Александр Левинтов: Февраль 18-го. Продолжение

Loading

Большинство шимпанзе и орангутангов выглядят думающими: по глазам видно, что думают. В этом смысле они недалеко ушли в своей эволюции от депутатов Государственной Думы. Я думаю, что и думают они об одном и том же: где б чего пожрать?.. что тут плохо лежит?.. интересно, эта дама даст просто так или придётся платить?..

Февраль 18-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

Депрессия

Раньше он писал только длинные тексты, и после каждой книги наступала тяжёлая депрессия опустошённости. Он лежал на диване, зубами к стенке, и решительно не мог преодолеть отвращение к себе и к написанному. Так стайеры после забега долго отлёживаются не в силах встать на дрожащие от переутомления ноги. Эта пустота длилась неопределённо долго, иногда месяцами, пока не появлялся замысел и сюжет новой книги. Депрессия тут же проходила, и он, захваченный новой работой, забывал мучительную скуку депрессии. Писал он много, и за 10 лет накопилось более 50 книг. Всё это было в ещё докомпьютерную эпоху, и потому почти все эти сочинения пропадали и исчезали, нигде не публикуемые. Сохранилось всего 3-4, не более. Он о пропажах вовсе не сожалел, уверенный, что у него всё ещё впереди и прежде всего — мастерство, которым он, честно, пока не владел.

Незаметно для себя он стал постепенно вытеснять, точнее, заполнять депрессию алкоголем, в отчаянно безобразных количествах. Это могло бы плохо кончится, кабы он сам не нашёл спасение.

Крупные вещи в пьяном угаре и состоянии писать невозможно — надо удерживать все нити сюжета и тонкости характеров, логику разворачивания событий — на длинной дистанции. А стихи и короткие рассказы — вполне стали удаваться в любом состоянии. Как ни странно, это привело к двум последствиям: он стал заметно меньше пить в депрессивные периоды и… стал гораздо реже писать большие тексты. Не более одной большой книги в год.

Конечно, депрессия никуда не уходила, но теперь она, сохраняя всю свою горечь и осознание беспомощности ничтожного таланта, приобрела упрямую угрюмость, глубокое недовольство собой и попытки вывернуться и увернуться за счёт малых форм. Он писал, как музыканты играют гаммы и этюды, чтобы разогреть пальцы перед серьёзной работой. Два-три дня вынужденного пропуска и безделья — и он рвался вернуть форму удвоенными усилиями.

Обычно пишущие прогрессируют, но это длится до определённого возраста, потом наступает неизбежный регресс — измельчание тем, переход на арабески и в осколочное творчество, повторы. Теперь он писал по тридцати текстов в месяц, 350 в год, монотонно, как до конца заведённая машинка. Его публиковали и даже печатали, не всё, но многое. Слава богу, за публикации ему не надо было платить, но и литературные доходы его были ничтожны.

Однажды он попал в горы, в маленький старинный городок, где стояла глубокая безоблачная тишина, всё утопало в белопенных снегах, а в кафешках было необыкновенно уютно, как у Христа за пазухой.

И ему замечталось приехать сюда на месяц-другой и написать здесь что-нибудь большое, важное, прокричать, наконец, миру себя и своё содержание.

И ему это удалось.

Правда, зима оказалась совсем другой: с грозами, проливными дождями, промозглыми ветрами, вечными туманами и отсутствующим над головой небом, которое так может вдохновлять.

Но это оказалось даже благим.

Сюжет к нему пришёл только в самолете — весь этот год прошёл в страхе и отчаянном ожидании всё не приходящего сюжета или хотя бы замысла. В самолёт он садился растерянным и подавленным, не зная и не понимая, зачем летит, что будет делать и писать, вышел же из самолета через три с половиной часа, полный решимости и уверенности: тема пришла сама, случайно, безо всяких на это надежд.

Оказывается, такое бывает.

Книгу он написал быстро, за неделю, однако улетать не хотелось: за квартиру уже заплачено за месяц вперед, дома не ждало ничего хорошего, кроме служебной суеты и зачем-то затеянного ремонта. Уж лучше зябнуть тут, среди корявых голых остовов деревьев и в курчавых дымах над крышами домов.

Он послал свой текст совершенно ему незнакомому читателю, просто зная, что получит вежливое и сочувственное, достаточно квалифицированное понимание. Ответ пришёл мгновенно. Ободрённый позитивной читательской оценкой, он послал текст двум своим коллегам, которые считали его своим интеллектуальным авторитетом и даже учителем. Оба тут же ответили, что непременно прочтут и выскажутся.

Прошла неделя.

Ни один не обмолвился и словом.

Коллеги перешли на обсуждение других тем и вопросов, то важных, то никчёмных — он терпеливо ждал и не напоминал. Новые тексты понемногу сочились из него, нехотя и неспешно. Пришло приглашение поучаствовать в престижной конференции. В письме приглашения его просили о сумасшедших и оригинальных идеях — он именно такие и написал, под напором недавно написанного текста, хотя и совсем на другую тему. Связь с оргкомитетом конференции оборвало, как военные телефонные провода, с корнем.

И вот тогда наступила депрессия, новая, непривычная.

Он понял, что на этом тексте вежливость и терпение его немногочисленных читателей и учеников кончились, что его тексты — уже невыносимый маразм, что он, наконец, достиг дна и исчерпал себя полностью.

Жить без писания он уже не мог, быть посмешищем и надоедой — не хотелось, кончать с собой в столь престарелом возрасте уже нелепо и неприлично.

И он впал в глубокую, неисчерпаемую депрессию.

МТО

Вы обратили внимание, что у нас совершенно исчезли блондины с голубыми глазами? Заметили? — я сейчас попытаюсь объяснить, что произошло.

У нас ведутся разработки и исследования, даже производства, связанные с… ну, в общем, это сов. секретная информация, которую я разглашать не вправе, но это — целая отрасль, распространённая практически по всей стране, по крайней мере, она имеется во всех крупных городах, в том или ином виде.

Тут нет ничего преднамеренного или специального, но иногда возникают утечки или люди заражаются по неосторожности, халатности, любопытства, а иногда просто потому, что живут по соседству с такими объектами и даже не знают об этом и потому никак не предохраняются и не предостерегаются. Ну, понимаете, всё, что имеет массовый характер, невозможно сделать идеальным, без сбоев.

Сколько таких случаев, никто не знает: вести статистику, и медицинскую и тем более демографическую строго запрещено — всё сохраняется на уровне отдельных случаев и самым категорическим образом не обобщается и не суммируется, даже в составе так называемых прочих причин или случаев.

И это правильно.

Потому что, строго говоря, заражение ещё ничего не значит. Заражённых принято называть «чистыми», потому что примерно 10% из них, если делать всё правильно и тщательно, если соблюдать все правила и процедуры, пусть даже длительные, болезненные и неприятные, и если, конечно, повезёт, то они возвращаются в статус «нормальных». Но везёт не всем и не все выдерживают весь цикл очищений и промываний — около 30% «чистых» так и остаются «чистыми». Их, конечно, автоматически стерилизуют (вот почему их называют «чистыми»), но они об этом не знают. Они ведут нормальный образ жизни, живут, как и ранее жили, не испытывая никаких неудобств. Им ничего не сообщается о том, что с ними происходит, потому что, в общем-то, с ними ничего и не происходит, а люди по большей части мнительны и могут понапридумывать о себе бог знает, что. Милосердие не позволяет информировать их и на этой, и на всех последующих стадиях возможного развития событий.

К сожалению, 60% «чистых», по собственному ли нерадению, по халатности медицинского персонала ли просто по невезению, переходят в разряд «подозрительных».

Это ещё почти ничего не значит, но им стараются найти занятие без контактов с другими людьми, какую-нибудь on line активность: бухгалтерские или любые другие расчёты, обработка Big Data, делопроизводство, поиск в Интернете, диспетчеризация работ и процессов — сейчас это очень востребованные занятия. В принципе «подозрительные» испытывают только одно сомнительное неудобство — уединённый образ жизни. Не знаю, как вы, я это не рассматриваю как неудобство, мечтаю об этом.

Оно бы и всё ничего, но оставаться всю жизнь «подозрительными» удаётся только 20%, процентам, а остальные — независимо ни от чего, ни от каких обстоятельств и даже соблюдая жесточайший режим, переходят со временем в группу «реальных».

Вот тут уже начинаются действительно реальные проблемы со здоровьем, но человек в этом состоянии ещё в состоянии содержать себя самостоятельно и единственное, в чем он нуждается, и что государство предоставляет бесплатно, но по подписке о неразглашении, это лекарства и прочие препараты, необходимые при лечении.

У 10% «реальных» есть шансы прожить оставшуюся жизнь в качестве «реальных», но для этого, помимо везения, надо обладать очень хорошей генетикой, а, главное, средствами, достаточными для регулярного потребления остродефицитных импортных лекарств, которые на Западе продаются как хорошие биостимуляторы и считаются даже там дорогостоящими геронтологическими средствами. Дело в том, что синтезировать эти биоматериалы пока никак не удаётся, от того они я представляют собой острый дефицит, приводящий к спекулятивно высокому уровню цен — не будем забывать о хищнической, антигуманной сущности западного общества. 90% «реальных», рано или поздно, но чаще, увы, рано превращаются в «материал», переводятся в стационары: больницы, клинические центры, госпитали и тому подобное, где, практически во всех этих заведениях, открыты специальные отделения МТО, «материально-технического оздоровления». Эти отделения имеют характер вечного карантина, поэтому допуск посетителей к «материалу» категорически запрещён.

«Материал» имеет 100%-ный летальный исход. Поэтому медицинское обслуживание имеет довольно формальный характер, допускается любая халатность и небрежность, ведь это сокращает мучения и страдания «материала». Неизбежность финала и массовый (но статистически не фиксируемый) характер привели к тому, что срок пребывания «материала» в стационарах не может превышать более пяти дней, после чего, если естественный ход событий продолжается, применяется принудительная эфтаназия путём усыпления.

Родственникам трупы для кремации (захоронения запрещены) выдаются с тщательно выбритыми черепами и, как положено, закрытыми глазами. Лица умерших всегда спокойны и умиротворены, что является хорошим утешением для родственников и других провожающих. Дело в том, что у «материала» волосы в эти последние пять дней нет, не седеют, но становятся совершено белыми, а глаза — голубыми, такая странная закономерность.

Теперь вам понятно, почему у нас исчезли блондины с голубыми глазами? А вдруг это сбежавший из стационара «материал»?

Ночная схватка в лесу
(авестинская сказка)

Однажды ночью, в лесу, на глухой и опасной дороге один человек встретился с самим собой и вступил в единоборство.

Они долго боролись друг с другом, нанесли множество ударов и нанеся множество ран. Изнемогши от сражения оба пали и долго, до утра не могли встать или хотя бы отдышаться.

Лишь перед самым рассветом человек забылся тяжёлым, изнурительным сном, а когда проснулся, солнце уже запуталось в ветвях и кронах лесных деревьев. Пошатываясь, он встал и побрёл туда, откуда пришёл в этот лес.

Так он вернулся в родную деревню. У общего колодца, где обычно встречались жители, его уже ждал, сидя на огромном камне, жрец:

— Ты уже вернулся из города?

— Нет, я вернулся из леса, до города я не дошёл.

— Почему? что-то случилось?

— В лесу я столкнулся с неизвестным мне человеком, и мы подрались.

— И кто победил?

— Не знаю, возможно я, всё-таки я остался в живых, а куда делся мой неприятель, не знаю.

— Глупец! Посмотри, вот твой неприятель!

Из-за камня вышел человек, точно такой же и тот, что стоял перед жрецом, такой же растерзанный, окровавленный и избитый.

— Ты подрался с самим собой и потому никак не мог победить, только проиграть, если бы умер. Но ты к несчастью, жив, к собственному несчастью. А теперь попробуй мне объяснить, почему и зачем ты напал на самого себя, да ещё в плохо известном тебе месте?

Человек стоял перед жрецом, понурив голову, так как не мог ответить ни ему, ни самому себе на этот вопрос.

После долгой и неловкой паузы он, наконец, заговорил:

— Я всегда считал, что изо всех зверей самый опасный зверь — человек, потому что лев, если он сыт, не будет нападать на меня и не тронет, хотя лев понимает, что намного сильнее меня. Человек же нападает, не испытывая никакого голода и не собираясь пожирать свою жертву, человек действует всегда из-за страха: если я не нападу на него, то он нападёт на меня и убьёт, просто, чтобы не оказаться самому убитым. Теперь я понял, что есть некто, кто опасней даже человека — я сам.

Жрец улыбнулся:

— Когда-нибудь, наверно, ещё очень нескоро, люди поймут это и скажут себе «не убий!», имея ввиду самих себя.

— И люди станут относиться к себе и другим добрее?

— Конечно нет. Сейчас люди, и ты в том числе, готовы обивать других и себя из страха и по собственной глупости, вот, как ты этой ночью. Но когда «не убий!» станет законом, вот тогда люди найдут для себя оправдание в бесконечных убийствах, казнях и самосуде над собой, ведь нарушение закона — самое мощное побуждение человека, который появился в природе незаконно, против законов природы, а потому это и есть его самое важное и главное свойство.

— И люди уничтожат самих себя?

— Нет, они будут с невероятным усердием размножаться, чтобы вновь и вновь воевать с самими собой, чтобы убивать себя и других, поэтому людей на земле будет становиться всё больше и больше.

— Чтобы было кого убивать?

— Чтобы было кого убивать. Наконец-то ты хотя бы на волос поумнел. Иди, отдыхай — скоро тебе опять предстоит идти в город.

Чемпионат мира по футболу
(сказка придуманного народа эсперанто)

У нас с приятелем профессия такая: мы — географы и всё время куда-нибудь ездим, бываем в самых разных, даже невообразимых местах. И почти всегда совершенно некстати.

Вот и на этот раз: все смотрят чемпионат мира по футболу, а нас занесло в страну Эсперанто.

Сидим в какой-то пивнушке, думали, там плазма установлена, а они даже не знают, что это такое. Через час — полуфинал, а мы даже не знаем, кто с кем, ясно только, что не наши. Пиво, надо сказать, в Эсперанто просто отвратительное и к тому же сильно разбавленное. За нашим столиком — ещё один мужик, местный, уже почти пьяный. Разговорились. От нас он узнал, что сегодня полуфинал, что, оказывается, идёт чемпионат мира по футболу, а футбол — это такая игра.

— У меня дома телевизор есть. Цветной. Недавно купил.

— Работает?

— Вчера работал.

— С нас пузырь: пустишь посмотреть? Начало через сорок минут.

— А пузырь?

— Прямо сейчас?

— А когда ещё?

Магазин рядом. Взяли пол-литра и к нему кое-что на закуску: пару местных портвейнов и упаковку импортного пива местного же производства.

Живёт он, оказывается, за железной дорогой, далеко, а уже темнеет: пришлось брать такси, благо у них такси в черте города один их фуябрик в любой конец.

Приехали.

Трёхэтажка-новостройка, об два подъезда. Он обитает в полуподвале — такое архитектурное решение. Несколько ступенек вниз, в лужу, но по ней положены кирпичи, а поверх доска сотка, хорошо, что хоть не горбыль. И темень.

— Проводку ещё не провели, недоделки третий месяц устраняют, гады.

— Предупреждать надо. Дома-то свет есть?

— Вчера был.

У них вчера, похоже, светлое будущее было.

Вошли.

Жена — тощая и некрасивая, две девчонки, трёх и пяти лет, обе страшно сопливые, через три губы, и в герпесе, в каких-то платьицах, а, может, это ночнушки.

Детей сразу во вторую комнату, спать. В этой комнате ничего спального — значит, там все, в одной комнате, спят.

Сели за стол. В углу на какой-то тумбочке — телевизор, ламповый, с модемной приставкой, работает. Показывает речь их лидера нации. Футбол — через десять минут.

— Сейчас, наверно, кончит, — неуверенно сказал хозяин, но уверенно разлил по трём стаканам на палец. Жене — портвишку, тоже на палец.

Пиво прокисло, а этот лидер продолжает говорить, там, наверно, составы уже объявили, а он своё и ни о чём, это даже нам понятно.

Через полчаса хозяин зевнул:

— Пора спать, завтра на работу.

— Так мы пойдём?

— Куда? вот рассветёт, тогда и пойдёте, а сейчас — ну, куда вы пойдёте, в какую сторону? И шалят у нас. Смотрите свой футбол.

Он налил ещё по пальцу и жену не обидел. Они встали и пошли спать. Мы сидим, слушаем этого идиота.

За стенкой заскрипело и вскоре стихло.

По времени футбол кончился, думали, может в записи покажут, но вместо этого пошли их новости, то есть повторение речи нац. лидера.

Вышла хозяйка, ещё более некрасивая, чем была:

— Портвейн остался?

— Тебя ждёт.

Она ахнула сразу пол-стакана.

— Давно вы так?

— На этой фатере — уже полгода, а до того в семейке жили.

— Он всегда так быстро кончает?

— Всегда, слава богу.

— А ты?

— А что я?

— Ну, ты-то кончаешь?

— Чего?

— Ну, ты оргазм-то получаешь?

— Что это? по морде иногда получаю, но, вообще-то, он смирный, работа у него такая.

— А кем он работает?

— Шоферит, на труповозке, собирает неопознанных жмуриков по больницам и свозит их в крематорий.

— Хорошая работа.

— Не знаю, платят хорошо. Вот телевизор купили, цветной, двухпрограммный.

Под разговоры она добила свой портвейн, а мы остались с наконец-то кончившим работать телевизором, с другим портвейном и с пивом.

Начало светать, когда и это всё кончилось: у них в Эсперанто быстро светает, если летом. Зимой, врать не буду, здесь не был, но, говорят, вообще не светает. Мы вышли, погасив в спящей квартире все огни. Невдалеке виднелся асфальт, покрытый не то росой, не то инеем. Вскоре нас догнал вахтовый автобус, подсадил и довез до ж. д. вокзала, дальше-то мы уже сами знали, как добираться.

Ты спросишь, где это такая страна Эсперанто? А я тебе отвечу, что это совершенно неважно, важно то, что эта сказка произошла в наше время, а наше время, как ты знаешь, всегда.

«Ситуация безнадёжна»
(прогнозный фельетон)

Летом 2025 года из-за неизбежности гражданской войны в ракетно-ядерной державе, мировое сообщество вынуждено было ввести в Россию войска ООН, лишить её государственности, расчленить на семь протекторатов под международным контролем, полностью разоружить, вплоть до ручного огнестрельного оружия. При этом под строжайший запрет попали три структуры:

— коммунистическая партия,
— КГБ под любым названием,
— садовые кооперативы.

В 2075 году мировое сообщество вновь вынуждено было заняться русским вопросом. Была собрана научно-практическая конференция всех 260 стран ООН под председательством и на территории Науру, на курорте Боэ.

В ходе конференции выяснились ужасающие подробности полувекового развития событий в российских протекторатах.

К 2075 году на территории бывшей России проживало 20 млн. человек, из них 15 миллионов — в протекторате Москва, который занимал площадь всей бывшей Московской области плюс по приличному куску каждой из соседних бывших областей. Во втором протекторате, Санкт-Петербургском, проживало полтора миллиона, остальные три с половиной миллиона были разбросаны по всей территории с весьма неравномерно разреженным расселением: наиболее населёнными оказались полуостров Таймыр и арктические острова.

Несмотря на запрет, международный политический мониторинг показал, что, как бы вновь возникающие политические партии себя ни называли, они все по сути своей были коммунистическими, потому что:

— не представляли ничьи интересы, кроме своих собственных;
— создавались по инициативе своих вождей;
— имели всего одну цель — захват власти, при этом — всей, неограниченной власти и не на данной территории, а надо всем миром.

Совершенно неуничтожимой оказалась КГБ, на которую стало работать практически всё население, начиная с киндергартенов. Основная форма сотрудничества — стукачество: всех на всех. В тюрьмах, лагерях и зонах, а также под домашним арестом и следствием оказались все. Один и тот же человек проходил как обвиняемый по сотне дел, возбуждённых на основании анонимных доносов, но как судья или следователь — также по сотне дел, а ещё по двум сотням дел сидел или был вертухаем, посменно.

Помимо этого, многочисленные КГБ проводили сверхсекретные научные разработки ракетного топлива на дровах и торфе, а также ядерного и термоядерного оружия из опилок и канализационных отходов.

Несмотря на многочисленные карантины и кордоны, отсутствие международных аэропортов и жёсткий контроль за Интернетом, агенты КГБ, физически и виртуально, заполняли собой все мировые СМИ, бизнесы и государственные структуры. Штирлицы, Исаевы, Чапманы и шпионы под другими псевдонимами занимались, помимо размещения нелегальных финансовых средств, диверсионной деятельностью: взрывали правительства, мосты, вокзалы, банки и почему-то почтамты и телеграфы, давно уже превращённые в музеи связи и коммуникаций.

Садовые (а также тундровые, таёжные, ледниковые, льдинные, высокогорные, пустынные и другие) кооперативы, сохраняя свою сущность организованных преступных группировок, выращивали коноплю и мак, разводили обывателей на бабки, рыли лопатами нефтяные и газовые скважины, раскапывали и закапывали пулемёты и автоматы Калашникова, отливали пули и патроны из стручковых, словом непрерывно занимались агро-криминальной иллегальной деятельностью.

Конференция вынуждена была признать неэффективность всех применяемых на этой загадочной территории мер, однако предложить что-нибудь новое и кардинальное не смогла.

«Ситуация безнадёжна» — такова была резолюция конференции.

Социальная нейрофизиология

Я получил приглашение на семинар по весьма любопытной, даже забавной теме: «Кто же отвечает за нашу жизнь — мы или наши мозги?». Аудитория хорошо знакомая и симпатичная, доклад делает доктор биологических наук, профессор кафедры физиологии мозга Биофака МГУ — жаль, подумал было я, что не смогу присутствовать (сижу в горах Черногории), но потом вспомнил, что у меня тоже есть мозги, и, стало быть, мне есть чем и с чем бросить свою реплику в предстоящую дискуссию.

Должен сразу предупредить, что я по диагнозу — географ и на кафедре физиологии мозга Биофака МГУ дальше подопытного кролика, у которого снимали ά-δ-γ-ритмы этого самого мозга за 50 копеек в час (=2 бутылки «жигулёвского» без посуды) в 1965 году, не прошёл, поэтому скорей всего неправ.

Прежде всего, следует различать думание и мышление.

Думаем мы, наверно, всё-таки мозгами, а вот мыслим… в некоем межсубъектном пространстве, на некоторых табло и экранах, принадлежащих явно не нам, а, например, культуре. В качестве примера: законы формальной логики нам генетически не вменены и в наши мозги не впечатаны, но мы, как люди культурные, все ими владеем и пользуемся. Ни в школе, ни в университете я логику не проходил, но, прочитав уже ближе к пятидесяти годам учебник логики Горского, с удивлением обнаружил, что всё это мы получили на уроках геометрии.

Мышление — не только логика, это ещё и онтология, некий остов мировоззрения, гораздо более мобильный и эластичный, нежели логические конструкции. Несомненно, в мышление входит ещё многое: строй понятий, терминология, кортеж категорий, словарный и прочие интеллектуальные запасы, ресурсы и резервы, которые — sic! — принадлежат не нам, а культуре, а мы лишь в той или иной мере подключены к ним, приобщены, посвящены. И хранится всё это вне нас, не наша это собственность.

Вот, у меня дома библиотека, примерно 2000 книг. Это моя библиотека только в том смысле, что я покупал эти книги, тратил свои деньги, но то, что написано Платоном, Достоевским или ещё кем-то, мне не принадлежит. Более того, на этих полках — пара сотен моих книг или книг, в которых имеются мои тексты, но мне они уже не принадлежат, безраздельно не принадлежат — они опубликованы и, стало быть, стали общими.

Большинство шимпанзе и орангутангов выглядят думающими: по глазам видно, что думают. В этом смысле они недалеко ушли в своей эволюции от депутатов Государственной Думы. Я думаю, что и думают они об одном и том же: где б чего пожрать?.. что тут плохо лежит?.. интересно, эта дама даст просто так или придётся платить?.. Тут, наверно, мозги действительно нужны, все эти нейроны и даже связи между ними, иначе пропадёшь, и тебе ничего не достанется.

Второй тезис: МЫ думаем своими мозгами и или нашими мозгами думает КТО-ТО?

У меня есть неясное предположение, что скорей всего второе. Именно на этом держится пропаганда: мозги 86% совершенно открыты для внешнего вмешательства и совершенно неспособны самостоятельно думать. Точнее, начинают думать, когда пропаганды нет или она бьёт мимо. Распахнутость мозгов просто поразительна: в мае 1941 года первоклассники и их родители читали на последней странице букваря под фотографией фюрера «АДОЛЬФ ГИТЛЕР — ЛУЧШИЙ ДРУГ СОВЕТСКИХ ДЕТЕЙ», а в июне… Или, из более свежего, триста лет нам жужжали, что мы с украинцами — братья, под 300-летие Переяславской Рады передали Крым УССР (истинная причина была, конечно, не в этом), а в 14-ом году — бац!: «крымнаш», «Новороссия», «укропы», «фашисты», «мальчика распяли». И таких примеров — море.

Но ведь и образование построено на той же идее: КТО-ТО думает нашими мозгами и потому «учитель всегда прав», «дважды два четыре», «Е=мс²», «Волга впадает в Каспийское море» и вся эта возня с ЕГЭ. Ты обязан правильно повторить то, что тебе вменено учителем, учебником и министерством образования и науки, иначе так и останешься на подхвате, не быть тебе загребным на золотых работах. Вся педагогика и её метастазы типа дидактики, пропедевтики, методики преподавания построена и постулирует манипуляции с молодыми — от ясельных до студенческих — мозгами, устно и письменно.

И последний вопрос, действительно витальный: «Кто отвечает за нашу жизнь?»

При каком бы строе мы с вами ни жили, нам всегда внушают, что кто-то отвечает за нашу жизнь: в рабовладельческом строе — хозяин, игемон, рабовладелец, в религиозном — Бог, в индивидуалистическом индустриальном — ты сам (протестантская этика), в советском — партия, в нынешнем… (агитация пока по срокам ещё не открыта), а мне почему-то кажется этот вопрос праздным, потому что никто не хочет говорить, перед кем отвечает тот, кому мы поручаем или доверяем эту ответственность?

Жаль, что меня не будет на этом семинаре.

Москва, прожективные сценарии

Как ни странно, но Москва в руинах — наиболее вероятная онтология этого города в отдалённом будущем: как ни крути, а конец света всё-таки состоится с наибольшей вероятностью из всех возможных предположений. Но описывать это как-то не очень хочется, да и надо ли?

Другой сценарий описан в статье «Город будущего», уже несколько раз опубликованной и доложенной, поэтому этот сценарий уже можно считать отработанным.

Фантазии и воображения остаётся совсем на немногое.

Человейник

В очередной своей антиутопии «Глобальный человейник» А. А. Зиновьев исходит из неомальтузианской теории «Золотого миллиарда»: на земле может жить сколько угодно миллиардов людей, но счастливых будет не более миллиарда.

Сколько миллиардов может вместить и прокормить Земля?

В Калифорнии в настоящее время живет около 45 миллионов человек, но этот штат кажется почти безлюдным и вполне может вместить 300 миллионов. Благодатные Балканы имеют плотность населения около 50 чел./кв. км, хотя эту плотность можно увеличить в 3-4 раза без особых усилий, райская Испания в 5 раз менее заселена, нежели Нидерланды, на роскошных чернозёмах Пензенской, Тамбовской, Липецкой, Ульяновской областей, Мордвы, Чувашии, Мари Эл плотность — около 30 чел./кв. км: в комфортных поясах обоих полушарий численность населения может увеличиться в несколько раз. Не говоря об обещаниях пищевой революции, которая грянет в ближайшие 10-15 лет.

Да, эта планета спокойно выдержит до 100 миллиардов человек, но счастливыми будут только те, что попали в золотой миллиард. Он будет рассеян по всей земле, но в разной концентрации: в Швейцарии это будет один из 10, в Индии — один из 10 000, в Нью-Йорке — один из 100, в маленьком посёлке миллионеров Пеббл-Бич — каждый второй.

Это с одной стороны.

С другой — человечество кристаллизуется, концентрируется в сверхкрупных городах: в 100 мегаполисах будет жить до 80% населения Земли.

Это значит: золотой миллиард будет рассыпан и рассеян, будет жить неуловимой, неприметной и уединённой жизнью, на люди и толпам показываясь лишь иконически.

Москва — один из мегаполисов, человейников, где золотой миллиард будет лишь изредка присутствовать, но не жить. Собственно, и сейчас вся эта тусовка, называющая себя элитой, живет не в Москве, здесь она — правит, зарабатывает деньги (бешеные и по размерам, и по природе своей), скорее обозначает своё присутствие, чем реально присутствует: «Райком закрыт. Все уехали за кордон».

Город же будет заполнен примерно 30-50 миллионами несчастных разных степеней: несчастных бомжей, несчастных гастарбайтеров, несчастного торгового и офисного планктона, несчастных студентов, сервисменов и пенсионеров.

В любой приличной конторе, лишь в подражание Западу называемой у нас корпорацией, есть фронт-офис и бэк-офис. Во фронт-офисе -топ-менеджмент, длинноногие девушки с третьим и более размером подают вам кофе, коньяк и другие аргументы респектабельности, здесь туалеты с душем и духами, в бэк-офисе сидят за своими компьютерами негры, просматриваемые и контролируемые насквозь своими миддл-надсмотрщиками, всё как на хлопковых плантациях Техаса до 1861 года и на конвейерах Форда в Детройте (кстати, там тоже работают негры).

Этому человейнику очень нужны будут учебные заведения по профессиональной подготовке, переподготовке и повышению квалификации. Образование уйдет полностью или почти полностью в виртуальную, невидимую сферу, доступную, благодаря 0-транспортировке интеллектуальной субстанции, главным образом, золотому миллиарду.

Сегрегированный город

Рядом с Сити притулились разваливающиеся пятиэтажки, с другой стороны на Сити смотрит гетто вокруг станции метро «Фили» и ж. д. станции «Фили», к шестиметровым заборам участков анонимных хозяев страны лепятся кварталы и дома Барвихи, где до сих пор не знают, что такое канализация и водопровод (таких примеров в Москве — во множестве) — эти контрасты не случайны и возникли не вчера. Я хорошо помню Москву, описанную в «Князе Серебряном», Москву времён Екатерины II и Москву, представленную Гиляровским в «Москве и Москвичах» и «Трущобных людях»: несмотря на неудобства и риски столь контрастного соседства, оно насаждалось и укреплялось, что особенно заметно даже не в Москве с её историческими наслоениями и перипетиями, а в Питере, городе исторически одноразовом и искусственном. Цель этого смешения одна — сделать местное самоуправление невозможным, ведь самоорганизация, по Фукуяме, возможна лишь при социальной однородности населения. Екатерина II пыталась было ввести в стране внесословное городское самоуправление («Городская грамота» 1775 года) — ну, дура баба: какой барин сядет за один стол со своим холопом или презренным мещанином?

Если мы хотим жить в демократическом обществе, интересы которого направлены на людей, нам прежде всего необходимо сегрегировать расселение: богатые должны жить в своих коттеджных гетто (кстати, Гетто — самый богатый квартал средневековой Венеции, где жили исключительно евреи; еврейским гетто был лучший район Севильи Санта Круз, шикарные дома еврейского гетто в Праге украшены позолотой, да и в Москве в 17 веке был чистенький, аккуратненький, богатенький Кокуй, ныне Лефортово, — это американцы со своим Гарлемом перепутали нам все понятийные карты) и кварталах типа Ходынки и Сити. Сегрегация расселения, помимо всего прочего, позволит Москве приобрести столь необходимую для любого города ансамблевость, пока же Москва — типичная «каша с гвоздями».

Сегрегированный город позволит проводить осмысленную и диверсифицированную градостроительную и городскую политику, но, главное, Москва приобретёт муниципальность, самоуправляемость, одним из символов и смыслов которой является свой муниципальный, городской университет. Мы сможем повернуть ход нашей образовательной истории и сделаем университеты потребностью населения, а не власти.

Новый Ганзейский союз городов

Этот текст я пишу в Цетинье, крошечном городке (13 тыс. жителей) маленькой балканской страны Черногории (640 тыс. жителей), одной из столиц этой страны. Масштабы вполне сопоставимы с численностью населения микрорайонов и районов советской Москвы. В Цетинье расположены: резиденция президента страны, министерство культуры, посольства Англии, Франции, Германии, США, Японии. Все ворота и парадные двери открыты настежь: «заходи, кто хошь, бери, что хошь». Но никто не заходит и ничего не выносит.

Основная функция Москвы — административно-политическая. Москва — это прежде всего чиновничий город. Прямое следствие этой функции: Москва — самый пограничный город России. Если собрать всех иностранцев, пограничников и таможенников на всех границах России, то это будет жалкая горстка по сравнению с московскими контингентами.

Москва — финансовый спрут страны, здесь крутится и приумножается 90% всех финансов и денег России.

Москва — крупнейший населённый «пункт» страны, где живет от 10 до 15% населения страны, а работает более четверти всех занятых, включая гастарбайтеров.

Москва — крупнейший транспортный узел страны: чтобы попасть из Оренбурга в соседний Челябинск, надо лететь через Москву, чтобы вылететь за пределы страны, в 90% случаев это надо делать из Москвы.

Москва — крупнейший в стране торговый центр с товарооборотом, сопоставимым с товарооборотом остальной части России.

Москва — культурная столица страны и одна из культурных столиц мира.

Москва — крупнейший информационный узел страны, около 80% Интернет-траффика России сосредоточено в Москве.

Москва — слава богу, перестала быть крупнейшим промышленным центом страны.

Москва, увы, перестала быть мировым научным и образовательным центром.

Как нелепо всё это выглядит из миниатюрной Цетинье. Мой радиоприемник настроен на местный информационно-музыкальный канал: ни одной новости из России и всего одна советская песня — Раймонда Паулса в исполнении Лаймы Вайкуле на английском языке.

Москва безусловно входит в число крупнейших мегаполисов мира. Историческая траектория мегаполисов более или менее очевидна: они будут терять связь с вмещающими их государствами, становиться анациональными, наднациональными, вненациональными, межнациональными и, что будет решающим шагом, они начнут объединяться в союз мегаполисов, как когда-то объединились 140 городов в Ганзейский союз.

И первое, что сделали основатели Ганзейского союза, немецкие города Любек и Гамбург, — они отказались от привилегий во имя свободы и для установления права (=справедливости).

Новый Ганзейский союз, скорей всего, неизбежен, и также представляется неизбежным вовлечение Москвы в этот союз. Но если это произойдёт, то Москва потеряет все свои внутрироссийские привилегии и начнёт жить по международным правилам и законам, фактически она потеряет для чиновников и политиков всю свою привлекательность, более того, их присутствие в городе окажется невозможным.

И вот тогда может наступить новый расцвет науки и образования в Москве, интернациональных по природе своей.

И этот сценарий не только вполне возможен, но и весьма желателен.

Из переписки с Борисом Родоманом

Александр Левинтов — Борису Родоману — об Олеге Каравайчуке

Привет, Борис!

Я решил написать тебе письмо об Олеге Каравайчуке, композиторе.

Я знаю, что ты музыку не любишь, не понимаешь и не слышишь, ну, как бы и хрен бы с этим со всем.

Олег Каравайчук

Олег Каравайчук очень похож на тебя: возрастом, комплекцией, талантом, оригинальностью, судьбой, презрением к людям, отношением к природе. К сожалению, он недавно умер, а ты, по счастью, ещё жив, но можно сказать, что он по счастью уже умер, а ты, к сожалению, ещё жив — не вижу особой разницы между тем и этим.

У него, как и у тебя не осталось учеников — одни предали, другие отреклись, третьи просто ушли. Но у вас обоих много подражателей и недругов. Ты можешь гордиться тем, что твой бывший ученик и ничтожная мразь Шупер склоняет тебя на всех перекрёстках, а вот этому Славе от этого славы не пребывает. Ну, как бы и хрен бы с ним.

Олег Каравайчук был оригинален и необычен с детства — ты непременно посмотри на youtube все его клипы и прочие видео, включая детские и юношеские, молодые. Глядя на вас обоих, я понял, что одна из важнейших черт таланта — оставаться самим собой вопреки мейнстримам, влияниям и вообще потокам, пытающимся унести нас куда-то, при этом иметь смелость и наглость оставаться собой с раннего детства, а не как я, глядя в могилу и собственный гроб. Нужна воля и решимость сопротивляться common vision, даже и особенно, если на тебя смотрят как на шута горохового и пугало огородное.

Вы оба оригинальны и необычны, но при этом совершенно естественны, как дети (у него и голос ребёнка) и не сумасшедшие — это-то и завораживает.

Вы оба неадекватны окружающему миру, потому что у вас есть свой, индивидуальный мир и даже свой Космос, которому вы и адекватны.

И вы оба знаете, кто вы такие.

Вы оба писучи — он написал музыку к 150 фильмам, и многие из них стали знамениты именно его музыке, например, фильм Киры Муратовой «Долгие проводы». Не знаю, оскорбит ли, обидит ли тебя такое суждение, но твои картоиды он смог переложить на фортепьяно, а ты смог уложить в свои картоиды гармонии Каравайчука, хотя вы и не знали друга ничем и никогда.

Ты постарайся послушать его фортепьянные произведения и именно в его исполнении, а никто другой и не сможет их исполнить.

Мне очень жаль, что вы в жизни ни разу не встретились, но, я думаю, если бы такое произошло, вы бы просто аннигилировали.

Ты знаешь, не так давно по моему проекту в Москве открылся Серебряный Университет. И сразу я оказался научным руководителем тридцати человек, но не преподавателей, а «исследователей» того, что только рождается, в муках и корчах. Я их знать не знаю и ведать не ведаю, а они меня — взаимно. Им эти судороги — дополнительная зарплата, всего лишь. Подмахивать все могут — ебать кто будет?

Музыку теперь пишут миллионы, если не миллиарды, географией в нашей стране занимаются сотни людей, а преподают её, несчастную, тысячи — ебать-то кто будет?

Желаю тебе дожить до его лет (1927–2016 гг..)

Твой АЛ

Борис Родоман — Александру Левинтову — об Олеге Коровайчуке[1]

Дорогой Саша! Я прочитал твоё письмо, в котором ты сравниваешь меня с Олегом Каравайчуком. Я познакомился с его биографией и творчеством по Интернету. Я в общем согласен, что моё положение в отечественной географической науке во многом аналогично его положению в советской и российской музыке. Я нашёл у себя много общих с ним черт характера, образа жизни и даже внешности. Вплоть до того, что я, как и он, для механически близких окружающих людей (соседи, прохожие, продавщицы, а у меня, увы, и жёны) — всего лишь какой-то пенсионер, нищий и грязный старик, чуть ли не бомж; чудак на грани сумасшествия; но в своей узкой профессиональной сфере — относительно известный, многими уважаемый и даже окружённый девушками-поклонницами. Но есть большая количественная разница, готовая перейти в качественную. Его степень девиантности, гениальности и известности на порядок выше моей. По сравнению с ним я — конформист, приспособленец и карьерист. Кроме того, я буквоед и педант. Оригинальность, эпатаж, стремление выделиться никогда не были для меня самоцелью. Я даже старался нередко «быть как все», но у меня не получалось.

Что касается музыки, то, хотя она, строго говоря, и как ты это справедливо отметил, не имеет отношения к обсуждаемой идее, хочу заявить, что мои отношения с ней не столь негативны, как тебе кажется. Я в самом деле не нуждаюсь в прослушивании симфонических концертов, но моё детство, так же, как детство миллионов советских рабочих, крестьян и служащих, прошло под мощные звуки симфонической музыки, денно и нощно лившейся из радиорепродукторов, установленных не только во всех квартирах, но также на всех улицах и перекрёстках. И бывало, что в разгаре семейного или кухонного скандала кто-нибудь вскакивал и кричал: «Да выключите же эту симфонию!». Моя однокурсница Валерия Панфилова, жена нашего друга Юлия Липеца, рассказывала о великолепной кровавой драке, которая происходила в одной сибирской «чайной» (кабаке) под звуки полонеза Огинского.

Мои музыкальные вкусы примитивны. Я люблю псевдонародные песни, государственные гимны, военные марши и позывные радиостанций; также некоторые гудки, свисты и звоны. Особенно обожаю гимны и марши революционные и тоталитарных режимов. Хотя сами такие режимы и всякий милитаризм не люблю. Но это не парадокс. Душеподъёмные мелодии, приписываемые придворным композиторам и мифическим революционерам, на самом деле почти всегда краденые. Они легко переходят из уст в уста, как фаллос поэта в Париже. В первоначальном применении они могли быть даже интимно-любовными, и таковыми я готов сделать их вторично. Я стараюсь не подчинять свои оценки и вкусы предвзятым идеям и политическим взглядам.

Около двух третей моих стихотворений, опубликованных на портале «Стихи. ру», — песни на широко известные мотивы. Какую-либо свою мелодию мне сочинить не удалось. Я представляю, как пишутся стихи и картины, как делаются изобретения, но не могу вообразить себя на месте композитора. Его ремесло видится мне непостижимо чудесным, я отношусь к нему с большим уважением.

Вышеупомянутые песни и марши звучат в моих ушах постоянно, они даже мешают сразу уснуть. Я напеваю свои песенки, как многие мужчины, не столько в ванной (потому что моюсь и бреюсь редко), сколько на кухне, и при этом подтанцовываю, когда бываю там один. Я признаю, что моя музыкальная культура крайне низка, ниже уровня, ожидаемого от типичного русского интеллигента, но я и вырос в не очень интеллигентной семье. И, наконец, как человек с резким преобладанием зрительной памяти, я вообще не очень нуждаюсь в звуках как таковых; предпочитаю не говорить и слушать, а читать и писать; гробовую тишину готов считать лучшим видом музыки; глухоту не считаю трагедией, тогда как слепота для меня хуже смерти.

Ты желаешь мне прожить столько, сколько прожил Олег Каравайчук — на полгода дольше 88 лет. Я полагаю, что такое долголетие само по себе — хороший реванш за недостаточное признание и уважение, испытанное в молодости. И я в свои 86 с половиной лет это тоже чувствую. Я пережил всех, кто считал меня наглым выскочкой и параноиком, а среди них были и академики, и проректоры, и сам президент кое-какого общества…

Борис Родоман 10 февраля 2018 г.

Мелодия

Олегу Каравайчуку — с благодарностью
ходит мальчик возбуждённый
среди мёртвых, среди нас,
он своей кричащей болью
никого ещё не спас

в час ненужного прощанья
заколоченный во гроб:
гроб дороже содержанья —
для познанья истин чтоб,

чтоб услышать эти краски
и вибрации души,
поперёк вранья и масок
в тёплых лапах анаши

посылая нежно на хуй,
всех вокруг и первым — вас,
беспощадных даже к праху
под гремящий тихо вальс

незатейливо и честно,
гений видит мир иной,
мы уходим бессловесно,
скот, не знающий покой

Окончание

___

[1] Печатается с согласия автора

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Александр Левинтов: Февраль 18-го. Продолжение

  1. Один рассказ лучше другого, а переписка Бориса Родомана с Александром Левинтовым /о музыканте Олеге Каравайчуке/ логично завершает ещё одну неудавшуюся попытку блестяших «буквоедов и педантов» — «быть как все». Не получалось и не получится. И — слава Богу, — читателям Портала повезло.

  2. Мне тоже очень нравится О.Каравайчук — у него музыка какая-то «прозрачная», не могу объяснить точнее, но так ее воспринимаю.

Добавить комментарий для Сильвия Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.