Михаил Корабельников: Война

Loading

Любое зверство нуждается в идеологическом прикрытии. С этой целью ответственность за эксцессы советской власти над «освобожденными» народами западных областей, присоединенных к СССР в 1939-40 годах, нацистская пропаганда возложила на «жидов-комиссаров».

Война

Михаил Корабельников

КорабельниковНезадолго до начала войны моей матери снится сон. Будто она — еще студентка мединститута — после очередной экзаменационной сессии возвращается домой в украинский городок Короп на Черниговщине. И не узнает родного города. Всюду запустение, на улицах хлам и нет людей. Она спешит в родительский дом и застает такую картину: калитка сорвана, вместо окон — черные дыры, с правой стороны от калитки, где росла яблоня-малиновка, вместо яблони зияет глубокая яма. С бьющимся сердцем взбегает на крыльцо и через распахнутую дверь входит в горницу. Зовет: «Мама, мама!». И откуда-то с печи доносится слабый голос ее матери: «Женя!» И тут она просыпается.

Война разметала моих родственников по разным местам. Как и положено, первыми ее жертвами стали мужчины. Раньше других погибли мужья моих старших теток по матери: Сони и Бэллы. У тети Бэллы остался сын Иосиф (Юзик) — на год старше меня. Соня так и осталась бездетной.

Но первым удар наступавших немецких войск испытал на себе дядя Миша — младший брат отца. Он воевал всего неделю, с первого дня войны. Капитаном в составе батальона он командовал группой тяжелых танков КВ. Эти танки имели непробиваемую лобовую броню и отступали в арьергарде наших войск на Западном направлении: как он мне рассказывал, в среднем по 40км в день. Такими темпами здесь шло немецкое наступление. Была поставлена задача: задерживать наступление противника по главным магистралям, чтобы уберечь наши отступавшие части от полного разгрома. Через шесть дней непрерывных боев остатки танкового батальона отступили к Минску, который был сдан на следующий день.

Дядя Миша рассказывал: когда они переехали мост через реку и оказались в восточной части города, командование вернуло их назад: на покинутой территории остались 3000 наших грузовиков, которые не удалось эвакуировать. Грузовики следовало сжечь, чтобы не достались врагу, что и было исполнено. Наверняка, то была самая «эффектная» операция за всю неделю боев дяди Миши. Но так сложилась обстановка. После этого его сняли с фронта и направили преподавателем в военное училище, где он оставался до конца войны. В ходе разгрома в начале войны Красная армия потеряла не только технику, но и людей, которые ею владели. Нужно было срочно готовить замену. Это предопределило дальнейшую военную судьбу моего дяди Миши и спасло ему жизнь.

Единственный брат матери — мой дядя Саша -тоже воевал недолго. Во время нашего неудачного наступления весной 1943 года под Харьковом осколок мины раздробил ему ступню левой ноги, и он был вывезен в госпиталь. По существу, это обстоятельство также спасло ему жизнь, так как по ранению оказался в тылу, тогда как многие его товарищи попали в окружение и погибли. Когда я последний раз 15-летним пацаном был в Коропе, то приставал к дяде Саше с вопросом: много ли он побил фашистов. Он ответил: не считал, так как в общей наступающей цепи стрелял из автомата и не видел цели. Это меня сильно разочаровало.

Мой отец перед войной работал в Подольске на крекинг-электровозостроительном заводе (КЭС). Во время немецкого наступления на Москву какое-то время находился в составе Московского ополчения, но не воевал. В сентябре–октябре 1941 года большинство подольских предприятий, в том числе КЭС, были эвакуированы. Отец как специалист завода имел «броню». Но после знаменитого Харьковского «котла» в мае 1942 года, положившего начало неудержимому немецкому наступлению на Южном фронте, отказался от продления «брони» и был призван. После непродолжительного обучения попал в действующую армию рядовым, несмотря на высшее образование. Тогда с этим не считались, немцев надо было остановить любой ценой. Но несколько позже замещал выбывшего из строя политрука — должность, надо сказать, незавидная: она не давала никаких преимуществ перед бойцами, но возлагала на «счастливчика» ответственность за себя и других. Не говоря уже о том, что в случае немецкого пленения это была расстрельная должность. Впрочем, расстрельной была и сама его национальность.

Письма от отца мать получала довольно регулярно и по большей части полные оптимизма. Он ободрял надеждой на неминуемую нашу победу, просил о нем не беспокоиться и, главное, — беречь детей. Правда, в одном из сохранившихся писем отец просил прислать, по возможности, сухарей. Отсюда можно сделать вывод, что с питанием у них было не очень, впрочем, как и везде. И только последнее письмо отца, полученное где-то в середине февраля 1943 года, было тяжелым, и мать проплакала над ним всю ночь. Он писал, что теперь они, наконец, наступают, проходя — иногда по пояс в снегу — до сорока километров в день. И единственное, что их держит на ногах, это мысль о том, что они гонят уходящего врага. Он еще писал: «наверное, вы скоро о нас услышите».

Кем был на войне мой отец: пехотинцем, артиллеристом? Название его части звучало приблизительно так: «Особый отряд истребителей танков». Они наступали на Ростовском направлении. О том, как воевали истребители танков в то время и том месте, можно судить хотя бы по фильму «Горячий снег». 5 марта 1943 года матери пришло извещение: отец выбыл из части по ранению и…пропал без вести. Что было на самом деле, нам неизвестно. Но, несомненно, он погиб — в любом ином случае дал бы о себе знать. На довоенной фотографии, которую я запомнил, это был, как мне показалось, высокий мужчина, с черными кудрявыми волосами и грустными серыми глазами. Он был сфотографирован в полувоенной форме рабфаковца. В одной из песен Окуджавы есть такие слова: «пять грустных солдат не вернулись из схватки военной» — вот и он тоже не вернулся.

Наша семья, то есть моя мать, я и сестра Рита эвакуировались из Подольска уже в сентябре 1941 года; при этом в пути следования на мать возложили обязанности начальника медицинской службы эшелона. В ее компетенцию входили: контроль за санитарным состоянием поезда и здоровьем пассажиров — в большинстве своем рабочих и служащих КЭС, — выявление заболевших и оказание помощи, предотвращение распространения эпидемий. Но так случилось, что одним из первых заболевших, причем, заразной и опасной болезнью — дифтерией, оказался ее собственный сын. Вследствие чего, в Свердловске нам пришлось сойти с поезда, и меня положили в больницу, где немедленно заразили еще и корью. Если корь ослабляет детский организм, но сама обычно не очень опасна, то дифтерия, ее токсическая форма, способна убить наповал. Существовало лишь одно радикальное средство от дифтерии — специфическая сыворотка, которую применяли повсеместно. Но мать знала, что у меня тяжелая аллергия на чужеродный белок, и сыворотка мне категорически противопоказана. Об этом она известила персонал больницы.

Однако сыворотку мне ввели, что немедленно вызвало шок: падение сердечной деятельности и общий отек организма. И это накладывалось на дифтерию и корь в придачу. Неминуемо я должен был отдать концы. В больнице в подобном состоянии находилось еще 11 младенцев — все умерли. Но Всевышний промедлил с моим оформлением в рай. Образовалась большая очередь, и у Него в эти дни было слишком много забот. Этим воспользовалась моя мать, которая забрала меня из больницы, попросив какого-то красноармейца помочь ей отнести на квартиру: у нее не было сил тащить налившегося водой битюга, на которого, трехлетнего, лезли валенки только взрослого человека. Короче, мать меня спасла.

В начале войны в Коропе оставались дед и бабушка Гуревичи и две их младшие дочери, Маруся и Валя, — дивчины 17-ти и 16-ти лет. Сначала все надеялись на то, что наши немцев остановят, потом — на организованную эвакуацию населения. Ни того, ни другого не произошло. Радио каждый день приносило тревожные вести, но действительность оказалась еще страшнее. Они готовились к эвакуации. Нужно было бросить дом со всем добром и хозяйство, а это не так просто. Но когда пошел слух о том, что немцы высадили десант в Сумах — а это уже восточнее Коропа, — началась паника. Вместе с другими беженцами под немецкими бомбами они прошли, голодные и оборванные, всю Восточную Украину, и только в Курске была организована эвакуация населения. В эвакуации семья обитала в районе Ташкента.

Но на Украине оставалась еще одна моя тетка по материнской линии — Фаина. Она была замужем за украинцем Митей, и у них уже было четверо детей — последний родился незадолго до войны. Родители очень не одобряли этот брак по национальным соображениям, хотя лично против Мити ничего не имели. Но любовь, победила. Эта тетя Фаня в семье из всех сестер была самой авторитетной. Она работала учительницей; дети ее любили, уважали их родители. Митя работал каким-то начальником по почтовому ведомству, и у него были все возможности вовремя эвакуировать свою семью. Но когда возник вопрос, этому воспротивилась многочисленная Митина родня: «Куда вы поедите, да еще с малыми детьми? Приезжайте к нам в деревню, здесь все свои, никто ничего не узнает». Надо сказать, что Фаня, как и моя мать, была русоволоса, сероглаза, не еврейку совсем не похожа. И они остались.

Однако когда пришли немцы, тут же нашлись доброхоты, и все про тетку рассказали. Надо отдать должное местному старосте: он не единожды ходил в комендатуру и просил не трогать тетю Фаню и ее детей. И немцы не трогали. Правда, вместе с другими еще не добитыми евреями ее гоняли на каторжные работы, вследствие чего грудничок вскоре умер.

А что же Митя, ее законный супруг? Те же родственники, которые убеждали их остаться, стали уговаривать Митю бросить семью: «И что ты связался с этой жидовкой, чем она тебя околдовала? Бросай их, а мы здесь подберем тебе таку гарну дивчину, все будет замечательно». И Митя их бросил. Я ему не судья. Я понимаю, что он это сделал не по злому умыслу: так сложились обстоятельства. Останься он в семье, его бы постигла общая участь. А человек слаб: для огромного большинства из нас инстинкт самосохранения подавляет все иные побуждения и душевные порывы. И надо обладать очень сильным характером, чтобы совесть могла одолеть естественные для живого организма инстинкты.

Где-то зимой 1943 года по тем местам прошла партизанская дивизия Ковпака, а потом пришли каратели. Они добили оставшихся евреев. Однако тетю Фаню и ее троих детей (старшей девочке было 11 лет) не расстреляли: эсэсовцы закопали их в землю живыми. Надо сказать, что Митя не остался безучастен: он, конечно, переживал эту страшную гибель своей брошенной семьи и, как говорили, даже тронулся рассудком: несколько дней подряд ходил на их могилу и приносил еду. Когда немцев прогнали и в 1944 году из эвакуации вернулись наши родственники, Мите грозил штрафбат. Он приходил в дом деда, но дед отказался с ним общаться. Тогда он обратился к уже возмужавшей в эвакуации 20-летней Марусе, просил замолвить за него слово. Маруся ему сказала, что мужья ее старших сестер Сони и Беллы погибли, Ошер, мой отец, тоже погиб. «А почему ты должен жить?» Митю забрали в штрафбат, и вскоре он погиб.

Эту историю о войне, если помнит читатель, я начал со сна, приснившегося моей матери перед войной. Так вот: сон оказался вещим. Какую картину застала семья Гуревичей, вернувшись из эвакуации? Они увидели почерневшие от копоти проемы окон дома, без стекол, сорванную с петель калитку, а в том месте, где до войны росла яблоня — малиновка, зияла глубокая воронка от бомбы.

Холокост

История моей тети Фани, казненной немцами вместе с тремя детьми, как и множество подобных историй, может вызвать у недостаточно информированного читателя недоуменный вопрос: Как такое могло произойти? И как такое вообще возможно в наше время? И как это могли совершить не какие-нибудь дикие варвары, но немцы — народ образованный, просвещенный, давший миру великих философов, ученых, писателей, композиторов, изобретателей, общественных деятелей, знаменитых политиков, Нобелевских лауриатов?

Оказалось возможным. Имя этому — ХОЛОКОСТ. По свидетельству самих немцев, во время Второй мировой войны было убито примерно шесть миллионов евреев европейских стран — более чем треть всего мирового еврейства. В действительности жертв было больше, ибо не все случаи убийств мирного еврейского населения были учтены. А сколько беженцев погибло в лесах и болотах просто от голода, холода, болезней и полученных ран, а сколько умерло в лагерях смерти уже после их освобождения союзниками из-за несовместимого с жизнью истощения организма, а сколько людей покончило с собой, не в силах пережить выпавшие на их долю испытания? Все это не поддается учету.

Но было бы недопустимым упрощением ситуации возлагать ответственность за жертвы Холокоста исключительно на немцев. Вольно или невольно посильное участие в этом постыдном деле приняли многие. И я считаю своим долгом отвлечься от нити своего повествования, чтобы в кратком изложении представить читателям собственное видение этого явления.

Не буду говорить об истоках антисемитизма как явления в человеческой истории, — для этого следовало бы написать не одну книгу, и они написаны. Факт заключается в том, что с приходом в 1933 году к власти в Германии Гитлера и его национал-социалистической партии над евреями европейских стран нависла смертельная угроза, что с самого начала осознали немногие. Но по мере расползания фашизма по европейскому континенту эта угроза становилась все более ощутимой, а спасение евреев — все более проблематичным. Перед беженцами закрывались границы соседних еще свободных стран, а лиц, нелегально пересекших границы, вылавливала полиция, и после нескольких месяцев заключения их, как правило, возвращали назад.

В июле 1938 года во французском курортном городе Эвиане открылась конференция, на которой, представители тридцати двух стран Европы, обеих Америк и Австралии решали вопрос, что делать с шестьюстами тысячами немецких и австрийских евреев, лишенных гражданства и подвергавшихся преследованиям в своих отечествах. Им единодушно было выражено сочувствие, но этим дело и ограничилось, ибо ни одна страна не пожелала предоставить убежище этим людям, кроме маленькой Доминиканской республики, принявшей 1500 беженцев. По большому счету судьба евреев никого не волновала.

В мае 1939 года германский лайнер «Сент-Луис» привез в Гавану 936 евреев, которые отдали все свои сбережения за билет на лайнер и кубинский сертификат, а большинство имело даже номер американской эмиграционной квоты. Но кубинские власти аннулировали эти сертификаты. Только двадцати двум состоятельным евреям разрешили сойти на берег; остальных пассажиров лайнер привез назад в Германию.

Такое отношение к гонимому народу развязало руки Гитлеру. Раз судьба евреев всем безразлична, то он имеет полное право решать ее по собственному усмотрению.

Но возникает вопрос, почему бы этим евреям не отправиться в Палестину, на территории которой уже существовала большая еврейская община — сионистский проект — которая по замыслам ее устроителей должна быть со временем преобразована в независимое еврейское государство? Ведь евреи Палестины нуждались в притоке новых эмигрантов из Европы, чтобы сделать более весомым свое присутствие на этой территории, населенной арабами. Однако этого не хотели сами арабы, несмотря на то, что от проживания рядом с еврейской общиной получали большую выгоду для себя. Евреи построили здесь электростанции, на пустынных землях организовали образцовые хозяйства, возвели города и поселки, наладили медицинское обслуживание населения, оживили торговлю; заморские толстосумы жертвовали деньги на этот палестинский проект, и это шло во благо всему населению территории, включая арабов.

Против увеличения еврейского присутствия активно возражали арабские лидеры как в самой Палестине, так и вне ее, а создание независимого еврейского государства виделось им в страшном сне. Вся территория арабского мира должна была, по их мнению, принадлежать арабам. Еврейское же присутствие в Западной Палестине — на узкой полосе земли между рекой Иордан и Средиземным морем — допускалось лишь в ограниченном количестве и ни в коем случае не должно стать доминирующим.

В 1917 году правительством Великобритании была принята так называемая «Декларация Бальфура», которая предусматривала создание в Палестине национального очага для еврейского народа. Британская гражданская администрация пыталась сохранить баланс интересов арабского и еврейского населения Палестины, составлявшего тогда явное меньшинство; при этом во исполнение обязательств, вытекавших из декларации Бальфура, еврейская иммиграция в Палестину поощрялась. Время от времени здесь происходили вспышки арабского террора против евреев, но в целом ситуация находилась под контролем.

Приход к власти в Германии нацистов инициировал в середине 30-х годов большую еврейскую эмиграцию в Палестину из Европы. Под воздействием нацистской пропаганды и провокаций местных экстремистов, возглавляемых иерусалимским муфтием Хадж-Амин аль-Хуссейни (который позже был признан военным преступником), это привело, начиная с 1936 года, к массовым антибританским выступлениям арабов и резне евреев в Палестине. Подпольные еврейские организации устраивали акции возмездия.

Британские политики желали в первую очередь умиротворить арабов, причем не только в Палестине, но и за ее пределами. В мае 1939 года британское правительство провозгласило новый курс, который должен был обеспечить сохранение в Палестине постоянного арабского большинства, в то время как евреи должны были оставаться меньшинством населения. Опубликованная министром по делам колоний Макдональдом «Белая книга» установила окончательный предел еврейской иммиграции в количестве 75000 человек на пять лет при среднегодовом числе иммигрантов в 15000 человек. Также на палестинских евреев были наложены жесткие ограничения в покупке земли.

С началом Второй мировой войны положение европейского еврейства ухудшалось с каждой победой Гитлера, а после нападения Германии на СССР в июне 1941 года стало катастрофическим. Однако положения «Белой книги» по недопущению евреев в Палестину свыше установленной квоты соблюдались неукоснительно и даже с еще большей жесткостью, чем это было предусмотрено. В итоге с апреля 1939 по март 1943 годов не были использованы сертификаты более чем на 30000 человек.

Добравшихся до Палестины нелегальных иммигрантов из Европы британские власти депортировали на остров Маврикий — британскую колонию в Индийском океане, где их содержали в строгой изоляции за колючей проволокой. Осенью 1940 года сотрудник гестапо Адольф Эйхман зафрахтовал в Румынии три корабля, на которых 3600 евреев были отправлены из румынского черноморского порта Тулча в Палестину. Целью гестапо было поставить в затруднительное положение британское правительство, послав в Палестину евреев без необходимых иммиграционных сертификатов. Эти корабли были перехвачены британским флотом и их пассажиры переведены на корабль «Патриа» для транспортировки на остров Маврикий. Когда «Патриа» готовился к выходу из порта Хайфы с 1972-мя нелегальными иммигрантами-евреями на борту, он был взорван. Взрывчатку заложили бойцы «Хаганы» — военного крыла еврейского агентства с целью не позволить кораблю выйти в море и вывезти нелегальных иммигрантов из Палестины. Но заряд оказался слишком мощным, и этот взрыв убил 267 беженцев. Однако уцелевшие евреи, по мнению британского военного министра, все равно подлежали депортации на Маврикий. И только личное вмешательство премьер-министра У. Черчилля смогло воспрепятствовать этому.

В декабре 1941 года ветхое суденышко «Струма», используемое для перевозки скота, с разрешения румынских властей направилось из порта Констанца к турецким берегам и добралось до территориальных вод Турции в районе Стамбула. Однако беженцам не позволили сойти на берег, чтобы получить в рамках установленной квоты разрешение на въезд в Палестину. Не позволили даже детям. После многих недель бесплодных переговоров с участием еврейской общины Турции под давлением англичан турки отбуксировали судно с вышедшим из строя двигателем в открытое море и предложили беженцам возвращаться назад в Констанцу. На следующий день «Струма» была потоплена одним из военных кораблей. То ли это был немецкий корабль, то ли советская подводная лодка, принявшая «Струму» за транспорт противника. Из 769 пассажиров судна в февральскую стужу доплыть до турецкого берега удалось лишь 19-летнему пловцу Давиду Соляро.

Эти примеры (и множество других) показывают, какую роль в деле уничтожения евреев европейских стран нацистским режимом сыграла Британия. Если бы, учитывая чрезвычайные обстоятельства военного времени, двери в подмандатную Палестину для еврейских беженцев были бы открыты, количество спасенных человеческих душ исчислялось бы сотнями тысяч, возможно — миллионами. Безусловно, для этого бы пришлось поменять политику умиротворения арабов во что бы то ни стало на более человечную политику. Но справедливость, милосердие правят на небесах, а на земле — нефть, которой у арабов много, и политические интересы.

С лета 1942 года в свободные страны Европы и в США от бежавших узников лагерей и других свидетелей стали поступать сведения о массовом уничтожении нацистами евреев стран Европы в лагерях смерти, расположенных на территории Польши. 17 декабря 1942 года была обнародована декларация, опубликованная в Лондоне, Вашингтоне и в Москве, в которой в самых сильных выражениях обвинялась «зверская политика хладнокровного уничтожения людей» и содержалось предупреждение о том, что «лица, совершающие эти преступления против евреев, будут преследоваться после войны по закону и предстанут перед судом».

Однако декларации никогда не останавливали преступников. Нужны были действенные меры военного характера, которые не предпринимались. Летом 1944 года из оккупированной немцами Венгрии в Освенцим стали поступать транспорты с венгерскими евреями, и крематории лагеря уничтожения заработали с предельной нагрузкой, отправляя на небеса до 12000 человеческих душ за сутки. И это видели все. Но даже тогда ничего не было предпринято для того, чтобы пресечь передвижение поездов смерти бомбардировкой железнодорожных узлов и подъездных путей. У господствовавшей в воздухе союзной авиации находились другие, более важные цели.

По большому счету евреи Европы союзниками были преданы как малоценный отработанный продукт военного времени. И это притом, что в армиях стран антигитлеровской коалиции, включая СССР, сражалось 1150000 евреев.

О положении евреев на оккупированных немцами территориях достаточно подробно и убедительно написано в исследовании историка Марка Солонина «22 июня. Анатомия катастрофы», где в главе «Катастрофа» уделено несколько страниц этому вопросу. В кратком изложении эта история выглядит следующим образом.

Во время Второй мировой войны немцы оккупировали почти всю Европу, кроме стран — своих союзников, оставшихся нейтральными Швеции и Швейцарии и островных Британии, Ирландии, Исландии. А после нападения на СССР немецкой оккупации подверглась большая часть европейской территории этой страны. Политика геноцида еврейского населения проводилась систематически и повсеместно. Однако результаты ее были неоднозначны.

Солонин пишет, что полностью отказались участвовать в реализации гитлеровских планов геноцида Финляндия, Испания, Болгария, считавшиеся союзниками Германии. В Италии и Венгрии массовое истребление евреев началось лишь после оккупации этих стран немецкой армией. Летом 1944 года из Венгрии в Освенцим было вывезено 450 тысяч евреев. Власти и народ Дании спасли почти всю свою еврейскую общину, переправив по морю 8000 человек в Швецию. Из 350 тысяч евреев Франции погибло 83 тысячи человек; остальные были укрыты местными жителями, переправлены в Испанию и Швейцарию. Смогли пережить оккупацию треть еврейских общин Чехии и Сербии; выжил каждый четвертый еврей Бельгии и Нидерландов. В начале войны оккупационные румынские войска отличались особым зверством по отношению к евреям. Но после разгрома под Сталинградом румынское руководство прекратило массовые убийства, а затем даже разрешило доставку в гетто продовольственной помощи от международных организаций, и таким образом выжила часть евреев в румынской зоне оккупации.

В то же время на оккупированных территориях СССР «пропорция уничтожения» повсеместно превышала 90%, а, например, в Прибалтике было уничтожено 96% евреев, оставшихся в оккупации. Солонин приводит несколько причин катастрофы.

В обстановке хаоса и повального бегства от наступающих армий вермахта в первые недели войны задача организованной эвакуации евреев из западных областей СССР реально была невыполнима. Не вывезли никого, за исключением эвакуированных вместе с предприятиями, а также работников госпартаппарата и силовых органов. А в первые, самые критичные для судеб еврейского населения приграничных областей дни, на старой советско-польской границе (существовавшей до сентября 1939 года) продолжали действовать погранзаставы, которые задерживали всех, не имевших специального разрешения на выезд или партбилета. Эти заставы вскоре были сметены наступающими немецкими войсками, но свою неблаговидную роль в задержке еврейских беженцев выполнили со всей бюрократической основательностью.

Однако оповестить еврейское население об угрожающей ему опасности не составляло труда. Это сделано не было. Что же касается официальных заявлений руководства страны, то первое упоминание о зверских расправах над еврейским населением появилось в ноте Наркомата иностранных дел СССР от 6 января 1942 года. И, наконец, 19 декабря 1942 года было опубликовано специальное заявление НКИД «об осуществлении гитлеровскими властями планов уничтожения еврейского населения Европы». По этому поводу Марк Солонин пишет: «Правда, к моменту выхода этого заявления оповещать было уже некого: в декабре 1942 года в гетто и концлагерях на оккупированных территориях Советского Союза доживали свои последние дни 250 тыс. узников». В итоге около трех миллионов человек остались в зоне оккупации, и почти все погибли.

Далее Солонин пишет: «…Именно палачи и изуверы из числа бывших советских граждан внесли в дело «окончательного решения еврейского вопроса» ту страсть, которой были лишены служащие бездушной машины гитлеровского государства». Он приводит такие примеры. 4 июля 1941 года в Риге согнали в синагогу и заживо сожгли 500 человек; в Каунасе 4000 евреев были забиты ломами и утоплены. 10 июля в западно-белорусском местечке Ебвабне (ныне это территория Польши) местные жители после многодневных пыток и издевательств заживо сожгли 1600 евреев. 19 августа 1941 года под Белой Церковью силами местной полиции был произведен первый массовый расстрел еврейских детей. Этот список злодеяний против евреев с участием местных жителей можно продолжать часами, и самым легким наказанием человеку за принадлежность к этому племени был расстрел. Нервы не выдерживали даже у немецких солдат, и в сентябре 1942 года командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Рунштедт запретил военнослужащим вермахта «участвовать в эксцессах местного населения».

Любое зверство нуждается в идеологическом прикрытии. С этой целью ответственность за эксцессы советской власти над «освобожденными» народами западных областей, присоединенных к СССР в 1939-40 годах, нацистская пропаганда возложила на «жидов-комиссаров». Именно на доказательстве тождества «еврей и комиссар», «еврей и советская власть», «еврей и НКВД» был направлен весь мощный пропагандистский аппарат Третьего рейха.

Но насколько это соответствовало действительности? Солонин пишет, что в годы революции и Гражданской войны доля евреев в руководстве левых экстремистских организаций (большевиков, эсеров, анархистов) была непропорционально велика. Выжившие в Гражданской войне кадры перешли затем на руководящие должности в партийном и советском аппарате, в органах НКВД-ГПУ. Однако после Большого террора (1937-1938 годы) ситуация радикально изменилась: старые кадры были по большей части уничтожены, а новые, пришедшие в центральный аппарат НКВД, были славянской национальности. И на первое июля 1939 года доля евреев в высшем руководстве НКВД сократилась до 4%.

Не приходится говорить и об «избытке евреев» в административном аппарате «освобожденных» территорий. Как правило, повсеместно доля евреев в нем была значительно меньше их доли в народонаселении; арестовывали же евреев гораздо «охотнее», нежели назначали на «теплые» места. Но фашистская пропаганда обращалась не к цифрам и фактам, а к застарелым иррациональным антисемитским предрассудкам, соединенным с горячей волной ненависти к коммунистической власти и ее карательному аппарату. И если умчавшееся в комфортабельных автомобилях партийное начальство было далеко, то беззащитное еврейское население было рядом, и на нем можно было выместить накопившиеся злобу и отчаяние.

Палачи и их активные пособники, по мнению автора, составляли самое большое 2-3 процента от общей численности взрослого населения оккупированных районов СССР. Однако было бы фальшивым упрощением реальной ситуации утверждать, что позиция большей части населения была нейтральной. Значительная часть населения, которая не участвовала непосредственно в убийствах, спешила занять «освободившуюся жилплощадь» и охотно наживалась на грабеже еврейского имущества, на мародерстве и торговле, когда за кусок хлеба выменивались фамильные драгоценности. На выдаче скрывающихся евреев также можно было заработать. Автор пишет, что оккупационные плакаты, вывешенные в Могилеве весной 1943 года, обещали пять пачек махорки за одного выданного еврея. Такова в то время была цена одной еврейской души.

В этом кошмаре спаслись единицы благодаря самоотверженности честных людей, которые, рискуя собственной жизнью и жизнью своих семей, укрывали евреев. В израильском мемориально-исследовательском центре «Яд ва-Шем» установлено более 18 тысяч имен людей, спасавших евреев в годы геноцида. Среди них 5500 поляков, 1609 украинцев, 488 литовцев, 440 белорусов. К великому моему сожалению, число этих праведников мира на порядок уступает числу пособников нацистов из местного населения в реализации их политики геноцида евреев в годы оккупации.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Михаил Корабельников: Война

  1. «Автор пишет, что оккупационные плакаты, вывешенные в Могилеве весной 1943 года, обещали пять пачек махорки за одного выданного еврея.»
    Я об этом не знал.
    Мои прадед, прабабушка и бабушка остались и погибли в Могилевском гетто.
    Меня сильно задела история Фаины и Мити…

  2. Мне кажется, что эту по-настоящему трогательную историю следовало бы закончить на фразе: «… в том месте, где до войны росла яблоня — малиновка, зияла глубокая воронка от бомбы …».
    Все, что идет вслед за ней — переложение общеизвестного, прочитанного автором. Но не кинешь камнем в человека, которому хочется обосновать пережитое им, и который пытается как-то изложить и общую картину …

  3. 1. Только двадцати двум состоятельным евреям разрешили сойти на берег; остальных пассажиров лайнер привез назад в Германию.
    2. Но возникает вопрос, почему бы этим евреям не отправиться в Палестину,
    3. В 1917 году правительством Великобритании была принята так называемая «Декларация Бальфура»,
    —————————-
    1. Не верно. Беженцы вернулись в Голландию, Францию, Великобританию.
    2. Они не хотели
    3. «Так называемая»?! Просто НЕПРИЛИЧНО.
    Такое описание Холокоста – просто издевательство над трагедией нашего народа.

  4. Юрий Ноткин
    — 2018-06-09 03:23

    До тех пор, пока автор рассказывал историю собственной семьи, она пусть и схожая с историями многих еврейских семей, вызывала сопереживание и сочувствие, но как только он перешел к пересказу вычитанных широко известных историй о роли англичан в препятствии иммиграции евреев в Палестину, а тем более объяснениям Холокоста по М.С., статья превратилась в банальное заимствование.
    ===
    Уважаемый коллега!
    Согласен с Вами полностью. Но надо простить автора. Полагаю, что Вы понимаете меня.

  5. До тех пор, пока автор рассказывал историю собственной семьи, она пусть и схожая с историями многих еврейских семей, вызывала сопереживание и сочувствие, но как только он перешел к пересказу вычитанных широко известных историй о роли англичан в препятствии иммиграции евреев в Палестину, а тем более объяснениям Холокоста по М.С., статья превратилась в банальное заимствование.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.