Следующая глава в политической жизни Путина. Перевод Владимира Лумельского

Loading

Сегодня администрация Соединенных Штатов не имеет согласованной политики в отношении России, она постоянно меняется. Такого никогда не было в прошлом. Бывало, что тактические действия не работали, но были действия, и была стратегия.

Следующая глава в политической жизни Путина

Панель и обсуждение в Brookings Institution (БИ), Вашингтон, США, 4 апреля 2018 г.

Перевод Владимира Лумельского

(из серии «Тексты, что прошли мимо нас»)

От переводчика

Несколько переводов, сделанных в этой серии, касаются тем и событий, обычно интересующих русскоязычного читателя — США, Израиль, Россия — но, насколько я знаю, не появлявшихся на русском языке. Текст-приложение ниже посвящен одному такому событию, встрече/панели экспертов по России в Brookings Institution, Вашингтон США, в апреле этого 2018 года. Тема панели — “Putin’s Next Act”, «Следующий акт Путина» — по следам мартовских президентских выборов в России, анализ и обмен мнениями о ситуации в России и об ожиданиях на следующие шесть лет. Я был в зале, было интересно, зал был забит. Как мы знаем, России сейчас вызывает немало интереса и эмоций. Набор экспертов, как на этой панели, редко появляется в одном месте. (Один из них из России, остальные американцы). Я решил, что материал этой встречи будет многим интересен. В свете последних событий кое-что в тексте прозвучит забавно или назидательно — вон как оборачиваются пророчества.

Некоторые замечания не по теме тут опущены. Полный транскрипт встречи на английском можно найти на сайте Института Брукингса.

Участники панели

ALINA POLYAKOVA, Модератор, научный сотрудник, Программа Внешней Политики, Брукингс Институт.

JULIA IOFFE, журналист, журнал Atlantic.

VLADIMIR KARA-MURZA, Председатель Фонда Бориса Немцова, зам. председателя Фонда Открытая Россия.

ANGELA STENT, Georgetown University, Директор Центра по Евразии, России и Восточной Европы.

STROBE TALBOTT, почетный член-корреспондент, Программа Внешней Политики, Брукингс Институт.

* * *

ПОЛЯКОВА: Спасибо участникам этой панели и всем в зале, кто собрались сегодня обсудить тему “Putin’s Next Act.” («Путин — следующая глава»). Хочу также поблагодарить Фонд Генриха Бёлля за помощь в этой весьма своевременной беседе. Меня зовут Алина Пoлякова. Сегодня со мной выдающиеся панелисты:

Строб Талботт, мой широко известный коллегa по Брукингсу, в свое время президент Брукингсa, зам. госсекретаря США в администрации Клинтона, и т.д. и т.п., с длинным списком постов внутри и вне правительства США.

Профессор Анджела Стент, Джорджтаунский университет; директор Центра по Евразии, России, и Восточной Европы. Среди многих ее постов в прошлом, Др. Стент была членом Национального Совета по Разведке, и офиса по планированию политики администрации президента США; она также широко известна как эксперт по России и российской внешней политике.

Владимир Кара-Мурза, председатель Фонда Бориса Немцова, зам. председателя Фонда Открытая Россия. Экспертиза Владимира включает политическую оппозицию в России. Он был близко связан с Борисом Немцовым до его убийства в 2015г.

Джулия Иоффе, журналист, сейчас в журнале Atlantic. В свое время Джулия была московским корреспондентом журнала New Yorker по вопросам внешней политики; сейчас она работает над новой книгой о России.

Как мы знаем, в отношениях между Россией и Западом, Россией и США последние две недели были довольно бурными: достаточно упомянуть высылку российских дипломатов (или, как из назвали в прессе, шпионов) из многих стран, и мгновенную ответную, зуб-за-зуб, высылку российской стороной более 150 западных дипломатов из России. Комментируя на этот довольно напряженный уровень отношений, многие наши коллеги сравнивают его с низкой точкой периода холодной войны. Есть мнение, что мы вступаем в новую фазу холодной войны. Но такое мы слышали не раз — например в 2014г., после незаконной аннексии Крыма, и позже, после вторжения русских так называемых «добровольцев» в Восточную Украину. Тога говорили о самой низкой точке — а сегодня мы слышим, что мы уже ниже тех точек.

Итак, Строб, начнем с вас. Значительная часть вашей карьеры была посвящена российской проблематике, включая в 1990-е годы, в критический период ломки системы. Вы видели разное в развитии отношений этих двух стран. Насколько важны недавние события в большой картине американо-российских отношений периода после холодной войны? Действительно ли мы вступаем в новую холодную войну? Или, не дай бог, потенциально это еще хуже?

ТАЛБОТТ: И то и другое. Мне думается, сегодня мы сидим глубоко в том, что можно бы назвать Cold War 2.0, (Холодная Война 2.0), и конца пока не видно. То, что мы наблюдаем, действительно представляет собой серьезную угрозу. Я бы сказал, термин «Новая холодная война», если вы хотите так это назвать, имеет существенные сходства и существенные отличия от знакомой нам первой версии холодной войны. Как и в первой холодной войне, опасная игра с нулевой суммой, в которую играют сегодня Россия и Запад, особенно российская сторона, возвращает в памяти немало событий, которые многие из нас в этом зале хорошо помнят.

Вспомним, что первая холодная война имела идеологическое измерение и геополитический аспект. То же можно сказать об этой новой холодной войне. На идеологическом фронте Россия вот уже более десятилетия вернулась к самодержавной системе управления страной, и разными способами ведет войну на ослабление западных демократий. На геополитическом фронте Россия вырезает свои собственные границы сфер — не только влияния и интересов, но также сферы доминирования. Кроме того, Россия с некоторым успехом пытается «взломать» страны НАТО, и работает над созданием нового поколения ядерного оружия. Все это, я думаю, соответствует определению «Новая холодная война». Но различия между холодной войной I и холодной войной II делают ситуацию много более серьезной. В отличие от номер I, на этот раз целью процесса не является смягчить опасность горячей войны.

Рассмотрим эти различия. Мы видим с обеих сторон, особенно с российской стороны, ускорение гонки вооружений, но в отличие от холодной войны I мы не видим никаких усилий на пути к контролю над вооружениями. Эта чрезвычайно важная часть холодной войны I практически исчезла из обращения. Сегодня крайне важно возродить деятельность по переговорам и договорам; также важно перевести это противостояние в новый мир цифровых методов ведения дел. Ничего такого сейчас не происходит, а старые договоры теряют смысл и значение.

Еще одно историческое отличие состоит в сегодняшней слабости Запада — в трансатлантических организациях, в потере трансатлантической уверенности и доверия. Сегодня все это зыбко и неуверенно. Причины такого состояния дел видны с обеих сторон. Европейский проект (построение Евросоюза) застопорился, в разных аспектах он идет неясным курсом, или даже на попятную.

На этой стороне Атлантики, и особенно в нашем родном городе Вашингтоне, имеет место уникальная и неприятная аберрация. Сегодня администрация Соединенных Штатов не имеет согласованной политики в отношении России, она постоянно меняется. Такого никогда не было в прошлом. Бывало, что тактические действия не работали, но были действия, и была стратегия.

Эта новая ситуация ведет нас напрямую к президенту Соединенных Штатов. Несмотря на противоречащие данные, он цепляется за свою близость к Путину и к другим авторитарным лидерам мира. Это само по себе дисквалифицирует его как защитника западных ценностей и интересов. Кроме того, продолжающееся специальное расследование возможных связей между Россией и предвыборной кампанией президента бросает темную тень на его мотивы — это подрывает его отношения с Конгрессом, с нашими союзниками, и с институтами его собственной исполнительной власти.

Помимо нашей первоначальной темы, есть хакерское влияние России на наши президентские выборы. Путину есть чему радоваться. Этот факт добавляет к опасности ситуации — у него так хорошо получилось, что ему непременно захочется большего. Есть о чем подумать и Западу — надо много чинить и много менять.

ПОЛЯКОВА: Благодарю вас за эту широкую картину. Не слишком ли она темная? Или, наоборот, не кажется ли вам, что мы находимся в середине некой нисходящей спирали, и дна пока не видно, и события обещают еще более напряженную обстановку?

ТАЛБОТТ: Мы занимаемся сейчас пророчеством. В американской стороне политики, как пророк я нередко оказывался неправ. Что-то явно происходит, я ожидаю сюрпризов. Я думаю, ответ на ваш вопрос имеет две стороны. В жизни бывает разное — в нашей личной жизни, в нашей жизни как нации. Вспомните чувство когда, попадая в беду, вы ждете, что ситуация будет ухудшаться, прежде чем дела пойдут лучше. Сегодня мы слышим много тревожных звонков, но мы еще не проснулись.

Тем не менее, будет ли этот неприятный период долгим, останется ли он как есть, или станет хуже — коль скоро мы не взорвем эту планету, политический Запад, как ни шаток он сегодня, стоит на прочных корнях демократии. Хотя сегодня Путин весьма успешен в применении своей ретроградной системы, факт остается, что именно эта его ошибочная система в конечном счете привела к развалу СССР в последней холодной войне.

ПОЛЯКОВА: Вы упомянули о выборах Путина в марте. Мы вернемся к этому позже, а пока что отметим впечатляющий факт, что хотя мы планировали этот разговор как анализ будущих политических шагов Путина, нам приходится возвращаться к этим выборам. Так много событий произошло уже после 18 марта, что это пожалуй неизбежно. Международные события, не только их образ на Твиттере, двигаются так быстро и интенсивно, что за ними трудно поспевать с анализом. Нам надо бы думать более стратегически.

Анджела, теперь к вам. Как мы знаем, реакция России на высылку с Запада русских дипломатов не была неожиданной. Мы знали, что они ответят tit-for-tat, зуб-за-зуб. Нам интересно ваше мнение — как сейчас Кремль видит Запад? Из последних новостей, на брифинге в Москве один из помощников Путина сказал западным журналистам, что президент Трамп в своем поздравительном телефонном разговоре с Путиным фактически предложил саммит между президентом Путиным и президентом Трампом — в Вашингтоне, в Белом доме. Это заявление вызвало, конечно, немало замешательства и сомнений. Видно, однако, что для Кремля было стратегически важно поделиться этой информацией, преподнести ее как правдоподобную.

Учитывая довольно единую отрицательную реакцию сегодня на Западе по отношении к России, и учитывая странные реалии отношений между Путиным и Трампом — с одной стороны, теплые отношения, даже некая близость между ними, а с другой стороны, агрессивные и даже враждебные действия администрации Трампа против России — как, на ваш взгляд, Кремль видит эту реакцию Запада? Вы недавно сказали, что Путин, по вашему мнению, ищет возможности выйти из этой игры. Что вы имели в виду?

СТЕНТ: Сначала а добавлю пару слов к замечательным замечаниям Строба, это важно для нашего разговора. Одна идея, в реализации которой вы, Строб, как главный вершитель политики США в России, активно участвовали в 1990-е годы вместе с европейцами — была идея, что если содействовать экономической интеграции России в западный мир, то это будет иметь умеряющее влияние на ее поведение. Сегодня мы это имеем — Россия, по сути, интегрирована в глобальном масштабе. Экономически европейцы достаточно зависимы от России, например с их потребностью в газе. Это взаимозависимость, эти европейско-российские экономические связи действительно тесны. Российские деньги, как мы знаем, весьма активны в Великобритании — это одна из причин, почему англичане колебались с применением сильных мер после отравления Литвиненко. Как видно из недавних расследований, нечто подобное происходит и на рынке недвижимости в Нью-Йорке.

Это дает России присутствие и влияние, которого у нее не было во время холодной войны; тогда Советский Союз был экономически изолирован от остального мира. И это затрудняет решение некоторых проблем, о которых говорил Строб — просто потому, что существует немало западных компаний, которые, будучи зависимы от отношений их стран с Россией, хотят продолжения статуса кво. Это затрудняет планирование реакции Запада на поведение России.

Что касается вашего вопроса, я думаю, Владимир Путин видит в США страну, где администрация Белого Дома одновременно реализует два очень разных типа политики по отношению к России. На самом деле три, если мы учтем Конгресс, но давайте пока оставим в стороне эту дополнительную сложность.

В США правит президент, который по-прежнему верит, что он может иметь хорошие отношения с Путиным. Не далее как вчера Трамп сказал при встрече с президентами из Балтики, — Вы знаете, я вполне могу ладить с Россией, могу ладить с президентом Путиным. Почему мы думаем, что это нежелательно? Смотрите: до недавнего времени исполнительная власть США занимала довольно жесткую линию в отношении России; пример тому политика администрации Обамы. Мы слышали призывы к бдительности и жесткости даже в сегодняшней администрации, в прощальных речах недавнего Госсекретаря Тиллерсона и недавнего советника президента по национальной безопасности МакМастера. Тот же мотив прозвучал вчера на обсуждении в Атлантическом Совете. Как мы знаем, министр обороны США Маттис тоже говорил о России достаточно жестко. И вдруг тут же «могу ладить» от Трампа.

Кремль смотрит на все это и думает — похоже тут есть удобные пути для прорыва, стоит попробовать. И вот во время русской избирательной кампании Путина мы слышали его воинственную антизападную риторику. Мы услышали о его замечательно боеспособном новом оружии, о способности его ракет уклониться от американской противоракетной обороны, о том, что они могут ударить и по Мар-а-Лаго, и т. д. Мы увидели много скрежетания зубами.

А хотя сам президент Трамп дал примиряющий сигнал по телефону — поздравил Путина с переизбранием и упомянул возможную встречу — проявить инициативу он как бы оставил россиянам. Им, разумеется, не нравятся все эти изгнания дипломатов. Меньше дипломатов в других странах — давайте назовем их так — значит меньше возможности для Кремля делать запланированную работу. Я думаю, они действительно хотели бы, чтобы Путин и Трамп встретились и сделали что-то полезное.

То же, пожалуй, верно в отношении Европы. Вы сказали о единой позиции Европы. Да, так вроде бы выглядел их ответ — но заметьте, не все страны ЕС присоединились к санкциям против России. То же с Канадой, с Австрией, с рядом других центрально-европейских стран. Единой позиции нет. Есть пока солидарность с Англией. Другой пример: когда новый немецкий министр иностранных дел Хайко Маас вступил на пост, он был более критичен в отношении России, чем его предшественник Сигмар Габриэль — а сейчас Маас говорит, надо найти способ работать с Россией. Канцлер Меркель говорила нечто сходное в момент изгнания русских дипломатов. Президент Франции Макрон собирается участвовать в Петербургском экономическом форуме. Он будет сидеть на платформе с президентом Путиным.

Путин понимает, европейские лидеры ищут выход из положения. Мало кому нравится высокий уровень напряженности, о котором говорил Строб. Поэтому я думаю, в ближайшие несколько месяцев анти-западная риторика русских не ослабеет. Они будут продолжать категорически отрицать свою причастность к отравлениям [Скрипалей] в Англии. Они будут продолжать пытаться использовать зигзаги в политике США. А мы в Штатах будем ждать событий после утверждения г-на Помпео в должности госсекретаря и г-на Болтона в должности советника президента по безопасности. Если они решат перехватить инициативу, я думаю они сделают это скорее раньше чем позже.

ПОЛЯКОВА: А как вы думаете, есть ли у Кремля причины беспокоиться об этих кадровых изменениях в США, поскольку и Помпео и Болтон известны своими более жесткими взглядами в отношении России? Не захочет ли Кремль что-то сделать прежде чем эти люди попытаются сформировать свое влияние на политику?

СТЕНТ: Это возможно. Г-н Помпео и г-н Болтон действительно говорили довольно враждебно о России. Вступая на посты с такой ответственностью и возможностью действий, они могут захотеть слегка смягчить свои позиции.

ПОЛЯКОВА: Возвращаясь опять к русским выборам 18 марта — событию, весьма важному не только для России, но и геополитически: Владимир [Kара-Мурза], вы активно работали в российском обществе и с российской политической оппозицией. Переизбрание Путина не было неожиданностью. Он получил 77% голосов, при 67% участия избирателей. Это большой успех для Кремля — по крайней мере, в плане его способности организовывать национальный процесс и национальные выборы. Большой вопрос, который задают многие — до какой степени эта вроде бы широкая поддержка Путина отражает реальность? Можно ли сказать, что у Путина теперь есть ясный мандат продолжать его агрессивную политику в отношении Запада?

КАРА-МУРЗА: Спасибо, Алина, за вопрос, и спасибо Брукингсу за организацию этой важной панельной дискуссии. Обсуждая сегодня Россию и Владимира Путина, полезно помнить, что вещи не всегда таковы, какими они кажутся. Я бы предложил быть осторожнее с терминологией, и даже с цифрами. Например, мы продолжаем говорить о предстоящем четвертом президентском сроке Путина, в то время как это, конечно, его пятый срок, разве что если мы примем всерьез так называемое президентство Дмитрия Медведева.

Другая не-то-чем-она-кажется вещь это конечно, сами выборы. Вы уже дважды вставили это слово в кавычки, но в этом вы на удивление в меньшинстве. Большинство мировых СМИ по-прежнему говорят всерьез о процедуре, которая имела место 18 марта. Они говорят о выборах, говорят о проценте пришедших на избирательные участки, говорят о результатах голосования. Еще более впечатляюще, большинство лидеров мира, включая президента США, подняли свои телефоны и поздравили Путина с переизбранием.

На самом деле процедура выборов в России две недели назад имеет не более общего с подлинными демократическими выборами, чем Потемкинские деревни имели с реальными населенными пунктами. Интересно, что организация, обобщившая ситуацию наилучшим образом, была Организация по Безопасности и Сотрудничеству в Европе (OSCE, Organization for Security and Cooperation in Europe), главный наблюдатель за законностью выборов в Европе, Северной Америке, и Центральной Азии. Обычно дипломаты и международные организации известны своей осторожностью. В данном случае их отчет по президентским выборам в России был необычайно резким. Руководитель OSCE Майкл Клаус, опытный немецкий дипломат и политик, сказал, я цитирую: «Выбор без конкуренции не есть выбор». И дальше: «Там, где фундаментальные свободы ограничены и выбор предрешен, выборы почти теряют свой смысл». Как видите, для дипломатичности он добавил слово «почти».

Выборы в России уже давно потеряли главную цель выборов, возможность для граждан выбирать, и если они того хотят, менять свое правительство. Как мы знаем, результат выборов никогда не был под сомнением. Даже официальные цифры результатов, когда они были объявлены, были поразительно близки к цифрам, которые просочились из президентской администрации за недели до выборов. Даже сам день голосования, до этого 11-го марта, был с легкостью перенесен на 18 марта с помощью специальной добавки к закону -только для того, чтобы выборы совпали с годовщиной присоединения Крыма. Это неплохая иллюстрация того, как работают выборы в сегодняшней России.

Говорят, что верным признаком реальных демократических выборов является то, что в них вы уверены в процедурах, но не уверены в результатах. Российская модель выборов в точности противоположна, уже много лет. Правила менялись, а результаты не вызывали сомнений. В день 18 марта несколько организаций провели мониторинг и документирование многочисленных нарушений, типа тех, о которых мы слышали годами. На людей, которые зависят от государства материально (в денежной помощи, в месте работы, пенсии) — учителя, врачи, служащие государственных и муниципальных служб — давили, требовали не только голосовать, но и фотографировать себя вместе с документом, показывающим, что они проголосовали за «правильного» кандидата. Люди видели многочисленные примеры заполнения избирательных ящиков фальшивыми бюллетенями.

Одной большой уступкой Кремля после протестов 2011 года была установка видео камер на выборных участках, для контроля над нарушениями. Проблема в том, что когда, как это сейчас в России, нет реальной судебной системы, которая могла бы преследовать за нарушения, видео камеры теряют смысл. Да, случаи заполнения фальшивыми бюллетеней были задокументированы, но дальше дело не пошло. И, конечно, во многих регионах окончательные протоколы выборов попросту переписывались к нужному результату. Дмитрий Решкин, известный российский политолог, назвал эти регионы избирательными султанатами. Эти регионы, по старой советской памяти, выдали результаты 90% за Путина. Я не встречал людей, которые, даже принимая во внимание принуждение и давление на избирателей, верили, что такие цифры отражали результаты выборов.

Сюда же, конечно, телевизионное освещение, перекошенное в одну сторону в течение многих лет. Честно говоря, не имеет смысла говорить об этих нарушениях и злоупотреблениях, потому что самый важный фактор в фальсификации выборов имел место до того, как открылся первый избирательный участок, задолго до первого голосования. Я имею в виду ту же фразу OSCЕ (Organization for Security and Cooperation in Europe) — выбор без реальной конкуренции не есть выбор.

В России было две фигуры оппозиции, которые могли бы бросить вызов Путину в 2018 году. Один был Борис Немцов, бывший заместитель премьер-министра, пожалуй наиболее узнаваемое лицо демократической оппозиции. Другой был Алексей Навальный, известный активист по борьбе с коррупцией, который в течение прошлого года вел активную кампанию по стране. На самом деле Навальный был единственный кандидат, который провел настоящую президентскую кампанию. Ни один из этих двух не был на избирательном бюллетене 18 марта: Борис Немцов был убит три года назад на мосту возле Кремля, а Алексей Навальный по сфабрикованному политически мотивированному делу осужден русскими властями, ему запретили выставлять его кандидатуру. Его осуждение, кстати, было опротестовано Европейским судом по правам человека как незаконное.

Выиграть выборы нетрудно, когда ваших противников нет в избирательном бюллетене. Когда СМИ и эксперты на Западе повторяют Кремлевскую пропаганду о великой популярности Владимир Путина среди русских граждан, важно помнить, что эта так называемая популярность никогда еще не проверялась на свободных и честных выборах, против настоящих противников.

ПОЛЯКОВА: По поводу цифры 80% поддержки Путина, напомним что до аннексии Крыма в 2014г. эта цифра была много ниже. Хотя и тогда она были на зависть западным политикам, 55-65%. Т. е. дело не в том, что Путин неприкасаемый, а в том, что администрация государства полностью находится под контролем Кремля.

КАРА-МУРЗА: Абсолютно. Очевидный вопрос здесь — если вы так популярны, почему вы так боитесь ввести свободные выборы? Почему вы так боитесь конкуренции? Это относится не только к национальным выборам. Национальные выборы давно превратились в бессмысленное зрелище, но это касается выборов на всех уровнях. Только вчера власти Екатеринбурга, четвертого по величине города в России, на границе Европы и Азии, приняли решение об отмене прямых выборов мэра в их городе. Напрямую избранные мэры, ранее норма в выборах в российских городах, быстро исчезают. По состоянию на прошлой неделе в России оставалось восемь региональных столиц с выборами мэров, меньше чем десятая часть того, что было раньше. После отмены выборов в Екатеринбурге их осталось семь. Голосование этого решения прошло через три чтения за один день; никакого официального объяснения не было — да и нужно ли, все и так знают причину.

А причина в том, что четыре года назад Евгений Ройзман, харизматичный политик оппозиции, фактически выиграл выборы мэра в Екатеринбурге против кандидата от путинской партии «Единая Россия». Ройзман говорит откровенно, он говорит что думает. Он, например, критиковал военное участие Кремля в Украине и в Сирии; призывал к освобождению политических заключенных в России; поддерживает движение за бойкот «так называемых выборов». Такого напрямую избранного мэра четвертого по величине города страны Кремль, конечно, не хочет. Не сумев победить его в честных выборах, они решили просто — обойдемся без выборов мэра.

Запад должен настаивать на ответе: Если этот режим так популярен, как об этом говорят цифры, почему он так боится дать русскому народу нормальные выборы?

ПОЛЯКОВА: Спасибо, Владимир. Я бы хотела вернуться к тому, что сказала Анджела — что сегодня Россия гораздо более экономически интегрирована в глобальную экономику, и это сильно отличает сегодняшнюю ситуацию от времен холодной войны. В то же время политически Россия весьма изолирована, и степень ее изоляции увеличилась за годы правления Путина. Джулия, я бы хотела привлечь вас к этой теме. Согласны ли вы, что в каком-то плане вторжение Путина в Украину, вмешательство в войну в Сирии, и вмешательство Кремля в западные выборы начинают иметь эффект обратный ожидаемому? Что сегодня это уже мешает поставленной Путиным цели вернуть России статус великой страны на мировой сцене? Или вы думаете, популярности Путина в России хватит на поддержку его политического авантюризма на следующие шесть лет?

ИОФФЕ: Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотела бы коснуться комментария Владимира. Неделю назад в сибирском городе Кемерово в запертом кинотеатре сгорели до смерти, по официальным данным, около 60 человек; 46 из них были дети. И когда столь популярный Путин прибыл в Кемерово, улицы были очищены, он пронесся по пустому городу. Он не встречался с жителями Кемерово, и губернатор области извинился за происшедшее не перед народом, а перед президентом. Это много говорит о том, кто кому там подотчетен и насколько популярен президент.

Социолог К. Рогофф проделал интересную работу по рейтингу популярности Путина. Как он показал, сравнительно мало людей отвечают в опросах, а среди тех, кто отвечает, довольно много «самовыбирающихся». Этот тренд стал резче после аннексии Крыма: в ответ на милитаристский, джингоистский тон российских СМИ, те, кто не согласны с официальной линией, стали более молчаливы, более нерешительны в ответах на опросы. То есть в опросах резко увеличилась доля сторонников Путина.

На мой взгляд, постоянное цитирование в западных СМИ высокого рейтинга популярности Путина в России не только неоправданно, но и создает перекошенный фон. Дескать у президента США вон какой низкий рейтинг, а у Путина вон какой высокий рейтинг — как будто это сравнимые вещи.

Что касается авантюризма Путина, я думаю, в будущем можно ожидать этого больше. В некоторых аспектах эта политика работает на Путина, и в каких-то других аспектах против него. Обе эти стороны находятся в сложном взаимодействии. Выход России в Сирию был правильно оценен как ответ на изоляцию, в которой Путин оказался после аннексии Крыма и вторжения в Восточную Украину, его попытка пробить лед геополитической изоляции и санкций.

Для Запада в этом есть проблема. Вспомним о входящих на свои новые посты в США госсекретаря Помпео и советника по нацбезопасности Болтона. Оба одержимы идеей противодействия терроризму, исламскому миру, и радикальному исламу. Это дает Путину прекрасную возможность играть анти-террористическую карту. Он отлично делает это с западными политиками, на самом деле не делая практически ничего в борьбе с терроризмом. Вспомним, что из стран предоставивших иностранных бойцов ИГИС (ISIS), Россия на первом месте. Не Саудовская Аравия, не Тунис, не Франция — а Россия. Много бойцов, которые пришли в ИГИС с мусульманского Северного Кавказа, были переправлены в Сирию с помощью ФСБ и Кремля.

То есть в то время как российская пропаганда трубит о борьбе России в Сирии с ИГИС и о роли России в защите западного христианства, беспокоит именно то, что Анжела Стент выразила так точно — Сирия есть точка раздора, которую Россия готова использовать.

По моему мнению, отравление бывшего российского шпиона Скрипала в Англии было частью операции по вмешательству России в президентские выборы США. Что-то вроде подчистки после конца операции. Путин, похоже, не ожидал столь сильной реакции Запада. Это запирает его в некий политический угол. А как мы знаем по прошлому, Путин не любит быть запертым в угол — он атакует, пытается прогрызть выход из угла. Я думаю, того же можно ожидать и сейчас — в течение ближайщего года мы увидим новый спектакль, нечто вопиющее и необычное, попытка Путина выбраться из этого угла.

Западу важно видеть за этими событиями большую картину: Путин все еще пытается пересмотреть условия капитуляции России в холодной войне. Многочисленные высылки дипломатов из Москвы, российские заявления, что своими действиями Запад ничего не доказал ни о вмешательстве Кремля в выборы США, ни об отравлении в Англии — я думаю, всем этим Путин пытается показать, что Запад, и особенно Америка, не имеет права и не сможет наказать Россию. Это важно для Путина, потому что если наказать можно, то наказывающая сторона есть вышестоящая сторона, что-то вроде родителя или старшего партнера. Путину важно показать, как угодно агрессивно, что в этих отношениях Россия равна по рангу, что она не непокорный ребенок, которого можно наказать.

Подобные разговоры загоняют Запад в угол тоже — просто потому, что когда речь идет о наказании, политические реалии не позволяют оставить подобные выпады без ответа. А разговор о наказании усугубляет психологическую реакцию россиян, образуя порочный круг.

Возвращаясь к пророчеству Строба — что ситуация станет еще хуже, прежде чем она станет лучше — я вспоминаю мое время корреспондентом в Москве. Шел 2011 год, накануне президентских выборов в России, и люди пытались предсказать, что же будет, останется ли Медведев на второй срок. Путин собирался вернуться на пост президента. В пари с российскими политическими журналистами я тогда выиграла немало бутылок коньяка Хеннеси — русские любят коньяк. Это было нетрудно, надо было просто предсказывать наихудший сценарий.

Так, к сожалению, происходит, когда имеешь дело с Россией. Если предскажете худшее, Путин поможет вам выиграть. Я рискну пророчеством и здесь: как и Строб, я думаю, ситуация станет существенно хуже, прежде чем дела поправятся. Я беспокоюсь, например, что в результате изгнания американских и других западных дипломатов из России простым россиянам будет теперь много труднее путешествовать в Европу и в Америку. Уже сейчас получить американскую визу почти невозможно — и это влияет в первую очередь на более про-западных, более про-американских русских.

В России слышишь сегодня о том, что опускается новый железный занавес. Мы слышим опасения, уже где-то с 2014 года, что россиянам, особенно образованным классам, будет все труднее и труднее выезжать за пределы России. Я думаю, отношения между США и Россией не улучшатся, пока Путин у власти — что реально означает, пока Путин жив. А у Путина, похоже, неплохое здоровье.

КАРА-МУРЗА: Тут есть один момент. Я согласен с тем, что сказала Джулия, за исключением последнего пункта. Я бы сказал, о его здоровье мы просто не знаем. Но я, конечно, согласен, что он захочет оставаться у власти, пока он жив. Это полезно отметить, учитывая подзаголовок нашей панельной дискуссии — какими будут следующие шесть лет Путина.

Есть вещи, однако, которые могут внести тут поправки. Одна связана с его уже упомянутым желанием быть наверху, пока он жив и здоров. Я историк по образованию. Современная русская история, особенно история ХХ-го века, учит нас, что большие политические сдвиги порой начинаются в России быстро, внезапно, и непредсказуемо. Когда в 1904г царь Николай хвастался своими зарубежными политическими инициативами и своей победоносной войной против Японии, он вряд ли ожидал, что всего через год страна будет охвачена общенациональной политической забастовкой, и он, царь, будет вынужден предоставить россиянам серию гражданских и политических свобод.

Когда, выступая в январе 1917 года в «Народном доме» в Цюрихе перед социал-демократами Швейцарии, Ленин сказал, он не думает, что его поколение увидит решающие битвы грядущей революции — я сомневаюсь он мог себе представить, что революция начнется через шесть недель после этой его речи. И я, конечно, достаточно взрослый, чтобы помнить, что редко кто в начале августа 1991г. мог предсказать, что к концу того же месяца Коммунистическая партия Советского Союза больше не будет существовать, а в конце года исчезнет и сам Советский Союз. Это к тому, что ситуация в России меняется порой внезапно и непредсказуемо.

Я безусловно согласен с тем, что г-н Путин захочет оставаться у власти пока он жив. И как мы знаем, в этом российская конституция не будет ему помехой. Но если бы каждый диктатор оставался у власти так долго, как им того хочется, мы бы это видели. Мы знаем, это не так. Как любит повторять мой друг Борис Вишневский, депутат законодательного собрания Санкт-Петербурга, рейтинг Чаушеску, коммунистического лидера Румынии, был 99% за две недели до того, как его скинули с его трона.

СТЕНТ: Старая истина — режимы стабильны, пока они вдруг нестабильны.

ПОЛЯКОВА: Вопрос к вам, Анджела и Строб — что вы думаете о замечаниях Джулии и Владимира?

СТЕНТ: Вы сказали, что Россия становится все более изолированной. Нет ли тут иллюзий у Запада? Мы склонны думать, что если мы пытались изолировать Россию, то она изолирована. Но мы видим, что после аннексии Крыма и санкций Россия не изолирована. Как вы знаете, торговое партнерство между Россией и Китаем только выросло после присоединения Крыма. Да, там есть напряженность; да, Россия там младший партнер, а Китай — растущая держава. Но для обеих стран в обозримом будущем это работающее и полезное партнерство. Китайцы наращивают свои экономические отношения с Россией. Как мы знаем, оба лидера поддерживают друг друга; они не подвергают сомнениям внутренние системы друг друга. То, что Си Цзиньпин стал недавно пожизненным президентом — это неплохой пример для Путина.

Или возьмите Индию. Еще одна густонаселенная страна, давно имела хорошие отношения с Советским Союзом и позже с Россией. Взглянув на картину голосования в Организации Объединенных Наций, мы видим, эти страны не осудили Россию за аннексию Крыма. Недавно мы наблюдали достаточно успешные переговоры Путина с лидером Ирана и с президентом Турции Эрдоганом. Таким образом, существует немало стран — можно добавить сюда Латинскую Америку и другие страны Азии — которые рассматривают Россию как большую авторитарную страну, преследующую интересы, которые они видят как законные, и готовы их принять.

Не обманываем ли мы себя, если мы думаем, что мы можем изолировать Россию? У России есть другие возможности, она их реализует, и это ограничивает то, что мы можем сделать с точки зрения влияния на Россию. По-моему, это поучительная история.

По поводу перспектив пребывания Путина у власти, я тоже считаю, что реально он может оставаться на своем посту как угодно долго. Ему нетрудно будет провести через Думу поправку к конституции, которая сделает его лидером на всю его жизнь. Это уже давно сделано в Казахстане. Но я также согласна с Владимиром, что единственное стабильное, что мы знаем о русской истории, это — события предсказуемы до момента, когда они вдруг непредсказуемы. Те из нас, кто постарше и кто занимался этим долго, помнят — мы все были уверены, что Советский Союз будет жить и жить, несмотря на его явные экономические трудности. Мы были неправы. Это неплохой урок.

Я помню, сразу после краха СССР имела место своего рода mea culpa — или, как говорят порой русские, критика и самокритика — беседа с учеными о том, почему же мы и они не видели надвигавшего краха. И кто-то сказал — уж если Горбачев не видел надвигавшегося конца, что уж с нас спрашивать.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Следующая глава в политической жизни Путина. Перевод Владимира Лумельского

  1. Это просто смешно читать такие дискуссии. В то время, как Путин демонстрирует свои успехи, группа совершенно безответственных людей обсуждают, когда он уйдет. И все это на полном серьезе.

  2. Мне кажется, что главная причина неудач руководителей демократических гос-в в отношениях с РФ, и также на БВ, состоит в неприятии концепции Хантингтона о различиях цивилизаций. Россия, или православная цивилизация по Хантингтону, начиная с царствования Петра I, характеризовалась двойственностью укалада: тяготением элит к Западу и «восточной» психологией широких масс. По сути эта психология мусульманского феодализма («ордынщина»). Она характеризуется непотизмом, господством кланов и их глав, коррупцией (закон, что дышло…). Но при этом исключительно важно поддерживать чинопочитание, оказывать уважение сильному, а так же хорошо имитировать соблюдение принятых или навязанных сверху ценностей. Вся российская политика — искусная имитация демократии. Поэтому «наказывать» русских за то, что они русские не имеет смысла. Впрочем то же самое касается и арабов.
    Но у этой «Верхняя Вольты» все же есть ТЯ бомбы и ракеты, значит приходится с нею считаться. Вот Нетаниягу и мотается по нескольку раз в год в Москву, цепляет георгиевскую ленточку и все такое, но за закрытыми дверями гнет свою линию насчет Ирана. Похоже, что и Трамп понимает ситуацию подобным же образом: для публики «полное уважение к Владимиру» и К. Ч. Ыну, а за дверями … (М. Поляк).

  3. Искренне признателен — как редакции за помещение этого материала, так и переводчику. Мне вряд ли хватило бы терпения выискивать отчет в оригинале, а тут он в доступе и без всяких хлопот.
    Подожду опубликования окончания публикации …

    1. Много воды утекло и много разных событий произошло за 3.5 месяца.
      Упомяну следующие: эскалация напряженности на границе с сектором Газа, прошло 40 дней с начала голодовки Олега Синцова, спецслужбы РФ заполучили внутренние досье на членов ОБСЕ, Т. и П. встретись в Хельсинки, ЧМ-2018 — многие флаги встретились на 12 стадионах российских городов. Один стадион, (13-ый? 🙂 — «Волгоград Арена» начал даже разваливаться, вроде «Потемкинских деревень».
      Что после стольких грандиозных свершений можно узнать из скромной тусовки, случившейся в Brookings Institution (БИ), Вашингтон, США, 4 апреля 2018 г. ? А г-н В. Лумельский, кандидат наук в России, старший научный сотрудник в Институте Проблем Управления Академии Наук в г. Москва, перевёл замечательный материал, никаких сомнений на этот счёт не имеется.
      п.с. В подзаголовке “…4 апрела 2018 г.” — — нужно исправить в апрела “а” на “я”.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.