Владимир Суравикин: Вьетнам: гони природу в дверь…

Loading

Вот так, друзья мои. Стоило так осатанело, годами сражаться против американцев, чтобы потом скакать вокруг них на задних лапках выпрашивая подачки. Победители хреновы…

Вьетнам: гони природу в дверь…

Владимир Суравикин

Если персонифицировать целую нацию и попытаться представить её в виде некоей личности, вьетнамский народ для меня— это щуплый стеснительный подросток. Мои первые впечатления о нём — это моя молодость, зелёные дворы нашего студгородка, где мне попадались худенькие узкоглазые молодые люди крошечного роста — учившиеся у нас вьетнамские студенты. Их язык для русского уха звучал так, будто в ящике вдруг заговорили куклы.

Как вы понимаете, такие внешние данные — не лучший актив для пребывания в матушке Москве, и действительно — всю тяжесть российского великодержавного хамства эта мелюзга испытывала по полной программе, и всё терпеливо сносила.

Конечно, ко многим шуткам над ними они словно сами приглашали своим бесхитростным дикарством, особенно сразу по приезду. Коммунистические власти всех стран знали, что самая преданная им интеллигенция получается из наименее цивилизованных слоёв общества, так что контингент прибывал соответствующий. О них рассказывали, что они пытались стирать своё бельишко в унитазах, где-то добывали и ели несъедобные вещи и соответственно непереносимо пахли. (В скобках замечу, что нештатное использование унитазов было прерогативой не только вьетнамцев: говорят, когда в пятидесятых впервые в Париж поехали первые советские интеллигенты, некоторые из них, к ужасу персонала гостиниц, пытались использовать ещё более жутким образом биде. А что до запахов, то они пахнут и сейчас. Но не будем отвлекаться и портить себе аппетит.)

Помню, как один из моих приятелей, попав в общежитии на день в одну комнату с парой вьетнамцев, серьёзно объяснил им, что когда играется гимн Советского Союза, все обязаны стоять по стойке «смирно», иначе могут быть неприятные последствия. Он успел забыть о разговоре, когда несколько недель спустя обнаружил, что оставшиеся в комнате вьетнамцы неукоснительно вскакивали и вытягивались по стойке «смирно» каждый раз, когда в шесть утра по репродуктору раздавался гимн.

Давно всё это было… Очень бы я удивился тогда, если бы мне сказали, что многие годы спустя попаду в эту страну в роли западного спеца. Но из песни слова не выкинешь: попал, причём на бывший капиталистический Юг.

Особых ожиданий перед поездкой у меня не было. Если ваш житейский опыт — с долгим советским прошлым, при слове «Вьетнам» вы вряд ли почувствуете большое вожделение. Да, тропики, да, южные моря, но… Мы так привыкли что «реальный социализм» любую жизнь неизбежно превращал в серятину, что даже бананово-лимонные края под красным флагом виделись нам неизменно в сером цвете.

Вунг Тао, однако, оказался милым тропическим городком вокруг довольно живописной бухты. До Сайгона — извините, Хо Ши Мин Сити — семьдесят километров. Вдоль моря на склонах сопок стояли вполне западного вида отели, вдоль чистеньких зелёных улиц центра шумели нескончаемые базары и бизнесы, — в общем, коммунизм не лез в глаза почти нигде. Для точности замечу, что зримо в Вунг Тао он попался мне только раз — где-то в центре мелькнуло увешанное красными флагами, стоявшее в красивом саду здание: а-ля провинциальный райком партии в знакомом стиле позднего репрессионизма с колоннами, из чего я сделал вывод что «младшие братья» в своём детском подражательстве копировали не только тужурки — «сталинки», но и архитектуру райкомов. Впрочем, позже я узрел ещё один момент, напомнивший о десятилетиях коммунистической ксенофобии: за пределами больших городов европейцы тут ещё вовсю были некоторой экзотикой — нередко без всяких причин на себе приходилось ловить удивлённые взгляды, а дети иногда кучками увязывались следом, гомоня и показывая пальцами.

В общем, я оказался приятно удивлён. Не было оскорбляющей глаз нищеты и трущоб, как, скажем, на Филиппинах, не попадались бездомные и почти не было попрошайничества. Бедность проявляла себя как бы иносказательно: на улицах почти не было машин, дороги были заполнены невероятным количеством велосипедов и маленьких мотоциклеток; непозволительная для большинства цена кондиционеров заставляла держать окна и двери открытыми, и за ними часто были видны жилые комнатки — размером с российские кладовочки, почти без мебели.

Что до дружбы с Союзом, то следы её немногочисленны, но иногда любопытны. Идёте, к примеру, на базар за сувенирами. Длинный ряд киосков, лавок и лавчонок, заправляют ими как правило женщины, разного возраста но сходного крестьянского вида. И вдруг одна из них, как правило уже не молодая, обращается к вам на неплохом русском языке. Как тут не оторопеть? Через некоторое время, уже в другом магазине,— та же история. Разгадка проста и грустна. В расцвете тамошнего коммунизма выпускалась масса преподавателей русского языка, и теперь, когда Вьетнам вслед за Китаем раскручивает рыночное хозяйство и обхаживает Запад, эти бедняги оказались не у дел.

(В скобках заметим— не только они. Уже давно в России прогремели решения открыться миру, создать свободные экономические зоны, что сделало бы русский одним из языков мирового бизнеса. Подогреваемый этими разговорами, в мире в начале девяностых случился всплеск интереса к русскому языку. Потом он сошёл на нет: деловые люди улавливают тенденции быстро. Всё встало на свои места: в России пошло третье десятилетие пустой болтовни об экономических зонах, и пока мы тужились догнать Португалию — Китай успешно догоняет Америку. Соответственно мировой бизнес учит китайский, а мне в моих поездках нет-нет да и попадётся какой-нибудь заморский спец с некоторым знанием русского — остатки несбывшихся ожиданий).

Мне было жаль тех бедных тёток, потративших годы на трудный для них язык, и теперь вынужденных торговать сувенирами. Но чем им поможешь? Разве что накупишь у них сувениров, что я и сделал.

Я увидел Вьетнам в любопытное время первых попыток его руководства попробовать свободный рынок. Точнее, в «низу», на уровне мелкого бизнеса, он наверно сохранился ещё с до-коммунистических времён: магазинчиков и мелких мастерских — тучи, и, видимо, никто не лезет к ним ни с рэкетом, ни с чиновничьими поборами. Что до крупных дел — картина иная. Работа с Западом в некоторых отраслях уже началась, но даже там — что строить и что производить определяет не рынок, а всё та же коммунистическая камарилья. (В итоге появляется, например, ненужный завод удобрений, в пуске которого я участвую. Как тут ни вспомнить БАМ.)

В других отраслях ещё «не ступала нога человека» (западного), и как часто случается при первых контактах с аборигенами, моменты бывают забавные. На экскурсию по Сайгону попадаю с солидным американским мужчиной, приехавшим на разведку на предмет строительства тут их завода. Спрашиваю — как дела. — «Честно говоря, не блестяще». — Почему же? Ведь здешние вроде бы уже созрели для партнёрства с Западом, китайский пример налицо. — «Чёрт бы побрал этот пример. После того как они узнали как богатеют китайские чиновники, у них от зависти крыша поехала. С самого начала дружно дали согласие на строительство завода, но затем ни одного конкретного вопроса нельзя было решить: все разговоры сводились к тому, сколько и как мы будем класть в их карман».

Вот так, друзья мои. Стоило так осатанело, годами сражаться против американцев, чтобы потом скакать вокруг них на задних лапках выпрашивая подачки. Победители хреновы…

Между тем командировка моя входила в обычный ритм. В некоторых склонных к жульничеству краях обустройство требует внимания: то гостиницу подешевле норовят подсунуть, то оставить без машины, выделив на несколько инженеров один микроавтобус, собирающий утром всех по гостиницам и вечером развозящий обратно.

Со мной такие штучки уже не проходят, посему живу я в лучшей гостинице этого городишки, наверняка горкомовской. Стоит она в парке на набережной, опять же в стиле курортной архитектуры позднего репрессанса: белые колонны, лепнина, большие каменные балконы в кронах пальм. Комната метров пять высотой, площадью с небольшой танцевальный зал, на полу выщербленный паркет. Всё бы ничего если бы не два обстоятельства: во-первых, гостиница не только в стиле позднего репрессионизма, она наверняка ему ровесница и с тех пор не ремонтировалась. Во-вторых, набор удобств в ней -тоже тех времён: в комнате ни телефона, ни телевизора, от старых кондиционеров — один шум и никакого проку.

С машиной у меня тоже в порядке. Ну почти. Потому что машина — с нагрузкой, коей является приданный к ней шофёр мистер Мыи. (Я долго разучивал этот казалось бы простой звук, прежде чем мистер Мыи счёл что он как-то напоминает его имя.)

Дело в том, что обычного (для нормального мира) проката машин во Вьетнаме нет, и когда моя фирма напомнила о машине местным заказчикам, у них глаза из раскосых стали шестигранными. Собственно, мир так и делится: на ту часть, где прокатная машина для командированного — такая банальность что никому в голову не придёт об этом говорить, и — на остальные территории, где сама идея о даче кому-то в пользование легковой машины на месяц, вдобавок без ограничений километража и бензина, звучит примерно как выдача просто так тысяч десяти долларов без необходимости возврата.

Короче, машина с мистером Мыи в придачу, по цене вполовину дешевле чем самая маленькая американская рентованная «кара», оказалась тем компромиссом на котором мы сошлись.

Мистер Мыи — интересный тип. Это высокий — на голову выше остальных вьетнамцев — старик, худой и стройный, с прекрасной выправкой. Мне уже нашептали что он был офицером военной полиции при антикоммунистическом режиме и работал с американцами, отсюда его несколько десятков как-то понятных английских слов. Когда американцы позорно снялись, и пришли коммунисты, он «страдал» (так сказали), но жив остался и теперь живёт тихо и незаметно. У него неподвижное лицо буддийского мудреца, словно со старинных статуэток, совершенно без эмоций. За наш месяц вместе его лицо ожило и глаза потеплели только дважды: когда он с некоторой гордостью показывал мне старинные пагоды и красивые виды в округе, и в последнюю минуту, когда я крепко пожал ему руку и искренне сказал, что я был им очень доволен.

Задачей мистера Мыи было утром взять меня из гостиницы и отвезти на завод (минут сорок), после чего сидеть с машиной в тени пока мне не понадобится в другой конец завода или на обед. В обед — поездка в дешёвый местный ресторанчик, затем — снова ожидание, и — обратный путь. Вечером — сразу или попозже — выезд в магазины или посмотреть округу. В выходные — заезды подальше, по достопримечательностям. Совесть моя несколько зудела от такого рабского использования этого благородного, как мне казалось, старика, я старался спланировать день так чтобы отправить его до или после обеда по его собственным делам или отдохнуть.

Между прочим, такая же система обеспечения машинами командированных существует и в Индии, водитель там иногда — твоя собственность на всё время твоего бодрствования, но я не помню чтобы там меня это как-то беспокоило. Тут в голову приходит пассаж Льва Толстого в «Анне Карениной» — что же такое джентльмен. По меркам Вронского, джентльмен точен в оплате долгов портному, но может быть не обязателен с сапожником, никогда не станет врать друзьям, но может соврать женщине, и так далее. Странно, почему у меня оказалось столько сочувствия к вьетнамцу и весьма немного — к индусам.

Вечерами, отпустив мистера Мыи, я отправлялся пройтись пешком. Большой двор гостиницы надёжно охранялся топтунами, так что настоящая жизнь начиналась за воротами. Прямо за ними, в переулке, стояли несколько дорогих по местным меркам мотороллеров, ими управляли дамы средних лет вызывающей наружности. При вашем появлении они начинали следовать рядом с вами, вполголоса уговаривая ехать с ними. Местные рикши уже просветили меня, что «это — мафия!», и что «могут ограбить» и т. д., но признаюсь честно: твёрдость моих отказов обуславливалась не моей осторожностью а никудышным видом этих дам. Что до рикш, то как скоро выяснилось, этих ловчил беспокоила не моя безопасность, а их собственная «повестка дня». Стоило мне согласится на поездку по центру, мой возница немедленно заговорил что знает «хороших девушек» и предлагает их «посмотреть». Ну что ж, посмотреть — это можно, это ведь ни к чему не обязывает.

Я сел, а точнее — лёг (ну почти), и мы покатили. Вьетнамские рикши отличаются от индийских и прочих азиатских. Обычно пассажир сидит на скамеечке позади, причём скамеечка достаточна для двух, а то и для трёх клиентов. Здесь же возница — сзади, а ты перед ним словно на больничной каталке: спинка до такой степени откинута, что почти лежишь, даже вперёд смотреть трудно.

После недолгого петляния по улицам мы въехали в какую-то подворотню и оказались в небольшом дворе под высокими деревьями. За освещённым столом сидели люди, которых я сперва принял за традиционное азиатское семейство: папа с мамой, дети и внуки. Правда, полдюжина «детей» состояла только из «дочек», причём одного возраста. Мы подошли, и вся команда дружно уставилась на меня, не выказав, впрочем, никаких эмоций. Мой рикша прошамкал сзади что я могу выбирать. Я стал поочерёдно разглядывать «дочек»,— ни очень уродливых, ни очень хорошеньких среди них не было — девушки как девушки около двадцати. Между тем всё «семейство» приняло мои разглядывания за нерешительность, и стало помогать, подтаскивая ко мне за руки то одну, то другую. Наконец я показал на одну — почти наугад, чуть покрупнее чем остальные. Она смутилась, закрыла мордашку руками и что-то сказала «мамаше». — «Она боится, что Вы для неё будете через чур большой»— перевёл мне рикша. — Она хочет сказать, что она девственница? — спросил я. — «Нет, у неё маленький ребёнок есть». — Тогда в чём дело? Этих вот вам что (я кивнул на игравших детей) — аисты приносят, или они рождаются с палец величиной?

Мы прошли в комнату, крошечную, чистоты прямо скажем — средней. Не могу сказать что дама меня очень впечатлила. Вообще эти страны — рай для тех европейцев, кто любит всё тоненькое и маленькое, (кого я инстинктивно, не в обиду им будь сказано, про себя отношу к без пяти минут педофилам). У тех же, кто, как я, предпочитает всё полномасштабное, после таких визитов остаётся ощущение как после ресторана, где в заказанном тобой плове украли почти всё мясо.

*

В один из выходных я отправился посмотреть Сайгон, ныне Хо Ши Мин. Поехал катером и не пожалел, увидел ещё один памятник уходящей в историю советско— вьетнамской дружбы: паромами здесь служат наши «Ракеты» и «Метеоры» на подводных крыльях. Рыча сквозь прогоревшие глушители своими старыми движками, ветшающие снаружи и изнутри, эти красивые в своё время судёнышки по-прежнему циркулируют вдоль южных вьетнамских берегов.

Центр Сайгона очень мил — бульвары с массой цветов, старые здания приятной европейской архитектуры, очень красивый оперный театр. Разгадка проста: всё это построено французами.

В центре — большой памятник Хо Ши Мину. Сложные чувства посетили меня у этого места — сходные с теми, что я испытал в доме-музее Ганди в Индии. Если народам третьего мира суждено когда-нибудь цивилизоваться, памятники их «отцам наций» если и не будут разрушены, то уж во всяком случае уйдут в музеи и станут источником смущения. Потому что эти люди по большому счёту делали одно большое чёрное дело: толкали свои народы на остервенелую борьбу против вхождения в цивилизацию самым простым путём: с использованием находившихся у них «колонизаторов». Прогнав от себя западные страны (к средине 20-го века уже терявшие эксплуататорскую ментальность и всё более склонные к просветительству), сии «народные освободители»— в раже «борьбы с колониализмом» — растоптали свои ростки цивилизованности и растратили жизни нескольких поколений, лепя из «независимости» (собственной азиатщины) и «реального социализма» (российской полу-цивилизованной тоталитарности) что-то «среднее».

Этой готовностью отвергнуть опыт Запада, выбрать советских в качестве наставников, а «реальный социализм» — в качестве объекта подражания — всем этим «вожди» и «отцы наций» третьего мира доказали свою недалёкость.

Теперь их наследники, дождавшись не благ социализма, а ошеломляющего трюка — «Исчезновения Гигантского Кролика «реального социализма» в Бездонной Шляпе мировой истории» — скромно встают в очередь за прозаической дружбой Запада, и те из них, кто сумел такую дружбу наладить, демонстрируют чудеса развития и обогащения.

Но оставим высокие материи.

В Сайгоне я взял рикшу с намерением поснимать. Мы отчалили от моей гостиницы в центре, и не спеша покатили по приятным зелёным улицам. Я, тихо чертыхаясь от неудобного положения, щёлкал аппаратом направо и налево. Иногда мы застревали в скоплении велосипедов, мопедов и рикш с редкими включениями автомобилей, но в основном улицы были свободны. Мой возница что-то бубнил за моей спиной.

Знаете, в поездках худший для меня случай — когда собеседник — непонятно почему — вдруг возомнит, что он говорит по-английски. Особенно часто это бывает на Востоке. Я раньше нервничал в таких ситуациях, не зная как себя вести. Но теперь я О-Кей. Я показываю на горло и говорю — «Извините, горло болит, не могу говорить». Сразу отпадает необходимость вслушиваться и пытаться что-то разобрать. Так вот, мы ехали, а он всё бубнил. Я позже припомнил, что в издаваемых им звуках иногда мелькало — «гёрлз, гёрлз». Это я осознал уже потом, а для начала заметил, что мы едем не просто по улицам наугад, а куда-то вполне целенаправленно.

Не успел я начать вопросы, как мы выехали на круглую площадь. В центре её был скверик, и всё движение шло вокруг него. Всё выглядело совершенно обычно для этих краёв: велосипедисты, редкие машины, масса мотоциклеток. Самой частой картинкой был мотоциклик с парнишкой за рулём и девушкой сзади. Собственно, что более естественного может быть в бедной стране с массой молодёжи?

Пока я меланхолично размышлял обо всём этом, один из мотоцикликов приблизился и стал ехать медленно рядом. И вдруг, прежде чем я успел что-либо сообразить, сидевшая на нём девушка прямо на ходу изящно перебралась с мотоциклика ко мне на колени!!!

Сказать, что я ошалел — значит ничего не сказать. Нет, вы только представьте! Среди бела дня, на оживлённой улице, в толпе, вы вдруг оказываетесь не просто в дурацкой позе китайского мандарина, полулёжа на рикше, а у вас на коленях вдруг оказывается молодая особа, стройно восседающая и поглядывающая вокруг как ни в чём ни бывало, будто только так и надо ездить и будто она тут так всегда сидела. Поперхнувшись и осипнув от неожиданности, я в полном обалдении повернулся к рикше и прокаркал что-то вроде «В чём дело?! Я ничего не заказывал!».

Это была моя ошибка. Потому что девушка, оказавшаяся очень «ничего», обернувшись и увидев мою недовольную физиономию, отнесла это недовольство к себе и, обиженно дёрнув плечиком, так же легко перебралась обратно на мотоцикл, который тут же прибавил скорость и исчез. К счастью, ошибка оказалась поправимой. Только я переварил всё это, чертыхнулся в свой адрес и объяснил своё удивление рикше, он кому-то крикнул— и рядом оказался другой мотоциклик, и вторая девушка перебралась ко мне таким же образом. Тут уж я не шумел. Она уселась с таким же независимым видом, а я, придерживая её за изящную попку, покатил с ней на руках дальше, будто всю жизнь только и делал что возил девушек на коленях на вьетнамских рикшах.

В первом же переулке наш возница свернул — и мы оказались у небольшого но чистенького отеля. Нас встретил вежливый юноша и взял с меня деньги. Они были небольшими, но помня что я в Азии, я попытался поторговаться. — «Не могу, сэр,— видимо, вполне искренне ответил парнишка. — Видите, сколько людей завязано» — кивнул он на отвернувшегося милиционера у ворот и на портье, вроде случайно отошедшего от дверей.

На сей раз я получил удовольствие. Дама оказалась совсем не тщедушной, и вдобавок ещё очень милой и услужливой.

На обратном пути мы вновь оказались на этой площади, и тут до меня наконец дошла вся картина «круговорота мотоциклеток в природе». Боже мой, летучий бордель на колёсах! Ну где ещё найдёшь такое?

Не знаю как вы, друзья мои, но я — в полном восхищении от такой изобретательности. Пойди, поймай участников этого «мотоциклетного бизнеса». Может ли быть лучшее доказательство, что если есть спрос, людская инициатива пробьётся сквозь любой бетон дурацких запретов и зажимов. И иногда — не без оригинальности и даже остроумия.

Print Friendly, PDF & Email

21 комментарий для “Владимир Суравикин: Вьетнам: гони природу в дверь…

  1. «- Сколько, например, стоит этот пароход?
    — А зачем вам знать?
    — Просто так».
    Фильм «Искатели счастья», 1936 г.
    Очень хочется узнать, Владимир Иванович, почём брали девочек? А если пучком? И нельзя ли в рассрочку?..

  2. Владимир Иванович! «Я тэбэ одын умный вэщ скажю, ти толко нэ абыжайси»:). Учитывая критику, предлагаю следующее эссе написать по типу «Меня царицей соблазнаяли» принципы такие.

    Она в дверь, а Вы от нее в окно! Она к Вам на колени, а Вы ей: «Русо туристо, облико морале!». Она к Вам в постель, а Вы ей: «Хенде хох, Гитлер капут!», или «Их бин нетрадишинал ориентейшн»! Увидите, как пройдет на ура! «Я-а таак думаюу»

    1. Не пора ли начать хотя бы пытаться понимать шутки? Или так трудно бороться с необъяснимой идиосинкразией?

  3. «Слабое женское сословие, густо облепившее подоконники, очень негодовало на дворника, но от окон не отходило».

  4. В бананово лимонном Сингапуре
    Я малолетку отымел в натуре.

    Внимание всем притонам и борделям!
    А также девкам, шляющимся по панелям!
    К нам с сексуальным аппетитом диким
    летит в командировку Суравикин!

    Когда-то в путешествиях веселых
    в разбросанных по свету городах и селах
    он развлечениям предавался интеллектуальным.
    Но подбиралась старость помаленьку,
    и потянуло к малолеточкам в постельку.
    О чем поведать он решил в журнале виртуальном.

    Как всем известно нам, лиха беда начало.
    И Суравикин, в Африке «отъехав от причала»
    свой похотливый нрав уж оседлать не мог.
    Искал он помоложе проституток,
    им ножки маленькие раздвигал без шуток,
    утех любовных им преподносил урок.

    А те в его руках по десять раз кончали.
    «Ты — настоящий русский богатырь!» — кричали.
    В командировках Суравикин — прямо граф Толстой:
    Когда стемнеет, в монастырь обедать,
    затем уж в клуб друзей проведать,
    оттуда, как ведется, к девкам, и домой.

    Но, ко всеобщему большому сожалению,
    свои богатые командировочные впечатления
    записывает Суравикин не в дневник.
    Свою ничтожную пошлятину несет он в массы,
    про то, как Азию у-б не отходя от кассы.
    Писатель тот еще безвкусный сей срамник.

    1. Владимир как-то подкопил деньжонок
      И трахать стал молоденьких девчонок
      Он развлекался в Сингапуре и Вьетнаме
      И впечатлениями поделился с нами
      Надеясь нас немного позабавить
      И скуку каждодневную разбавить
      Но вызвал гнев у некоторых дам…
      Его причину я открою вам
      Рассказом этим двинул он под дых
      Лишь потому, что трахал-то не их!

  5. У каждого человека в речи есть слова-«паразиты». Прилипчивые — один раз прилипнет такое слово, бывает, до старости не отлипнет. Может, и у меня есть такие слова. Если Вы за мной такие увидите — не стесняйтесь, честно и напрямик укажите мне, а я уж буду бороться с «проявлениями свободы слова» в своей лексике.
    У Ха То таким словом паразитом было «така-така». «Така-така» — и всё тут! Я, когда впервые появился в новой бригаде, свёл это к плохому знанию языка. После работы уже дома сунулся в настольную свою книгу, «Англо-русский словарь» называется. Однако, не нашёл я там искомого слова. На следующий день спрашиваю своего супетрвайзера:
    — Алфредо,что бы это значило — «така-така»?
    Алфредо человек серьёзный основательный, отвечает:
    — Никто, Яков, не знает… Но — догадываются. Постарайся и ты понять.
    И стал я вникать. Спросишь Ха То, мол, как твои внуки поживают? а в ответ:
    — така-така вери гуд!
    И всё становится на свои места, всё понятно, вот где «така-така»- то и зарыта! И сложился пазл в голове из «таки-таки». Но, бывает, скажешь ему, мол, жарко очень, жара жуткая… А Ха То:
    — Така-така ноу гуд…
    Вот и понимай. Только и остаётся, что догадываться.
    Ха То — вьетнамец. У нас почти вся бригада из представителей братского вьетнамского народа. Так у нас на заводе принято. Если начальник цеха филипинец, будет подбирать себе в цех родственные души, чтоб понадёжнее, чтоб было на кого положиться и кого уже хорошо знаешь. А у нас начальник цеха Хайне Го, вьетнамец. Потому-то у нас так много вьетнамцев. И каждый друг другу — кум, сват, брат, дядя и так далее. И хорошо. Потому что не только в цехе у нас, но и по всему заводу ощущение одной большой семьи.
    Ха То — самый старый в бригаде, ему за 60. А если навести резкость — то полных 65. Я его всё пытаюсь догнать, но каждый год всё отстаю на 8 лет.
    Он — из тех, из той давней, долгой-долгой войны в Индо-Китае, из Вьетнамской. Сайгоновский солдат. Так у нас вся бригада из них, офицеры и солдаты сайгоновской армии. Поначалу и непривычно было с ними общаться, а затем ничего, свыкся. Потому как тезис «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!» — он и здесь, в Америке действует.
    А ликом старик Ха То вовсе не похож на вьетнамца. Вылитый актёр Иван Бортник, только глаза чуть поуже. И манерами — ну совсем на своих собратьев не похож.
    Те как соберутся в ланч-руме, загалдят, защебечут, как на птичьем базаре. И все разом, все в один писклявый голос. Это они газету обсуждают, новости вьетнамской общины на американской земле. Один Ха То в стороне сидит и неодобрительно на этот гвалт отзывается:
    — Така-така ноу гуд!
    Я, когда в этот цех пришёл, ну, полный неумёха. Так, приглядывался, приноравливался, «опыт перенимал».
    А операция-то простая, крышечку на пластиковую бутылочку на один-два оборота наживить. И ребёнок справится. Только бутылочки эти по узкому ленточному конвейру движутся. Вот и попробуй без навыка на движующуюся цель колпачок накинуть да ещё на два оборота провернуть. Раз — и у меня пузырёк опрокидывается, химреактив на заборочный круг выливается. Лон Фам — тоже из нашей бригады, партнёр мой, голову запрокинет, сквозь маску фырчит, смеётся, и пальчиком на меня остальным показывает, мол, гляньте, экий неумёха! Ну, Лон Фам — он такой, привычка у него неумёх на смех поднимать. Он в сайгоновской армии лейтенантом был. Один Ха То не смеётся. Только после третьей опрокинутой бутылки неодобрительно хмыкнул:
    — Така-така ноу гуд!
    Осторожненько и вежливо подвинул меня, занял моё место, потом пальцем руки показал на свой глаз и перевёл палец на свои руки, мол, «кип й оур айз!»( «гляди, мол, как надо!»)
    Так и наловчился, шаг за шагом, «стэп бай стэп», как здесь говорят. С помощью «таки-таки» и своих глаз. И Лон Фам скоро перестал на меня пальчиком показывать.
    Вьетнамцы, как и любые ветераны, про войну любили рассказывать. Вот о «перевоспиатательном» моменте после поражения рассказывали они с неохотой и с раздражением, поминая Хо Ши Мина какими-то своими матерными словами. Один Ха То про войну лишь однажды вскользь сказал мне:
    -Така-така — вери-вери ноу гуд. Така-така — очень страшно, Яков.
    Однажды приходит Ха То на работу какой-то весь из себя торжественный. Молчаливый, сосредоточенный. Никогда таким не был. И весь — в себе. Замкнулся, ни с кем не говорит. Тут его по «матюгальнику», по громкой связи, чтоб весь завод слышал: «Ха То, просьба явиться к начальнику цеха Хайне Го! Пожалуйста, Ха То, явитесь к начальнику!» Мы перемигиваемся, что-то случилось с нашим «така-така»? А супервайзер и разъяснил: увольняется ХаТо, последнюю неделю у нас работает.
    И всю неделю Ха То ходил торжественный, сосредоточенный и задумчивый. В последний его день в обед я отозвал его в нашу раздевалку, вытащил из своего шкафчика маленький пакетик и отдал его Ха То, мол, на память. Тот развернул пакетик, я туда шкатулочку сувенирную «под палех» положил, а в ней — две ложки расписные деревянные, для него и жены.
    — Это мне? — спрашивает недоумённо.
    — Тебе, тебе, на память!
    Глаза заулыбались, только слезинками заискрились.
    «Така-така» — выстроил дом, ну, не выстроил, он к моменту увольнения полностью выплатил за дом, а по американским понятиям — то же самое что и выстроил.
    «Така-така» вырастил детей, их у него пятеро, и внуков уже 8. Кто-то из внуков в инженеры вышел, кто-то художником стал, остальные пока учатся.
    «Така-така» вырастил дерево, да и не одно. Лимоны и мандарины из своего сада он мне не раз приносил.
    Всё догоняю, догоняю «таку-таку», догоню ли?

  6. А селфи с девушкой на коленях?! А где фотографии сделанные в гостиницах, о которых Вы писали в предыдущих рассказах? 🙂

  7. Откровенная пошлятина в многосерийном формате. Где-то в Мастерской читала о похождениях кобелирующих личностей, как раз тот случай.
    Основная беда героя: он везде норовит получить удовольствие по дешевке. Объяснять долго, расскажу реальный случай.
    Моему другу пришлось лет 15 назад завтракать в парижском Рице со своим бывшим заказчиком из ТОТАЛЬ, позже хорошим приятелем. Друг называл его Маркиз, а тот подтверждал, что так и есть. С ними был еще один француз, банкир швейцарского банка. В зал в сопровождении нескольких человек зашла Мирей Матье, и Маркиз расцеловался с певицей как с давней и близкой знакомой.
    В итоге все заняли большой стол, Мирей живо завела разговор о России, которую она успела посетить не единожды. Болтали на английском, о том о сем, ничего серьезного. В какой-то момент банкир тоже решил поделиться своими впечатлениями и начал объяснять, как в Питере в начале 90-х можно было расплачиваться с проститутками шоколадом. Акцент его идиотского рассказа конечно был на цене, а не на похождениях или победах, но всем без исключения за столом стало неудобно. Банкир по инерции еще уточнял, что шоколад «Линдт» был в очень красивой упаковке, но мадам Матье прервала его на французском.
    Она говорила довольно долго, потом снова перешла на английский и разрядила обстановку чем-то вроде: «Ну теперь, я надеюсь, русские женщины могут покупать шоколад в магазинах».
    Через некоторое время она ушла со своими спутниками, ушел и сильно смущенный банкир. Маркиз перевел французский кусок разговора знаменитости с глупым банкиром:
    «Конечно, физиология женского тела не зависит от цены за него. Женщина она и есть женщина. Но и скрипки вроде бы по конструкции все одинаковы, однако звучат по-разному. Если хорошую, мастеровую скрипку возьмет в руки мастер-музыкант, то это будет звук! Скрипач может и из плохой звуки извлекать, но уже другие. Но если балбес начнет терзать дрова, звук будет омерзительным. И еще более омерзительным будет, если он начнет хвастаться этим. А подобное хвастовство как раз и отличает балбеса от мастера».
    И еще: заблуждение автора кроется в уверенности, что он препарирует девушек из разных стран, чтобы потом, похахатывая, было что порассказать. На самом деле он сам подобно лягушке распят на столе. Проститутки — отличные психологи, с первой минуты знакомства они вычисляют клиента. Но не из праздного любопытства, клиент им вообще не интересен. Они стараются понять, что это за тип, заплатит ли, не садист ли и не убийца?
    Когда первые вопросы прояснены, девушка старается чтобы клиент остался доволен, но затягивать процесс ей совсем не хочется. Она подбадривает клиента, изображая неожиданную страсть именно с ним. Павлинные клиенты принимают все эти признаки и вздохи за свои необыкновенные достоинства. Некоторые даже пишут подробные сексмемуары.
    Автор может сколько угодно на меня обижаться, но я знаю, что говорю. В свое время помогала писать сценарий к известному фильму и с проститутками много общалась.

    1. Отзыв Алевтины неплох, только слово «пошлость» здесь не подходит. Пошлость относится к фальши, притворству, когда пластмассовую подделку выдают за произведение искусства, здесь же все — натуральное. И сам автор — в натуре. И вы знаете, мне такой Суравикин больше нравится, (такой Гиляровский, бытописатель), чем тот, политически мотивированный, нынешний. Тот прежний Суравикин написал как-то статью о Китае, которая просто потрясла, ну очень понравилась, мы ее друг другу рассылали. Только так и надо писать бытовые заметки. Ну а как относиться к автору с моральной точки зрения, это уже другое дело.

      Я бы еще добавила, что на примере этой статьи о Вьетнаме наглядно видно, что нельзя восхищаться каким-то политическим строем, видеть его панацеей от всех бед. Строй, это конечно, важно, но еще важнее глубинные органические свойства и таланты народа, к каким видам общественного устройства он склонен.

      1. Я написала: «Только так и надо писать бытовые заметки». Это ошибка, надо «Путевые заметки», для которых В.Суравикин подобрал хороший термин: «страноведение». Он там не судья, а наблюдатель.
        Что же касается профессионализма, то я как давний ваш читатель, скажу, что вы пишете весьма профессионально и убедительно, что приводит к еще большей ответственности за то, «чем наше слово отзовется»…

    2. Разумеется, уважаемая Алеф. Тёр. имеет право на собственное мнение. Только где же здесь «пошлятина»? Комментарий звучит на уровне моего классного руководителя в школе 60-х, женщины объективно честной, но с понятиями, сформировавшимися во времена недоразвитого социализма. Все, что не проповедует вражды, ненависти, насилия, ну, скажем и порнографии — приемлемо, в особенности если изложено, как у автора, в легком и занимательном стиле.

    3. «Павлинные клиенты принимают все эти признаки и вздохи…»
      ——————————
      «Под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная жопа. Так что меньше пафоса, господа!» (Ф.Раневская)

  8. Владимир Иванович! Как всегда, очень хорошо. написано! Единственное: Вы не боитесь, что кто-то «стукнет» Вашей хозяйке?!:)

  9. Ну, постарше я Владимира, и, наверно, он покрасивше, так что такого опыта с девушками на коленях у меня нет (а был бы, не стал бы рассказывать), но очень мне понравился воскресный Сайгон. В центре в сквере — с дюжину групп молодежи: поют, говорят, гитары, но каким-то образом друг другу не мешают. Тёмное-претёмное здание ЦК комсомола, с охраной. Напротив — сумасшедшее веселье в диско на открытом воздухе. Проповедь в Католическом соборе, транслируется на улицу — ребята с девушками, спешившись с мотоциклов и, заметьте, снявши шлемы, с непокрытой головой, слушают так тихо, что слышко, как муха пролетит.

    Я иду один в отель по ночному пустому городу, останавливаются мотоциклы, препдлагают подвезти (как такси). Отказываюсь, потому что боюсь мотоцикла, но не людей. Почти нет пожилых на улице.

    Туннели Вьетконга — они не могли не победить. Ненависть южан к северяням только начинает утихать, когда и на Север пришел капитализм, а ГУЛАГа на юге больше нет.

  10. Интересно.
    Жаль, что нет фото.
    А на Севере Вьетнама Вы были, можете сравнить?
    И рассказ о какой стране на очереди?
    Жду

  11. Браво, Владимир, за легко читаемый стиль, изящное изложение жизненных ситуаций, последовательность в выборе тематики и невысказанное, но очевидное пренебрежение к ханжеству — адептов которого, верю и надеюсь, на сайте не имеется.

    1. Уважаемый, Григорий Писаревский!
      Пожалуйста, ответьте на мой коммент, на вашу последнюю статью » Харьков …»

  12. Но чем им поможешь?
    ===
    Чего проще — отправляйте их на заработки в Россию.

Добавить комментарий для Инна Ослон Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.