Ностальгия по левой, которая была когда-то и которая умела бороться за Иерусалим, не боясь нападать на Амоса Оза — “Отказ от Иерусалима — это отказ от сионизма”.

Когда левые нападали на Амоса Оза

Ран Барац
Перевод Ontario14

“Шестидневная война” привела к кардинальному изменению границ Израиля. До войны Израиль находился под постоянными угрозами уничтожения со стороны Насера. Границы государства, оределенные соглашениями о прекращении огня 1949 года, были длинными, извилистыми и ненадежными. Поколение сионистов, воевавшее в 1947-49 г. г оказалось запертым в опасных и абсурдных границах — “удавкой” называл их Ицхак Табенкин. Абе Эвену они напоминали Аушвиц. В результате войны, територия Израиля увеличилась с 20.000 кв. км. до 88.000 кв. км. (с Синаем). Протяженность границ значительно сократилась, Израиль впервые получил “стратегическую глубину”, под наш контроль попали горы, с которых простреливались весь Центр и Север Израиля. Израильтяне облегченно вздохнули. Однако, не только улучшение стратегического положения Страны взволновало ее жителей. Новые территории, полученные Израилем впервые напомнили первоначальное требование Сионисткой организации в 1919 году (…):

Возобновленная связь с местами, имеющими важнейшее национальное значение, находящимися в сердце Эрец-Исраэль, потрясла всех сионистов — правых и левых. После 19 лет, в течении которых евреи Израиля чувствовали себя в осаде и не имели доступа к территориям, где происходили основные исторические события в жизни еврейского народа, открылись дороги к местам, стоявшим в центре сионистского требования на право владеть Эрец-Исраэль. Все это привело к возникновению уникального для Израиля политического явления — “Движения за Единую и Неделимую Эрец-Исраэль”, составленного, представить себе невозможно, из правых и левых, ревизионистов и социалистов, бен-гурионистов и жаботинскиантов, горожан и кибуцников, религиозных и атеистов. Их всех объединила одна идея, основанная на одном требовании сионизма: заселении освобожденной в войне Эрец-Исраэль. Иерусалим был самым важным местом. Не просто Иерусалим, но “Святой Иерусалим”. Когда-то, сегодня в это трудно поверить, так говорили и среди израильских левых тоже.

“Народ вернулся в Иерусалим, Иудею, Самарию”

Основой сионистских требований того времени, помимо безопасности, демографии, истории и исторической справедливости, был Иерусалим — освобожденный и объединенный под израильским суверенитетом. Как говорят сегодня, “это выше разногласий между левыми и правыми”. Вот что сказал министр обороны Даян, находясь у Стены плача 7 июня 1967 года:

“Армия обороны Израиля освободила сегодня утром Иерусалим. Мы вновь объединили разделенный Иерусалим, растерзанную столицу Израиля. Мы вернулись к самым святым нашим местам, чтобы никогда более с ними не расставаться.”

На практике левые правительство и Кнессет тоже продемонстрировали большую решимость и поспешили аннексировать Восточный Иерусалим. Цви Шилоах (тогда бывший левым), описывает это так:

“Руководство Маараха сообразило, что компромисс в Иерусалиме из-за ‘демографических проблем’ уничтожит моральную основу сионизма и существования Партии Труда в качестве правящей… Иерусалим был квинтэссенцией мечты. Передача его Хуссейну стала бы несмываемым пятном в истории нашего народа и морально-политическим банкротством.”

Шилоах был далеко не одинок. Для левых сионистов это было само собой разумеющимся. Элиэзер Ливне, один из виднейших интеллектуалов Израиля, описывал войну так:

“Шестидневная война вернула евреям Эрец-Исраэль чувство собственной судьбоносной значимости. Во-первых, действовало соединение Нации со Своей Землей… Теперь народ вернулся в Иудею и Самарию, Древний Иерусалим и Синай. Около освобожденной Стены рыдали вместе ‘религиозные’ и ‘светские’, переполненные чувством благодарности и веры. Стена плача продолжает охватывать все шире и глубже новые слои населения — хасидов, приходящих сюда молиться, десантников, приходящих сюда для дачи торжественной присяги, уроженцев Страны и новых репатриантов, стариков и детей… Сомневается ли кто-то, что Иерусалим — это ‘более Эрец-Исраэль’, чем Яфо, а Хеврон — более, чем Ако? Здесь проявилась абсолютная взаимосвязь народа и земли… Десантник так ответил на вопрос американского журналиста, что он почувствовал, прикоснувшись к Стене: ‘Я почувствовал, что вернулся сюда после 2000-летнего отсутствия.’”

И вспомним слова Азарии Алона, члена кибуца Бейт ха-шита и одного из основателей израильского общества охраны природы, сказанного в 1967 году:

“Расширенный Иерусалим: сегодня всем, у кого есть глаза, ясно, что в любом случае, разделенный Иерусалим остался в прошлом. Никакая линия, исправленная или улучшенная, не разделит больше Город. Иерусалим не будет и под ‘международным контролем’… Можно быть уверенными — нет такой силы, которая отнимет у нас Иерусалим, и никакое мирное урегулирование не состоится, если оно будет предусматривать любой новый раздел Города.”

Ох… Старый добрый “фашизм” тогдашних левых сионистов,… И, сразу предупреждая “мачоистскую” версию, процитирую Рахель Савураи (1967):

“Все Иудейские горы должны быть частью Государства Израиль… Иерусалим — не только ‘Небесный Город’. Иерусалим — столица Иудеи, столица Страны, мать дочерей своих. Не будем отрывать мать от дочерей, не будем оставлять ее в одиночестве.”

Пост-сионизм поднимает голову

Выше я процитировал представителей левого фланга израильского общества, кибуцников и активистов рабочего движения, ярких сионистских лидеров, частью даже со слегка “радикально-авангардистским налетом”.

Но слева была и другая группа, начавшая формироваться после войны. Одним из виднейших ее представителей был Амос Оз, который в серии статей в газете “Давар” высказывал несогласие с тем, что война принесла пользу, мотивируя “несправедливостью по отношению к палестинцам”. Также Оз не соглашался с правом евреев на Единые и Неделимые Эрец-Исраэль и Иерусалим. Он провозгласил рождение израильских “новых левых”:

“Я сионист во всем, что касается освобождения евреев. Я не сионист во всем, что касается освобождения Святой Земли.”

По-мнению Амоса Оза,

“мы пришли сюда для того, чтобы существовать в качестве свободных людей, не для того, чтобы освободить от ига инородцев стонущую и оскверненнуй землю.”

“Левые” без “освобождения земли”? Сегодня это воспринимается как нечто, само собой разумеющееся, но “те” левые встали на дыбы от этих разговоров. Для многих слова Оза означали предательство сионистской сущности “Аводы”. Так, например, ответил Озу в “Давар” Йосеф Шакед (декабрь 1967), предполагая, что Оз причисляет себя к сторонникам “Аводы”:

“История Рабочей партии в Эрец-Исраэль — это история постоянной борьбы за изменение демографической ситуации в Стране, борьбы за создание убежища для евреев, физического и духовного, борьбы за место под солнцем для еврейской нации. Война Рабочей партии, имевшая видимые и близкие цели и не развлекающаяся далекими завораживающими идеалами, была за еврейскую землю (за освобождение земли)… Вера в моральную силу национально-человеческой мечты о возвращении в Сион, в котором есть исправление исторической несправедливости — все это заставило Берла Каценельсона, Шмуэля Явнэли и Давида Бен-Гуриона поверить в истинность и справедливость требований позволить еврейскую иммиграцию и еврейский труд на еврейской земле… Берл Каценельсон, один из наших вождей-основателей, знавший, что такое еврейская историческая ответственность, знал и то, что ‘если будет соглашение между нами и арабами, оно будет не за счет сионизма, но на основе воплощения сионизма в жизнь’. Декларация Амоса Оза не соответствует стремлению Берла, ‘стремлению к земле’, ‘стремлению народа, лишенного земли’, ‘народа, оторванного от жизни на земле и жившего, как перекати-поле, народа, в котором проснулось горячее желание исправить многовековую несправедливость’.”

И в конце добавляет Шакед нечто о новом течении среди левых, которое представляет Оз:

“Протест Оза и других против стремления владеть занятыми территориями, мотивированный ‘правами палестинского народа’ — имеет важное значение, т. к. протест возник на израильской почве… Этот протест опасен для чувства национальной правоты, опасен для нашей политической решимости… В своем ответе… я хотел показать ничтожность этого ‘ограниченного’ сионизма, сионизма без чувства собственной правоты, без интереса к наследию предков, без мечты о Собирании изгнанников, сионизма без Галута и без Геулы — сионизма без содержания”.

Но Оз не остановился на этом. На следующий год он пошел дальше. Ради крайнего обострения противоречий внутри левого лагеря, он, в интервью Геуле Коэн (работавшей тогда в “Маариве”) в 1968 году, решил поставить в центр дискуссии Иерусалим. И не просто Иерусалим, а Котель (“Стену плача”):

“Для меня нет святых мест. Единственное, что свято для меня — человеческие жизнь и свобода. Жизнь и свобода были спасены этой войной от смерти и разрушения. Вот и все… Если бы на одной чаше весов было бы существование Стены плача (не только ее освобождение, но само существование, в физическом смысле), а на другой — жизнь одного ребенка — я выбрал бы жизнь ребенка.”

Эти слова вызвали в Израиле скандал. Наверное, самой видной фигурой среди критиков Оза был Натан Альтерман, член “Аводы” и давний бен-гурионист. Альтерман ответил Озу в “Маариве”, в статье “Война за мир”, полной исторических, социальных и гуманистических реминисценций:

“Молодые люди погибают не во имя жизни и свободы, как общих отвлеченных понятий, но во имя жизни и свободы людей и древнего многострадального народа, чья жизнь и свобода включает в себя все, из чего жизнь и свобода состоят, все, без чего жизнь и свобода останутся пустым лозунгом: Землю и Небо, стены и крыши, слова и молчания, воспоминания, настоящее и будущее. И да — ‘места’ тоже — как ‘святые’, так и не очень…

Конечно, человек может не соглашаться с галахическим понятием святости, но, все же, не все места одинаковы. И не только для общества, но и для конкретной личности. Есть места… значащие для человека больше, чем другие места. Эти места дают смысл его жизни и свободе.”

Альтерман стоял, потрясенный, и смотрел на этих “новых левых”, понимая, насколько они противоречат основам сионизма:

“Декларации, подобные той, что сделал Амос Оз, не представляют опасности и темы для обсуждения, когда народ знает, что перед ним и что вокруг. Но когда народная воля и сознание разбиты и разбавлены… такие декларации, тем более что их так много, они стали привычными и они так соответствуют модным духовным течениям, представляют серьезную опасность дегенерации, опасность, которой нельзя пренебрегать.”

Безопасность — это еще далеко не все

Эта дискуссия о Иудее и Самарии, Голанах, Синае и, естественно, Иерусалиме, разгорелась внутри “Аводы” 50 лет назад. Можно ли сказать, что “пустой сионизм” Амоса Оза победил? Есть ли сейчас среди левых кто-нибудь, кто сможет поддержать цитированные выше слова видных деятелей левого крыла сионизма? Возможно ли сегодня среди левых мнение, что, несмотря на все известные трудности, сионист должен требовать, чтобы Иерусалим — по причинам исторической справедливости, в соответствии с требованиями сионизма и еврейской религии — оставался объединенным под израильским суверенитетом?

Моше Табенкин[1] в 1967 году предсказывал:

“Мы еще заплатим дорогую цену за наше отношение к освобожднным территориям, как к только имеющим стратегическое военное значение, безо всякого упоминания их настоящего сионистского значения. Молодое поколение воинов, только что самоотверженно добившееся победы, переживает встречу с Городом, с каждым вади, каждой горой в освобожденной Эрец-Исраэль, переживает, как вернувшиеся освободители отнятой Родины, а не как оккупанты вражеской территории, имеющей военное значение (я уже не говорю о Гуш-Эционе, Бейт-hа-арава, Атарот и Кфар-Даром)… Я боюсь, что если не прекратится игнорирование сионистского значения освобожденных территорий, мы, тем самым, вернем кавычки вокруг слова сионизм для этого поколения. Если так произойдет, это станет катастрофой для формирующегося сознания молодого поколения в Израиле и диаспоре.”

Левые сионисты должны спросить себя: кто является их духовным лидером — Амос Оз и его последователи, или Каценельсон, Табенкин и Альтерман. Так мы узнаем, как “сформировалось сознание молодого поколения”.

“Мида”, май 2017 года

Примечание:

[1] — поэт, член кибуца Эйн-Харод