Роман Казак-Барский: Приют

Loading

Роман Казак-Барский

Приют

Эту бетонную глыбу, издали похожую на боевую рубку атомной подводной лодки, соорудили в конце 30-х годов на границе вечных снегов рядом со старой избушкой-лагерем альпинистов. С чьей-то лёгкой руки она стала называться Приютом. Бетонные стены Приюта могли выдержать удары снежных лавин, надёжно защитив своих обитателей.

Шел второй год войны. После весеннего разгрома и пленения части армий маршала Тимошенко у Барвенково, танки Клейста устремились к плодородным предгорьям Кавказа, армия Паулюса теснила Красную Армию к Сталинграду.

Из большой команды некогда вполне пристойного отеля-приюта для альпинистов осталось пять человек — обслуга метеостанции. Остальные ушли на фронт…

На этой высоте в конце июля — начале августа лето только набирало силу. Снежные шапки гор подтаивали, луговые травы наливались, предлагая себя горным баранам и немногочисленным отарам овец, принадлежащим обитателям горных аулов.

Поутру ночная прохлада, опустившаяся с ледников, отступила под лучами восходившего солнца. Авраам, начальник высокогорной метеостанции, только что снял показания приборов и прислушался к звукам, доносившимся снизу от опушки кудрявого мелколесья, обозначавшего верхнюю границу горных лесов. Обычный утренний птичий гомон подсказал ему, что на тропе, прорубленной в густых зарослях, посторонних нет. Вот уже неделю связи с Большой Землёй не было. Последний раз смена доставила новые батареи питания для радиостанции в начале июня. Остатки энергии батарей едва хватало для работы в режиме приёма. Ещё неделю назад немцы были километрах в ста пятидесяти западнее, но их стремительное наступление вдоль Кубани на восток некому уже было сдерживать. Три дня назад по тропе поднялось человек сорок красноармейцев во главе с лейтенантом, его однокашником по училищу, Сашей Гуськовым. Они обнялись. Саша сделал для своих бойцов привал на три часа.

— Авраам, посмотри на это войско, — сказал Саша, — «горные стрелки», называются. Свежие призывники из Ростовской области и Краснодарского края. Необученные. Без специального снаряжения. В горах первый раз… Обучишь по ходу. Ты ведь альпинист, — приказало начальство, — Твоя задача — удержать Перевал, чтобы немцы не прорвались через хребет к морю, в тыл нашим войскам, оседлавшим дорогу вдоль побережья… Дали миномёт и старую горную трёхдюймовую гаубичку. На вьюках. Обращаться с ней никто не умеет. Придётся самому и учить, и стрелять. Дали по банке овощных консервов и по 800 граммов сухарей на нос. Да и боеприпаса не густо. Глядя по обстановке, может, часа два продержимся, а без боя и так через сутки замёрзнем. Кто ж воюет в горах в летнем обмундировании? Может, пойдёшь с нами? Бери свою команду. Сколько их у тебя?

— Пятеро. И одна женщина. Повариха. В последней смене прислали. Я так понимаю, приглядывать за мной. Я ведь неблагонадёжный. Когда назначали сюда, учли, что я — горец, имею три курса горнострелкового училища. Плюс мастер спорта по альпинизму. Работа на высокогорной метеостанции всё равно, что ссылка. Кто-то там посчитал, что здесь от меня будет больше пользы, чем на лесоповале где-нибудь в Сибири… Саша, а где же наши горнострелковые части?

— Израсходовали ещё в прошлом году. В степях Украины и лесах Белоруссии. Последние погибли под Смоленском. После июньских событий на Южном фронте сообразили, что немец вполне может рвануть в образовавшуюся дыру к Кавказу. За нефтью. Вот и отозвали с фронтов оставшихся в живых альпинистов и горных стрелков — обучать и формировать заново горнострелковые подразделения. Да вот оказалось, поздно… Так что, пойдёшь со мной?

— Нет, Саша, не могу.

— Да никому теперь не нужны твои метеосводки!

— Нужны. Авиации. Да вот, с питанием рации проблемы. Не поделишься?

— Смеёшься! У меня нет рации.

— Как же ты собираешься воевать?

— По совести… Может, подкинешь какой ни на есть жратвы?

— Подкину. Но немного. Из «НЗ». Пару ящиков тушёнки. Ещё довоенная. Больше не смогу. Не знаю, сколько нам здесь торчать.

— Спасибо. Больше и не понадобится. Немцы уже рядом. Слышал, перебросили сюда своих горных егерей. Не дай Бог, нас достанут. Перестреляют, как куропаток.

Через три часа Сашино воинство вытянулось гуськом на тропе, ведущей к Перевалу.

Прозрачный чистый воздух холодил тело и щекотал ноздри. Саша любил эти летние «утренники» в горах.

— Слышь, Абрам, чо делать-то будем? — спросил радист, появившийся за спиной. — Батареи совсем «сели». Даже на «приём» не тянут.

— Вася, сколько я тебе раз говорил, меня зовут Авраам, а не Абрам.

— Так по-русски это и есть Абрам!

— По-русски будешь называть русских, которым дали это святое имя. А меня называй так, как меня назвал мой отец. Так звали моего деда.

— А чо это у тебя такое имя? Вроде как не здешнее. Ты ж ведь горец.

— Потому что мои предки — иудеи по вероисповеданию.

— Это ж надо! Когда это твои предки сюда проникли?

— Тысячи полторы лет тому назад. Москвы ещё тогда в помине не было. И стало здесь великое Хазарское царство. Иудейское, между прочим.

— Не слыхал…

— Ты что, в школе не учил стих Пушкина «Песнь о вещем Олеге»?

— Ну, учил…

— Значит, плохо учил. «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам». Не хотел им дань платить. Времена тогда такие были. Кто сегодня в силе,— тот дань собирает. Завтра ослабел — сам платит. Олег не хотел платить. Хотел собирать. Между прочим, киевский князь Владимир назывался «каганом». Царём, значит.

— Выходит, товарищ Каганович — царских кровей?

— Вполне возможно. Так что там у тебя со связью? Не «прорезался» корреспондент?

— Я ж говорю — батареи совсем «сели». В общем, полный п**ц.

— Сколько я тебе говорил, — не употребляй слов не по назначению. Какой может быть п**ц у связи? Хоть она, связь, и женского рода, но не живая! П**ц — у Маши, нашей поварихи.

— Ну, уж, уволь! Ейный мне и даром не надо. Какая-то она хищная… И голодная, видно, на это дело… Глазищи впали и светятся подозрительно… А сама сухая, как вобла. Всё присматривается и прислушивается, когда я сажусь к рации. Вроде как вынюхивает, с кем я держу сеанс связи. Я ж работаю в открытом телефонном режиме, а не стучу цифирь шифра. Не нравится она мне.

— Терпи. Раз прислали, значит, хотят знать о нас с тобой, не работаем ли на врага.

— Вот сука…

— Ну, она-то тут при чём… Работает свою работу… Как ты — свою, а я — свою.

— Догадливый ты… А за что тебя турнули из училища?

— За отца. Не хотел идти в колхоз. У нас были две коровы, две лошади и два десятка овец. И ещё у отца была мастерская. Наследственный он оружейник. Как все мои предки. Пол — Кавказа заказывало моим дедам кинжалы и шашки. И даже ружья и пистоли делали. С украшениями. У самого Шамиля был кинжал работы моего прадеда! На лету шёлковый платок разрубал! Семья у нас большая. Одних детей семеро. Три брата и четыре сестры. Кормить, одевать надо. Дом содержать. Не покупать же молоко и мясо! Своё надо иметь, понимаешь. А эти недоумки — в колхоз! Какой из него колхозник? Оружейник он!

— Ну, а чо ж ты не пошёл в оружейники?

— Я младший. Оружейником стал Исаак, старший брат. Меня отец отправил в Нальчик, в русскую школу. Сказал:  «В школе выучишь хорошо русский язык. Сможешь тогда выбрать себе занятие по душе». — Вот я и выбрал. Захотел стать командиром Красной Армии. Поступил в горнострелковое училище в Тбилиси. Ну, а когда Муртазарову, районному партийному секретарю, указали, что он потворствует своим землякам, занимается кумовством и не выполняет плана по колхозному строительству, приехал он к отцу, стал на колени и просил прощения. Уговаривал его отправиться с семьёй в какую-то Киргизию. Обещал, что отцу разрешат взять с собой его инструмент. — «Там тоже горы. У тебя и твоих сыновей в руках — хорошее ремесло. Вы там станете на ноги. Лучше ли будет, если меня снимут и поставят на моё место какого-нибудь «двадцатипятитысячника» из Ростова. Всё равно тебя отправят куда-нибудь подальше от наших гор. И выселят весь аул». — «Говоришь, там тоже горы… Но они не наши горы… — ответил отец. — Неужели он не понимает? Он же тоже кавказец». — «Он уже давно не кавказец… Прости, если можешь… Не считай меня своим кровником…» — «Мне жаль тебя. Что ж, такова воля Божья… Мой народ — вечный скиталец… Верно, не пришло ещё время». — Отец не доехал до киргизских гор. Умер в пути. Муртазаров устроил меня сюда, когда меня отчислили из училища перед самым выпуском.

Вот что, Вася. После завтрака сделаем небольшое собрание.

— По какому случаю?

— Подумаем вместе, что делать дальше. Похоже, внизу наших корреспондентов уже нет.

Маленький экипаж метеостанции собрался за столом в кают-компании. Авраам вкратце обрисовал сложившуюся обстановку.

— У вас внизу семьи. Вы, хоть и не военнослужащие, но находитесь на государственной службе. Государство должно защищать своих граждан. И заботиться о них. Не вина рядовых бойцов и командиров Красной Армии, что немец пришел сюда. Это — наша большая беда. По закону гор защита ваших семей теперь ложится на ваши плечи. Ввиду сложившихся обстоятельств, наша работа и присутствие здесь не имеет смысла. Не исключено, что немцы могут попытаться захватить перевалы. Значит, неизбежно они поднимутся сюда. У нас есть четыре карабина, снайперская винтовка, один наган и охотничье ружьё. Два «цинка» патронов. Поднимите руку, кто стрелял из боевого оружия? Понятно. Иван Федотович, когда в последний раз стрелял?

— В Гражданскую. Воевал в корпусе генерала Шкуро.

— Ну, вот. Не ворошиловские стрелки… Значит, шансов у нас никаких. Потому, принуждать вас оставаться здесь, я не имею права. Кто желает, может спуститься вниз. Я остаюсь здесь. Пока. Кто хочет, может мне составить компанию. Добровольно.

И тут взвилась повариха Маша. Глаза её горели недобрым огнём, лицо перекосила гримаса, и стала она похожа на злобную фурию. В дрожащей руке её был зажат маузер.

— Всех перестреляю! Шкуры фашистские-белогвардейские!.. Никто отсюда не уйдёт!

Казалось, она впала в транс. Послышался сухой щелчок, но выстрела не последовало.

— Успокойся, Маша. Я спилил боёк у твоего пистолета. Предполагал, что у тебя особое задание, — спокойно сказал Авраам.

Маша сникла, опустила голову на руки и заголосила, как свежая вдова на похоронах.

— Ишь, чего бывает, когда бабу вовремя и регулярно не ублажают — заметил Вася. — Вся энергия у них идёт не туда. Как у Клары Цеткин или того хуже — Розы Люксембург.

Маша «расклеилась» вдруг. Никто её не вязал, не терзал, не насиловал. Даже никчемное оружие не отбирал. Вокруг стояли безоружные человеки, которых она только что хотела расстрелять. Они сочувствовали её несчастью.

— Кто тебя сюда послал? — спросил Авраам.

Машу прорвало, как нарыв.

— Николай Иванович Серёгин, — сквозь слёзы прохрипела Маша, — Он из НКВД. Сказал, что задание у меня ответственное. Как у Папанина на льдине. Если что — всех порешить. Штоб никто не попал в руки врага. И ещё — смотреть за вашими возможными вражескими действиями.

— Понятно. Ты «засветилась». Задание не выполнила. Потому не советую спускаться вниз. Николай Иванович не простит. Если, конечно, он ещё не драпанул. Однако, решай сама. Может, хочешь стать второй Зоей Космодемьянской? Только, точно не станешь. Для пропаганды нужна только одна Зоя. Так устроена пропаганда и агитация. Изучал. Был такой предмет в училище — «Партийно-политическая работа и основы воинского воспитания».

Так кто идёт вниз? Иван Федотович. Что ж, вы в возрасте. Не призывной. Может, не тронут. Ни немцы, ни свои. Только не наделайте глупостей. Знаю, что вы не любите советскую власть. На Кавказе мало кто её любит. Немцы вот-вот надорвутся. Гитлера непременно разобьём. Как вышибут отсюда немцев, станут разбираться со своими. Кто что делал во время оккупации. Возьмите с продсклада, сколько сможете унести. Оружие не берите. Если попадёте на немцев, сразу расстреляют. Или повесят. Как партизана. На ночь глядя, идти не стоит. Пойдёте утром западной тропой. На картах её нет. Вряд ли встретите немцев.

К вечеру следующего дня, именно со стороны западной тропы, появилась цепочка тёмных фигурок, грамотно соблюдавших дистанцию движения в горах. Авраам услышал звуки их приближения минут за пять и отдал команду — разобрать оружие. В цейссовский бинокль, подаренный ему в 40-м году немецкими альпинистами, он рассматривал незнакомую форму солдат чужой армии, их экипировку и вооружение. Отряд двигался походным строем. Авраам насчитал десяток мулов, навьюченных миномётами и ящиками с боеприпасом. Несомненно, это те самые горные егеря, о которых упомянул Саша. Впереди налегке шел командир. Что-то знакомое почудилось Аврааму в его походке. Он стал всматриваться в лицо командира. Но тень, падавшая на лицо от большого козырька лёгкого картузика, мешала ему. Метрах в двухстах командир остановился и поднял руку. Солдаты послушно прекратили движение и перевели оружие в боевое положение. Дружно щёлкнули взведённые затворы. Командир повернулся и что-то сказал. Затем он вынул из кармана белый платок и, подняв над головой, решительно направился к Приюту. Пройдя полпути, он остановился, снял картузик и помахал белым платком.

— Авраам, это я, Карл! — закричал командир. — Не стреляй! Мы вас не тронем! Это я, Карл! Ты узнаёшь меня?

Авраам узнал его. Этот белесый чуб, шрам на правой щеке.

— Это немецкий альпинист Карл Бауэр. — сказал Авраам. — Мы с ним в одной связке ходили в 40-м году. Дружили тогда товарищи Сталин и Гитлер. Приезжали в гости к нам тогда их альпинисты. Карл знает о существовании этой тропы. Не стрелять! Пойду, узнаю о намерениях незваных гостей. Даже, если меня убьют, не стреляйте! Вы — не солдаты, а гражданские. Может быть, вас не тронут. Станете стрелять — убьют точно.

— А как этот Карла узнал, что ты, Авраам, тут за начальника? — спросил Вася.

— Очень просто. Перехватил на тропе Ивана Федотовича. Кстати, он его тоже знает по 40-му году.

Авраам отложил в сторону снайперскую винтовку и вышел навстречу немцу. Кобура на поясе Карла была застёгнута.

— Я не могу подать тебе руку. Ты пришёл в мои горы не в гости.

— Ты прав, Авраам. Я помню, что ты спас мне жизнь, когда рукоять моего ледоруба сломалась. Но я — солдат. У меня задача — блокировать Перевал. Я подумал, что лучшего места для расположения моей штаб-квартиры, чем Приют, нет. Я не собираюсь выгонять твою команду. Потесню немного. Никого мои солдаты не обидят. Я знаю, что вас здесь пятеро.

— Иван Федотович?

— Да. Он уже, верно, дома. Внизу русских войск нет. Там уже немцы.

— А вы кто?

— Мы — австрийцы. И это — не наша война.

— Значит, в 40-м ты был здесь в разведке…

— Выглядит это именно так. Меня тогда послали на Кавказ потому, что я альпинист и изучал в университете русскую литературу.

— Я сознаю, что не могу ставить условия, учитывая «аргументы» за твоей спиной. Полагаюсь на твою порядочность, Карл. Если ты, конечно, не изменился. Прошу гарантировать безопасность моим людям, целостность имущества метеостанции и Приюта.

— Гарантирую, Авраам. Я даже не собираюсь разоружать тебя и твоих людей. Если они не станут применять оружия. Я и мои солдаты займём гостиничную часть Приюта, старый альпинистский дом и подсобные помещения. Надеюсь, мои мулы не потеснят твоего Абрека в конюшне. Погода и изобилие травы на лугах пойдёт им на пользу.

Карл сдержал своё слово.

Через три дня Авраам сообщил Карлу, что решил увести свою команду из Приюта.

— Хорошее и своевременное решение, — ответил Карл. — Только иди на юго-запад. Через хребет. Вниз не ходи. Там — гестапо. Возьми всё, что найдёшь нужным. Я не стану препятствовать. Мои коллеги-альпинисты из других подразделений дивизии собираются подняться на вершину и водрузить там флаг и бюст фюрера. Значит, на днях обязательно объявятся здесь. Тебе нежелательно с ними встречаться. Среди них есть убеждённые «наци». Мне тоже предлагали принять участие в восхождении.

— И?..

— Я отказался… Сказал, что уже был на вершине.

В кают-компании Авраам объявил:

— Оставаться здесь дольше нам нельзя. Иначе нас обвинят в сотрудничестве с оккупантами. Уйдём на юг через западный отрог. Выйдем к морю у Туапсе. Я знаю дорогу. Если погода не подведёт, дойдём за 4-5 суток. Карл говорит, что там —ещё наши. Каждому — упаковать в рюкзак десять банок тушёнки, пять банок сгущёнки, килограмм сухарей, сахарную голову и грамм триста соли. Альпинистскую экипировку и обувь по размеру — подобрать на складе. Взять с собой одеяла. Ничего лишнего не брать. Вес рюкзака не должен превышать 25 — 30 килограммов. На Абрека навьючить ящик тушёнки, ящик сгущёнки, рацию, мешок с документацией метеостанции, «цинк» с патронами и запасное альпинистское снаряжение — вот по этому списку. Оружие зарядить, не досылая патрон в патронник. Я покажу, как. По пять обойм патронов и личные документы — каждый возьмёт с собой. Документы завернуть в клеёнку так, чтобы они не промокли даже в случае, если вы окажетесь в воде. Вартазаров, ты как инструктор, помоги правильно уложить рюкзаки, подобрать обувь и снаряжение. Учтите, путь сложный даже для альпинистов. Успех нашего исхода зависит от железной дисциплины. Будет трудно. Даже очень. Двигаться шаг в шаг. Сейчас в горах бродит разный люд. В том числе, и дезертиры. Потому — быть ежеминутно начеку! Во главе колонны — я. Замыкающий — Вартазаров. Абрек и Маша —посередине. За Абрека и Машу отвечает Василий.

— А почему я?

— Потому что на вьюке — твоя рация. Абрек к тебе хорошо относится, и ты его любишь. Маша тебе будет помогать. Вернее, ты ей. С этой минуты мои решения обсуждению не подлежат. Выступаем завтра на рассвете. Всё. Вопросы есть? Нет.

Ранним утром следующего дня маленькая колонна двинулась в путь. Голову Авраама украшала папаха из шерсти чёрного барана, на поясе болтался фамильный кинжал, а за плечами покоилась снайперская винтовка.

— Ну, ты даёшь! — заметил Вася, — Прямо, как басмач из фильма «Джульбарс»!

Шли, не спеша, по краю горного леса, звериными тропами. Каждые два часа останавливались на привал. Огня не разводили, чтобы не привлечь к себе внимания.

На третий день Маша оступилась. Её правая нога распухла в голеностопном суставе. Ступить на неё она не могла. Авраам осмотрел ногу. Опухоль отливала цветом зреющей сливы.

— Вывиха нет. Сильное растяжение с разрывом сосудов. Неделю, как минимум, ты  — не ходок.

— Не бросайте меня одну! Лучше убейте…

— Да — а… Всё же, глупая ты женщина. В горах не принято бросать раненых товарищей. И даже оставлять их трупы. Понесём тебя. Нам осталось пройти меньше, чем мы уже прошли. Теперь слушать всем внимательно! Спуск будет труден. Когда выйдем к нашим, нас обязательно будут допрашивать по одному. Наша версия: мы отошли в горы при приближении немецких солдат. Снаряжение было подготовлено к эвакуации заранее. Ждали приказа. Но связь с Большой Землёй была прервана. Мы — гражданские служащие метеостанции. И главное. О том, что мы трое суток жили в Приюте с немцами, забудьте. Этого не было. Иначе нас расстреляют как диверсантов. Сейчас время военное и разбираться с нами некогда. Эту версию все должны рассказывать одинаково.

Для Маши соорудили носилки и понесли её, сменяясь по очереди…

На третий день вышли к заставам войск генерала Леселидзе.

Допрашивал их усталый капитан-пограничник. Тот факт, что отступила группа организованно перед лицом превосходящего противника с оружием и всеми документами, облегчил ему работу. Наступил апогей войны. Бои шли в Сталинграде, на перевалах, и у Туапсе. Людей не хватало. Авраама и Вартазарова направили инструкторами по альпинизму в школу младших командиров горных стрелков. Маша попросилась в школу снайперов. Васю призвали в армию и направили в морскую пехоту.

* * *

После войны Авраам и Вартазаров вернулись в Приют. Всё, что можно было разбить и разграбить, было разбито и разграблено. Списали всё на немцев. Пришлось восстанавливать метеостанцию и гостиницу. Вернулся в Приют и Иван Федотович. Во время оккупации соблазн «показаковать», как в Гражданскую, его миновал. Он не пошёл служить ни в полицию, ни в каратели. Карла видел при отступлении немцев с Кавказа.

Вася погиб при штурме Новороссийска. Маша была тяжело ранена на Сандомирском плацдарме и умерла в госпитале от ран. Её бывший шеф Николай Иванович получил свою первую боевую награду за «умелое проведение операции по депортации горных чечено-ингушских аулов». Вторую — за выселение татар из Крыма, а третью —  за участие в боевых действиях в Карпатах против отрядов Украинской Повстанческой Армии. Отряд «ястребков», которым командовал Николай Иванович, замаскированный под боевиков УПА, терроризировал сёла в предгорьях Карпат с целью дискредитации УПА. Попав в засаду, его отряд был полностью уничтожен. Николай Иванович чудом спасся — закопался в хлеву в кучу навоза. В начале 50-х Николай Иванович с почётом ушел на пенсию. За особые заслуги перед Родиной ему как ветерану Великой Отечественной войны выделили участок земли на берегу моря в курортной зоне Большого Сочи. На этом участке он построил замечательный двухэтажный дом. Как руководителя ветеранской организации его стали приглашать в школы, на радио и телевидение, где он рассказывал, как оборонял от фашистов кавказские перевалы. Тщеславие его погубило. Цепкая детская память на всю жизнь фиксирует, случившиеся в детстве. Выжившие и вернувшиеся в родные горы дети депортированных стали взрослыми. Кто-то узнал Николая Ивановича… Однажды, возвращаясь с собрания ветеранов, Николай Иванович не дошёл до дома. Через неделю в его усадьбу подбросили мешок. В мешке была голова Николая Ивановича.

В 1962-м году пастухи на Перевале обнаружили останки советских солдат. Авраам проводил спецкомиссию к Перевалу. В осыпавшихся стрелковых ячейках лежали костяки в истлевших шинелях, обмотках и солдатских ботинках. Оружия не было. Видимо, здесь уже побывали мародёры и «чёрные» археологи.

Стреляные гильзы свидетельствовали, что тут был бой. У одного из окопов, рядом с гильзами снарядов для трёхдюймового орудия, лежал костяк. На петличках его истлевшей гимнастёрки сохранились рубиновые кубики. Это был отряд Саши Гуськова. Тогда, в 42-м, они стояли здесь насмерть…

Поредевшая семья Авраама вернулась в родные горы. Его братья погибли на войне. Исаак —  под Кёнигсбергом, Яаков — в Берлине. Авраам женился на Хане, дочери старого Мозеса. Познакомился он с ней, когда был в гостях у сестёр. Хана родила ему двух сыновей — Исаака и Яакова. Когда рухнула страна «Эсэсэсерия», весь аул решил вернуться на свою историческую родину. Ведь там тоже есть горы…

Print Friendly, PDF & Email

25 комментариев для “Роман Казак-Барский: Приют

  1. Мадорскому
    Было это в 64-м году. Однажды, находясь в «защитной клетке», где испытывалось передающее устройство спутниковой командно-программной радиолинии, мой коллега, инженер-испытатель всердцах бросил на пол тоненькую брошюрку со словами — «Не так всё было…». Брошюрка была — мемуар начальника того самого «Приюта». Испытатель (условно назовём его Вартан) рассказал, как было на самом деле, поскольку был участником эпизода. Главный эпизод — встреча двух альпинистов имел место быть. Отступление через хребет в Закавказье к позициям генерала Леселидзе состоялось. Но инициатива исходила от «Карла». Были и такие немцы, которые не стреляли. Также как русские, которые с удовольствием стреляли. Не стану приводить пример Власова. Он фигура трагическая. Может быть когда-нибудь историки разберутся с ним. А вот Каминский… Жестокость, с которой он давил восстание в Варшаве в августе 44-го.. Коллеги по СС его расстреляли. Кое-что я позволил себе присочинить. Так что Станиславский может бы изменил своё мнение, если бы дожил до 45-го.

  2. Сэр! Вижу, ты — профи. Не прими моё обращение за оскорбление. Ведь к Богу ты, как и я, обращаемся в первом лице единственного числа. И израильтяне, и англичане обращаются друг к другу также. Даже в ЦАХАЛе солдаты и офицеры обращаются друг к другу — «ты». Потому как не рабы. Так вот, спасибо за комплимент. Я — это я. Не Андерсен и не Булгаков. Было бы очень скучно, если бы все художники были шишкиными, а писатели толстыми. В №153 журнала «22» напечатана моя повесь «Camel». Почитай. Убедишься, что ты, Борис, прав!.

  3. Чехов и Булгаков – врачи. Андерсен – вообще никто. Но в их творениях искра Божия!

    Уважаемый коллега,
    1. Bаше предельно искреннее и непосредственное высказывание — «Андерсен — вообще никто» само по себе является «маловысокохудожественным произведением».
    2. B другом вашем высказывании: «В их творениях — Искра Божия !» я бы сделал ударение на слове «ИХ«. Понимаете, да ? ИХ !
    А вы, к огромному нашему общему сожалению, НЕ Булгаков, и НЕ Чехов. И даже не Андерсен 🙂 …

  4. Что значит “малохудожественное” или “многохудожественное”… Какими единицами измеряете… Миллирентгенами или литрами…
    В 54-м в Эрмитаж Пикассо привёз выставку импрессионистов. Рассматривая “Вестминстерское аббатство в тумане”, главный “начальник” СП воскликнул – “Экая #уйня!”. Этот самый Пабло подвёл начальника к окну и показал, как выглядит Петропавловская крепость в тумане. Начальник вернулся домой и застрелился.

    Коль нечто сотворил — ни то, ни сё,
    Не сваливай вину на Пикассо!

  5. Тененбаум, сэр!
    Вот теперь я в полной мере «усёк», что некоторые коментаторы — высокоучёные гуманитарии! Однако, не всяк успешно усвоивший курс, скажем Художественной Академии, становится художником. Как Марк Шагал, Юрий Анненский или Тулуз-Лотрек. Критиками или искусствоведами — да. Любой творец — от Бога. Литератору-сочинителю нужен жизненный опыт и фантазия. Как правило, литераторы-сочинители не имели специального гуманитарного образования. Их Сиятельство Граф Лев Николаевич Толстой — прекрасный артиллерийский офицер, Фёдор Михайлович Достоевский — военный инженер, Чехов и Булгаков — врачи. Андерсен — вообще никто. Но в их творениях искра Божия! Что значит «малохудожественное» или «многохудожественное»… Какими единицами измеряете… Миллирентгенами или литрами…
    В 54-м в Эрмитаж Пикассо привёз выставку импрессионистов. Рассматривая «Вестминстерское аббатство в тумане», главный «начальник» СП воскликнул — «Экая #уйня!». Этот самый Пабло подвёл начальника к окну и показал, как выглядит Петропавловская крепость в тумане. Начальник вернулся домой и застрелился. Через 10 лет в Манеже на выставке Ника топал ногами и ругался с Неизвестным, а уж как поучал этих «пидарасов»! Потом извинялся. Я уж не говорю, как на закате СВ киевские коллеги подставили Аду Рыбачук и Вл. Мельниченко! Ведь «Стена жизни» в крематории на Байковом кладбище, если бы художники успели закончить, превзошла бы знаменитые росписи Сикейроса! Но… Партия по подсказке «художественной общественности» приказала «идейно враждебный» барельеф залить бетоном. В общем, у вас своя профессия, у меня своя. А сочинительсво — хобби. И учтите, лучшие профи — это любители! Р.

  6. В.М.Л.
    — Sun, 10 Mar 2013 22:30:25(CET)

    Евгений Майбурд
    — Sun, 10 Mar 2013 03:31:42(CET)
    Б. Тененбауму и другим, кому не нравится.
    Рассказ мне напомнил вестерны…

    По одному из определений, «вестерн – фильм, в котором задумываются только лошади».

    Если автор построил рассказ по законам вестерна, то по этим же законам редакция должна предварить публикацию фразой «Не ругайте автора, он вестернит, как умеет». Или примечанием – «Для детей среднего школьного возраста»

    00000000000000000000000

    И прочий и выпендреж и хренотень. Людына, видимо, ни о чем не подозревая, пробавляется пещерными представлениями о жанрах «высоких» и «низких»

  7. Евгений Майбурд
    — Sun, 10 Mar 2013 03:31:42(CET)
    Б. Тененбауму и другим, кому не нравится.
    Кажется, я понял в чем дело: почему мне нравится, а иным — нет.
    Рассказ мне напомнил вестерны…С некоторых пор я из всех фильмов предпочитаю вестерны, и может, поэтому почувствовал то, что ускользает от внимания критиков. Автор (думаю, интуитивно) построил рассказ по законам вестерна. Так мне кажется.

    По одному из определений, «вестерн – фильм, в котором задумываются только лошади».
    Если автор построил рассказ по законам вестерна, то по этим же законам редакция должна предварить публикацию фразой «Не ругайте автора, он вестернит, как умеет». Или примечанием – «Для детей среднего школьного возраста»

  8. Б. Тененбауму и другим, кому не нравится.

    Кажется, я понял в чем дело: почему мне нравится, а иным — нет.
    Рассказ мне напомнил вестерны. Даже если вспомнить «Великолепную семерку».
    Юл Бринер правит лошадью, везущей повозку, а рядом сидит его друг с ружьем. Юл говорит, не повернув головы: «Слева на втором крайнее окно» (или что-то в этом роде). Друг тут же поворачивается и стреляет в упомянутое окно. Замечательно. Но тот, в окне, с ружьем почему-то ждал эти несколько секунд, пока Юл сказал, а друг повернулся. Ждал почему-то, не стрелял.
    Если подходить с ваших позиций, в вестернах полно неправдоподобных деталей. Но такова их эстетика ( или лучше, поэтика? или что-то другое?). В общем, таковы законы жанра: главный герой всегда умеет все предусмотреть, предвидеть и принять меры (сбитый боек у Маузера), герои всегда одолевают врагов, добро побеждает зло (подчас ценой гибели хороших людей) и т.д.
    И мы никогда не спрашиваем, почему (и откуда) в самый критический момент каждый раз появляется Саид. «Стреляли» — вот и все объяснение. Когда мы смотирм такой фильм, мы не задумываемся о правдоподобии деталей.
    С некоторых пор я из всех фильмов предпочитаю вестерны, и может, поэтому почувствовал то, что ускользает от внимания критиков. Автор (думаю, интуитивно) построил рассказ по законам вестерна. Так мне кажется.

    1. Евгений Михайлович,
      Видите ли — дело не в невозможных деталях. В конце концов, никому еще в голову не приходило поставить под сомнение Воланда, посетившего Москву со всей своей свитой. Произведение судят по законам, которые принимает для себя автор произведения.
      A уж дальше все дело в мере таланта.
      Hy, a по пoводу того, что это как бы вестерн — у Пушкина есть хорошее замечание:
      «… Послушай, дедушка, мне каждый раз,
      Когда взгляну на этот замок Ретлер,
      Приходит в мысль: «Что, если это проза ?
      Да и дурная ?»
      …»

  9. «Пан» Тененбаум!

    «…А у меня сплошные передряги —
    То в огороде недород, то скот падет,
    То печь чадит от нехорошей тяги,
    А то щеку на сторону ведет…»
    А что? Тоже отличный повод для оправдания любой графоманской стряпни.

  10. Рассказ, действительно, «маловысокохудожественный», с функциональными диалогами, с «хэппи эндом» в виде наказания злодея, с таким нелепым персонажем как повариха-сексот, обладатель персонального маузера (она его прятала?) с заданием — «если что — всех порешить», с Васей, разбирающемся в проблемах Клары и Розы и т.д. и т.п.
    Или, к примеру, фрагмент — «Прозрачный чистый воздух холодил тело и щекотал ноздри. Саша любил эти летние «утренники» в горах». Вроде бы, мы смотрим на все глазами Авраама. Причем здесь — «Саша любил…»?
    Одной мысли о возможности встречи в горах во время войны советского и немецкого альпинистов, знакомых друг с другом, еще недостаточно, чтобы создать художественное произведение. Разве что — «маловысокохудожественное»…

  11. Борис Тененбаум
    8 Март 2013 at 18:10

    0000000000000000000000

    А мне, Борис Маркович, рассказ понравился и сейчас нравится

  12. Мистер Т. (то же самое, что пан. Не вижу причин для обид) рассказ писался сейчас, для современного молодого читателя, который видел, как выглядит рубка атомной ПЛ. Например, ПЛ «Курск». В середине 50-х в отдалённых труднодоступных районах СССР соввласть если и была, то в очень лёгкой форме. Например, в глухой тайге или высокогорье. И говорить вслух о её «достоинствах» не считалось предосудительным. Сам тому свидетель и участник таких бесед. На Кавказе же ещё в 60-х годах оружие времен войны было у каждого жителя высокогорного аула. Вот с объявлением войны США Германии… Действительно вы правы. Однако всё это ловля блох. Вы имеете право на своё мнение. Кому-то нравится борщ, кому-то рыба фиш.

  13. Пану Таненбауму
    Лето 42-го — Самый ужасный период войны. Под Мясным Бором уморенная голодом, отсутствием боеприпаса, вооружения 2-я ударная пленена во главе с «подставленным» Жуковым генералом Власовым. Под Сычёвкой безрезультатно Жуков гонит под немецкие пулемёты красноармейцев сотнями тысяч. В Харьковско-Барвенковской операции Манштейн разгромил фронт Тимошенко наголову и пленил более полумиллиона красноармейцев. Он же разгромил Крымский фронт тупого генерала Козлова и взял Севастополь, пленив брошенных на произвол судьбы десятки тысяч его защитников, дыра на фронте такая, что езжай хоть куда. Даже Сталину стало понятно, что кавалеристами Гражданской войны страну не спасти. Поставки союзников только начались. Через порты Персидского залива. Выгребли все людские и материальные ресурсы. В стране голод. Не до жиру. Органы не в силах подбирать нужный контингент. Пошли в «дело» необученные, непроверенные девочки и мальчики в роде Зои Космодемьянской. Людей не хватает на северном Кавказе, чтобы укомплектовать постоянный контингент фильтрационных лагерей для выходящих из окружения отдельных бойцов. Да, Машу послали «контролировать» личный состав метеостанции. Но! Именно ситуация, которая сложилась — высветила для неё лично кто есть кто. И что Добро и Зло — не абстрактные понятия. Формально группа Авраама вышла в Закавказье. В армии Леселидзе был свой особый отдел, который опросив группу невоенослужащих, вышедшую с оружием и документами не имел оснований к подозрениям. Всё согласно инструкции. Даже усомнись — проверить в тех условиях номера оружия и каким оружием была вооружена Маша не было никакой возможности. Потеряв его, будучи раненой, ей это не могло быть вменено как «преступление».

    1. Пану Таненбауму, etc
      ==
      Уважаемый коллега,
      Про «пана» — не надо. Если уж так невтерпеж — меня вполне устроит «мистер». Далее, про Тимошенко и про кавалеристов — тоже не надо. Общий ход войны мне известен, и я не думаю, что вы скажете тут новое слово в истории. А проблема, с моей точки зрения, заключается в чувстве, выраженным когда-то Станиславским — «Не верю !». Вы же создали художественное произведение, не так ли ? Так вот оно — сугубо с моей личной точки зрения — психологически недостоверно.

      Знаете, вроде песенки, в которой много фальши.

      Вот вы начинаете свою повесть о днях войны, и идея — вроде бы — в создании атмосферы подлинности и чувства того времени, да ?

      А потом начинаете с самой первой фразы:

      «… Эту бетонную глыбу, издали похожую на боевую рубку атомной подводной лодки, соорудили в конце 30-х годов на границе вечных снегов …», etc.

      Атомные подводные лодки появились в 60-х годах, а их силуэты публике стали известны еще лет эдак 20 позднее. И выходит, что рассказ, в теории передающий дух времени, начинается с анахронизма, смещающего это самое время на добрых полвека. И доверие к рассказчику уже подорвано, прямо с первой фразы. Ну, и дальше все идет ничуть не лучше. Суровый такой казак-белогвардеец, ветеран корпуса Шкуро, за каким-то хреном и при куче свидетелей, сообщает, где именно ему довелось пострелять. Начальнику из органов, шефу поварихи Маши, автором навязывается «стыдное приключение» — он прячется в куче навоза от украинских повстанцев УПА, и только тем и спасает свою жизнь. От этой придумки за версту пахнет, и не навозом, а тем, что автор ее придумал. Ну откуда участникам рассказыемой им истории знать про карьерy нквд-эшника, да еще в Закарпатье, да еще с такими подробностями ? Что в них «стыдного», кстати ? В ходе восстаний в Варшаве — и в гетто, и в 1944 — многие из тех, кто спаслись, спаслись через каналы канализации.
      Короче говоря — мне ваша вещь показалась «маловысокохудожественной» (копирайт М.Зощенко).
      Чисто личное мнение, и с авторским может не совпадать.

  14. Коль пишешь рецензию, прочти внимательно новеллу. Карл в 40-м году был командирован как альпинист, знающий русский язык, поскольку изучал в университете русскую филологию. Случай сей (встреча двух альпинистов именно в такой ситуации), имел место. Рассказан мне участником события. Остальные «замечания» — наивны. Нужно знать, что происходило летом 42-го. Если бы не растянутые коммуникации и износ техники на российском бездорожьи, прорвался бы Клест с Манштейном в Закавказье. Впрочем, на эту тему можно много говорить. И не следует забывать, что это художественное произведение. Р.

    1. Б.Тененбаум-Роману

      Уважаемый коллега, по поводу русской филологии альпиниста Карла — прошу прощения, действительно прокол.

      По поводу наивных возражений — вы не проясните ситуацию с поварихой ?

      Во-первых, она сексот ?
      Во-вторых, ей дали маузер ?
      В-третьих, поднадзорные на нем сточили боек ? A она этого не заметила ?
      В-четвертых, ee (с подвернувшейся ногой) поднадзорные на руках донесли до «своих».
      В-пятых — как она обьяснила по начальству порчу оружия, (если она маузер донесла), или отсутcтвие оружия (если она маузер выбросила) ?

      Все вышеперечисленное входит в состав художественности ?

  15. Роман Кремень
    — Wed, 27 Feb 2013 19:41:56(CET)

    Хорошо, но просто.
    ===
    Насчет «просто» — могу согласиться. Насчет «хорошо» — по-моему, не очень. История недостоверна, даже если все вышеизложенное — чистая правда. Это то, что в литературной традиции называется «святочный рассказ» — с множеством удивительных совпадений, и речами персонажей, которые не лезут ни в какие ворота. Скажем, человек на вопрос, доводилось ли ему стрелять, непринужденно так отвечает, что да, доводилось — в корпусе генерала Шкуро. Разговор, заметим, происходит в советское время, на как бы советской территории. Ну, и разговор Авраама с Карлом о взаимном нейтралитете тоже доверия не внушает — на каком, кстати, языке шла их беседа ? Карл знает русский ? Коварная Маша, которой доверено органами не только стучать, куда следует, но еще и подавлять мятежи посредством маузера, не замечает, что у маузера сточен боек ? А потом, «… следуя закону гор …», ее несут на руках, а она потом не только никого не закладывает, но даже и подает заявление в снайперскую школу ? Kуда ее почему-то берут ? Наверное, за то, что она так прекрасно управилась с маузером ?
    Текст весь написан на такой же лад, и в смысле «художественной прозы» просто беспомощен.

  16. Искренний чистосердечный, кавказский рассказ.
    Очень интересно.

    Замечание на полях. Известно, что горских евреев немцы не трогали. Они сами и их кавказские соседи объясняли, что на самом деле они арийцы иудейской веры. Интересен был бы рассказ о таком развитии событий в ВОВ.

  17. Замечательный рассказ. Всё изложено естественно и достоверно. Хорошим языком. Случай встречи двух альпинистов во время войны уникальный. Вспоминается песня Высоцкого » Сверкал закат, как блеск клинка». Помните: » Они падал вниз, но был спасён» Создаётся ощущение, что автор пишет о событиях, в которых сам принимал участие. Уважаемый Роман, это действительно так ? Или Вы взяли за основу строчки из песни? Тогда рассказ просто гениальный.

Обсуждение закрыто.