Григорий Писаревский: У Матвея было четыре лакея…

Loading

В уставшем сознании нескончаемой каруселью вертелась неуместная, дурацкая поговорка: “У Матвея было четыре лакея, а теперь Матвей сам лакей”. И ничем нельзя было перебить эту круговерть. Ни новостями, ни расслабляющей музыкой, ни Бейонсе, ни Высоцким… Мозг просто-напросто оказывался переключаться.

У Матвея было четыре лакея…

Григорий Писаревский

Мэтт принял вызов в аэропорт Ньюарка без четверти десять вечера. Компьютерный экран, укреплённый на передней панели его Таун Кара справа от руля, высвечивал три заказа: от здания MetLife в Хобокен, от небоскреба на углу 5-й авеню и 51-й стрит в ближний Лонг Айленд и из Ньюарка в Принстон, подобрав заказчика, прибывающего рейсом Юнайтед Эйрлайнс из Сан Франциско. Мэтт сразу же отверг вариант Хобокена как слишком короткий и невыгодный. Покрутил в голове Лонг Айленд, поколебался и решил, что на сегодня пора закругляться, а это значит, надо брать Принстон. От Принстона до его дома выходило всего минут двадцать-двадцать пять езды, и для разнообразия он заявится домой чуть пораньше. Если повезёт — до полуночи. Рита, пожалуй, ещё не ляжет спать. Конечно, можно позвонить ей и предупредить, попросить подождать его. А можно и не звонить. Просто взять и вернуться домой в более-менее нормальное время, а не глубокой ночью. Слишком уж сильно за последние годы они с женой втянулись в эту до безобразия осточертевшую рутину, вызванную его работой лимузинщиком. Он приезжает домой в пол-третьего ночи или ещё позже. На плите его ждёт холодный ужин — картошка в кожуре, запечённая в микроволновой плите и котлеты, или спагетти с мясом, или тушёная с овощами рыба код. Жена спит наверху. Иногда из спальни доносится еле слышный звук телевизора, который она забыла выключить. Мэтт моет руки, раздумывает, принять ли душ и решает, что слишком устал. Раньше, лет пять назад, вернувшись домой, он шёл в душ без раздумий, автоматически. Горячие струи воды, приятно массирующие тело, снимали усталость, убирали сумасшедший ритм и перезаряженную энергетику огромного города, улучшали настроение. Теперь желания лезть под душ Мэтт не испытывает. Ест ужин прямо со сковородки, не разогревая, и ставит остатки в холодильник. Заставляет себя кое-как умыться — плеснёт водой в лицо раз-другой, слегка повозит щеткой по зубам, не глядя в зеркало и не заботясь о результатах, пополощет рот и отправляется в постель. Осторожно приподнимает одеяло и ложится. Жена переворачивается на другой бок, спиной к нему, и начинает похрапывать. Мэтт долго делает глубокие 3-ступенчатые вздохи и длинные, секунд на 15, выдохи, отгоняет какие-то невнятные мысли и тоже засыпает.

В последнее время приходится работать дольше. Увеличилась конкуренция со стороны Убера и Лифта. Наскучило вечное сидение в трафике, раздражают бесцеремонные нью-йоркские таксисты, не признающие цивилизованных правил езды. Надоели кофе из термоса, холодные бутерброды, постоянные проблемы с парковкой, когда нужно сходить в туалет. Как многие лимузинщики, Мэтт возит с собой для этих целей бутылку. Надоело вечное молчание. Пассажир, как правило, желания общаться не изъявляет, разговаривает по айфону, отправляет и читает тексты или работает с электронной почтой, а то и просто дремлет. Заговоришь — отвечает односложно.

Мэтт давно уже испытывает глухую зависть к сотрудникам бесчисленных офисов на Манхеттене. К тем, кого раньше открыто презирал за “галерную прикованность” к рабочему месту и один и тот же нудный маршрут пять раз в неделю: дом — работа — дом. Сидят себе в откидывающихся креслах, наяривают на компьютерах, а то и просто бродят по интернету, если компания не ввела ограничений. Надоело — можно поболтать с коллегой в соседнем кубе. Или прогуляться на офисную кухню за кофе или чаем, там тоже обмолвиться с кем-то парой слов. Мэтту ужасно не хватает общения, это становится реальной проблемой…

— Туалет — в любое время, — продолжал рассуждать Мэтт. — В перерыв — гуляешь себе, где душа пожелает или шагаешь с сотрудниками на ланч: сегодня одно кафе, завтра — другое. То итальянская кухня, то мексиканская, то японская. Правда, в любом офисе всегда где-то рядом торчит босс, смотрит, когда ты пришёл, куда ушёл, сколько сделал. Вопросы, претензии: то когда наконец завершишь “проект” (а у «них» любая мелочь — проект), то по какой причине возникла проблема, а то как это так — важный клиент чем-то недоволен… Всякие бессмысленные совещания: сегодня — сообщение, завтра — разъяснение, на другой день — status report (подведение итогов), следом за ним — занятие по сексуальным приставаниям, а то вдруг — презентация новой структуры менеджмента. При всём при том объём работы не уменьшается: потерял время на совещании — изволь задержаться и сделать все в срок. А здесь ты сам себе босс: захотел — прикатил в город, принимаешь заказы, захотел — развернулся и свалил домой… Правда, уедешь пораньше — фиг заработаешь. Вот и катаешься до двух-трёх ночи. А там, в офисе, каждые две недели на твой аккаунт поступает перевод: девица в отделе зарплаты кликнула мышкой — и деньги у тебя в банке. Зато, ясное дело, в любой момент могут уволить без объяснения причин. Дескать, спасибо за ваш ценный вклад, но вы, дорогой, нам более без надобности. Сайонара!

Пока Мэтт перебирал в уме недостатки и достоинства работы а офисе, его недавно приобретённый в кредит совсем ещё новый Линкольн Таун Кар, словно управляемый своим собственным разумом, бесшумно катил по туннелю, соединяющему Манхэттен с Нью Джерси.

Двадцать с лишним лет назад в Москве Мэтт, которого в те, давно ушедшие, вроде как бы приснившиеся времена, именовали Матвеем Борисовичем, работал завотделом в солидном отраслевом институте. Под его началом трудились десятки людей — в какой-то пиковый момент отдел насчитывал больше восьмидесяти человек. Налаженный процесс плавно катился своим чередом. Выполняли сложные проекты, публиковали статьи, каждый год один или два сотрудника защищали диссертацию…

— А почему бы и вам не защититься, Матвей Борисович? — как-то спросил самый молодой из завлабов, кандидат наук Лёня Хаскелевич. — Понимаю, административная текучка, времени не хватает. Посодействуем…

И Матвей Борисович тоже состряпал диссертацию, объединил результаты трёх-четырёх разработок, обобщил выводы, обрисовал научную перспективу. Хаскелевич и его ребята помогли: подобрали статистику, обсчитали результаты на ЭВМ, составили красивые графики и диаграммы…

Матвей Борисович пользовался заслуженным почетом и уважением и у руководства, и в министерстве. Завлабы составляли квартальные и годовые отчеты, зам с помощью главных специалистов сводил их в отчет отдела, а на долю Матвея Борисовича выпадало все это утверждать, согласовывать, добиваться новых заказов, утрясать планы и заявки на оборудование, заседать на совещаниях у директора и в техсовете института, периодически ездить на техсовет министерства, на конференции…

Да вот беда, страну стали покидать люди из его ближайшего круга, все те, кого жалко было терять. Ещё в 79-м уехал Павел, закадычный друг с незапамятных времён третьего класса.

— Ну что ты хочешь там найти, Пашка? — искренно пытался понять Матвей. — Ты ведущий инженер, Марина учительница. Чего вам не хватает?

— Не хватает? — Павел с холодной яростью сверлил его взглядом. — Ты серьёзно? А что у нас вообще есть? Во-первых, я хочу жить как человек, а не раб этой долбанной соцсистемы. Хочу элементарной человеческой свободы.

— Какой такой свободы? Какой на хер раб? Ты работаешь по специальности, у тебя хорошая квартира на Соколе, в отпуск ездишь в Сочи и на Рижское взморье…

— Ты правда шизанутый или пытаешься самого себя убедить, как тут прекрасно? Не ври хоть себе, Матвей.

— Я просто трезво оцениваю ситуацию. Знаю, что достиг потолка, но ведь там мой потолок будет куда ниже.

— Надоела эта вечная оглядка на 5-й пункт. — говорил Пашка. — Сколько можно? Мой отец воевал, был ранен, а потом не мог найти работу простым экономистом, когда его уволили в 52-м.

— Но ведь в конце концов нашёл!

— С тобой бесполезно говорить. Смотри не опоздай на свою любимую программу “Время”, получишь очередную дозу советской хуйни.

И Пашка уехал. А начиная с 88-го двинулись многие. Мир вокруг словно зашатался. Москву лихорадило массовым отъездом чуть не каждого, кто ухитрился раскопать в родословной хотя бы прабабушку еврейку или немку. Или, на худой конец, армянку — ведь армяне, как и евреи, обитают во всех странах, и им тоже иногда стали разрешать “объединение семей”. Наиболее предприимчивые покупали паспорта, где в графе “национальность“красовалась столь нежелательная совсем недавно надпись.

А Матвей Борисович не хотел уезжать. Вышло так, что он практически не сталкивался с государственным антисемитизмом. Ну, слышал какие-то разговоры в юности. Знал, что евреев не принимают в МФТИ, МИФИ, трудно поступить, а МГУ, с большим скрипом берут в некоторые НИИ, особенно академические. Это, конечно, раздражало. Ставят препоны при защите диссертаций. Но ведь не всегда и не всем. Вот ему, например, никто не препятствовал. Антисемиты есть и а США, так что, поднимать перед ними лапки вверх? Теперь, правда, вовсю заговорили о “Памяти”. Уровень тревоги, звучащей на кухонных посиделках московской интеллигенции, вырос сразу на несколько градусов.

— Ну что ты сидишь? — вразумляли его друзья за бутылкой Посольской водки на кухне. — Ты же здесь человек второго сорта. И вечно будешь таким. Это ещё если бить не начнут!

— Да какого на хер второго сорта? — горячился Матвей Борисович. — Что ты мелешь! Я начальник отдела, кандидат наук. У меня 4 лаборатории! А сейчас, при Горбачёве, на 5-й пункт вообще никто не смотрит.

— Мудак ты, — качали головой друзья.

Уехала с мужем-компьютерщиком Инна, дочка от первого, раннего брака. Уехал русский сосед Кирилл с женой Светой, которая вдруг оказалась полу-еврейкой.

— Матвей, да мне бы твой паспорт, брат, — говорил Сашка, ближайший друг с институтских времен и чистокровный русак, — я бы уже давно свалил отсюда, только пятки бы засверкали.

— И в Израиль поехал бы? — ехидничал Матвей.

— Надо будет, так и в Израиль. — невозмутимое заявлял Сашка, наливая. — Давай ещё по одной!

И ведь уехал, поганец, и именно в Израиль. Нашёл какую-то двоюродную тетку-еврейку и был таков.

— Мы скоро останемся здесь одни, — раздражалась жена, — давно пора ехать, когда это до тебя дойдёт, в конце концов?

— Куда ехать, куда? — отбивался Матвей Борисович. — Что я там буду делать? Чем зарабатывать?

— Все как-то устраиваются, — жена пожимала плечами. — Ты мужик или кто?

— Вот именно, как-то. — Матвей Борисович пропускал подковырку насчёт “мужика” мимо ушей. — Ты редактор в издательстве. Кого ты там будешь редактировать?

Сын старшеклассник даже и слышать не хотел об отъезде. У него появилась первая девушка и парень, с головой утонувший в любовных отношениях, ни за какие Америки и Канады не желал с ней расставаться.

Магазины все время беднели, но у Матвея Борисовича имелись давние контакты, холодильник никогда не пустел. Ездили на дачу в Малаховке, выращивали там лук и роскошные огурцы и помидоры, жигуленок бегал исправно — опять же работали связи в техсервисе. Жизнь как-то текла. Однако к концу перестройки финансирование института принялось заметно усыхать, затем пошло тоненьким ручейком, а через полтора года после развала Союза и вовсе прекратилось. Кругом вырисовывалась схожая картина. Поменять работу оказалось невозможно. Вскоре институт закрылся. В отделе к этому моменту оставалось человек пятнадцать, в основном старики. Матвей Борисович провёл последнее совещание, сообщил печальную новость, которую все уже давно ждали. Пожал сотрудникам руки, поблагодарил за службу и отнёс ключ сидевшему в помещении бывшего директора владельцу здания, шустрому, бритоголовому молодому человеку, который намеревался сдавать офисы в аренду.

Матвей Борисович попробовал ткнуться туда и сюда, звонил многочисленным знакомым, ходил на какие-то встречи с “влиятельными людьми”, но в стране произошли кардинальные, необратимые перемены. У знакомых появились свои, похожие проблемы, и выброшенные за борт квалифицированные работники некогда многочисленных НИИ оказались никому не нужны. Зато настежь открылись границы. Попробовали, по совету приятеля, мотаться с женой в Турцию за кожаными куртками и пальто, продавать их на Воскресенском рынке. Но торговцы они оба оказались никакие, к тому же на рынке скоро начали верховодить наглые рэкетиры. В общем, проторговались вчистую.

Матвей Борисович наконец решился, тем более что и сына бросила его девушка ради какого-то “нового русского”. Мальчик пребывал в глубоком миноре, и на вопрос, хочет ли уехать в Америку, мрачно кивнул. Матвей Борисович позвонил дочери. Дела у неё с мужем-программистом шли великолепно. Инна тоже окончила компьютерные курсы и устроилась в одну из крупных финансовых компаний на Уолл Стрите. Матвей Борисович многие годы, невзирая на молчаливое недовольство второй жены, регулярно помогал дочке. Подбрасывал деньги, дарил подарки на дни рождения, Новый Год и 8 марта, решал её девичьи, а потом и женские проблемы. Теперь вот и дочь подсуетилась, перетащила его с семьей в Нью Йорк. Время приватизации квартир ещё не пришло, но удалось продать машину и дачу. Привезли с собой где-то шестнадцать тысяч долларов. Дочка помогла снять небольшую, не особо уютную квартиру в южном Бруклине. Дальше надо было устраиваться самому, начинать все сначала в сорок пять лет. Нашлись советчики.

— Гляди, Матвей, — объяснял Вадим, знакомый из смежного НИИ в Москве, опытный иммигрант с трехлетним стажем. — Твой руководящий опыт в Америке не прокатит. НИИ здесь нет, а лабораторий не так много. Да и скажи честно: как рядовой исследователь — ты потянешь?

— Может и нет, — задумчиво говорил Матвей Борисович. — Одиннадцать лет заведовал отделом, занимался текучкой.

— Ну вот. Смотри, что я замутил. Пошёл в Social Security (Отдел социального обеспечения), втер им, что у меня депрессия, мысли о самоубийстве. Принёс справку от врача с Брайтон Бич. Теперь получаю пособие, квартиру по 8-й программе. Работаю в русском бизнесе за кэш (наличные). Делай как я!

Матвей Борисович эту идею отверг — не позволяла гордость. Прибился на курсы программистов в Бруклине, но то ли преподаватель попался никчемный, то ли сам Матвей Борисович не вписывался во все эти COBOL, DB2, JCL и CICS. Пришлось уйти. Английский особо не давался: читать кое-как ещё мог, а вот говорить и понимать других не получалось. А ведь вроде учил язык и в школе и в институте, и ставили ему всегда “отлично”… Сын между тем поступил в Пенн Стэйт, практически бесплатно как неимущий. Уехал в Филадельфию. Нашёл подработку в кафе, вскоре завёл китаянку гёрлфренд. Теперь созванивались с ним раз в неделю. У мальчика началась своя жизнь.

Матвей Борисович с женой остались вдвоём. Деньги таяли с пугающей быстротой. Матвей Борисович рассылал резюме, изредка получал ответы с благодарностью, но предложений не поступило ни разу. Настроение каждый день опускалось все ниже, и уже зашкаливала нулевую отметку. Как-то жена вернулась из магазина с просветлевшим лицом.

— Познакомилась с одной приятной женщиной из Киева. — объявила она. — Зовут Софа. В Америке уже пять лет. Муж тоже кандидат наук, работал старшим научным в каком-то НИИ. А теперь водитель в лимузинном сервисе, хорошо зарабатывает.

Через неделю женщины познакомили мужей. Валерий оказался ровесником Матвея, дружелюбным разговорчивым брюнетом, как ни странно, без украинского “гэканья”. Приняли их гостеприимно. Стол был густо уставлен русскими закусками, включая непременную красную рыбу и оливье двух видов: с колбасой и с креветками. Посредине возвышались водка Grey Goose и бутылка красного вина. Выпили и закусили, женщины ушли в другую комнату поболтать. Мужчины перешли на “ты”.

— Сколько лет ты водишь машину? Четырнадцать? Конечно, иди к нам. Дороги выучишь за пару недель. Работать будешь сам на себя, по своему графику. Чем не жизнь? Только, если остановят, не вздумай давать двадцатку полицейскому на дороге — сразу наденет наручники. Здесь это не прокатит.

— А язык?

— Все, что тебе нужно — понимать адрес. Разберёшься, Матвей. Я же разобрался. Конечно, нужны определённые вложения. Но это не проблема. Компания даст в долг… Проценты высокие, но ты раскрутишься.

Назавтра с новым приятелем отправились в лимо сервис. Условия работы были довольно серьёзные. Требовалось купить новую машину дорогой модели, сдать экзамен, получить лицензию и оплатить солидный вступительный взнос. Все вместе выливалось в кругленькую сумму. Но Матвей Борисович как-то сразу осознал — это и есть то, что ему нужно. Жена активно поддержала.

Уняв гордыню, занял денег у дочери, да ещё пришлось взять в долг, действительно под немалые проценты, у лимузинной компании. Попал в кабалу, вкалывал по четырнадцать часов в сутки шесть дней в неделю, но не унывал. Втянулся в работу, стал приносить домой приличные деньги. Через год расплатился с дочерью, а долг компании можно было отдавать по частям. Начал понимать язык, мог теперь и сам построить фразу-другую, а потом и вовсе заговорил, с ошибками, но весьма бойко. Узнал многие районы Нью Йорка и соседних штатов — Нью Джерси и Коннектикута. Жена нашла работу помощника врача в медицинском офисе. Расплатились с одними долгами, влезли в другие — купили небольшой, но уютный дом в хорошем районе. Хоть и не близко к Манхеттену, зато стоил чуть не вдвое дешевле, и налоги куда ниже. Со временем наняли контрактора, отремонтировали по своему вкусу. Можно жить-поживать. Да вот работа что-то стала донимать Матвея Борисовича, принявшего теперь имя Мэтт. То ли возраст себя вдруг проявил, то ли переутомился, а может и то, и другое. После беспокойного сна, к 11-ти утра, а то и позже, с трудом вытаскивал себя из скомканной постели. Жена, естественно, давно уже была на работе. Принимал горячий душ, помогающий проснуться, без аппетита шёл завтракать: одни и те же омлет, овсянка и кофе. Ставил тарелки в посудомойку, усаживался перед телевизором, то и дело переключая каналы. Время уходило сквозь пальцы. Пара часов — и пора на работу.

Секс с женой происходил теперь так же редко, как новолуние, да и то не каждое. Отношения не то чтобы испортились, но теплота и душевность улетучились, ведь они оказывались вместе только по воскресеньям. Попробовали летать в отпуск на недорогие курорты: в Доминиканскую Республику, в Мексику, на Джамайку. Там, у Карибского моря, тёплого и ласкового, в расслабляющей жаре, влажности и безделье, вроде бы становились ближе друг к другу. А возвращались — и через неделю-две старые отношения, с привычным уже им обоим холодком и безразличием, возобновлялись. Так и жили.

Мэтт прибыл в аэропорт за 10 минут до приземления нужного ему рейса. Времени на подготовку к встрече клиента имелось больше, чем достаточно. Поставил машину на дорогой кратковременной парковке — за все платит заказчик. Прикрепил лист бумаги к пластиковой подложке, специально припасенной для встречи клиентов в аэропортах. Крупными буквами, сверяясь с компьютером, написал черным фломастером имя заказчика: Michael Silver. Вышел к ползущему сверху эскалатору на этаже прибытия полётов и поднял листок с именем на уровень груди. Вскоре пружинистым шагом приблизился к нему, показывая двумя пальцами себе на грудь, высокий, энергичный молодой человек. Вглядевшись, поднял брови и неожиданно спросил по-русски:

— Матвей Борисович?

— Мэтт ошарашенно помотал головой, потёр ладонью, по новой привычке, лысеющее темя. Это был Миша Зильберборд, где-то в начале 80-х совсем ещё зелёным пацаном попавший к нему в отдел по распределению после техникума. Матвей Борисович живо приметил способного парня. Иногда звал к себе в кабинет, расспрашивал о делах, давал советы. Частенько отпускал Мишу с полдня, заодно поручая ему собственные мелкие дела: отнести материалы в смежный НИИ, забрать билеты из театральной кассы, купить подарок тёще. Миша безукоризненно выполнял поручения шефа. Потом он закончил вечерний вуз и Матвей Борисович перевёл парня на инженерную должность… Стоп… значит, ему сейчас должно быть за пятьдесят. А с виду нет и сорока!

— Очень рад вас видеть, Матвей Борисович.

— Михаил… как ваше имя-отчество?

— Да какое отчество. Зовите просто Майк!

— Вот так встреча, Майк! Прошу сюда, дорогой! Очень рад подвезти бывшего коллегу! Отлично выглядите!

— Вы тоже в порядке.

Мэтт махнул рукой.

Выехали на 95-ю дорогу. Мэтт взял левую полосу, слегка прибавил газу, стараясь не превышать установленный лимит скорости в 65 миль в час. Майк, как и положено пассажиру лимузина, какое-то время полностью сконцентрировался на своём айфоне.

— Давно вы в лимо сервисе, Матвей Борисович?

— Мэтт поправил зеркало заднего вида и поймал взгляд пассажира.

— Вот-вот будет двадцать лет. Да… Зовите меня Мэтт.

— Окей Мэтт.

— Можем на ты?

— Разумеется!

— Чем занимаешься, Майк?

— Работаю в Силиконовой Долине, в Гугле.

— У Сергея Брина, значит?

— У него родимого.

— Вон как наши ребята раскрутились! Молодец! Часто его видишь?

— Да почти каждый день.

— Серьёзно?

— Вполне.

— Высоко, стало быть, забрался?

— Да уж.

Помолчали.

— Женат?

— В прошлом году отпраздновали. серебряную свадьбу.

— Да ты что?

— Так ведь годы летят… Трое детей. Старший тоже у нас в Гугле, разрабатывает новые технологии. А как ваши, кгм… твои детки? Сколько их у тебя?

— Двое. Дочь на Уолл Стрите, а сын… уехал в Бразилию. Какой-то там бизнес…

— Понятно, — быстро сказал Майк, чтобы прекратить явно неприятную тему. — Поездили по миру?

— Да, побывали кое-где. Джамайка, Мексика. А ты?

— Проще сказать, где я не был, — улыбнулся Майк.

— Ум-гм. В общем, месяцы бегут, а годы летят… А что в Принстоне?

— Совместный проект с Университетом. For the government (для правительства).

Вскоре GPS обезличенным женским голосом сообщил о прибытии на место.

— А вон и Wyndham Garden, — кивнул подбородком Мэтт, — твой отель. Нужна помощь с чемоданом?

— Ну что вы, — отказался Майк, почему-то переходя на вы, — Вы же видели, у меня крохотный “дипломат”.

Мэтт вышел из машины. Он сделал движение, будто хотел обнять Майка на прощание, но увидел протянутую ему руку и мгновенно перестроившись, крепко пожал ладонь своего бывшего техника. Тот ответил таким же пожатием и широко улыбнулся:

— Приятно было повидаться, Матвей Борисович.

Улыбался он хорошо. Тёплая получилась улыбка. Мэтт кивнул, сел за руль и не оглядываясь тронулся с места. Хотелось побыстрее вернуться домой и лечь спать. Он прибавил газу, теперь уже не заботясь об установленной скорости. 8-цилиндровый двигатель без усилия и шума тут же разогнал машину, стрелка спидометра подскочила до 75-ти миль в час.

А в уставшем сознании нескончаемой каруселью вертелась неуместная, дурацкая поговорка: “У Матвея было четыре лакея, а теперь Матвей сам лакей”. И ничем нельзя было перебить эту круговерть. Ни новостями, ни расслабляющей музыкой, ни Бейонсе, ни Высоцким… Мозг просто-напросто оказывался переключаться.

Подъезжая к своему дому, Мэтт с удивлением заметил свет не только над крыльцом, но и в окнах первого этажа. Он, как всегда, оставил машину на драйвее и открыл дверь ключом. Жена встретила его в прихожей:

— А я чувствовала, что ты сегодня раньше вернёшься.

— Который час, Рита?

— Четверть первого. Хотела тебя дождаться. Иди мой руки, буду тебя кормить.

— Ты в порядке, дорогая? Что-то случилось?

— Я в полном порядке, Матюша. Давай умывайся, а я иду на кухню и жду тебя.

Мэтт, приподняв брови и потирая кончик носа подушечками большого и указательного пальцев, как он всегда делал в раздумьи, послушно отправился в ванную.

За ужином он подробно рассказал жене о встрече с Майком и о дурацкой поговорке, непрошеными образом обосновавшейся у него в мозгу по дороге домой. Рита внимательно выслушала его, встала, зашла мужу за спину и тёплыми мягкими ладонями притянула его голову себе на грудь. Мэтт закрыл глаза.

— Ну что за чушь вечно лезет мужчинам в голову — проговорила Рита и поцеловала его в темя. — Никогда ты не был лакеем. Ты приехал сюда в 45 лет, овладел новой профессией, выучил язык и заработал всё, что у нас есть. Ведь моей зарплаты хватает только на сумки и косметику. И там, в Москве, не было у тебя никаких лакеев. Дурацкое слово.

— Да ведь это просто поговорка, — улыбнулся Мэтт. Его голова удобно покоилась на груди у Риты.

— Пойдём наверх, — сказала жена, — у нас уже два месяца не было секса.

Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “Григорий Писаревский: У Матвея было четыре лакея…

  1. Рассказ Григория подтолкнул меня к размышлениям на тему стоит ли обычным людям уезжать или нет из такой страны, как Россия. Я считаю, что Россия как была при царе сословным государством, так и осталась. В раннее советское время одним из решающих факторов, определяющих карьеру, было т. н. соцпроисхождение. Так одним самых презрительных отзывов о человеке было «колхозник». Но и потом общество стало делиться на «прослойки»: на вершине находились «номенклатура» и военные+»органы», под ними располагались научные сотрудники, ну, и т. д. И во времена крепостничества, и потом на «обслуживающий персонал» смотрели презрительно — лакеи. Это звучит и в рассказе. И вот Матвей попал в свободное общество, где «обслугу» не презирают, а считают обычной работой. В прежней жизни он был причислен к привилегированному сословию (зарплата, квартира, дача, машина). Все это ему полагалось автоматически, несмотря на еврейское происхождение, хотя судя по тексту, особым талантом он не блистал. В Америке он упорно трудился и достиг примерно того же, среднего уровня (но американского). А его тогдашний протеже оказался талантливым и выбился в элиту. Получается, что в свободном обществе важно не твое происхождение, а чего ты действительно стоишь. Вот почему люди и бегут оттуда.

  2. Немного не догнал, не понял линию Майка: «Понятно, — быстро сказал Майк, чтобы прекратить явно неприятную тему».
    А почему тема стала вдруг неприятной?
    Встретились, обрадовались, разговорились, на «ты» предложил старший, душевно общались, обычное то да сё, а как машина остановилась — сразу молодой перешел на «вы». Попрощались совсем официально.
    Чего это с Майком случилось? Испугался продолжения?
    Григорий, это не попытка критики, хочу понять мотивы одного из персонажей.

    1. Тезка, Вы, конечно, правильно подметили некие недосказанности. Высоко взлетевший Майк не изъявил желания продолжить знакомство. Хотя мог бы проявить чуть больше душевного тепла к бывшему боссу. А я, грешный, должен был бы обыграть ситуацию поточнее.

  3. Рассказ, вернее даже литературный очерк, где определенная документалистика и реальность фактов усиляют воздействие, подчёркивают глубину жизни. После того, как я высказалась достаточно научно и изысканно, скажу по-простому и от души: очень понравилось!

  4. Большое тебе спасибо, дорогой Яков, за тёплые слова поддержки. Рад, что рассказ вызывает эмоции…

    1. Эмоции ???
      Не то слово !! Своим рассказом ты вернул меня на 30 лет назад,
      со всеми моими ехать-не ехать.
      Оглядываясь назад, теперь я точно знаю, страшная вещь собственные иллюзии,
      необоснованные ничем пустые надежды — авось пронесёт, переживём.
      Потом дорого приходится расплачиваться за это. И за нерешительность тоже.
      И, ты знаешь (из твоего текста это видно), для себя я понял, что
      ЧЕМ ХУЖЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ. Если бы я был поставлен в более жёсткие, невыносимые условия, не было бы возможности как-то выкручиваться, то и действовал бы более решительно, не мямлил бы.

  5. Да, реальная зарисовка. Если говорить о конкретном случае, то такой Матвей и в Союзе не был творческим работником: «текучка» — то же «лакейство». Так что по заслугам и оплата. Самочувствие зависит от правильной самооценки. Главное — семья и дети/внуки.

  6. З-Д-О-Р-О-В-О !!!
    СПАСИБО, Гриша ! СПАСИБО, дорогой !
    Не могу оценивать литературную ценность написанного — я сам не пишу, не критик.
    Но, за ПРАВДУ, снимаю шляпу.
    Скажу честно, читать было тяжело, потому что всё это (или почти) было со мной,
    и я подозреваю, не только со мной.
    Могу добавить ещё много в эту тему. Но, это уже вариации …
    Дай, тебе Бог здоровья и всего хорошего !
    Твой земляк, Яков.

Добавить комментарий для Михаил Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.