свой первый выигранный чемпионат СССР, в 1962 году, Олег встретил в тридцатилетнем возрасте (Людмила была на три года младше).

В те наивные времена к победным вершинам поднимались не в 10–12 лет, как ныне (что ломает дальнейшие судьбы многих нынешних вундеркиндов), но все же не позже двадцатилетнего возраста. Ирина Роднина, к примеру, первый раз поднялась на высшую ступень пьедестала (чемпионат Европы, 1969 год) в девятнадцать лет. Свои последние золотые медали Олимпийских чемпионов, чемпионов СССР, Европы и мира ленинградцы выиграли, когда Олегу было 36 лет, и они были полны новых творческих и спортивных планов. Забыв, что в 38 лет фигуристы должны уходить на пенсию. Они ломали не только возрастные границы. Скажем, отказ от помощи тренеров! Вещь досель неслыханная. Тем более тренеров мирового класса, максимально титулованных и заслуженных. Их тренером был Игорь Москвин, воспитавший таких звезд, как Тамара Москвина (Братусь), Игорь Бобрин, Юрий Овчинников, Владимир Котин — чемпионы и призеры Европейских и Союзных первенств. Некоторое время они работали под руководством Петра Орлова, а его — одна из лучших школ страны — дала Нину и Станислава Жук, упомянутого Игоря Москвина, многих других именитых спортсменов.

Белоусова

«Почему вы выступаете без тренера? Нехорошо. Советским чемпионам это не к лицу», — давило на уже прославленную пару руководство Спорткомитета СССР. «Мы теперь и сами справимся», — отвечал Протопопов. «Наверху» намек поняли. Давило во всем. Некто Валентин Писеев — функционер и судья (тот самый, который постоянно, даже при провалах — нечастых — пары Родниной-Уланова /Зайцева/ ставил им высший бал — 6.0, за что, в конце концов, советские судьи были отстранены на пару лет от судейства международных соревнований), постоянно травивший Белоусову и Протопопова, промывал им мозги, вызвав в ЦК КПСС и уверяя, что их стиль устарел, они катаются слишком театрально, отчитывал за нарушение тренировочного режима перед Олимпиадой 1968 года (хотя было общеизвестно, что никто так фанатично, самозабвенно и самоистязующе не тренируется, как они). Однако при всем прессинге пара опять выиграла золото. В последний раз.

Конечно, спорт имеет свои возрастные пределы. Так же бесспорно, что вторая половина 60-х годов была ознаменована резким изменением приоритетов в мировом фигурном катании. Элегантность, утонченность, идеальная чистота мягкого скольжения — все то, чем отличалась ленинградская пара, — вытеснялось динамикой, усложненностью, агрессивностью новой волны. Невиданные скорости, высота и мощь прыжков пришли на смену лиричности, совершенству и артистизму. «Магнитная стрелка», обводка партнерши за спиной, «вращение монеткой» Белоусовой и Протопопова замещались первыми в истории сложнейшими поддержками Ирины Родниной и ее партнеров, параллельным прыжком «двойной аксель» и «тройной подкруткой»; так же, как музыка, звучащая в программах ленинградцев (а это были и Лист, и Бетховен, и Рахманинов), сменилась на молдавско-украинские псевдонародные мелодии и ритмичные шлягеры советских композиторов — у москвичей.

… Только сейчас понял, чем отличается (отличалась) Москва от Ленинграда. Эпоха от эпохи. Точнее сказать, как отличие сущностей этих городов-эпох выявлялось. В чем? — В музыке на вокзалах. Это была лакмусовая бумажка. Ленинград встречал и провожал ленинградцев и своих гостей «Гимном великому городу» Р. М. Глиэра, Москва — песенкой Газманова. Бойкая такая песенка. Разудалая. Незамысловатая. В этом — суть различий.

… В 60-х годах Ленинград уже насыщался телевизорами. Первые цветные аппараты, такие, как «Рубин-714» или «Рассвет-307», были ещё из области мечтаний советского человека, но чернобелые «КВН-49» с линзой, «Рубин-401» или «Темп» украшали уже многие комнаты ленинградских коммуналок и первых «хрущоб». Все было в новинку, все было интересно, все обсуждалось и комментировалось. В 1964 году впервые показали по телевизору чемпионат мира. Это произвело неизгладимое впечатление!

Помню, как все приникли к мутно-молочным экранам своих аппаратов. Принято рассказывать легенды о том, как пустели улицы города, в разы сокращались преступления во время премьер (да и при повторах!) культовых тогда фильмов: «17 мгновений весны», «Место встречи изменить нельзя» или «Адъютант его превосходительства». Действительно, мы были тогда не избалованы такой продукцией: «долгоиграющей» (мыльных опер тогда у нас не было) и весьма, кстати, достойной при той идеологии. Однако не меньший ажиотаж и «омертвение» города вызывали спортивные репортажи, прежде всего, первенства мира (Европы) по хоккею и фигурному катанию. Имена же Белоусовой и Протопопова в сознании ленинградцев затмевали имена звезд киноэкрана, Лемешева, Юрия Власова или Магомаева, уступая лишь имени Ю. Гагарина. «Тодес на внутреннем ребре», «космическая спираль», «вращение “монетка”» — эти слова можно было услышать в ленинградских очередях, трамваях, на огромных коммунальных кухнях: все обсуждали новые элементы композиций своих любимцев. Фанатичное и несколько экзальтированное проявление любви к этой паре подогревалось и провоцировалось не только тем, как катались эти спортсмены, и не только ленинградским патриотизмом.

Вообще фигурное катанье и хоккей завладели умами и душами советских людей. Для ленинградцев парное катанье было чем-то вроде «национальной гордости»: питерская школа была очень сильна, и Москва с великим трудом переманивала лучшие пары (так Татьяна Жук, став неоднократным призером чемпионатов СССР и Европы и в паре с Александром Гавриловым, и в «одиночке», только в середине 60-х уехала к брату Станиславу в столицу). На устах были легендарные в 50-х годах имена чемпионов СССР Майи Беленькой и Игоря Москвина — впоследствии выдающегося тренера, позже — в 60-х Тамары Москвиной (Братусь) и Алексея Мишина, ещё позже — Людмилы Смирновой и Андрея Сурайкина и многих других. Белоусова и Протопопов были лучшими. Но дело не только и не столько в этом. Возраст возрастом, новый стиль — новым стилем, эскалация трудностей — эскалацией. Все эти естественные и объективные причины обуславливали неизбежный уход любимой пары с верхних ступеней пьедестала. И мы понимали это. Как понимали, что в усиленном вытеснении ленинградцев играют роль и личные мотивы. Так, тренер И. Родниной Станислав Жук имел свой интерес. Свою мстительную задачу. В 50-х годах, до 1961, Станислав Жук в паре со своей женой Ниной был лучшим в Союзе, но с 1962 года стал терпеть поражение за поражением от Белоусовой и Протопопова. Он усиленно готовился к реваншу как тренер. И реванш он взял.

Спорт — сгусток человеческих страстей, амбиций, шизоидных теней, профессиональных интриг. Это — органика спортивного мира, ясная и понятная. Не могли мы тогда понять (это потом привыкли!), почему так явно, демонстративно государственная машина выдавливала из спорта пару, которая являлась его гордостью, его яркой визитной карточкой. Зачем нужны были все эти подтасовки, шитые белыми нитками уловки, примитивные фокусы. Время Белоусовой-Протопопова ушло, и подталкивать их было незачем. Причем, подталкивать со скандалами.

Первый и самый крупный произошел в Киеве на чемпионате СССР 1970 года. Белоусова и Протопопов были лидерами, Роднина с Улановым, впервые обошедшие их на чемпионате Европы 69-го года, на этот раз занимали после обязательной программы 8-е место, сорвав в обязаловке поддержку. Разрыв был около 13 баллов. И вдруг после произвольной программы, которую обе пары обкатали лучшим образом, воспитанники С. Жука — чемпионы. Прыгнуть с 8-го места на золото при таком разрыве — вещь практически нереальная. Переполненный зал свистел и ревел несколько минут. Все видели, как умышленно занижались оценки олимпийским чемпионам. Из-за шума соревнования прервали. Главный судья Сергей Кононыхин пытался успокоить многотысячную аудиторию, заявив, что оценки пересмотру не подлежат, что вызвало новый взрыв.

Такого скандала советский спорт не знал. Зал требовал Белоусову и Протопопова. В конце концов пришлось обратиться к ним за помощью. Фигуристы вышли на лед, сделали круг, низко поклонились. Людмила плакала. Они получили 4-е место. Говорят, тренер Петр Орлов, с которым спортсмены давно расстались и который симпатий к ним не испытывал, в раздевалке кричал: «Я бы этого Протопопова своими руками задушил, но три десятки (высшие баллы) ему — отдай!».

Кому все это было надо? — Алексей Уланов через много лет сказал, что уже тогда его и Роднину готовили к золотой медали в Саппоро. Они не должны были никому проигрывать. Это понятно: будущие олимпийские чемпионы не должны были проигрывать именно и в особенности Белоусовой и Протопопову. Такова была главная задача советского спорта.

На этом скандалы не закончились. В 1971 году они заняли 6-е место. Объективно говоря, эра великолепной пары закончилась. Пришли другие времена в синтетичное по своей природе фигурное катание: его спортивное начало полностью подавило другую составляющую — искусство. Достойно проводить уходящую эпоху без интриг и подлости не смогли. На этом чемпионате судьи были явно негативно настроены к паре — не без давления Спорткомитета, и оценки, соответственно, были занижены уже без стеснения. Чтобы избежать огласки и скандала, телевизионную трансляцию отключили «по техническим причинам».

Известный спортивный журналист Аркадий Галинский, которого называли «Солженицыным советского спорта», в своей статье усомнившийся в справедливом судействе и «технических неисправностях», из «Физкультуры и спорта» был уволен и на 17 лет отлучен от профессии (свою роль сыграла и его книга «Не сотвори себе кумира», где обсуждалась проблема договорных игр в советском футболе). Главный редактор этого журнала Николай Тарасов, пытавшийся помочь своему коллеге, был снят с должности.

Кому это было надо? Тем более что Роднина и Уланов или Смирнова-Сурайкин уже бесспорно переигрывали своих соперников… Конечно, здесь было и стремление руководства омолодить состав сборной, и понимание наступивших революционных перемен в спорте вообще; раздражала строптивость «зазнавшихся» чемпионов, наконец, вылезла элементарная профессиональная некомпетентность и человеческое жлобство власть имущих в спорте (и не только в спорте). Однако главное было не в этом. Белоусова и Протопопов были для них чужаками, непредсказуемыми ленинградцами. Роднина или Уланов с Зайцевым — свои. Плоть от плоти дети этой системы — в первую очередь, политической, но не только: системы мышления, поведения, приспособления. Дети столицы. Не только по месту рождения. По самоощущению и самоидентификации. По неразрывной и органичной связи с властью. Любой.

Всегда поражался: откуда у нас, ленинградцев, было такое чутье? Почти как у столпов режима в кабинетах на Старой площади или на Лубянке. Роднину, мягко говоря, не любили, при всех ее бесспорных спортивных достижениях. В Питере ее называли «летающая табуретка». Сказывалось отнюдь не традиционное, наивное, пахнущее детством противостояние двух городов. Когда на лед выходила, скажем, уникальная танцевальная пара Людмила Пахомова — Александр Горшков, ленинградцы замирали от восторга и отдавали свои сердца этому московскому дуэту. Нельзя было не покориться их изысканному мастерству, их артистичности, обаянию, интеллигентности. Ирина Роднина воспринималась как личность чуждая, чужеродная.

То, что Белоусова и Протопопов стали проигрывать, не так огорчало и раздражало, — все имеет свое начало и свое окончание, — как то, что они уступают первенство именно этой спортсменке и ее партнерам. Взаимное неприятие, нескрываемая враждебность давно вышли за рамки спортивного соперничества, переросли в несовместимость человеческих типов. Поразительно: прошло почти пятьдесят лет с момента тех драматических событий на льду и около него. Иных уж нет… Однако…

Уже в XXI веке появилась фотография Белоусовой и Протопопова, мирно беседующих с г-ном Писеевым — тем самым, который травил, промывал мозги, диктовал. «Писеев — хреновый мужик, он делал нам много гадостей, выгонял из спорта», — не раз говорил Протопопов. А как же фотография? — «Но надо признать, что именно при Писееве в России выросла целая плеяда чемпионов мира и Олимпийских игр. /…/. А за свои поступки он перед нами уже извинился».

Что здесь: всепрощение, удовлетворенное самолюбие или фигурное катание — единственный смысл их жизни и, соответственно, главный критерий в человеческих отношениях и их оценке? Возможно, все вместе, но последнее — все же главное. Плюс человеческий облик, в котором есть хоть что-то привлекательное: столько лет — десятилетия — оставаться у руля — «значит, это сильный человек!». Масштаб личности они ценили даже у таких, как Писеев. Это, вероятно, перевесило все обиды. («Вероятно», «возможно», «наверно» — все зыбко, предположительно: разве влезешь в душу даже знакомого человека?)

Представить же Белоусову и Протопопова, беседующих с Родниной, невозможно. Ни при каких вариантах и ни при какой погоде. Как-то — в середине нулевых (2005—2007?) их спросили: «Как вы себя поведете, если окажетесь за одним столом с Родниной?» — «Это (представить) невозможно», — был ответ. Они друг друга — взаимно — на дух не переносили. Не здоровались, не общались, отзывались, мягко говоря, негативно. И дело отнюдь не столько в «профессиональном счете», в незаживающей ране от поражения. В конце концов, это поражение ковал тренер Родниной — Станислав Жук. Однако именно Жук был тем почти единственным человеком в советском фигурном катании, кто общался, несмотря на строжайшие запреты, с коллегами-невозвращенцами. Наталье Дубновой при случайной встрече в Лозанне удалось шепнуть: «Простите нас. Нам ведь не то, что разговаривать с вами, — здороваться запрещено». Алексей Мишин как-то умудрился поздороваться в лифте, пока никто не видел. Кто-то вошел, и он быстро отвернулся к стенке. И всё. До Перестройки ни один не приблизился, а если кто и оказывался рядом, то моментально терял зрение. Жук же, как-то увидев в Копенгагене своих бывших соперников—победителей—побежденных, демонстративно подошел, обнял, разговорился. Рядом стояли ослепшие, но не глухие Роднина, Мишина, чиновники. «Не боишься нарваться, стать невыездным?» — спросил Протопопов. — «Да пошли они все!» Потом ему, видимо, мозги вправили. При следующей встрече незаметно шепнул: «Олежка, эти бляди не разрешают с вами разговаривать. Позвони вечером в отель…» Так что дело не в профессиональной обиде или горечи.

Масштаб личности Жука и звездной пары был соизмерим, воспитание и ленинградские корни не могли не сказываться, независимость характеров и чувство собственного достоинства сближало. Роднина же признаками личности и независимостью характера не обладала. Естественно, всем им — Белоусовой, Протопопову, Жуку — до ангелов было далеко. Протопопов, когда ему было 47 лет, вместе с женой пытался вступить в коммунистическую партию. Их не приняли (а вот Станислава Жука взяли). Теряя спортивные позиции и место в сборной, олимпийские чемпионы дошли до члена Политбюро Кирилла Мазурова. Просили вмешаться. Всё делали для того, чтобы оставаться на льду, не быть полностью отторгнутыми, кататься. По этой же причине эмигрировали.

Страдали аномальным эгоцентризмом. Отличались запредельным профессиональным фанатизмом и человеческой нетерпимостью. Коллег в оценках не щадили. И так далее. При всем при этом представить их в репертуаре Ирины Родниной немыслимо.

Роднина, при коммунистах — член ЦК ВЛКСМ, помимо всего прочего, страстно бичевавшая невозвращенцев и эмигрантов, затем, забыв об этом, когда на Родине поголодало, двенадцать лет успешно и сытно работала США, а в 2002 году, уверовав, что в стране опять сытно и перспективно, вернулась и сразу же прыгнула, как в молодые годы, высоко и стремительно — в правящую партию (уже некоммунистическую), потом — в Думу (естественно, в паре с этой партией), в члены Генерального Совета упомянутой «ЕдРы»; затем в Совет при Президенте, в члены комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками, не упуская случая заклеймить Америку и отметиться подписями под самыми резонансными письмами — с защитой приговора Ходорковскому и Лебедеву («мало дали») — или под людоедским «Законом Димы Яковлева». «Табуретка», хоть и летающая.

Представить все эти политические и человеческие «тройные флипы», «двойные аксели» и «поддержки» в исполнении Белоусовой и Протопопова — нонсенс. Они уехали на пике своей карьеры (уже профессиональной — в «Балете на льду») и не вернулись, хотя их звали и манили. Ни слова, порочащего Россию или Швейцарию, где живут (жили!») в маленьком городишке, не произнесли. Ещё совсем недавно, в 80 лет, катались. Ни политики, ни карьерных устремлений. Только коньки.

Возможно, именно это их сближает с Виктором Корчным, который жил только шахматами. Корчной к моменту смерти в 2016 году был старейшим в мире играющим гроссмейстером. «Миллионы считают меня диссидентом /…/. Я просто хотел играть в шахматы. И бежал из Союза, потому что моей карьере угрожала опасность. /…/. Можно считать так: борясь против СССР, я боролся за себя»

Под этими словами гроссмейстера могли бы подписаться и Нуриев, и Барышников, и Белоусова с Протопоповым, и многие другие ленинградцы. (Не случайно в Швейцарии близко сошлись абсолютно, казалось бы, несовместимые личности; натуры, во всем противоположные: Корчной и Белоусова-Протопопов. Характерно, что семью Корчного, которую, издеваясь и шантажируя, не выпускали к мужу и отцу шесть с лишним лет, — Игорь даже отсидел в тюрьме два с половиной года за «уклонение от армии», — так вот, Беллу и Игоря встречали в Швейцарии Людмила и Олег, так как сам Корчной был на очередном турнире.)

Людмила Белоусова ушла из жизни 29 сентября 2017 года.

Print Friendly, PDF & Email

12 комментариев для “Александр Яблонский: Уж эти ленинградцы

  1. ИГ:…большой минус — не ясен замысел автора и отсутствие ответа на вопрос:
    «А как это для евреев?» (я на полном серьезе, потому что антисемитизм в
    Ленинграде был весьма силен)
    ————————————
    Ответит он: — Не верь молве.
    Их там не больше, чем в Москве.-
    Потом уложит чемодан —
    И в Магадан, и в Магадан.
    В.Высоцкий
    ————————
    Статья отличная. Спасибо.
    —————-
    «Мы по планетке прошагали с Богом в ногу,
    Я часто этого попутчика бранил,
    Но весь мой путь, всю эмигрантскую дорогу,
    Он уверял, что ленинградцев полюбил.
    А почему? А потому, что отстояли Ленинград…»

  2. Петербург/Ленинград и Москва — это как западники и славянофилы. Извечная война между цивилизованостью и ордынщиной — это сущность России.

  3. Статья оставляет двойственное впечатление: с одной стороны, много интересных фактов, с другой — бесконечный и нерешаемый спор двух столиц. Большой плюс — нет традиционного ленинградского снобизма, большой минус — не ясен замысел автора и отсутствие ответа на вопрос: «А как это для евреев?» (я на полном серьезе, потому что антисемитизм в Ленинграде был весьма силен)

    1. Согласен с Вами, Илья.
      О чем спорить этим столицам? Которая из них больше отличилась в верноподданности, а которая – в инакомыслии? Есть мера, чтоб измерить их доблести? Черт дьявола не лучше, уголь сажи не белей. Примеры из биографий нескольких селебрити ничем не помогут. Согласен и в том, что замысел статьи туманен.

    2. Согласен с Вами, Илья.
      И вообще в романовском Л-де всё было задавлено намного сильнее, чем в Москве.

  4. В конце 70х Россию посетил великий Антониони. На вопрос журналиста «какой город он считает самым красивым», маэстро, подумав, ответил: «Ленинград, если убрать оттуда людей»

  5. Статья познавательная, спасибо. Однако, вот этот обличающий текст: «Роднина, при коммунистах — член ЦК ВЛКСМ, помимо всего прочего, страстно бичевавшая невозвращенцев и эмигрантов, затем, забыв об этом, когда на Родине поголодало, двенадцать лет успешно и сытно работала США, а в 2002 году, уверовав, что в стране опять сытно и перспективно, вернулась и сразу же прыгнула, как в молодые годы, высоко и стремительно» мне не кажется современным. Так поступили и поступают очень многие. Ищут, где получше и посытнее. Может быть это нормально?

  6. Если честно, замысла статьи я не понял. Поэтому судить о её «силе и прекрасности» не берусь. А материал действительно интересный. «Табуретка» хороша, очень точно. Товарища Писеева и сейчас можно увидеть в телешоу: добрый такой дяденька, всех хвалит. А чего ему, извинился ведь и перестроился. Масштабная личность…

  7. Лакмусовая бумажка не меняет цвет от музыки на вокзалах.
    С наступлением эпохи всеобщего равенства на 1\6 части планеты все сравнялось в этой части.
    А нам-то евреям что до мнимой разницы между этими столицами? Ни Москва ни Петербург не заменят нам Бердичева!

  8. Забыл сказать. Неплохо было бы заодно упомянуть Аркадия Райкина, покинувшего Ленинград из-за травли со стороны 1-го секретаря обкома Романова.

  9. Сильная статья, увлекательный материал. Спасибо, Александр.

Добавить комментарий для Григорий Быстрицкий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.