Семён Талейсник: «Из песни слова не выкинешь…»

Loading

Семён Талейсник

«Из песни слова не выкинешь…»

Заведующий кафедрой, доктор медицинских наук, профессор Виктор Иванович Кондратенко или КВИ, как мы его за глаза называли, был далеко не самым плохим человеком, если бы его не испоганила система того общества, которое породила революция Ленина. Одним из самых одиозных и вредных его тезисов был призыв кухаркам приступить к управлению государством, что и было во многом реализовано. И «кухарки» пришли на смену репрессированным вышколенным, честным чиновникам, учителям, врачам, инженерам. А также — учёным, пассажирам «философских» пароходов, расстрелянным и замученным профессорам, академикам, командармам, священникам.

Швондеры (другая ипостась кухарок) стали управлять страной и воспитывать кадры. И кадры поняли, что можно и недоучкам, и полуграмотным, презирающим высокое искусство и литературу («буржуазное наследие»), не умеющим правильно говорить по-русски и не желающим знать какой-нибудь другой язык, тоже рулить страной. И, пока Макар Нагульнов учил «англицкий» для нужд мировой революции, они становятся воспитателями людей нового общества, в котором главными науками станут марксизм-ленинизм, история партии, диалектический материализм и языкознание по Сталину, сельское хозяйство и биологические науки по Лысенко, садоводство по Мичурину. А с теми, кто мешает или станет на пути, можно будет расправиться руками Дзержинского, Ежова, Ягоды и Берии.

Анонимки сгодятся равно, как и самооговоры под пытками. Тогда уже всем троцкистам, агентам международного империализма, шпионам, а заодно — космополитам безродным, т.е. евреям, будет конец, а на их места уже выстроились все по ранжиру от Руденко до Лысенко и Лидии Тимашук, ибо все они — авторы анонимок или клеветнических наветов, что равноценно…

После войны, вернувшейся когорте победителей, некоторые из которых поднялись в своём самосознании (и самомнении!) вместе с количеством медалей и орденов, а также чинов и званий, требовались рабочие места, но не в поле или на заводе, откуда они ушли, а в отделах кадров, школах, институтах, госучреждениях, правительстве.

Военная форма без погон, ордена и медали на груди или бессчётные разноцветные планки, нашивки после ранений — всё это открыло двери умным и дуракам, грамотным и тупым, образованным и бездарным, желающим знаний и алчущим дипломов. В любом случае у них, у участников войны, были преимущества и им были предоставлены все условия и послабления в приобретении знаний и в оценке их.

Отсюда и выросла плеяда учёных без понятия о науке, преподавателей, не умеющих выразить свою мысль, воспитателей, использующих недозволенные дидактические методы и рекомендации, перепутавших моральные принципы поведения с панибратством, наушничеством, угодливостью, карьеризмом через приятельские застолья, обязательное оформление себя в партию после не менее важного предварительного комсомола. Так «решался партийный вопрос»…

Поменяли врачей вокруг Кремля, по оговору об их вредительстве, что не помогло излечить героев из Политбюро, но помогло освободить много врачебных должностей по стране от евреев. Даже не антисемиты тоже выиграли, а это уже прецедент… Т.е. «я лично не против евреев», но этот мне мешает, этот для меня опасен как конкурент, и от него лучше или надо избавиться.

Родился наш шеф, КВИ, (мир праху его!), в поле во время страды (так он писал в своей автобиографии). Пуповину перевязали верёвкой и завернули его в мешковину, что не помешало вырасти крепким и хитрым украинским юношей, о которых говорят — «он себе на уме». Учился в школе на «отлично», а к окончанию школы подоспела война, и он пошёл в военное училище. Перепутав, по его словам, ворота рядом расположенных училищ, он вместо артиллерийского зашёл в медицинское, да там и остался.

Пройдя войну фельдшером, вернулся, поступил в медицинский институт, который окончил с отличием и был направлен на работу во вновь открывшееся нейрохирургическое отделение областной больницы, его организатором и заведующим. Главным врачом Донецкой областной травматологической больницы была тогда Фёкла Гавриловна Дуброва, настоящий шахтёрский доктор, о которых говорят: «баба с яйцами», имея в виду их мужскую хватку, умение ладить с грубыми работягами, такими же выпивохами, как и она сама, при необходимости. Она разгадала в будущем профессоре — тщедушном и мелковатом, всегда худом, мужичке, работоспособного трудоголика и авантюриста в положительном смысле этого слова.

Он был достаточно амбициозен, хотя и прятал эту черту за видимой скромностью простого парня, старался не высовываться, но в нужную минуту был готов включиться в любой, казалось бы, нереальный проект, намеченный начальством, рассчитывая заранее на поддержку.

Избрав темой своей диссертации наболевшую проблему типичного шахтного травматизма, травму позвоночника и спинного мозга, вскоре с успехом её защитил. Кандидат медицинских наук затем расширил свою работу, по типу «бухгалтерского отчёта», до размера докторской диссертации, и также успешно защитил её в учёном совете, где поддержка таких же заслуженных профессоров и шахтных бонз была ему обеспечена как кавалеру ордена «Шахтёрская слава».

Когда я прочитал в газете «Медицинский работник» объявление о наличии вакансий во вновь созданном отделении нейрохирургии, то предложил свои услуги и, после беседы с Фёклой Дубровой и заведующим отделением, был принят ординатором. Он стал моим наставником, научившим меня диагностировать, лечить и любить пациентов с травмой позвоночника и спинного мозга, за что я ему был благодарен. И ко мне он относился с уважением, назначив старшим ординатором клиники.

После защиты докторской диссертации КВИ стал организатором первой в Донбассе, и второй или третьей в Союзе, кафедры нейрохирургии, что также прибавило ему имиджа и популярности среди учёного мира и преподавателей высшей медицинской школы. Но для организации учебного процесса, написания методических материалов и внедрения их в учебный процесс нужен был еврей, как это нередко было в мировой истории…

К этому времени я защитил кандидатскую диссертацию по черепно-мозговой травме у лиц старше 50 лет, под руководством переведённого из Киевского института нейрохирургии профессора Исаака Давидовича Вирозуба, ставшего во главе клиники нейрохирургии НИИ травматологии и ортопедии, открывшегося на базе больницы. Конкуренция заведующих отделением и клиники привела к созданию отделения позвоночно-спинальной травмы, которую возглавил КВИ. Я остался в клинике нейрохирургии, где мне была предложена должность младшего научного сотрудника. Поэтому я ответил согласием на предложение перейти на кафедру, возглавляемую КВИ. Он не без труда, (преодолев сопротивление парткома из-за неподходящей национальности), настоял на моём переходе и способствовал впоследствии занятию должности и получению аттестата доцента.

И мне повезло стать его правой рукой, первым помощником и, могу сказать, верным и нужным сотрудником. И был им, до той поры, пока не заработал «излишний», по его мнению, и по подсказке молодого будущего претендента на кафедру, авторитет и как хирурга и как лектора.

Его научные разработки никогда не отличались глубоким анализом материала, не приводили к обоснованию новых взглядов и положений. Они всегда были сравнительного характера по количеству наблюдений и осложнений, сухи и малоинтересны. В театр он не ходил, книг не читал, студенток в брюках в клинику не пускал.

Речь его была скудна, бесцветна и явно ограничена недостаточным уровнем образования и пренебрежением к его усовершенствованию, к чему он не стремился, ибо считал это не главным для заведующего кафедрой, профессора, лектора, воспитателя молодых врачей и студентов. Впрочем, его никто и не обязывал к этому, ибо он не очень выделялся среди коллег с подобной биографией.

КВИ (как мы его называли за глаза) любил отмечать свои юбилеи дома, вкусно и хлебосольно угощать, слушать славословия в тостах, выслушивать сплетни, замечать с обидой тех, кто не пришёл. Пил понемногу, но напивался до бледности и злобности, больше молчал, откладывая анализ на завтра.

Просиживал часами в кабинете один, обдумывая очередной свой поступок или реформацию и анализируя происходящее в клинике, информацию, о чём получал из уст приближённых к себе, ещё до его профессорской поры, врачей — алкашей, сохраняющих свой статус и рабочее место, порой, только благодаря его поддержке и защите. КВИ был очень внушаем и беспощаден, если кого-то невзлюбил или заподозрил в том, что его хотят обойти, подставить или обмануть. Типичная сталинская подозрительность, и во многих мелочах, даже сходное поведение интригана и создателя инсинуаций.

Его нередко приглашали в комиссии по расследованию должностных преступлений врачей, когда надо было помочь выкрутиться из сложных положений, и он вёл себя, как, например, академик Бурденко, ничтоже сумняшеся, подписавший вину фашистов в расследовании преступлений НКВД, выдаваемых за бесчинства немецких оккупантов при массовом расстреле польских офицеров в Катынском лесу.

Прямых антисемитских высказываний я от него никогда не слышал. Наоборот, когда кто-то на очередной дружеской попойке спросил меня, не хотел бы я быть русским, я ответил, что горжусь тем, что еврей. Профессор тут же подхватил эту фразу и сказал, что я действительно могу гордиться, а не стыдиться, так как евреи — талантливый народ. Как он считал в действительности, неведомо, но когда некоторые молодые диссертанты высказали ему свои пожелания взять меня вторым руководителем их работ, отсоветовал, чтобы не было потом проблем. По хорошему, отсоветовал.

Надо было нейтрализовать меня как конкурента в клинике и на кафедре, хотя я специально ничего плохого по отношению к нему не совершал, а был благодарен за то, что он взял меня на кафедру и дал возможность стать доцентом, как уже писал выше. И не моя вина, что я был более эрудирован и более широко образован, нежели он, что я некоторые операции выполнял быстрее и техничнее, чем он, что я владел более образным и более грамотным русским языком.

У меня были хорошие учителя в моём росте как хирурга, а потом — и нейрохирурга. Это были: профессор Аркадий Григорьевич Караванов, зав. кафедрой хирургии в мединституте, и русский немец Александр Эдуардович Шульц, переселённый из Поволжья в Казахстан. С ним, заведующим хирургическим отделением шахтной больницы, я проработал свой первый год после института. И бывший ЗЭК, и бывший москвич Александр Маркович Косвен, оставшийся жить и работать после освобождения нейрохирургом в Караганде. И профессор Константин Платонович Чиковани, из рук которого я получил диплом нейрохирурга в Тбилисском институте усовершенствования врачей. И его ассистент, Отари Акакиевич Сигуа, выпестовавший меня. И, наконец, профессор Исаак Давидович Вирозуб — самый главный мой учитель, сделавший из меня, наконец, специалиста — нейрохирурга.

КВИ вначале советовал врачам ходить на мои операции, учиться технике их выполнения, посещать мои занятия со студентами и с врачами курсов усовершенствования. Но, когда больные стали просить иногда меня, а не его, сделать им операцию, а студенты заполняли аудиторию, когда я, а не он, читал лекцию, я стал ему мешать и «угрожать», тем более что уже была почти готова моя докторская диссертация по диагностике и лечению опухолей головного мозга у пожилых и стариков.

Максимум, на что я мог рассчитывать, — это место второго профессора, не более, так как он был на месте, разница в возрасте была не столь уж велика, а в Украине не нужны были профессора-евреи в большом количестве. А я и не претендовал. Что же касается операций, то их положительный результат шёл в копилку успехов всей клиники и только прибавлял ему авторитет.

А что касалось учебного процесса, то наши с ним подходы были диаметрально противоположны, и я к тому времени уже отошёл от традиционного преподавания и перешёл к активной системе познавания студентами информации путём решения алгоритмов и выбора правильного ответа. Эти мои положительные качества со временем стали для него отрицательным раздражителем, и началась информационная война против меня, моего статуса и авторитета как нейрохирурга и педагога. Понятно, что в открытом противостоянии со мной ничего у него не получалось, но были же «удары в спину или ниже пояса», скрываемые поступки или анонимки…

Первой подлостью по отношению ко мне явилась его рекомендация учёному совету провести по очередному конкурсу на место доцента, которое я занимал, подавшего документы кандидата наук, имярек, из другого города и мединститута. Об этом, как гром среди ясного неба, прозвучали слова учёного секретаря на заседании Совета. Я был поражён и ошарашен, многие члены Совета — удивлены неожиданным поступком своего коллеги, некоторые, напротив, — даже возмущены услышанным. Не исключено, что иным это и понравилось. Но результаты голосования в мою пользу были весьма убедительны, и я был переизбран. Мы ни о чём с ним тогда не говорили, а только обменялись красноречивыми понимающими взглядами. Но я понял, что попытки от меня избавиться на этом не прекратятся. И стал ждать следующего хода. Он вскоре последовал в виде анонимок.

Нет такого слова в русском языке и нет его ни в одном словаре. Есть слова «аноним» и «анонимный», которыми и исчерпывается понятие о безымянном авторе письма или литературного произведения. Но слово-то живёт и здравствует на всём русскоязычном, да и мировом пространстве! И немало людей и судеб встретились с этим понятием, а иногда и пострадали от него.

Если нельзя было устранить, обойти, перегнать, убить того, кто мешает на пути к власти, успеху прямым честным путём, найдётся и противоположный, но эффективный способ получения должности или квартиры. А также — награждению, победе над соперником в любви, в конкурсе, в спорте, в бизнесе, в искусстве, в литературе и пр. В таких случаях всегда или часто выручала анонимка. А сколько людей оказалось в ГУЛАГе, благодаря всё той же вездесущей анонимке!

Авторами анонимок обычно являлись подлые людишки или слабые, ущербные неудачники, обиженные, отвергнутые, психически или морально неустойчивые, иногда излишне эмоциональные или злобные и мстительные. Попадались среди них и легко внушаемые, которых просто использовали в своих целях авторы анонимок, написанных не ими, но подписавшие их. То есть те, кто не желали даже приложить руку к написанию анонимки, хотя и являлись её авторами. А иногда такой автор подписывается чужим именем, и тогда это произведение является уже псевдоанонимкой, но «хрен редьки не слаще», и результат бывает таким же успешным. Понять, кто автор анонимки или вычислить его, иной раз просто невозможно, а порой он настолько очевиден, что можно, «ничтоже сумняшеся», тотчас идти и «бить морду», то есть дать пощёчину клеветнику.

Первая анонимка была направлена в комитет Госпартконтроля при обкоме или облисполкоме о том, что, якобы, начальник шахты «Х» оборудует подвал в моём личном гараже в благодарность за то, что я оперировал и продолжаю лечить его жену. Кстати, тяжелейшей, но успешной операцией, благополучно избавленной от гигантской доброкачественной опухоли мозга. Мы, действительно, остались с её мужем в приятельских отношениях, и он, действительно, помог мне оборудовать личный гараж, расположенный визави гаража профессора, который ему также помогали оборудовать другие начальники других шахт или родственники пациентов. В анонимке была любопытная фраза, что, мол, профессор каждый день проходит мимо гаража и видит это безобразие, но до сих пор не пресёк его. Ах, какой человечный профессор — покрывает своего доцента!

Анонимке был дан ход. Была мерзкая комиссия, вернее, представитель её — алкаш и антисемит, не отказавшийся выпить у нас дома, во время расследования «дела», и успевший предложить моей жене рандеву, когда я вышел за очередной бутылкой или закуской. Немного нервов попортили и моему приятелю — директору шахты, но всё обошлось малой кровью. Было совершенно ясно для меня и для всех, что эту никчемную анонимку состряпал мой шеф, так как его стиль уже был всем знаком: он в состав действующих лиц всегда включал себя в третьем лице, очевидно, для отвода подозрения в его участии в написании текста.

Вторая анонимка за подписью ассистента нашей клиники, о чём он узнал, когда я показал ему копию, если он действительно не был её соавтором, была направлена в учёный совет украинского головного института нейрохирургии, куда была отослана моя докторская диссертация на первичную апробацию. Анонимку мне не показали, но конверт с его дрожащим, хорошо знакомым мне почерком, я всё же увидел. Был у них такой прокол! Там было сказано, что все материалы подтасованы, особенно, полученные из архива смежного института, который сгорел при пожаре вместе с первичными материалами, а я, мол, представил фальшивые.

В институте знали, что, действительно, был пожар в архиве Харьковского НИИ неврологии и психиатрии, расположенном на «Сабуровой даче», на базе областной психоневрологической больницы, но знали также, что не всё сгорело, и мои материалы были объективны. Но членам учёного совета было также известно, что профессор не хочет, чтобы я защищался, и они выразили солидарность с ним, согласившись с содержанием анонимки. А ассистент, подписавший её, был поощрён доцентским дипломом, нейтрализовавшим его «возмущение» заимствованием фамилии для подписи псевдоанонимки.

В учёном совете Московского института, куда я обратился, согласились принять диссертацию к защите. Но, подумав и взвесив все за против, я решил, что время ушло, смысла не было и дальше усложнять своё положение на кафедре, когда мой возраст перевалил за пенсионный, да и дети уже собрались в Израиль. Я и похерил её.

Перед моим отъездом мы с профессором о прошлых делах не говорили. Распрощались, по-джентельменски, даже выпили на посошок. Чувствовалось, что мой шеф уже постарел и понял, что потеряет после моего ухода своего основного помощника. А «волки» уже начали делить скорую добычу. И его выдвиженец, еле защитивший кандидатскую диссертацию, с трудом смог стать доктором наук только с помощью интриг и подарков-взяток. Что и произошло через много лет после моего отъезда, так как никаких особых заслуг он не имел, трудягой — хирургом никогда не был, к научным публикациям всегда приписывался, а подарки, возимые им постоянно в Киев для руководителей высшего ранга, не заменят качественное написание диссертации, которая стала жалким продолжением кандидатской, как и у его учителя. Так и случилось. И теперь он заведует кафедрой. Я в своё время предупреждал КВИ, что тот, кого он выдвигает и поддерживает, когда-нибудь переступит через него и не пожалеет. Он ответил мне: «Я знаю, но другого у меня нет».

Став и.о. заведующего кафедрой, его выдвиженец тут же выставил его из кабинета профессора и сел там хозяином. А стареющий профессор остался без рабочего места и слонялся из ординаторской в кабинеты доцентов и в палаты с уже не знавшими его пациентами… Жалкое подобие бывшего и будущего профессоров… Бедные студенты и молодые врачи!

Из Израиля, работая общим врачом, с оказией я однажды послал своему бывшему шефу подарочный набор, купленный на арабском рынке в Старом городе, в Иерусалиме, содержащий землю, воду и елей из Святой Земли в художественном оформлении, как православному. И в сопроводительной записке начертал: — «Кто старое помянет, — тому глаз вон!» и, подумав, добавил от себя: — «А кто забудет, — тому оба вон!». Разве можно это всё забыть? Ведь не зря в народе говорят, что «из песни слова не выкинешь…»

После похорон его жена позвонила мне и поблагодарила за тёплые слова памяти и благодарности бывшему шефу, выраженные в моей телеграмме соболезнования, зачитанной на его поминках…

Print Friendly, PDF & Email

29 комментариев для “Семён Талейсник: «Из песни слова не выкинешь…»

  1. Все эти комментарии по старой Аристотолевой логике попадают в категорию «Подмена доказуемого тезиса». Разве пост о Лидии Тимошук? Разве кровавый навет, называемый «Дело врачей» был вызван ее доносом? Сколько вам лет, уважаемые господа комметаторы? Вам что лавры «пикейных жилетов» не дают покоя? Всех вам благ и, прежде всего, здоровья!

    1. Старик
      5 Апрель 2013 at 10:44 | Permalink

      А никто не задумывался над следующей метаморфозой:
      1. 1948-1953 гг. Тимашук — герой, разоблачившая банду врачей-вредителей, убивших Жданова.
      2. 1955-1964 гг. Тимашук — доносчица, опорочившая выдающихся врачей, честно лечивших Жданова.
      3. 2001-2013 гг. Тимашук — выдающийся врач-кардиолог, ЕДИНСТВЕННАЯ выставившая правильный диагноз Жданову, и выступившая против сговора врачей, бездарных и заносчивых, сделавших ошибку, конечно не вредителей, НО неправильно лечивших Жданова?

      Неужели эта метаморфоза не требет внимательного изучения…

      1. Сергей Чевычелов,
        да, конечно, и эта метаморфоза и многие другие требуют внимательного изучения, и еще как. Но только, во-первых, в этом страшном действе — не знаю, как назвать его — «Дело врачей» — «Космополитизм» — «Убийство Михоэлса» — и т.д. это сцены (акты, главы, дайте правильное определение) только части целого. Тимошук — не причина, а кукла. И, во-вторых, все это вместе взятое имеет очень малое отношение к посту Семёна Талейсника.

  2. Дорогой коллега Чевычелов,
    ежели будете писать такие интересные постинги — никогда не закончим эту дискуссию. Я был тогда ещё ребёнком, но хорошо помню атмосферу 1952-1953 гг. После всего вами опубликованного напрашивается статья об афёре Лидии Тимашук. Почему бы вам её не написать?
    И, конечно же, это еврейский Портал, поэтому сразу маленькое возражение по поводу Максима Горького. Официальная версия отравления ртутью известна, однако, по-моему, писатель страдал ещё и бронхоэктатической болезнью в довольно выраженной форме. Отсюда его долгое пребывание на Капри, хотя и Крым был бы для его здоровья полезен.

    1. Борис Э.Альтшулер
      26 Март 2013 at 17:18 | Permalink

      Весьма польщен заказом. Возьмусь, пожалуй. Обычно меня останавливает при работе ощущение, что это уже все написано. Если такого не произойдет, будет статья.

  3. Дискуссию как-то не удается закончить. Аптор не возражает? Продолжим.

    Моё первое собственное мнение.
    Все странности смерти Жданова, ЭКГ и протокола вскрытия проходят, если предположить, что Жданова убили. За подоплекой далеко ходить не надо. На день смерти Жданов второй человек в партии, молод и энергичен. Да, болен. Но неизвестно, сколько еще протянет. Вон, Горького пришлось подтравить. Судьбы вторых людей в партии хорошо известны. Достаточно вспомнить Фрунзе и Кирова. Еще Дзержинский. Да и яд уже есть. Создан в лаборатории НКВД. И уже опробован на помощнике Бендеры.. Вызывает острую сердечную недостаточность из-за токсических НЕКРОЗОВ миокарда. Конечно, народ не воспримет острую сердечную недостаточность с отеком легких, А если вождь умрет от инфаркта. Сгорит от инфаркта. Народ поймет. И вот за 2 дня до смерти Л.Тимашук любезно указывает причину смерти. Теперь дать яд, патанатом увидит то что увидит — НЕКРОЗЫ миокарда (читай инфаркт), а межжелудочковая перегородка даже лопнет.
    Ну вот, пока всё.

  4. Эпиграф: «Россия страна не только с непредсказуемым будущим, но и с непредсказуемым прошлым.»

    Никто пока не нашел заявления Карпай об отпуске.
    В протоколе очной ставки между Виноградовым и Карпай, организованной 18 февраля 1953 г., можно узнать, что после заявления Тимашук в МГБ, в котором она обвиняла Виноградова и других врачей в преступном лечении Жданова, Виноградов созвал консилиум в составе В. Зеленина, Я. Г. Этингера и В. Незлина (автор книжки по расшифровке ЭКГ, я по ней учился). Была зачитана история болезни Жданова и представлены электрокардиограммы. Карпай спросила Виноградова, каково же было заключение консилиума. Он сказал, что оно совпадало с заключением самой Карпай. Содержание протокола скорее всего является подлинным, поскольку сама Карпай подробно рассказывала об этой очной ставке вскоре после своего освобождения. Карпай категорически отрицает, что на ЭКГ была четко видна картина инфаркта миокарда.

    Патологоанатомическое вскрытие тела Жданова происходило как-то странно. Во-первых, вскрытие тела Жданова производилось в неприспособленном для этого помещении полутемной ванной комнаты одной из санаторных дач. Во-вторых, на вскрытии присутствовали Вознесенский, Кузнецов и Попков, все члены высшего руководства СССР.

    Сразу возникает очевидный вопрос, а почему тело не перевезли в Москву? Разумнее всего (да и в соотвествии с инструкцией) было перевезти тело Жданова в Москву, в специализированную секционную. Ведь перелет потребовал бы не более 3 часов. В Москве существовали значительно более широкие возможности для выявления причин смерти Жданова. Вместо этого, патологоанатом А.Н. Федоров приехал в санаторий на Валдай и вскрывал Жданова там. Возникает вопрос, а почему вскрытие делал некий обычный врач Федоров, а не профессор? А ведь в то время работали такие выдающиеся патологоанатомы, как академик А. И. Абрикосов и академик И.В. Давыдовский, но они не участвовали во вскрытии тела…

    Вместо того, чтобы забрать тело Жданова в Москву, они его вскрыли в ванной комнате. Зачем такая спешка? Это было уже ночью. Видимо, в ванной комнате была тусклая лампа.

    Скорее всего это делалось для того, чтобы глаза врачей и в частности Тимашук не сумели заметить инфаркт. Тимашук присутствовала на вскрытии. Но только в самом начале. Видимо, уже было поздно и в неудобной ванне, где всем разместиться было трудно для того, чтобы отвлечь внимание Тимашук. Эти вынудило ее уйти спать. Кроме Федорова никто из присутствующих в патанатомии не понимал. По правилам МГБ, на вскрытиях членов ПБ должны были присутствовать 2 офицера МГБ, которые не должны знать друг друга для обеспечения объьективности процедуры. Кто был теми офицерами, остается неясным? Но, видимо, протокол вскрытия не убедил Тимашук. Она заподозрила сговор.Ситуация с интерпретацией результатов вскрытия тоже выглядит достаточно странно. Акт вскрытия написал Федоров. В нем имелось «… описание обнаруженных на сердце Жданова свежих и застарелых рубцов, свидетельствовавших о нескольких перенесенных им инфарктах». Кроме того, по словам Костырченко, заключение содержало массу неопределенных и туманных формулировок — («некротические очажки», «фокусы некроза», «очаги миомаляции» и т.п.). Скорее всего, цель этих невнятных формулировок — скрыть острый инфаркт и возможно застарелые инфаркты. То есть на вскрытии оказалось, что Жданов за несколько дней до этого перенес уже инфаркт. Пришлось Виноградову надавить на другой консилиум, чтобы тот дал такое заключение, которое можно было бы трактовать и так и этак (см. выдержки протокола его допроса, ниже).

    Подписали сообщение начальник Лечебно-санитарного управления Кремля профессор Егоров, действительный член Академии медицинских наук профессор Виноградов, член-корреспондент Академии медицинских наук профессор Василенко, кандидат медицинских наук Федоров и заслуженный врач РСФСР Майоров.

    Свое заключение Федорову пришлось составлять под неусыпным оком Егорова, по каковой причине обнаруженные рубцы на сердце, свежие и застарелые, были квалифицированы весьма расплывчато: некротические очажки, фокусы некроза, очаги миомаляции. Миомаляцией называют расплавление отмерших участков миокарда, сердечной мышцы. Птичий язык употребили с целью замаскировать избежать упоминания термина инфаркт миокарда.

    Есть свидетельства что Тимашук была секретным сотрудников МГБ. Хрущев сказал, что она была агентом. Но ни в одном письме Тимашук не опровергает слова Хрущева о том, что она была секретным сотрудником МГБ. 26 ноября 1952 г. на допросе офицер МГБ Масленников признался в том, что 8 сентября в Охрану поступило сообщение Юриной. По словам Масленникова, т., Румянцев заместитель Масленникова, сообщил Масленникову, что сообщение Юриной доложено им главе Главного управления Охраны т.е. Власику и его заму, Лынько. Последний отправил его Абакумову, но инструкций не последовало.
    Конец цитаты.
    Все это я слямзил с
    http://do.gendocs.ru/docs/index-35936.html?page=18

    1. Сергей Чевычелов
      25 Март 2013 at 18:13 | Permalink
      =============================
      Спасибо за Вашу об»ективную позицию. Я придерживаюсь того мнения, что Тимашук была агентом МГБ.
      Моя мама, до начала 1937 года, работала в Лечсанупре Кремля. Женщина, которая её туда пристроила (иначе и быть не могло), предупредила с многозначительным жестом: «Тут каждый второй!».
      Как-нибудь напишу об этой женщине.

  5. Сергею Чевычелову

    Уважаемый Сергей,

    спасибо за ваши блестящие разъяснения электрофизиолога.
    У меня, однако, возникли вопросы по поводу цитируемых документов. Так, в одном из приведенных выше сообщается, что при секции инфаркт миокарда диагностирован не был. В другом, наоборот, «множественные инфаркты». Свежие?, старые?, рубцы? — трудно что-то внятно понять.
    В отношении коллег немедиков: не надо экстраполировать без сравнений состояние кардиологии сегодня с 1940-ми. Тогда кардиология стандартно использовала подкожные инъекции камфары в неотложных случаях(!) и дигиталис. Сегодня со стентами, шунтированием коронарных сосудов (постепенно отходят от этого), антикоагулянтами, вживаемыми водителями пульса, дефибрилляторамии и т. д. качественно совершенно иной уровень диагностики и лечения сердечных болезней.

  6. Вот уж никак не думал, что буду «защищать» Тимашук, но я полагаю, что как мы не хотим ложных обвинений людей, которые свои, так мы не можем их допускать по отношению к тем, кого мы полагаем «чужаками». Вся проходившая дискуссия уважаемых врачей и не-врачей убедила меня в невиновности Тимашук.

    Д-р Чевычелов пишет, что даже сегодня ему «приходится минимум 1 раз в месяц опровергать инфаркт, выставленный по ЭКГ». Д-р Комиссаренко пишет, что «даже современный кардиолог в большинстве случаев не может на фоне блокады левой ножки увидеть инфаркт миокарда, когда он точно есть».

    Я приведу личный пример из Америки конца 2012 г., где и когда кардиография развита неизмеримо лучше, чем это было 65 лет назад в России. Наш терапевт последних 25 лет увидел зазубрину на ЭКГ жены и, предвидя инфаркт, запретил нам поездку в Европу прямо в день отъезда. Когда мы сказали, что мы все равно полетим, он послал факсом кардиограмму кардиологу жены, и тот сказал, что эта зазубрина присутствует на ее кардиограммах уже несколько лет, так что нет причины для беспокойства.

    Если у Лидии Тимашук была ошибка, она была в рамках нормального врачебного расхождения во мнениях – это не была огромная неквалифицированность. Она пыталась убедить самих светил, которые отмахнулись от нее. Тогда она, естетвенно, захотела обезопасить себя, чтобы в случае смерти Жданова ее не сделали козлом отпущения. Д-р Карпай была в отпуске, и Тимашук писала тем, кого ей поставили начальством – не ее вина, что это был Власик, а не другие врачи. После смерти Жданова, пониженная в должности – без основания, а в наказание, она боролась за свою профессиональную репутацию.

    Донос отличается от обычной жалобы тем, что это тайное сообщение ложной информации. Тимашук не писала тайно, делала это после обсуждения с Егоровым, которому ее жалобу переслали, она ни в чем трех врачей не обвиняла, кроме как в обычной ошибке, и в том, что ее заставили изменить диагноз против ее суждения. Все врачи были русские, о преступности не было и речи, а к евреям-врачам ее жалоба не имела ни малейшего отношения. Через 4 года Сталин откопал жалобу и использовал ее для цели, которая Тимашук и в голову не приходила. Это как дирижеру Фуртвенглеру американцы ставили в вину то, что после смерти Гитлера немецкое радио, для траура, играло ЗАПИСЬ симфонии Брюкнера под его управлением.

    Как это мне сейчас видится, Лидия Тимашук никакого отношения к инициированию и развитию дела врачей не имела. Она, с ее орденом Ленина, была, скорее, жертвой той безумной системы.

  7. Уважаемые господа комментаторы!
    Весьма признателен за столь темпераментную, интересную и, можно сказать, научно обоснованную медицинскую дискуссию. Конечно, можно посетовать на то, что она приняла узкий целенаправленный уклон в разборе сугубо медицинского вопроса о том был или не было инфаркта у пациента, в котором я чувствовал себя, как попавший кур в ощип, так как все полвека стояния у операционного стола интересовался отсутствием показаний к операции со стороны сердца, о чём мне докладывали консультанты и анестезиологи. Вопрос остался, как и многие вопросы медицины, как науки не точной, дискутабельно не решённым. Учитывая и другую сторону проблемы в смысле оценки поведения врача Тимашук с её письмамы в различные инстанции (от медицинских до чекистских), то там преобладает мнение о доносе, или близких к нему обращениях через головы высоких светил тогдашней медицины, несомненно желавших помочь, а не навредить пациенту. И не желавших его смерти. Поэтому я ничего в своём тексте менять не буду, хотя можно было бы и не называть имени ЛТ всуе…
    За немалым числом комментов, потерялась основная мысль моего очерка о том, что «из песни слова не выкинешь». И поэтому я весьма признателен моим коллегам Сергею Чевычелову и Борису Э. Альшулеру за их добрые слова в адрес моего рассказа о пережитом. А также всем авторам, принявшим участие в развернувшейся дискуссии. Кстати, она не стала бесполезной и для меня, старого доктора, напомнившего значение ЭКГ и важности грамотного медицинского обследования любого пациента, а не только VIP — персоны…
    С уважением, Семён Талейсник.

  8. Консилиум

    Врачебный консилиум предполагает существование разных мнений. Единое мнение достигается победой большинста, но не всегда. Например, и сейчас, когда из всего консилиума в ЭКГ разбирается только один врач, весь консилиум единогласно принимает его сторону. Тем более когда подозревается инфаркт.
    Итак
    Егоров Петр Иванович (1899–1967) — врач-терапевт, член-корреспондент АМН СССР. В 1947–1952 гг. начальник Лечебно-санитарного управления Кремля. В 1952 г. арестован по «делу врачей». В 1953–1964 гг. заведующий кафедрой и проректор Центрального института усовершенствования врачей, в 1964–1967 гг. заведующий сектором Института медико-биологических проблем.
    Владимир Никитич Виноградов (12 [24] марта 1882[2], Елец — 29 июля 1964, Москва) — советский терапевт, академик АМН СССР (1944), заслуженный деятель науки РСФСР (1940), Герой Социалистического Труда (1957). Лечащий врач Сталина. В 1946г. под руководством Владимира Никитича Виноградова была организована электрофизиологическая лаборатория, в которой разрабатывались вопросы нейрогенной регуляции сердца, экспериментального воспроизведения атеросклероза. Из числа проведенных тогда исследований особо следует выделить серию работ по изучению генеза изменений, обнаруживаемых на ЭКГ в острой стадии инфаркта миокарда.
    В 1969г. за эффективную диагностику и организацию лечения больных инфарктом миокарда В.Н.Виноградову была посмертно присуждена Государственная премия СССР (совместно с П.Е.Лукомским, Е.И.Чазовым, З.И.Янушкевичусом и Б.П.Кушелевским).
    Майоров Г.И. (1897–?) — врач Лечебно-санитарного управления Кремля в 1929–1952 гг., лечащий врач А.А. Жданова.

    Дело даже не в том, что Л.Тимашук приглашалась только для того, чтобы зарегистрировать ЭКГ. Пожалуй на 1948 г. не было специалиста, лучше разбирающегося в электрофизиологии инфаркта, чем В.Н. Виноградов. Он и не увидел на ЭКГ то, чего там не было. Для любителей плеваться в профессоров и академиков поясню, что так же как и они думают многие. Поэтому главным в этом консилиуме, и. согласнр положению, единственным отвечающим за здоровье товарища Жданова, был практический врач с достаточно большим стажем и, похоже, даже не кандидат наук Майоров Г.И.

    Хочется подвести итог, и так надоел. Как же по нормам этики должна была поступить Л.И. Тимощук.
    1. Требовать занести свое особое мнение в протокол консилиума (если она член косилиума, а не регистратор ЭКГ)
    2. Написать письмо, позвонить и доложить своему непосредственному начальнику Карпай Софье Ефимовне (1903–1955) — врач-терапевт. До 1950 г. заведующая кабинетом функциональной диагностики ЦКБ ЛСУК. Арестована 16 июля 1951 г. Автор монографии по ЭКГ для врачей.
    3. Поговорить с Ждановым и упросить его не вставать с постели несколько дней (хоть и маловероятно, что это тогда было возможно).
    И последнее, что было бы если бы таки выставили инфаркт. Думаю, он все равно помер бы от камфоры, которой тогда лечили инфаркт и которая приводила к инфаркту. (А сейчас думают, что врачи-убийцы специально хотели камфорой убить товарища Сталина).

  9. Во попал! Человеку от железа спорить с четырьмя специалистами-медиками по инфарктным проблемам — по меньшей мере нетактично. Но:
    Результаты вскрытия, данные консультации по ЭКГ профессора Незлина В. Е. и др., полностью совпали с выводами моей электрокардиограммы от 28/VIII-48 г. о наличии инфаркта миокарда.
    …1) Диагноз болезни А. А. Жданова при жизни был поставлен неправильно, т. к. еще на ЭКГ от 28/VIII-48 г. были указания на инфаркт миокарда.
    2) Этот диагноз подтвердился данными патолого-анатомического вскрытия (д-р Федоров).

    Так был при вскрытии обнаружен инфаркт или нет? А не было ли отсутствие этого диагноза (в других заключениях, если они были) результатом такого же выкручивания рук, которому подверглась Тимашук? Но это вопросы второго плана. На первом для меня, повторяю в третий раз, — можно ли считать первую докладную Тимашук доносом. Последующие письма продиктованы явным опасением за собственную жизнь (какое время, какое место) вне зависимости от амбициозноси и настырности. Да и открыто выступить против своих прямых начальников, прославленных профессоров в 1948, а не в 1953 году — нужно было иметь смелость.

    1. Л. Комиссаренко
      24 Март 2013 at 15:30 | Permalink

      Каждая наука имеет свой гитик. И в этом случае гитик очень большой и извилистый. Попробую объяснить.

      1. Есть много видов кривых на ЭКГ которые маскируются под инфаркт миокарда. Например блокада левой ножки п.Гмса. Видимо, Тимашук на конец авгута 1948 г. понятия не имела, что такая блокада существует и присутствует на этой ЭКГ. А Виноградов В.Н. похоже знал, потому что находился на пике тогдашних передовых электрофизиологических технологий, и поэтому так уверенно опровергал Л. Тимашук.
      2. Даже современный кардиолог в большинстве случаев не может на фоне блокады левой ножки увидеть инфаркт миокарда, когда он точно есть.
      Само по себе появление блокады левой ножки является признаком острого инфаркта. Проблема только в том, что эта бокада могла появиться в любой день с 1945 по 1948 гг. Что собственно вскрытие и подтвердило, найдя старые рубцы от инфаркта. Кстати, само вскрытие весьма нелигитимно и породило версию об убийстве тов. Жданова. Но это отдельная тема.
      3. Был это донос или нет, Вам решать, Вы видите то же, что и я. Я уверен, что это донос.

      1. Дорогой коллега Л Комиссаренко!
        Попробую объяснить более популярно. Мне приходится минимум 1 раз в месяц опровергать инфаркт, выставленный по ЭКГ, благо для этого сейчас есть наше железо -УЗИ.

        Представьте себе, что Вы в своем естестве (т.е не медик), пришли на консилиум (ну, там кто-то заболел, а количества не хватает). Вы подходите к кушетке больного, такой весь в белом халате, и достаете из кармана металлический рубль (шекель, доллар, еврокопейку) и бросаете вверх. Поймав монетку, вы задумываете: «орел — инфаркт». Раскрываете ладонь, и радостно (горестно) сообщаете окружающим — ИНФАРКТ.

        Вот так и поступила Л. Тимашук…, и угадала (если вскрытие легитимно).

  10. Дорогой коллега Талейсник,
    очень внушительная vita, приперченая анонимками, интригами и злобой советской действительности.
    И как фон всего этого — развернувшаяся дискуссия об инфаркте тов. Жданова, ЭКГ Лидии Тимашук и «деле врачей».
    Анализ кардиограмм, проведенный коллегой Сергеем Чевычеловым, и оценки Виктора Кагана показывают, что Жданов страдал выраженной ишемической болезнью сердца. Судя по актуальным фотографиям тех лет, он страдал ещё и ожирением, а в этой связи, вполне возможно, диабетом. Диабетические нарушения обмена веществ в возрасте Жданова часто вызывают поражение проводящей системы сердца и нарушения ритма сердечной деятельности в виде экстрасистолий и аритмии. Последние нередко являются причиной внезапной смерти больных в постели, за рулём автомобиля или автобуса, во время занятий спортом и т. д. В дополнение ко всему Жданов, вне политической оценки его деятельности, был очень крупным советским политиком и менеджером, вовлечённым по причине его позиции в партии в тяжелейшие склоки и конфликты, что практически обеспечивало ему постоянную стрессовую ситуацию. Всё это ожесточало болезнь сердца. Кроме того, назначение сердечных гликозидов без выраженной сердечно-сосудистой недостаточности кажется сегодня не показаным. В одном уважаемый Леонид Комиссаренко прав: post factum с таким состояним здоровья Жданов не должен был сидеть в Кремле, а вместо этого полежать пару месяцев в санатории. Что, однако, при тогдашнем уровне кардиологии 1940-х ему вряд ли бы помогло.
    На то, что клиницисты были правы, а Тимашук не права, совершенно чётко указывают результаты секции, при которой никаких следов свежего или перенесенного инфаркта обнаружено не было.
    Лидия Тимашук была амбициозным и настырным врачом из ЭКГ-кабинета Кремлёвки, закусившим удила и увидевшем в создавшейся ситуации возможность повышения по карьерной лестнице. Если мне не изменяет память она была награждена орденом Ленина(? неохота лезть в Википедию), который у неё, вроде бы, забрали, а потом вновь вернули?..
    Поэтому как результат развернувшейся дискуссии мнение уважаемых немедиков Хмельницкого и Комиссаренко представляется неубедительным.
    Интересная статья умудрённого жизнью врача и замечательная дискуссия. Спасибо, узнал для себя много нового.

  11. Я, возможно, еще долго буду размышлять. Поэтому начну с того, чтобы убрать сомнения автора этой прекрасной статьи Семёна Талейсника. Какие бы выводы не сделали читатели из моего последующего сообщения, Л. Ф. Тимашук доносчица в обычном пониании этого слова. Если ее первое письмо написано при жизни больного и могло бы быть названо рапортом о врачебной ошибке, но текст письма и, особенно, адресат, говорят именно о доносе. Вот это письмо целиком
    «29 августа 1948 г.
    Копия
    НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ОХРАНЫ МГБ СССР Н. С. ВЛАСИКУ
    28/VIII-c/г. я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову А. А. для снятия ЭКГ.
    В этот же день вместе с пр. Егоровым, акад. Виноградовым и пр. Василенко я вылетела из Москвы на самолете к месту назначения. Около 12 ч. дня сделала А. А. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован «инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки», о чем тут же поставила в известность консультанта.
    Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А. А. нет, а имеется «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни и предложили мне переписать заключение, не указывая на „инфаркт миокарда“, а написать „осторожно“ так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих ЭКГ.
    29/VIII у А. А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова A. M.
    Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А. А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.
    Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней «инфаркт миокарда», остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А. А.
    29/VIII-48 г.
    Зав. каб.
    Передано майору Белову А. М. 29/VIII-48 г. в собственные руки». Конец цитаты.

    А второе письмо типичный донос, хотя бы потому, что больной уже умер.
    «7 сентября 1948 г.
    СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. А. А. КУЗНЕЦОВУ
    28/VIII с/г по распоряжению начальника Лечебно-Санитарного Управления Кремля, я была вызвана и доставлена на самолете к больному А. А. Жданову для снятия электрокардиограммы (ЭКГ) в 3 ч.
    В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А. А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам академику В. Н. Виноградову, проф. Егорову П. И., проф. Василенко В. X. и д-ру Майорову Г. И.
    Проф. Егоров и д-р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т.е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах.
    Зная прежние электрокардиограммы тов. Жданова А. А. до 1947 г., на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин и пр.
    29/VIII, после вставания с постели у больного Жданова А. А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай. Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но проф. Егоров П. Ив. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28/VIII и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом, на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом «функционального расстройства».
    Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н. С. Власик через майора Белова А. М. – прикрепленного к А. А. Жданову – его личная охрана.
    Игнорируя объективные данные ЭКГ от 28/VIII и ранее сделанные еще в июле с/г в динамике, больному было разрешено вставать с постели, постепенно усиливая физические движения, что было записано в истории болезни.
    29/VIII больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим острым отеком легких, резким расширением сердца и привело больного к преждевременной смерти.
    Результаты вскрытия, данные консультации по ЭКГ профессора Незлина В. Е. и др., полностью совпали с выводами моей электрокардиограммы от 28/VIII-48 г. о наличии инфаркта миокарда.
    4/IX-1948 г. начальник ЛечСанупра Кремля проф. Егоров П. И. вызвал меня к себе в кабинет и в присутствии глав. врача больницы В. Я. Брайцева заявил: «Что я Вам сделал плохого? На каком основании Вы пишете на меня документы. Я коммунист, и мне доверяют партия и правительство и министр здравоохранения, а потому Ваш документ мне возвратили. Это потому, что мне верят, а вот Вы, какая-то Тимашук, не верите мне и всем высокопоставленным консультантам с мировым именем и пишете на нас жалобы. Мы с Вами работать не можем, Вы не наш человек! Вы опасны не только для лечащих врачей и консультантов, но и для больного, в семье которого произвели переполох. Сделайте из всего сказанного оргвыводы. Я Вас отпускаю домой, идите и подумайте!»
    Я категорически заявляю, что ни с кем из семьи тов. А. А. Жданова я не говорила ни слова о ходе лечения его.
    6/IХ-48 г. начальник ЛечСанупра Кремля созвал совещание в составе академ. Виноградова В. Н., проф. Василенко В. X., д-ра Майорова Г. И., патологоанатома Федорова и меня. На этом совещании Егоров заявил присутствующим о том, что собрал всех для того, чтобы сделать окончательные выводы о причине смерти А. А. Жданова и научить, как надо вести себя в подобных случаях. На этом совещании пр. Егоров еще раз упомянул о моей «жалобе» на всех здесь присутствующих и открыл дискуссию по поводу расхождения диагнозов, стараясь всячески дискредитировать меня как врача, нанося мне оскорбления, называя меня «чужим опасным человеком».
    В результате вышеизложенного, 7/Х-48 г. меня вызвали в отдел кадров ЛечСанупра Кремля и предупредили о том, что приказом начальника ЛечСанупра с 8/Х с/г я перевожусь на работу в филиал поликлиники.
    Выводы:
    1) Диагноз болезни А. А. Жданова при жизни был поставлен неправильно, т. к. еще на ЭКГ от 28/VIII-48 г. были указания на инфаркт миокарда.
    2) Этот диагноз подтвердился данными патолого-анатомического вскрытия (д-р Федоров).
    3) Весьма странно, что начальник ЛечСанупра Кремля пр. Егоров настаивал на том, чтобы я в своем заключении не записала ясный для меня диагноз инфаркта миокарда.
    4) Лечение и режим больному А. А. Жданову проводились неправильно, т. к. заболевание инфаркта миокарда требует строгого постельного режима в течение нескольких месяцев (фактически больному разрешалось вставать с постели и проч. физические нагрузки).
    5) Грубо, неправильно, без всякого законного основания профессор Егоров 8/IХ-с/г убрал меня из Кремлевской больницы в филиал поликлиники якобы для усиления там работы.
    7/IХ-48 г.
    Зав. кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы
    врач Л. Тимашук».

    И, чтобы закончить с письмами, письмо Л. Тимашук министру здравоохранения СССР, написанного сразу после 20 съезда 31.01.1956 г. (его можно не полностью)

    «…Майор Белов предложил мое заявление с ЭКГ передать не в ЦК ВКП(б), а по линии его начальства – Н. С. Власик. Я не возражала, но просила это сделать побыстрее, т.к. состояние больного ухудшалось, а режим и лечение не соответствовали его заболеванию (больному разрешалось вставать в уборную, гулять по парку и ежедневно делали общий массаж – массажистка Туркина В. Д.).
    30/VIII-48 г. больной Жданов А .А. скончался. Результаты патологоанатомического вскрытия подтвердили диагноз инфаркта миокарда, поставленного мною при жизни больного (вскрытие производилось на даче в Валдае патологоанатомом Федоровым).
    7/IX-1948 г. я написала письмо в ЦК ВКП(б) на имя секретаря Кузнецова А. А., в котором изложила свое мнение о неправильном диагнозе и лечении больного Жданова (копию письма прилагаю). Я не получила ответа на письмо, и 7 января 1949 г. вторично послала в ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову письмо с просьбой принять меня по делу покойного Жданова, но и на это письмо ответа не получила, с тех пор я больше никуда не обращалась по этому вопросу.
    Спустя четыре с лишним года, в конце 1952 г., меня вызвали в МГБ к следователю по особо важным делам, который предложил мне написать все то, что я знаю о лечении и смерти Жданова А. А.
    Я изложила то, что мною уже было написано в 1948 г. в ЦК ВКП(б) т. Кузнецову А. А. После этого меня еще вызывали в МГБ по тому же вопросу.
    20/01-1953 г. меня вызвали в Кремль к Г. М. Маленкову, который сообщил мне о том, что он от имени Совета Министров СССР и И. В. Сталина передает благодарность за помощь Правительству в разоблачении врачей – врагов народа и за это Правительство награждает меня орденом Ленина. В беседе с Г. М. Маленковым речь шла только о врачах, лечивших Жданова. Я ответила, что ничего особенного не сделала для того, чтобы получить столь высокую награду, и на моем месте любой советский врач поступил бы так же.
    В Кремлевской больнице я проработала 28 лет без единого упрека, о чем свидетельствует награждение меня в 1950 г. орденом «Знак Почета» и в 1954 г. орденом «Трудового Красного Знамени».

    К одному из писем Л. Тимошук приложила фотокопию электрокардиограмм Жданова, которую мы и рассматриваем. И здесь открываются интересные вещи.
    ИЗ письма Л. Тимашук:
    «…и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т.е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах… Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней «инфаркт миокарда», остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А. А…»

    Но на ЭКГ
    @http://berkovich-zametki.com/Nomer32/Timash_EKG.jpg@
    все четыре описания 1044, 1945 и 1948 гг. сделаны одним почерком Л.Тимошук. Более того, на третьей ЭКГ сделано описание инфаркта, коего описания0 по признанию самой Л.Тимошук быть не должно. Налицо, подтасовка.
    Выводы из писем делайте сами, для этого я их и привел. Донос, самый натуральный, был, и он послужил не только «Делу врачей», но и вспышке звериного государственного антисемитизма, хотела этого Тимошук или не хотела.

  12. Уважаемые коллеги!
    Хочу ещё раз повторить: наличие или отсутствие инфаркта у Жданова дела не меняет — Тимашук писала не донос, а боролась за жизнь пациента. Ничего не понимая в медицине, считаю всё же, что полежать пару дней для его здоровья (не страны, конечно) было бы невредно. Так что, уважаемый Семён, считаю правильным Ваше первое решение — имя убрать. А моё имя есть в авторском каталоге.

    1. Повторю ещё раз: я не пытался никак квалифицировать действия Тимашук, но говорил о Вашем утверждении: «элементарно прос..ли инфаркт у Жданова. По той простой причине, что не умели читать кардиограммы — их в институтах этому не учили, а догнать не было времени (или желания».
      «Ничего не понимая в медицине, считаю всё же, что полежать пару дней для его здоровья (не страны, конечно) было бы невредно». – Если Вам кажется, что Жданов немедленно после заключения врачей вскочил и понёсся служить родине, не щадя живота своего, это Ваше дело, мне такое допустить трудно. И это Ваше «бабушкино» соображение (к нему ещё довавить: «И бульончика попить, бульончика») никак не обосновывает того, что Вы сказали о врачах.

  13. Мне кажется, нужно вспомнить статьи доктора Лясса, где профессионально обсуждаются кардиограммы:

    http://berkovich-zametki.com/Nomer26/Lyass1.htm

    Цитата: Как видите, умереть можно и без инфаркта миокарда.
    Итак, мое мнение в столь дискуссионном вопросе о значении Л. Тимашук в деле «Врачей — отравителей»: роль Л. Тимашук в деяниях карательных органов не случайна и предопределена всей нашей жизнью и бытом конца 40-х и начала 50-х годов. Мы все, от мала до велика, были жертвами и инструментами Сталинской системы. Тимашук, как и все мы, была действующим лицом в исторической драме, представителем тех, через которых и над которыми эта история вершилась. Только в то время одни активно участвовали, другие активно сопутствовали, третьи, не сопротивляясь, плыли по течению, а единицы нашли в себе мужество к глухому и даже активному сопротивлению.
    Л. Тимашук — из разряда активно сопутствующих.

  14. Все электрокардиограммы Жданова представлены здесь и здесь

    При анализе только по стандартным отведениям (верхие три строки) ЭКГ от 25.12.1944 и от 07.05.1945 без патолгии. На ЭКГ от 28.08.1948 (третий столбец, три стандартных отведения и три грудных) блокада левой ножки п.Гиса — это мое заключение. Рукой Тимашук написано: левый тип ЭКГ, инфаркт миокарда в обл передней стенки и перегородки. Видимо тогда о блокаде левой ножки пучка Гиса еще не знали. Но я это расследую.
    Последний столбец: ЭКГ от 30.08.48 (день смерти Жданова). Той же рукой написаны подсчитанные интервалы, описания нет.
    По ЭКГ от 28.08.1948 я бы (33 года стажа по функциональной диагностике, высшая категория по ейной, канд. диссертация по кардиологии) инфаркт никогда не выставил. По двум ЭКГ от 28.08 и 30.08 мое заключение: острые очаговые (ишемические) изменения в задней и боковой стенке (локализация предположительно, потому как при блокаде левой ножки вообще ничего определенного сказать нельзя).

    Продолжение последует…

    1. Уважаемая Редакция! После комментария кардиолога Сергея Чевычелова с его заключением по ЭКГ пациента А.А. Жданова, хочу попросить вас повременить с исправлением моего текста., высказанного в просьбе от 23 Март 2013 at 20:38 .
      Возможно, будут и другие мнения специалистов, поскольку я нейрохирург и в анализе ЭКГ не достаточно компетентен.
      Спасибо. СТ.
      Выпускающий редактор: хорошо, уважаемый автор, как пожелаете. Сейчас Лидию Тимашук «вернём к позорному столбу».

  15. Виктор Каган
    — Sat, 23 Mar 2013 17:25:10(CET)
    ==========================
    Уважаемый господин Каган!
    Не сочтите за непочтение, но в таких вопросах ссылаться на Вики по-моему не стоит — там пишут кому ни лень. Как бы мы не относились к
    Д. Хмельницкому, обратимся и к нему:
    http://berkovich-zametki.com/Nomer25/Chmelnicky1.htm
    здесь инфаркт таки да есть.
    В любом случае, права Вики или Хмельницкий, Тимашук отстаивала своё профессиональное мнение, и ярлык доносчицы цеплять на неё не стоит.

    1. Простите, но ярлык этот на неё и не цеплял — говорил о, по Вашим словам, «прос…ном инфаркте», которого не было (см. реплику Сергея Чевычелова здесь). Просто не надо ярлыки замшелых идиотов вешать и на ту профессуру, которую Тимашук уличала в несовершённой ошибке.

  16. Интересный материал, открывающий мне малознакомые страницы советской медицины. И комменты любопытны… Всего доброго автору!

    1. Уважаемая Лина! Благодарю Вас за интерес к моему сообщению и отзыв.
      Надеюсь, что Вы согласитесь с моей реакцией на комментарий Л. Комиссаренко.

  17. евреям, будет конец, а на их места уже выстроились все по ранжиру от Руденко до Лысенко и Лидии Тимашук, ибо все они — авторы анонимок или клеветнических наветов, что равноценно…
    =========================================
    Уважаемый Семён! Дорогой земляк!
    Ни в коем случае не могу согласиться с постановкой Вами в один ряд с Руденко и Лысенко имени Лидии Тимашук. Теперь, сегодня, уже известно, что товарищи медицинские светила из 4-го ГУ, в том числе и евреи, элементарно прос..ли инфаркт у Жданова. По той простой причине, что не умели читать кардиограммы — их в институтах этому не учили, а догнать не было времени (или желания). А молодой специалист Тимошук обучена была. И просекла. Так что её докладную от 1948 года доносом считать нельзя никак. Это был шаг врача-профессонала, увидевшего угрозу жизни пациента. Не мне Вам об этом говорить. В своей профжизни мне такие шаги (конечно, не в виде докладных, а как особое мнение в актах комиссий) доводилось делать многократно. Не её вина, что докладная была через 4 года пущена в дело в самых подлых целях. Сломали жизнь честному человеку, и, судя по Вашему тексту, не отмыться ей уже никогда. Я бы на Вашем месте её имя из перечня убрал.

    1. «… элементарно прос..ли инфаркт у Жданова. По той простой причине, что не умели читать кардиограммы — их в институтах этому не учили, а догнать не было времени (или желания). А молодой специалист Тимошук обучена была. И просекла. Так что её докладную от 1948 года доносом считать нельзя никак. Это был шаг врача-профессонала, увидевшего угрозу жизни пациента».

      Но увидевший угрозу жизни пациента профессионал ошибся, а необученные и не желавшие догонять профессионалы были правы. Википедия:
      «28 августа 1948 года Л. Ф. Тимашук, работавшая в то время заведующей отделом функциональной диагностики кремлёвского Лечсанупра, после снятия кардиограммы у А. А. Жданова на его даче записала в заключении диагноз «инфаркт миокарда». Однако присутствовавшие известные медики профессора П. И. Егоров, В. Н. Виноградов и врач Г. И. Майоров вынудили её переписать заключение, исключив из него слово «инфаркт», и назначили лечение, категорически противопоказанное при данном заболевании, которого они, на основании клинической картины, не находили. Тогда Тимашук направила письмо, в котором она поставила в известность о случившемся, вышестоящему начальству. Поскольку Лечсанупр подчинялся не министерству здравоохранения, а министерству государственной безопасности (МГБ), то письмо и было направлено начальнику Главного управления охраны МГБ. Однако не разбиравшиеся в медицинских вопросах сотрудники МГБ перенаправили её письмо тому, на кого она жаловалась, — начальнику Лечсанупра Кремля Егорову.
      В результате Тимашук, понизив в должности, перевели в филиал поликлиники. Тогда она направила второе и третье письмо секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову, где повторила многое из своего первого письма. Но Кузнецов на её письма не ответил.
      31 августа 1948 года А. А. Жданов умер от инфаркта. После вскрытия диагноз Тимашук «инфаркт миокарда» не подтвердился. Об отсутствии инфаркта говорит и современное прочтение кардиограмм того времени[2].»

    2. Уважаемый Л. Коммисаренко!
      (К сожалению Вашего имени я не знаю, ибо Вы его на написали).
      Мне, по честному, «крыть не чем» и опровергать написанное Вами я могу только ссылаясь на комментарий Виктора Кагана и имевшиеся у меня давние данные из советской прессы тех времён… Ваша точка зрения, конечно, вызывает у меня сомнения в моей правоте, поставив имя Лидии Тимашук в вышеуказанном тексте. Особенно убедительными кажутся мне данные приведенные в статье Д. Хмельницкого, опубликованные в Заметках.
      Не вдаваясь в детали и не желая начать исследования этого вопроса, я бы согласился убрать фамилию и имя Лидии Тимашук из моего очерка. Только я не знаю, как это сделать технически. Если мой ответ читается сотрудниками Мастерской, то я попросил бы мне в этом помочь. Может быть Вы знаете и подскажете как.
      Спасибо Вам за комментарий.
      Семён Талейсник.
      Выпускающий редактор: по желанию автора упоминание о Лидии Тимашук убрано из текста.

Обсуждение закрыто.