Выйдешь аутсайд, на гольфовую площадку с видом на океан, задумаешься о чём-нибудь нетленном, о судьбе Доу-Джонса, например, а лед-то не тает, сладкая отрада забвения втекает медленно, неспешно, и так по кайфу эта горечь через соломинку…

Книга о вкусной и красивой жизни

Небольшая Советская Энциклопедия

Пятая редакция, исправленная и дополненная
Главы из книги

Александр Левинтов

Книга вторая. О красивой жизни, или
Выпивка и пьянка

Оглавление — Книга первая — Предыдущие главы

 

Отрава (абсент)

По ос­нов­ной сво­ей при­род­ной ком­по­нен­те этот на­пи­ток бли­зок к вер­му­ту, по про­ис­хож­де­нию — к джи­ну с то­ни­ком, по ду­хов­но­му со­дер­жа­нию — к Дья­во­лу.

Как и вер­мут, аб­сент со­дер­жит в се­бе по­лынь. Од­на­ко к по­лы­ни здесь до­бав­лен анис (ино­гда аир, мя­та, фен­хель, ла­кри­ца, дя­гиль и дру­гие тра­вы), от­че­го пах­нет аб­сент как не­вин­ные кап­ли дат­ско­го ко­ро­ля — дет­ское сред­ство от про­сту­ды. Ко­вар­ный аб­сент, за счёт по­лы­ни, со­дер­жит в се­бе туй­он — силь­ный гал­лю­ци­но­ген и нар­ко­тик, при­вы­ка­ние к ко­то­ро­му про­ис­хо­дит чрез­вы­чай­но быст­ро. Аб­сент — это не про­сто креп­ко­ал­ко­голь­ный на­пи­ток — в нём спирт и тра­вы всту­па­ют в не­со­кру­ши­мый и зло­ве­щий сплав. Не­да­ром в 19 ве­ке ал­ко­го­ли­ков на­зы­ва­ли аб­сен­ти­ста­ми.

Ес­ли смесь джи­на и то­ни­ка воз­ник­ла в ан­глий­ской ок­ку­па­ци­он­ной ар­мии в Ин­дии как ан­ти­ма­ля­рий­ное сред­ство (стро­го го­во­ря, ан­ти­ма­ля­рий­ны­ми свой­ства­ми об­ла­да­ет толь­ко хи­нин, ко­то­рый за­ста­вить пить сол­дат вра­чи мог­ли лишь вме­сте с джи­ном), то та­ким же сред­ством во фран­цуз­ской ко­ло­ни­аль­ной ар­мии был аб­сент, изоб­ре­тен­ный в 1792 го­ду не­ким док­то­ром Пье­ром Ор­ди­нье­ром.

Без­услов­но, аб­сент — по­рож­де­ние Дья­во­ла. Со­глас­но эти­че­ской тео­рии ви­на лю­бой на­пи­ток кре­по­стью бо­лее 40 гра­ду­сов не­го­мо­ге­нен че­ло­ве­ку и, чем бли­же к кре­по­сти аб­со­лют­но­го спир­та, тем бо­лее дья­воль­ский. Аб­сент обыч­но име­ет кре­пость 70 и бо­лее гра­ду­сов. Но де­ло не толь­ко в этом. С са­мо­го на­ча­ла по­шла лу­ка­вая мол­ва о нём как о па­на­цее от всех бо­лез­ней. «Зе­лё­ная Фея» (“La fеe verte”) бы­ла и апе­ри­ти­вом и ча­ру­ю­ще со­блаз­ня­ла жен­щин, бы­ла оку­та­на фле­ром ле­генд, вол­шеб­ства, чу­до­дей­ствия, но этот ко­вар­ный на­пи­ток ве­дет пря­мой до­ро­гой к убий­ству, су­и­ци­ду и безу­мию. Он мо­жет по­рож­дать так­же эпи­леп­сию и па­ра­лич.

Его цвет — от не­вин­но-са­ла­то­во­го и сла­бо-ку­по­рос­но­го до ржа­во­го, кро­ва­во-гряз­но­го. Зе­ле­ный змий — это во­все не про вод­ку, это про аб­сент. Аб­сент под­ме­ши­ва­ли в ви­но, де­лая его бо­лее пья­ня­щим, но с во­дой аб­сент не сме­ши­ва­ет­ся. Са­мая боль­шая фаб­ри­ка пер­во­го про­из­во­ди­те­ля аб­сен­та Ген­ри-Луи Пер­но, род­ствен­ни­ка Ор­ди­нье­ра, бы­ла ата­ко­ва­но не­бес­ной си­лой. По­жар от мол­нии бу­ше­вал че­ты­ре дня.

Мрач­ная, дур­ная сла­ва со­про­вож­да­ет эту дур­но­ту, эпи­гра­фом к ко­то­рой мо­жет стать зна­ме­ни­тый «Марш фран­цуз­ских ко­ло­ни­аль­ных войск в Аф­ри­ке» Р. Кип­лин­га:

День-ночь, день-ночь
Мы идём по Африке,
День-ночь, день-ночь
Всё по той же Африке,
Только пыль-пыль-пыль
От шагающих сапог,
Отдыха нет на войне солдату.
День-ночь, день-ночь,
Без привалов и воды,
День-ночь, день-ночь,
Отовсюду жди беды,
И только смерть-смерть-смерть
Из-за каждого угла,
Мы в неё верим теперь как в бога,
День-ночь, день-ночь
Мы идём…

И сколь­ко безум­ных ге­ни­ев и ге­ни­ев безу­мия по­жрал не­на­сыт­ный аб­сент!

Два ве­ли­ких па­риж­ских по­эта — юный Ар­тюр Рем­бо (ему бы­ло в это вре­мя все­го 17 лет) и 27-лет­ний за­бул­ды­га и за­все­гда­тай при­то­нов и бор­де­лей Поль Вер­лен по­дру­жи­лись меж­ду со­бой в бес­про­буд­ном пьян­стве и аб­сент­ном бре­ду. Эта пья­ная друж­ба обо­рва­лась че­рез два го­да: в ча­ду и уга­ре Вер­лен ра­нил Ар­тюра Рем­бо. По­сле это­го вы­стре­ла Поль за­гре­мел в тюрь­му, а Ар­тюр на­все­гда по­ки­нул по­э­зию, пре­вра­тив­шись в за­уряд­но­го ла­воч­ни­ка. Вер­лен умер в страш­ной ни­ще­те и про­кля­тьях аб­сен­та, бу­тыл­ку ко­то­ро­го на­шли у не­го под по­душ­кой по­сле смер­ти…

Аб­сент стра­шен сво­ей ма­ги­ей вдох­но­ве­ния.

Вот фраг­мент из всту­пи­тель­но­го сти­хо­тво­ре­ния к «Цве­там зла» Шар­ля Бод­ле­ра:

И Демон Трисмегист, баюкая мечту,
На мягком ложе зла наш разум усыпляет;
Он волю, золото души, испепеляет
И, как столбы пороков, бросает в пустоту;
Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья,
И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду движемся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья;
Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызет
В вертепе нищенском иной гуляка праздный,
Мы новых сладостей и новой тайны грязной
Ища, сжимаем плоть, как перезрелый плод;
У нас в мозгу кишит рой демонов безумный,
Как бесконечный клуб змеящихся червей;
Вдохнет ли воздух грудь — уж Смерть клокочет в ней,
Вливаясь в легкие струей незримо-шумной.

Каж­дая точ­ка с за­пя­той в этом сти­хо­тво­ре­нии — кро­шеч­ный гло­ток аб­сен­та, и каж­дая стро­ка — из­ви­ва­ю­щий­ся ми­раж вос­па­лен­но­го отра­вой во­об­ра­же­ния.

Им­прес­си­о­низм — по­рож­де­ние и по­след­ствие аб­сен­та: толь­ко бла­го­да­ря это­му вкрад­чи­во­му на­пит­ку ху­дож­ни­кам уда­лось от­ка­зать­ся от объ­ек­ти­вист­ко­го изоб­ра­же­ния кра­со­ты ми­ра, ха­рак­тер­но­го для эпо­хи Воз­рож­де­ния и по­сле­ду­ю­щих ве­ков бо­же­ствен­ной эс­те­ти­ки, и вы­ра­зить не­есте­ствен­ную кра­со­ту внут­рен­не­го ми­ра че­ло­ве­ка. Мно­гие фран­цуз­ские им­прес­си­о­ни­сты от­да­ли дань сво­е­му дья­во­лу: пер­вым — Де­га («Аб­сент»), за­тем — не­счаст­ный Ван Гог, в пья­ном безу­мии от­ре­зав­ший се­бе ухо. Кро­ва­вое «Ноч­ное ка­фе в Ар­ле» — об аб­сен­те. Аб­сен­том на­сто­я­ны ки­па­ри­сы и под­сол­ну­хи, сос­ны и ви­но­град­ные по­ля Ар­ля, ав­то­порт­ре­ты и «Па­па­ша Тан­ги». Вин­сент Ван Гог — один из са­мых му­чи­тель­ных не­воль­ни­ков аб­сен­та. Как и Па­б­ло Пи­кассо с его «Бо­ка­лом аб­сен­та» (на по­лот­не — пе­чаль­но зна­ме­ни­тый «Пер­но»). Гля­дя на лю­би­тель­ни­цу аб­сен­та Дега, по­ни­ма­ешь, за что и по­че­му су­дом был за­пре­щен этот ис­ку­си­тель.

К зна­ме­ни­тым аб­сен­ти­стам про­шло­го от­но­сит­ся зло­по­луч­ный ан­гли­ча­нин Чарльз Кросс, ге­ни­аль­ный, но не­за­дач­ли­вый изоб­ре­та­тель. Под воз­дей­стви­ем аб­сен­та (он вы­пи­вал, жи­вя в Па­ри­же, по два­дца­ти пор­ций аб­сен­та в день) им бы­ли изоб­ре­те­ны про­иг­ры­ва­тель, те­ле­граф, цвет­ная фо­то­гра­фия и мно­гое дру­гое. Боль­шин­ство его идей бы­ли пе­ре­хва­че­ны дру­ги­ми, преж­де все­го, Эди­со­ном.

Скан­да­лист и сму­тьян Аль­фред Джар­ри шо­ки­ро­вал па­риж­скую пуб­ли­ку сво­и­ми пье­са­ми, на­пи­сан­ны­ми в ча­ду, смра­де и пы­лу аб­сен­та.

Эрнст Хе­мин­гу­эй ещё в па­риж­ский пе­ри­од сво­ей жиз­ни при­стра­стил­ся к аб­сен­ту, став­ше­му пер­со­на­жем его «По ком зво­нит ко­ло­кол», «Смерть в пол­день» и дру­гих про­из­ве­де­ний. По­кон­чил с со­бой вы­стре­лом из охот­ни­чье­го ру­жья на сво­ей вил­ле под Га­ва­ной.

В на­ча­ле 20-го ве­ка Швей­ца­рия, а вслед за ней дру­гие ев­ро­пей­ские и ци­ви­ли­зо­ван­ные стра­ны за­пре­ща­ют про­из­вод­ство, про­да­жу и по­треб­ле­ние аб­сен­та. Кро­шеч­ным ост­ров­ком спа­се­ния Дья­во­ла оста­ёт­ся лишь Че­хо­сло­ва­кия. За­кля­тье длит­ся век, и толь­ко в са­мое по­след­нее вре­мя оно сня­то, аб­сент раз­ре­шен, мо­да на не­го мед­лен­но вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся… И не по­нять мрач­ную, по­чти не­оду­шев­лен­ную про­зу Фран­ца Каф­ки без по­ни­ма­ния то­го, что он был плен­ни­ком и му­че­ни­ком аб­сен­та, и не по­нять тео­рию от­но­си­тель­но­сти его со­бу­тыль­ни­ка, и не по­нять Пра­гу, осо­бен­но, ноч­ную Пра­гу, то­ну­щую в па­рах и бре­ду аб­сен­та.

…Бу­дучи в Че­хии, я не мог не впасть в со­блазн. Се­ми­де­ся­ти­пя­ти­гра­дус­ный яд я пил ма­лы­ми до­за­ми дней пять и до­пил толь­ко в по­ез­де, по до­ро­ге до­мой.

Де­прес­сия на­ста­ла по воз­вра­ще­нии в Рос­сию. Не­тер­пи­мость к лю­дям, же­ла­ние ни­ко­го не ви­деть и не слы­шать, ни с кем не об­щать­ся, за­пой­ные угры­зе­ния со­ве­сти, не­на­висть и не­пре­одо­ли­мая зло­ба к се­бе дли­лись не­де­лю. Всё кон­чи­лось не­ожи­дан­ной ве­чер­ней ис­те­ри­и­кой — сна­ча­ла не­оста­но­ви­мым кашлем-ла­ем, как из пре­ис­под­ней, а по­том без­удерж­ны­ми ры­да­ни­я­ми. Этот кош­мар длил­ся бес­ко­неч­но дол­го и ещё но­чью, во сне я про­сы­пал­ся от соб­ствен­ных всхли­пы­ва­ний.

На­ут­ро я встал со­вер­шен­но здо­ро­вым, с чет­ким и яс­ным ви­де­ни­ем за­мыс­ла пье­сы, ко­то­рую мне те­перь пред­сто­ит на­пи­сать.

 

Ван Гог

Ван Гог, абсент
И кипарисины,
В плену общественных оков,
В бреду курчавом облаков
Любви исток и поиск истины
Среди жующих едоков.

Ван Гог, Винсент,
Под Арлем брошенный,
Дождем разбавленный абсент,
Иллюзий искреннее крошево.
Над виноградниками высится
Светило в тысячу ампер

Абсент, Ван Гог,
Цветы дальтоника
Табак, кабак, угрюмый бог,
И беспощадная буколика,
Хромой на все копыта, мишурный,
Париж больной и вечно вычурный,
Безухий странный человек.

Винсент Ван Гог

 

Джин и тоник

Тро­пи­че­ская ли­хо­рад­ка ко­си­ла сол­дат бри­тан­ской ар­мии в Ин­дии. Сред­ство борь­бы с из­ну­ри­тель­ной бо­лез­нью бы­ло най­де­но, но сол­да­ты не­охот­но при­ни­ма­ли хи­нин из-за его не­вы­но­си­мой го­ре­чи. И то­гда во­ен­ные ме­ди­ки до­би­лись у ко­ман­до­ва­ния пра­ва, по ко­то­ро­му по­ло­жен­ная каж­до­му сол­да­ту еже­днев­ная чар­ка вы­пив­ки вы­да­ва­лась толь­ко с хи­ни­ном. Есте­ствен­но, что ин­тен­дант­ство от­пус­ка­ло сол­да­там са­мую де­ше­вую вод­ку — мож­же­ве­ло­вую. Что­бы не бы­ло мух­ля­жа, вод­ку и хи­нин вра­чи сли­ва­ли в один ста­кан. Ни­че­го не оста­ва­лось сол­да­там-бе­до­ла­гам, как пить это горь­ко-во­ню­чее пой­ло.

Про­це­ду­ра бы­ла еже­днев­ной и сол­да­ты так при­вы­ка­ли к этой га­до­сти, что, воз­вра­ща­ясь до­мой, тре­бо­ва­ли в лон­дон­ских, ли­вер­пуль­ских, кар­дифф­ских и про­чих ка­бач­ках то же са­мое.

Лон­дон­ские сно­бы, ни­где ни­ко­гда ни в ка­ких ин­ди­ях не слу­жив­шие, но же­лав­шие ка­зать­ся сво­им чу­ви­хам, мо­чал­кам, гир­лам и кад­рам ге­ро­я­ми бри­тан­ской ко­ло­ни­аль­ной ар­мии, то­же ста­ли пить эту отра­ву (так де­ти чле­нов ЦК ли­бо но­вых рус­ских, а рав­но вну­ки чле­нов По­лит­бю­ро или оли­гар­хов на­ре­за­ли на га­зе­те «Прав­да» бе­лу­жий бок и пи­ли кур­ву­а­зье из гор­ла) и, в стро­гом со­от­вет­ствии со сво­и­ми со­ци­аль­ны­ми функ­ци­я­ми, при­да­ли пой­лу бе­ше­ную, чи­сто сно­бист­кую по­пу­ляр­ность.

Так воз­ник на­пи­ток «джин и то­ник».

Клас­си­че­ский ва­ри­ант его — треть джи­на и две тре­ти то­ни­ка в вы­со­ком ста­ка­не, со льдом и со­ло­мин­кой.

В на­ши су­ро­во-пья­ные дни джин и то­ник стал чуть ли не дам­ской за­ба­вой, уде­лом из­не­жен­ных и не­при­спо­соб­лен­ных пить горь­кую и из гор­ла.

Ко­неч­но, на­ше­му бра­ту эта смесь мо­жет по­ка­зать­ся прак­ти­че­ски без­ал­ко­голь­ной: пом­ню, пер­вые мои по­пыт­ки осво­ить этот кок­тейль кон­ча­лись од­но­знач­но: че­рез пол­ча­са — джи­на уже нет, то­ни­ка — хоть опять бе­ги за джи­ном, а я — ни в од­ном гла­зу. Но те­перь-то я умею.

По­дой­дешь нын­че к стой­ке в глу­би­не пя­ти­звез­доч­но­го ран­ним утром, ча­сов чуть ли не в две­на­дцать: «Джин энд то­ник, плиз» — «Вы сей­час бу­де­те опла­чи­вать или за­пи­сать на счёт ва­ше­го но­ме­ра?», про­тя­нешь без­упреч­но смаз­ли­вой бар­мен­ше го­сте­вую кар­точ­ку пре­зи­дент­ско­го апарт­мен­та, вый­дешь аут­сайд, на голь­фо­вую пло­щад­ку с ви­дом на оке­ан, за­ду­ма­ешь­ся о чём-ни­будь не­тлен­ном, о судь­бе Доу-Джон­са, на­при­мер, а лед-то не та­ет, слад­кая от­ра­да за­бве­ния вте­ка­ет мед­лен­но, не­спеш­но, и так по кай­фу эта го­речь че­рез со­ло­мин­ку и го­речь всей мо­ей не­за­дач­ли­вой мил­ли­о­нер­ской судь­бы.

 

Gin & tonic

я добавляю
к тонику джина,
лайм отжимаю:
славная мина
от суеты и ненужных забот,
чуть только выпил — сразу не тот,
сразу мечты и слова потекли,
я отрываюсь от грешной Земли,
с каждым глотком —
выше и выше,
вон полнолуния мертвенный ком
чуть зацепился за плоские крыши,
дальше — планеты,
как их там звать?
счастья приметы
не сосчитать…
что ж вы? — прощайте,
в мыслях прибой,
строчки на сайте,
муза со мной…

Коньяк “4c” и “a la Nikola”

Классическая формула коньяка —

4c: cognac + cafѐ + choсolat + cigar.

Ко­нья­ков все­го два — ко­ньяк и не­ко­ньяк. Ко­ньяк со­от­вет­ству­ет сво­е­му стан­дар­ту не­за­ви­си­мо от го­да уро­жая (пра­виль­но, от го­да воз­гон­ки, что про­ис­хо­дит вес­ной, сле­ду­ю­щей за уро­жа­ем). Ис­кус­ство ко­ньяч­но­го со­ме­лье в том и со­сто­ит, что­бы со­тво­рить один и тот же на­пи­ток из вин раз­ных лет уро­жая, ко­то­рые мо­гут силь­но раз­нить­ся меж­ду со­бой по ка­че­ствам. Все брен­ди ис­чис­ля­ют­ся как трех­лет­ние и да­лее — до мно­го­лет­них.

Ес­ли очень гру­бо, то луч­шие ко­нья­ки — из Petit Champagne, цен­траль­но­го аре­а­ла, по­том идут Fine Champagne (на­по­ло­ви­ну Petit на­по­ло­ви­ну Grand), Grand Champagne (боль­шой аре­ал) и по­том — все осталь­ные, вклю­чая Фран­цию, Да­ге­стан, Там­бов и дру­гие ко­ньяч­ные цен­тры (по­сле Все­мир­ной вы­став­ки в Па­ри­же в 1901 го­ду ар­мян­ско­му трёх­звёз­доч­но­му раз­ре­ши­ли на­зы­вать­ся ко­нья­ком, но толь­ко на тер­ри­то­рии Ар­ме­нии).

По воз­рас­ту сле­ду­ет раз­ли­чать, опять — очень гру­бо: VS (very special) — в его со­ста­ве са­мый мо­ло­дой ин­гре­ди­ент вы­дер­жи­вал­ся в боч­ке 2.5 го­да, S (superior) — 3.5 го­да, VSOP (very superior old pale) — 4.5 го­да, XO (extra old) — 6 лет. Бо­лее взрос­лые мо­гут ва­рьи­ро­вать­ся в за­ви­си­мо­сти от ма­стер­ства со­ме­лье, под­го­тав­ли­ва­ю­ще­го этот ку­паж.

Из всех не­ко­нья­ков до­стой­ным мож­но счи­тать шер­ри-брен­ди из Хе­ре­са-де-ла-Фрон­те­ры (Ан­да­лу­сия, Ис­па­ния), вы­ра­ба­ты­ва­е­мо­го из зна­ме­ни­то­го ви­но­гра­да пе­д­ро хи­ме­нес. По це­не же шер­ри-брен­ди де­шев­ле фран­цуз­ских ко­нья­ков на по­ря­док.

Ко­фе луч­ше все­го пить в Пор­ту­га­лии, бра­зиль­ский сан­тос, или в са­мой Бра­зи­лии, или Иор­да­нии (ара­би­ка), или в Су­ху­ми со­вет­ских вре­мен (ара­би­ка то ж) или на Ку­бе (про­вин­ция Пи­нар-дель-Рио), или в Бах­чи­са­рае при Ги­ре­ях. Ма­сте­ра ко­фе — ис­пан­цы и ита­льян­цы, но утрен­ний (и толь­ко утрен­ний!) ка­пуч­чи­но — ис­клю­чи­тель­ный сим­вол dolce vita (слад­кой жиз­ни), фран­цу­зы, ка­жет­ся, ра­зу­чи­лись ва­рить ко­фе для этой ком­би­на­ции, ко­фе по-вен­ски в Вар­ша­ве и ко­фе по-вар­шав­ски в Ве­не — со взби­ты­ми слив­ка­ми, а по­то­му в эту фор­му­лу не впи­сы­ва­ют­ся. Ко­фе по-за­кар­пат­ски впол­не по­до­шло бы, ко­фе по-аме­ри­кан­ски — боч­ко­вой или вё­дер­ный, но за­то его под­ли­ва­ют и под­ли­ва­ют, по­до­гре­ва­ют и по­до­гре­ва­ют, в об­щем, это не ко­фе.

Шо­ко­лад дол­жен быть чёр­ным и горь­ким, с со­дер­жа­ни­ем ка­као от 85 до 100% и дол­жен быть про­из­ве­ден из ка­као-бо­бов, а не ка­ка­вел­лы (ка­као-ше­лу­хи). Очень хо­рош для ис­ко­мой ком­би­на­ции про­из­во­ди­мый в Ита­лии шо­ко­лад с пер­цем.

Си­га­ра, ра­зу­ме­ет­ся, долж­на быть га­ван­ской: H.Upman, Montechristo, Romeo & Julietta и дру­гие, но впол­не по­дой­дет и эле­гант­ный Davidoff (си­га­ре­ты, по­хо­жие на тон­кие си­га­ры).

Стро­го го­во­ря, для пен­си­о­не­ров, без­ра­бот­ных и ари­сто­кра­тов су­ще­ству­ет фор­му­ла “5c” — сю­да до­бав­ля­ют­ся кар­ты (cards): бридж, по­кер, пре­фе­ранс, бак­ка­ра, бел­лот, де­берц и дру­гие — в за­ви­си­мо­сти от уров­ня об­ра­зо­ва­ния, куль­ту­ры и мест­ной тра­ди­ции.

Фран­цу­зы с пре­зре­ни­ем от­но­сят­ся к на­шей при­выч­ке за­ку­сы­вать ко­ньяк ли­мо­ном, хо­тя в 20-е го­ды “cognac a la Nikola” был весь­ма по­пу­ля­рен в Па­ри­же.

Во вре­мя ми­ро­вой вой­ны царь Ни­ко­лай II ко­ле­сил по фрон­там в по­ез­де и за­вел при­выч­ку на­чи­нать во­ен­ное утро с рюм­ки ко­нья­ку, доль­ки ли­мо­на, по­сы­пан­ной тон­ко по­мо­ло­тым ко­фе и са­хар­ной пуд­рой. Со­че­та­ние, на­до при­знать, очень осве­жа­ю­щее: по­про­буй­те, не по­жа­ле­е­те.

Ну, а те­перь — гвоздь всей про­грам­мы в крыш­ку гро­ба ми­ро­во­го ка­пи­та­лиз­ма: ко­ньяк а ла Ле­вин­тов.

— 25-30-40-50 граммов коньяка (допускается шерри-бренди),
— тоненькая долька лайма,
— тончайшего помола зелёный (не обжаренный) кофе,
— сахарная пудра.

Бо­кал с ко­нья­ком слег­ка шам­бри­ру­ет­ся (на­гре­ва­ет­ся теп­лом ру­ки), опро­ки­ды­ва­ет­ся в се­бя с ле­вой, а с пра­вой, без за­дер­жек и про­во­ло­чек, доль­ка лай­ма, об­сы­пан­ная ко­фе и са­хар­ной пуд­рой. Гла­за не от­кры­вать, по­ка не вспом­ни­те всю свою так быст­ро про­ле­тев­шую жизнь и её­е­щё быст­рей про­мчав­шу­ю­ся мо­ло­дость.

В бу­тыл­ке ко­нья­ка или шер­ри-брен­ди стан­дарт­но 750 грам­мов. Вам это­го ко­ли­че­ства хва­тит на 15-30 утрен­них доз. Даль­ше де­лай­те, что хо­ти­те, но уве­ряю вас, не­сколь­ко лиш­них ки­ло­грам­мов ве­са вы за эти две не­де­ли или ме­сяц не­пре­мен­но сбро­си­те, а ес­ли вдруг по­че­му-то не сбро­си­те, всё рав­но бу­де­те страш­но бла­го­дар­ны мне за эту идею.

 

Формула “5c” (cognac, coffee, chocolate, cigar, cards)

коньяк, ароматный вулкан,
пылает как магма в руке,
суля и дурман и обман,
мой друг, и тебе, ну, и мне

и стих небрежный, полупьяный
из сердца вырвется порой,
чтобы в угаре и обмане
вдруг обрести в себе покой

крепчайший кофе перед нами
и горький чёрный шоколад,
сигарной сладости губами
гаванский ловим аромат

и стих небрежный, полупьяный
из сердца вырвется порой,
чтобы в угаре и обмане
вдруг обрести в себе покой

тебе сдавать — мне ставки делать,
игра — забвенье от трудов,
доска, испачканная мелом –
свобода от любых оков

и стих небрежный, полупьяный
из сердца вырвется порой,
чтобы в угаре и обмане
вдруг обрести в себе покой

 

Шерри-бренди

«Я скажу тебе с последней прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой»
Осип Мандельштам

В под­ра­жа­ние ко­нья­ку не­дол­гое вре­мя су­ще­ство­ва­ли юго­слав­ский ви­ньяк, на­ши гру­зи­ньяк и ар­ме­ньяк и дру­гие глу­по­сти. Но все­гда су­ще­ство­вал чест­ный и гор­дый идаль­го шер­ри брен­ди, хе­рес­ный брен­ди.

Тех­но­ло­ги­че­ски шер­ри брен­ди очень бли­зок к ко­нья­ку — тут су­ще­ствен­нее гео­гра­фия: опа­лен­ные не­ве­ро­ят­ным солн­цем, про­со­лен­ные, вы­жжен­ные поч­вы За­пад­ной Ан­да­лу­сии к се­ве­ру от го­ро­да Хе­рес-де-ля-Фрон­те­ра, в тре­уголь­ни­ке, об­ра­зу­е­мым этим го­ро­дом, Эль-Пу­эр­то-де-Сан­та-Ма­рия и Сан­лу­кар-де-Бар­ра­ме­да, го­раз­до су­ро­вей и ярост­ней мяг­ких каш­та­но­вых почв во­круг Ко­нья­ка, что в 120 ки­ло­мет­рах от Бор­до, в до­ли­не ре­ки Ша­ран­та.

Мед­ный пе­ре­гон­ный куб ис­пан­ско­го на­пит­ка — один в один с фран­цуз­ским, вплоть до ме­ди и раз­ме­ров. Ка­жет­ся, это — за­им­ство­ва­ние, так­же как и боч­ки из фран­цуз­ско­го бе­ло­го ду­ба.

Раз­ли­чий, од­на­ко, предо­ста­точ­но, что­бы не на­зы­вать шер­ри брен­ди хе­ре­сья­ком или ещё как-то.

Ес­ли фран­цу­зы ис­поль­зу­ют для ко­нья­ка са­мые кис­лые сор­та ви­но­гра­да, то в Ис­па­нии в ход идут имен­но хе­рес­ные сор­та, преж­де все­го пе­д­ро хи­ме­нес, фи­но и дру­гие.

Фран­цуз­ские ко­нья­ки за счёт слож­ной ку­паж­но­сти (бу­ке­та сор­тов ви­но­гра­да) очень за­тей­ли­вы и стре­мят­ся к ори­ги­наль­но­сти каж­до­го, что во­об­ще свой­ствен­но фран­цу­зам, а не толь­ко их ко­нья­кам. Ис­пан­ские шер­ри брен­ди бо­лее вы­ра­зи­тель­ны. Де­ло в том, что боч­ки для это­го на­пит­ка до то­го долж­ны не­пре­мен­но быть ис­поль­зо­ва­ны при вы­держ­ке хе­ре­са, а каж­дый хе­рес (их — де­сят­ки сор­тов) да­ют шер­ри брен­ди свой цвет, бу­кет и аро­мат.

Каж­до­му своё, но на мой не­со­вер­шен­ный вкус тём­ный шер­ри брен­ди, вы­дер­жан­ный в боч­ке из-под хе­ре­са крим или пе­д­ро хи­ме­нес, осо­бен­но хо­рош на­ши­ми су­ро­вы­ми зи­ма­ми. Хе­рес фи­но при­да­ет шер­ри брен­ди зо­ло­ти­стый, лу­че­зар­ный от­те­нок, оло­ро­со да­ет са­мый свет­лый ва­ри­ант шер­ри брен­ди.

Ис­пан­цы не при­дер­жи­ва­ют­ся ко­ньяч­ных воз­раст­ных стан­дар­тов. Здесь вы не встре­ти­те ни XO, VSOP, VS и дру­гие воз­раст­ные гра­ду­и­ров­ки — у ис­пан­цев своя си­сте­ма. Но 5-8-лет­ние шер­ри брен­ди — ря­до­вое яв­ле­ние в ис­пан­ских ма­га­зи­нах, а це­на та­кой обы­ден­но­сти — все­го лишь 5-10 ев­ро за 0.75.

За­ста­вить ис­пан­ца, па­че ан­да­лу­сий­ца, пе­рей­ти с шер­ри брен­ди на ко­ньяк мо­жет толь­ко пла­ха. Тон­кие це­ни­те­ли вин и брен­ди, ан­гли­ча­не, пред­по­чи­та­ют шер­ри брен­ди. Тут ска­зы­ва­ет­ся и су­гу­бая ан­глий­ская ра­ци­о­наль­ность: шер­ри брен­ди за­мет­но де­шев­ле чо­пор­ных фран­цуз­ских ко­нья­ков.

Рож­де­ствен­ские по­си­дел­ки ан­гли­чан у пы­ла­ю­ще­го или тле­ю­ще­го ка­ми­на, под ёл­кой и в бес­ко­неч­но нра­во­учи­тель­ных ис­то­ри­ях без шер­ри брен­ди, на­вер­но, так­же ма­ло­ве­ро­ят­ны, как наш Но­вый год без шам­пан­ско­го.

И, на­ко­нец, как пить шер­ри брен­ди? — как ко­ньяк, из пу­за­тых 200 мл бо­ка­лов, на­ли­вая столь­ко, что­бы на­пи­ток не вы­ли­вал­ся при го­ри­зон­таль­ном рас­по­ло­же­нии бо­ка­ла (при­мер­но 50 мл). Пе­ред пер­вым глот­ком не на­до то­ро­пить­ся: пусть шер­ри брен­ди на­ды­шит­ся, а глав­ное — сво­ей ру­кой вы шам­бри­ру­е­те (со­гре­ва­е­те) бо­кал и его со­дер­жи­мое до тем­пе­ра­ту­ры чуть вы­ше ком­нат­ной. Ва­ше теп­ло вер­нет­ся вам же раз­вер­ну­тым бу­ке­том хо­ро­ше­го муж­ско­го на­пит­ка.

Я не люб­лю вы­пус­кать бо­кал с шер­ри брен­ди из рук — не то, что­бы бо­яь, что кто-ни­будь слу­чай­но от­хлеб­нет: этот на­пи­ток уме­ет слу­шать и под­тал­ки­ва­ет со­бой к раз­мыш­ле­ни­ям.

Бокал холодного шерри

Андалуси́я: даже зимой
солнце и ветер, соли и зной,
мне одиноко и горько с тобой,
прекрасное фино

песни на ветер, строки впустую,
я в одиночестве слова ночую,
мягко стекают рифмами струи
вина́ из-под флёра

где-то молитвы вкрадчивый шелест,
спит утомленный безделием Херес,
я продвигаюсь ощупью через
волны волшебного яда

в гордых аккордах пьяного шторма
всё открывается, всё мне возможно,
строится стройный неистовый космос
в бокале холодного шерри

Опьянение как цизтранс и вдохновение

За­чем лю­ди пьют ви­но? — са­мый пра­виль­ный от­вет, ра­зу­ме­ет­ся: а ни за чем! Мы и ды­шим, и влюб­ля­ем­ся, и пи­шем сти­хи — ни за чем и да­же во вред се­бе. Мы рас­тра­чи­ва­ем своё здо­ро­вье, по­то­му что оно нам нуж­но толь­ко в жиз­ни и в мо­ги­лу его с со­бой не уне­сёшь, а мы очень бо­им­ся бес­смер­тия, этой не­су­свет­ной и бес­ко­неч­ной ску­ки и по­то­му, как мо­жем, уко­ра­чи­ва­ем свою жизнь, на­при­мер, пьём ви­но.

Но есть и не­ко­то­рый «ути­ли­тар­ный» смысл пи­тия ви­на и опья­не­ния.

Нам скуч­но жить в трез­вом, ра­зум­ном, рас­чет­ли­вом, су­хом ми­ре, яс­ном и без­жа­лост­ном. Нам тре­бу­ет­ся вдох­но­ве­ние — для твор­че­ства и эв­ри­сти­ки. Ведь толь­ко в твор­че­стве мы при­об­ре­та­ем Бо­го­об­ра­зие. Гре­ки ри­ту­аль­ное хра­мо­вое ви­но­пи­тие до бо­го­упо­доб­ле­ния во вре­мя ди­о­ни­сий­ских празд­неств на­зы­ва­ли эн­ту­зи­аз­мом, мы при­ду­ма­ли дру­гое сло­во — цизтранс: это кон­тро­ли­ру­е­мый на­ми от­лёт в транс­це­ден­цию. Имен­но там рож­да­ют­ся мыс­ли, стро­ки, ме­ло­дии и кра­соч­ные об­ра­зы. Да­же рас­чет­ли­вый Са­лье­ри пил ви­но, как и не по­ки­да­ю­щий транс­це­дент­ный мир Мо­царт.

Есть по­до­зре­ние, что и Со­зда­тель, со­тво­ряя этот мир, не по­брез­го­вал, ина­че бы и не на­чу­дил та­ко­го. Мир, по Его за­мыс­лу, не­со­вер­ше­нен не по зло­му умыс­лу, а что­бы мы, лю­ди, при­ня­ли уча­стие в его со­тво­ре­нии и, каж­дый в ме­ру сво­е­го та­лан­та, усо­вер­шен­ство­вал бы его.

По­нят­но, что опья­не­ние опья­не­нию рознь. Ни­как нель­зя срав­ни­вать по­мут­не­ние со­зна­ния за счёт слу­чай­но­го и не­ка­че­ствен­но­го ал­ко­го­ля и осо­бен­но­го со­сто­я­ния со­зна­ния, ко­то­рое воз­ни­ка­ет при об­ще­нии (имен­но об­ще­нии, а не вы­пи­ва­нии), на­при­мер, с кол­лек­ци­он­ным крым­ским Порт­вей­ном Ли­ва­дия 40 лет­ней вы­держ­ки. Осо­бен­ность кол­лек­ци­он­ных вин и их цен­ность за­клю­ча­ют­ся в том, что че­рез об­ще­ние с ста­ры­ми вы­дер­жан­ны­ми ви­на­ми мы впус­ка­ем в се­бя дух вре­ме­ни, ко­то­рый со­хра­нил­ся в ста­ром ви­не и ко­то­ро­го уже нет в со­ци­аль­ном ми­ре, но он со­хра­нил­ся в ду­хе ста­ро­го ви­на. Сек­ре­ты кол­лек­ци­он­ных вин за­клю­ча­ют­ся в том, что уха­жи­вая и со­хра­няя ста­рые ви­на ви­но­де­лы со­хра­ня­ют дух эпо­хи. Не­слу­чай­но, ви­но­де­лы Мас­сан­дры очень се­рьез­но от­но­сят­ся к со­зда­нию и со­хран­но­сти кол­лек­ции, не уста­вая по­вто­рять, что в бу­тыл­ках на­хо­дит­ся «жи­вое су­ще­ство», ко­то­рое жи­вёт сво­ей жиз­нью — на­би­ра­ет­ся сил, встре­ча­ет свою зре­лость и бла­го­род­но ста­рит­ся. Жизнь кол­лек­ци­он­ных вин из­ме­ря­ет­ся сто­ле­ти­я­ми — на­при­мер, ста­рей­шее ви­но Мас­сан­дров­ской кол­лек­ции Хе­рес-де-ла-Фрон­те­ра 1775 го­да до сих пор яв­ля­ет­ся жи­вым и уди­ви­тель­ным, по­ис­ти­не — бес­цен­ным ви­ном.

Имен­но, в кол­лек­ци­он­ных ви­нах рас­кры­ва­ет­ся весь по­тен­ци­ал бла­го­род­но­го на­пит­ка. Осо­бен­ные со­сто­я­ния со­зна­ния и са­ми ви­на, ко­то­рые вы­зы­ва­ют эти со­сто­я­ния — это ещё не­опи­сан­ная стра­ни­ца ви­но­де­лия. С од­ной сто­ро­ны, об этих внут­рен­них пу­те­ше­стви­ях и от­кры­ти­ях пред­по­чи­та­ют мол­чать — очень труд­но рас­ска­зать об уди­ви­тель­ном опы­те рас­ши­ря­ю­ще­го­ся со­зна­ния и не быть при этом не­пра­виль­но по­ня­тым. А с дру­гой сто­ро­ны — есть ин­тим­ные со­сто­я­ния со­зна­ния, внут­рен­ние от­кры­тия и встре­чи, о ко­то­рых не хо­чет­ся рас­ска­зы­вать всуе.

Од­на­ко, имен­но при об­ще­нии с кол­лек­ци­он­ны­ми ви­на­ми рас­кры­ва­ют­ся но­вые уров­ни по­ни­ма­ния, ко­то­рые скры­ты в до­ста­точ­но ба­наль­ной фра­зе: «ис­ти­на в ви­не». Оза­ре­ния и про­ник­но­ве­ния, от­кры­тия и но­вые пе­ре­жи­ва­ния ра­до­сти — это те но­вые пе­ре­жи­ва­ния, ко­то­рые мы услов­но на­зы­ва­ем цизтран­сом. Для опи­са­ния этих пе­ре­жи­ва­ний тре­бу­ет­ся со­зда­ние дру­го­го язы­ка — язы­ка внут­рен­не­го опы­та, ко­то­рый мог бы быть на­не­сен на то­по­ло­ги­че­ские кар­ты субъ­ек­тив­но­го ми­ра, в ко­то­ром мы осу­ществ­ля­ем свои пу­те­ше­ствия и встре­ча­ем­ся с но­вы­ми су­ще­ства­ми и сущ­но­стя­ми.

Речь мо­жет ид­ти о дру­гой все­лен­ной, ко­то­рая от­кры­ва­ет­ся на­ше­му опы­ту при об­ще­нии со ста­ры­ми кол­лек­ци­он­ны­ми ви­на­ми. Но та­кие ви­на долж­ны быть из­го­тов­ле­ны и со­хра­не­ны спе­ци­аль­ным об­ра­зом. В из­дан­ной в 2010 го­ду кни­ге са­мо­го зна­ме­ни­то­го кол­лек­ци­о­не­ра в вин­ном ми­ре Michel-Jack Chasseuil “100 bouteilles extra­or­di­naires. De la plus belloe cave du monde” опи­са­ны 100 наи­бо­лее вы­да­ю­щих­ся вин.

Michel-Jack Chasseuil рас­ска­зы­ва­ет ис­то­рию сво­ей стра­сти че­рез ис­то­рию сво­их ис­сле­до­ва­ний. В сво­ем под­хо­де этот вы­да­ю­щий­ся кол­лек­ци­о­нер де­лит­ся с чи­та­те­ля­ми сво­им опы­том осво­е­ния но­вых про­странств со­зна­ния и пе­ре­жи­ва­ний, ко­то­рые свя­за­ны с ис­то­ри­ей мест, сор­тов ви­но­гра­да, спо­со­бов из­го­тов­ле­ния ви­на и осо­бен­но­стей раз­лич­ных де­гу­ста­ций, ко­то­рые до­бав­ля­ют но­вые си­лы в ми­ро­ощу­ще­нии и вы­зы­ва­ют ис­крен­нюю ра­дость бы­тия.

Как в свя­зи с этим не вспом­нить те осо­бые со­сто­я­ния со­зна­ния, ко­то­рые пе­ре­жи­ва­ли Бо­ги на Олим­пе, вку­шая нек­тар и ам­бро­зию. Есть се­рьез­ные ис­сле­до­ва­ния, ко­то­рые по­ка­зы­ва­ют, что на­пит­ки Бо­гов — бы­ли не про­сто со­став­ля­ю­щей бо­же­ствен­ной тра­пезы, но бы­ли не­об­хо­ди­мы Бо­гам для под­дер­жа­ния мо­ло­до­сти сво­е­го те­ла и стой­ко­сти ду­ха. Имен­но из нек­та­ра и ам­бро­зии позд­нее по­яви­лись пред­став­ле­ния о «жи­вой» и «мерт­вой» во­де как ос­нов­но­го сред­ства пре­одо­ле­ния ста­ро­сти и смер­ти. Во­круг этих бо­же­ствен­ных на­пит­ков слу­ча­лись интри­ги и даже столк­но­ве­ния. А ещё рань­ше — в ве­ди­че­скую эпо­ху за об­ла­да­ние на­пит­ком бо­гов — амри­та — слу­ча­лись се­рьез­ные вой­ны. Ин­те­рес­но, что Бо­ги по­лу­ча­ли амри­ту пу­тём «пах­та­ния мо­лоч­но­го оке­ана» как од­но из 14 глав­ных со­кро­вищ ми­ра, за об­ла­да­ние ко­то­ры­ми и про­ис­хо­ди­ли все ве­ди­че­ские вой­ны меж­ду бо­га­ми, ко­то­рые и пред­опре­де­ли­ли всю ис­то­рию че­ло­ве­че­ско­го ро­да.

Мы мо­жем толь­ко до­га­ды­вать­ся о том, что имен­но со­дер­жат в се­бе бо­же­ствен­ные на­пит­ки, но уже сей­час яс­но, что эти со­кро­ви­ща до­ступ­ны лю­дям че­рез кол­лек­ци­он­ные и ред­кие ви­на. А со­сто­я­ния со­зна­ния, ко­то­рые они вы­зы­ва­ют — мо­гут быть опре­де­лен­ным спо­со­бом до­сти­же­ния бо­же­ствен­но­го от­кро­ве­ния.

Вы­пи­вая ви­но, мы при­вык­ли чо­кать­ся — за­чем?

Су­ще­ству­ет три вер­сии про­ис­хож­де­ния это­го об­ря­да.

Ры­цар­ская вер­сия: В те да­ле­кие, от­сто­я­щие от нас на це­лое ты­ся­че­ле­тие, вре­ме­на, ры­ца­ри пи­ли ви­но ме­тал­ли­че­ски­ми (ча­ще все­го, се­реб­ря­ны­ми) куб­ка­ми и ча­ша­ми и при этом ча­стень­ко но­ро­ви­ли отра­вить друг дру­га яда­ми — ма­не­ры и нра­вы то­гда бы­ли гру­бы­ми, ди­ки­ми и же­сто­ки­ми. Так вот, что­бы по­вы­сить ме­ру до­ве­рия к сво­им или сво­е­му со­бу­тыль­ни­ку и со­тра­пез­ни­ку, чо­ка­лись куб­ка­ми: кап­ли из од­ной ча­ши по­па­да­ли в дру­гую и на­обо­рот. Чо­ка­ясь, лю­ди как бы го­во­ри­ли друг дру­гу: мы не отрав­ля­ем друг дру­га. А тот, кто от­ка­зы­вал­ся чо­кать­ся, под­па­дал под силь­ное по­до­зре­ние. Этот мо­тив вза­им­но­го до­ве­рия уве­рен­но до­жил до на­ших дней: у мо­ря­ков есть та­кая при­сказ­ка: «се­го­дня с на­ми ты не пьёшь, а зав­тра Ро­ди­не из­ме­нишь».

Пси­хо­со­ма­ти­че­ская вер­сия: Ко­гда мы пьём ви­но, в этом про­цес­се участ­ву­ют все на­ши чув­ства: обо­ня­ние, вкус, зре­ние, ося­за­ние, всё, кро­ме слу­ха. Чо­ка­ясь, мы под­клю­ча­ем к ви­но­пи­тию ещё и слух. Имен­но по­это­му мы не пьём ви­но из пла­сти­ко­вых и бу­маж­ных ста­кан­чи­ков — их со­уда­ре­ние без­звуч­но.

Тео­ло­ги­че­ская вер­сия: Ви­но рас­про­стра­ня­лось вме­сте с хри­сти­ан­ством, а рас­про­стра­ни­те­ля­ми но­вой ве­ры, но­во­го об­ра­за жиз­ни (су­дя по Еван­ге­ли­ям, Иисус ча­стень­ко пил ви­но и да­же од­на­жды, на свадь­бе в Ка­не Га­ли­лель­ской, здо­ро­во вы­ру­чил хо­зя­ев, раз­ба­вив ви­но во­дой для под­вы­пив­ших го­стей) и но­во­го хо­зяй­ство­ва­ния бы­ли мо­на­хи, тер­пе­ли­во куль­ти­ви­ро­вав­шие ло­зу и вы­во­дя в мо­на­стыр­ских под­ва­лах но­вые сор­та ви­на.

Мо­на­хи бы­ли бо­го­бо­яз­не­ны и чу­ра­лись об­щать­ся с не­чи­стой си­лой. А на­до ска­зать, в ви­не при­сут­ству­ют обе эти си­лы, Бо­же­ствен­ная и от лу­ка­во­го. В су­хом ви­не до­ля Бо­же­ствен­но­го — чуть мень­ше 90%, в аб­со­лют­ном спир­те при­сут­ству­ет на 96% дья­вол, а вод­ка и по­доб­ные ей со­ро­ка­гра­дус­ные на­пит­ки го­мо­ген­ны че­ло­ве­ку, по­то­му что в них — асим­мет­рия Добра и зла по зо­ло­то­му се­че­нию: 0.62 — Добра и 0.38 — зла.

Мел­кие чер­ти уса­жи­ва­ют­ся по пе­ри­мет­ру вин­ной ча­ши и ждут: сей­час че­ло­век вы­пьет ви­на и с ним хлеб­нет то­ли­ку зла.

Чо­ка­ясь, мы сго­ня­ем чер­тей с края ча­ши, по­сле че­го на­до не­мед­лен­но вы­пить, что­бы об­ма­нуть это лу­ка­вое пле­мя и не оско­ро­мить­ся ими.

 

Две христианские модели алкоголя

Со­глас­но ле­ген­де, вы­бор го­су­дар­ствен­ной ре­ли­гии Вла­ди­ми­ром сде­лан в Кры­му по­сле об­ще­ния с пред­ста­ви­те­ля­ми че­ты­рёх кон­фес­сий, толь­ко од­на из ко­то­рых, ис­лам, ре­ши­тель­но вы­сту­па­ла про­тив ви­на и ви­но­пи­тия. Хит­ро­ум­ные гре­ки-ви­зан­тий­цы убе­ди­ли кня­зя, что в пра­во­сла­вии во­об­ще нет ни­ка­ких огра­ни­че­ний и тем вы­иг­ра­ли тен­дер: «Пи­тие есть ве­се­лие на Ру­си» — из­рёк Вла­ди­мир, чем и об­рёк всю рос­сий­скую ис­то­рию на бес­про­буд­ное.

Ме­чом и ви­ном кре­стил свою зем­лю, за­се­лен­ную языч­ни­ка­ми, Вла­ди­мир, при­няв­ший хри­сти­ан­ское имя Ва­си­лий. То, что ме­чом, под­твер­жда­ет­ся то­по­ни­мом Кре­ща­тик — скорб­ной до­ро­гой ве­до­мых к на­силь­ствен­но­му кре­ще­нию, усы­пан­ной ко­стьми со­про­тив­ля­ю­щих­ся и не же­ла­ю­щих от­ка­зы­вать­ся от ве­ры от­цов и пра­де­дов.

С ви­ном же про­изо­шло то, что по­том ещё мно­го и мно­го раз про­ис­хо­ди­ло: ви­но ока­за­лось до­ступ­ным толь­ко зна­ти, при­двор­ным, тем, кто был зван к кня­же­ско­му сто­лу. Фряж­ские, су­рож­ские и все про­чие ви­на бы­ли чи­стой во­ды им­пор­том, а, сле­до­ва­тель­но, бы­ли до­ро­ги, не­мно­го­чис­лен­ны и не­до­ступ­ны для ос­нов­ной мас­сы на­се­ле­ния стра­ны.

Ка­кой бы вер­сии, пет­ров­ской или до­пет­ров­ской, не при­дер­жи­вать­ся, но рас­про­стра­не­ние вод­ки на Ру­си нель­зя по­ста­вить ни в укор, ни в за­слу­гу пра­во­слав­ной церк­ви. Офи­ци­аль­но и ре­аль­но она осуж­да­ла пьян­ство, что, ра­зу­ме­ет­ся, не ме­ша­ло свя­щен­но­слу­жи­те­лям пить до по­ло­же­ния риз, что на­гляд­но от­ра­же­но в рус­ской ли­те­ра­ту­ре, по­э­зии и жи­во­пи­си бо­лее чем на­гляд­но, от пья­но­го мо­на­ха Вар­ла­а­ма в «Бо­ри­се Го­ду­но­ве» до «и пи­во то­же» («что, ба­тюш­ка, бу­де­те: вод­ку, ко­ньяк, ви­но?» — «и пи­во то­же») на­ча­ла ве­ка два­дца­то­го, на­ча­ла окра­шен­но­го мрач­ны­ми крас­ка­ми бла­го­да­ря уси­ли­ям мра­ко­бе­са и рас­пут­ни­ка Гри­го­рия Рас­пу­ти­на, боль­шо­го ма­сте­ра по ма­де­ре.

В «Жи­тие про­то­по­па Ав­ва­ку­ма, на­пи­сан­ном им са­мим» ве­ли­кий про­ти­во­бо­рец ни­ко­ни­ан­ства об­ви­ня­ет ду­хо­вен­ство в зло­упо­треб­ле­нии ро­ма­ни­я­ми, фряж­ски­ми и су­рож­ски­ми ви­на­ми — бы­ли они рас­про­стра­не­ны не толь­ко сре­ди бо­яр­ства и дво­рян­ства, но и в сре­де свя­щен­но­слу­жи­те­лей. То­гда же, при Алек­сее Ми­хай­ло­ви­че, был в Москве Су­рож­ский ры­нок, спе­ци­а­ли­зи­ро­вав­ший­ся на ви­но­тор­гов­ле.

Мож­но с той или иной ме­рой уве­рен­но­сти го­во­рить, что а) ви­но­де­лие не во­шло в рус­ский хо­зяй­ствен­ный оби­ход, в от­ли­чие от ви­но­ку­ре­ния (про­из­вод­ства рек­ти­фи­кат­ной вод­ки, са­мо­го­на) и б) цер­ковь в це­лом ин­диф­фе­рент­но от­но­си­лась к рас­про­стра­не­нию в стра­не ал­ко­голь­ной прак­ти­ки. Да­же вве­де­ние в 1914 го­ду су­хо­го за­ко­на бы­ло ини­ци­и­ро­ва­но не РПЦ, а фрак­ци­ей кре­стьян-чле­нов Го­су­дар­ствен­ной Ду­мы.

Со­всем иной бы­ла за­пад­ная, ка­то­ли­че­ская мо­дель.

Ви­но­гра­дар­ство и ви­но­де­лие про­дви­га­лось на се­вер вме­сте с аг­ро­куль­ту­рой, преж­де все­го зем­ле­де­ли­ем и со­про­вож­да­лось хри­сти­а­ни­за­ци­ей, ка­те­хи­за­ци­ей хри­сти­ан­ства сре­ди мест­но­го на­се­ле­ния.. По­лу­но­мад­ные пле­ме­на Цен­траль­ной Ев­ро­пы (два го­да — ско­то­во­ды-ко­чев­ни­ки, один год — осед­лые зем­ле­дель­цы) осе­да­ли на зем­лю бла­го­да­ря тер­пе­ли­во­му и тру­до­лю­би­во­му опы­ту и об­раз­цу хри­сти­ан­ских свя­щен­но­слу­жи­те­лей, преж­де все­го, мо­на­хов. В се­во­обо­ро­те ран­не­хри­сти­ан­ско­го зем­ле­де­лия по­яви­лись, по­ми­мо зер­но­во­го хо­зяй­ства, са­ды и ого­ро­ды, кор­мо­вые куль­ту­ры, кор­не­пло­ды. При­шла и ви­но­град­ная ло­за. Сна­ча­ла мо­на­сты­ри да­ва­ли при­мер этих но­вых куль­тур, а за­тем, бла­го­да­ря их про­дви­же­нию (promotion), а так­же про­дви­же­нию про­дук­тов их пе­ре­ра­бот­ки, шло мир­ное внед­ре­ние но­вой аг­ро­куль­ту­ры в ши­ро­кие на­род­ные, кре­стьян­ские и го­род­ские, мас­сы.

Не­со­мнен­ным до­сти­же­ни­ем это­го дви­же­ния бы­ла и по­пу­ля­ри­за­ция ви­но­гра­дар­ства, ви­но­де­лия и ви­но­пи­тия. При этом про­цесс на­чи­нал­ся имен­но с куль­ту­ры ви­но­пи­тия как пре­вос­ход­но­го сред­ства вдох­но­ве­ния и твор­че­ства, столь не­об­хо­ди­мых не толь­ко как от­ра­да от ру­тин­но­го тру­да, но и как сти­мул его пре­об­ра­зо­ва­ний. Ви­но во­ис­ти­ну ста­ло ре­кре­а­ци­он­ным сред­ством, ес­ли по­ни­мать под ре­кре­а­ци­ей вос­ста­нов­ле­ние твор­че­ских сил и спо­соб­но­стей че­ло­ве­ка.

Осо­бен­но пре­успе­ли в ви­но­пи­тии, ви­но­гра­дар­стве и ви­но­де­лии хри­сти­ан­ские мо­на­сты­ри, а сре­ди них — бе­не­дик­тин­цы. Имен­но по уста­ву мо­на­сты­ря, ос­но­ван­но­го св. Бе­не­дик­том, дол­гое вре­мя стро­и­лись все за­пад­но­ев­ро­пей­ские мо­на­сты­ри, бла­го­да­ря че­му мо­на­сты­ри смог­ли пре­вра­тить­ся в осо­бый со­ци­аль­ный ин­сти­тут сред­не­ве­ко­во­го об­ще­ства, ока­зы­вав­ший зна­чи­тель­ное вли­я­ние не толь­ко на ре­ли­ги­оз­ную, но и на все осталь­ные сфе­ры жиз­ни. В на­ро­де в то вре­мя бы­ла силь­на ве­ра в то, что мо­на­хи яв­ля­ют­ся за­ступ­ни­ка­ми лю­дей пе­ред Бо­гом; счи­та­лось, что мо­лит­ва пра­вед­но­го мо­на­ха во мно­го раз дей­ствен­ней мо­лит­вы че­ло­ве­ка, жи­ву­ще­го в ми­ру. Мо­раль­ный ав­то­ри­тет и до­ве­рие лю­дей к мо­на­хам, у ко­то­рых выс­шей доб­ро­де­те­лью счи­та­лось сми­ре­ние, обес­пе­чи­вал то, что ста­ло счи­тать­ся нор­маль­ным по­вто­рять об­раз­цы мо­на­стыр­ско­го хо­зяй­ство­ва­ния в мир­ской жиз­ни: вре­мя, сво­бод­ное от мо­литв, де­ли­лось на две рав­ные ча­сти: во­семь ча­сов бы­ло от­ве­де­но тру­ду и столь­ко же от­ды­ху. Кро­ме то­го, устав Бе­не­дик­та за­пре­щал мо­на­хам ме­нять ме­сто слу­же­ния, пред­пи­сы­вая на­все­гда оста­вать­ся в мо­на­сты­ре (stabilitas loci), что спо­соб­ство­ва­ло пе­ре­хо­ду к осед­лой жиз­ни ос­нов­ной ча­сти на­се­ле­ния.

Бе­не­дик­тин­цы изоб­ре­ли ли­кер «бе­не­дек­тин», шам­пан­ское (мо­нах Дон Пе­ри­ньон) и мно­же­ство дру­гих, те­перь весь­ма рас­про­стра­нен­ных и по­пу­ляр­ных вин.

То­же са­мое мож­но ска­зать и о пи­во­по­треб­ле­нии и пи­во­ва­ре­нии. К это­му сле­ду­ет до­ба­вить, что в мо­на­сты­рях фран­цис­кан­цев и ав­гу­стин­цев в Ба­ва­рии и Че­хии пи­во раз­ре­ше­но бы­ло пить да­же во вре­мя Ве­ли­ко­го По­ста. От­сю­да по­шёл обы­чай Märzfest, мар­тов­ско­го пив­но­го фе­сти­ва­ля, вто­ро­го по по­пу­ляр­но­сти по­сле Oktoberfest.

И ви­но­пи­тие, и пи­во­пи­тие ста­ли не­пре­мен­ным ат­ри­бу­том празд­ни­ков, по пре­иму­ще­ству ре­ли­ги­оз­ных, но не по­ощ­ря­лось в тру­до­вой де­я­тель­но­сти. Это же со­хра­ня­лось и в пра­во­сла­вии, но не име­ло объ­яс­не­ний и обос­но­ва­ний, как в за­пад­ной мо­де­ли, а по­то­му вме­сто сред­ства ре­кре­а­ции ви­но (вод­ка) быст­ро пре­вра­ти­лось в сред­ство празд­но­сти, озве­ре­ния и упад­ка че­ло­ве­че­ско­го до­сто­ин­ства.

 

Клубные коллекции

Об­ще­ствен­ная жизнь — это преж­де все­го клуб­ная жизнь, ощу­ще­ние сво­ей при­над­леж­но­сти к не­ко­то­ро­му из­бран­но­му, а по­то­му для те­бя — изыс­кан­но­му об­ще­ству: ко­го-то тош­нит от ар­мей­ских кам­па­ний, а для ко­го-то об­ще­ство от­став­ных офи­це­ров — по­след­ний про­свет в “граж­дан­ке”, ко­му-то пре­тит один вид “но­вых рус­ских”, этих пре­зрен­ных тру­же­ни­ков ка­пи­та­ла, но да­же и они где-то ту­су­ют­ся вме­сте. И каж­дый та­кой клуб име­ет свои внут­рен­ние ко­дек­сы, при­ви­ле­гии и тра­ди­ции, в част­но­сти, тра­ди­ции об­ще­ния с ви­ном, во­об­ще — с на­пит­ка­ми. Где-то пред­по­чи­та­ют бес­про­иг­рыш­ную вод­ку ка­шин­ско­го раз­ли­ва, ма­ну­фак­ту­ру (ру­кав) и про­ве­рен­ный го­да­ми бе­ло­мор, кто-то пред­по­чи­та­ет изыск оте­че­ствен­но­го раз­лив­но­го пив­ка и рус­скую ба­ню, не­ко­то­рые клу­бы пред­по­чи­та­ют без­ал­ко­голь­ные на­пит­ки, но на­ше очень ма­лень­кое об­ще­ство мос­ков­ских фи­ло­со­фов и гео­гра­фов — лю­би­те­лей мас­сан­дров­ских вин от­да­ет пред­по­чте­ние имен­но этим на­пит­кам, а сре­ди них — де­серт­ным. Что мо­жет быть бес­по­доб­ней бес­ко­неч­но­го по­кру­чи­ва­ния бо­ка­ла с Пи­но Гри Ай-Да­ниль и втя­ги­ва­ния об­ни­щав­ши­ми док­тор­ски­ми но­са­ми ис­ку­са и яда тон­чай­ших аро­ма­тов кро­хот­но­го клоч­ка бо­же­ствен­но­го ви­но­град­ни­ка в пред­го­рьях не­за­бы­ва­е­мо­го с юно­сти сча­стья.

Клуб­ные кол­лек­ции и за­па­сы до­ро­гих это­му клу­бу вин и на­пит­ков — об­ласть осо­бо­го по­пе­че­ния, за­бот и гор­до­сти, тут та­кая же­сто­кая кон­ку­рен­ция воз­мож­на — толь­ко дер­жись! Это ведь — честь клу­ба, об­ще­ствен­ная честь!

 

Типы дегустаций

Хри­стос в раз­ных ме­стах Еван­ге­лия по­треб­ля­ет ви­но или пре­вра­ща­ет во­ду в ви­но, про­ща­ясь же с уче­ни­ка­ми на Тай­ной Ве­че­ре, Он го­во­рит о ви­не:

«Сие есть Кровь Моя но­во­го за­ве­та, за мно­гих из­ли­ва­е­мая во остав­ле­ние гре­хов. Ска­зы­ваю же вам, что от­ны­не не бу­ду пить от пло­да се­го ви­но­град­но­го до то­го дня, ко­гда бу­ду пить с ва­ми но­вое ви­но в цар­стве От­ца Мо­е­го» (Мтф.5.28-29).

Тай­ная Ве­че­ря — один из са­мых са­краль­ных ти­пов де­гу­ста­ции.

У нас, в клу­бе мос­ков­ских гео­гра­фов и фи­ло­со­фов-лю­би­те­лей мас­сан­дров­ских вин сло­жи­лись свои пред­став­ле­ния о том, ка­ки­ми долж­ны быть вин­ные де­гу­ста­ции: по­э­ти­че­ские, му­зы­каль­ные, жи­во­пис­ные, или — ка­го­ры раз­ных мест про­из­вод­ства, или — «Ко­кур Су­рож» раз­ных уро­жа­ев…

В рус­ском клу­бе Мон­те­рей­ско­го ин­сти­ту­та ино­стран­ных ис­сле­до­ва­ний со­бра­лось че­ло­век трид­цать, при све­чах и па­ре ящи­ков вин. На­зы­ва­лось это «Сла­вян­ские ви­на и рус­ские сти­хи», хо­тя ви­на бы­ли не толь­ко сла­вян­ские, на­при­мер, гре­че­ские и ру­мын­ские, а са­ми сти­хи пе­ре­ме­жа­лись де­гу­ста­ци­он­ны­ми лек­ци­он­ны­ми пред­ва­ре­ни­я­ми и пес­ня­ми — Вы­соц­ко­го, Гре­бен­щи­ко­ва, «Ко­либ­ри». Бы­ва­ло вы­пьем по кро­хо­ту­леч­ке ви­на, по­том сти­хи, по­том — в дис­со­нанс или в про­дол­же­ние — пес­ня, а по­ка раз­ли­ва­ют по сле­ду­ю­щей — рас­сказ о пред­сто­я­щем глот­ке ви­на. Апо­фе­о­зом ве­че­ра бы­ли мас­сан­дров­ские кол­лек­ци­он­ные ви­на два­дца­ти-трид­ца­ти­лет­них воз­рас­тов…

Ра­зу­ме­ет­ся, все воз­мож­ные и су­ще­ству­ю­щие ти­пы де­гу­ста­ций опи­сать про­сто не­воз­мож­но. Пред­ло­жу Вам лишь не­сколь­ко наи­бо­лее зна­чи­мых (не для про­фес­си­о­на­лов, а для нас, лю­би­те­лей) тех­но­ло­гий:

— гур­ман­ская де­гу­ста­ция од­но­го ти­па ви­на (шам­пан­ских, ма­дер, порт­вей­нов, ко­нья­ков), что­бы по­нять гео­гра­фию это­го ви­на, со­вер­шить кру­го­свет­ное пу­те­ше­ствие с по­мо­щью ка­го­ров, хе­ре­сов, ро­ма­ней или то­кай­ских;

— гур­ман­ская же де­гу­ста­ция од­но­го и то­го же ви­на раз­ных лет (хро­но­ло­ги­че­ская, но с про­став­ле­ни­ем сво­их оце­нок, с тем, что­бы по­том срав­нить свой, ин­ди­ви­ду­аль­ный вкус с про­фес­си­о­наль­ным) — этот вид де­гу­ста­ции поз­во­ля­ет нам утон­чать соб­ствен­ное вос­при­я­тие ви­на и про­жить ис­то­рию это­го, кон­крет­но­го ви­на;

— га­стро­но­ми­че­ская де­гу­ста­ция — пе­ре­про­бы­ва­ние од­но­го ви­на с раз­ны­ми за­кус­ка­ми или од­ной за­кус­ки с раз­ны­ми ви­на­ми — так мы смо­жем по­нять и при­нять для се­бя и сво­е­го вку­са га­стро­но­ми­че­скую стра­те­гию ви­но­пи­тия;

— ху­до­же­ствен­ная де­гу­ста­ция — жи­во­пис­ная, по­э­ти­че­ская, дра­ма­ти­че­ская, ки­нош­ная, му­зы­каль­ная — вос­хи­ти­тель­ное по­гру­же­ние в мир не­по­знан­но­го и вос­тор­ги от­кры­ва­е­мо­го ми­ра. Да, мир мо­жет от­кры­вать­ся нам взры­вом шам­пан­ско­го или сла­дост­ным тя­гу­чим то­ком креп­ле­но­го ви­на. Для ме­ня жи­во­пись и сти­хи Мак­са Во­ло­ши­на, осо­бен­но его охри­сто-ко­рич­не­вые крым­ские ак­ва­ре­ли не­от­де­ли­мы от Ко­ку­ра Су­рож, битт­лы — от джи­на с то­ни­ком, «Ка­ра­ван» Дю­ка Эл­линг­то­на — от вис­ки «Бе­лая ло­шадь», вто­рая соль-ми­нор­ная со­на­та Шо­пе­на от мо­зель­ско­го, «Бо­ле­ро» Ра­ве­ля и «тём­ный» Гойя — от хе­ре­са (о, сколь­ко хи­ме­ри­че­ско­го от­ча­я­нья в на­сто­я­щем хе­ре­се и в «Ас­мо­де­ях»!), «Пись­ма к рим­ско­му дру­гу» Иоси­фа Брод­ско­го от крас­но­го су­хо­го «Алуш­та» и су­хой ма­де­ры…

— де­гу­ста­ция-но­сталь­гия, де­гу­ста­ция-вос­по­ми­на­ние, про­ши­ба­ю­щая нас сле­зой и воз­вы­шен­ны­ми вздо­ха­ми о не­по­пра­ви­мом и не­слу­чив­шем­ся;

— за­ку­поч­ная де­гу­ста­ция, за­кан­чи­ва­ю­ща­я­ся за­ка­зом пар­тии ви­на или вин;

— де­гу­ста­ция-по­да­рок, де­гу­ста­ция-сви­да­ние, де­гу­ста­ция-празд­ник — ведь да­рим же мы лю­би­мым бу­ке­ты цве­тов, по­че­му же нель­зя по­да­рить бу­кет пре­крас­ных и пыш­ных вин?..

Продолжение следует