Сергей Эйгенсон: Северные байки. Рассказы о нефти

Loading

Скачки нефтяных цен были и будут в обозримом будущем, но пределы их обусловлены себестоимостями уже существующей добычи из сланцевых пластов и перспективного производства жидких топлив из угля. Далекое же будущее человечества может обеспечить только термоядерная энергетика.

Рассказы о нефти

Северные байки

Сергей Эйгенсон

Продолжение. Начало: «Северные байки. Дорогой Леонид Ильич…»

О попутном газе, Госплане и «Нефтяном Проклятии»

В Живом Журнале не так давно (в апреле 2017-го) задали мне вопрос:

«Что Вы можете сказать по этой публикации? Как понимаю, тема Вам весьма близкая. Особого вранья, честно говоря, не заметил, но я вращался больше среди геологов, а не нефтяников. Хотя в Тюмени эти понятия часто переплетались».

Ну, во-первых, эту статью («Формирование и развитие нефтегазовой зависимости Советского Союза» Сергея Ермолаева из Московского Центра Карнеги) я по наводке прочел. В общем, разумная статья. Конечно, экономика — наука гуманитарная, «бла-бла» в ней играет решающую роль. В статье это заметно. Но вранья мало, а злонамеренного — и вовсе нету.

Во-вторых, мне захотелось высказать на затронутую тему кое-что из личного опыта. Правда что будет многабукоф, но кому не нравится — так не читай!

Приехал я в Сибирь, в Нижневартовск в марте 1976 года. До этого моя трудовая биография — это жизнь нефтепереработчика, в определенной части — нефтехимика. А тут — промысла, отрасль, хоть называется почти так же — нефтяная, но отличия от заводских дел бросаются в глаза. Я-то приехал к Сергею Альтшулеру в здешний отдел краснодарской ВНИПИГазпереработки. Он меня немного знал по одновременной работе во ВНИИ по переработке нефти. Ну, и я его запомнил. Яркая фигура. Как сейчас помню, как он делает доклад по матмоделированию гидрокрекинга и на бурное выступление одного из институтских «классиков», что-де: «Он ничего не понимает. Оптимум — это точка, а докладчик говорит о каких-то непонятных областях близких к оптимуму«, Сергей Анатольевич, перегнувшись через пару рядов, отвечает: «К сожалению, состав аудитории не таков, чтоб все всё понимали». Конечно, пришлось ему уехать.

Ну, встретили меня, и новый начальник мне предлагает на выбор — чем заниматься. Работы-то много, а людей мало, а уж сколько-то грамотных… . Есть свободная группа по заводам, по технологии газопереработки, есть направление по газовым трубам и есть группа по ресурсам газа, где одна из работ — измерение на промыслах реального газового фактора, т.е. отношения количества получающегося нефтяного газа к количеству добытой нефти. Технология переработки газа меня как-то не заинтересовала. Ну, что там за технология? Сжал да охладил, всех и делов. Я, все-таки, занимался гидрокрекингом.

Газовые трубы — это сфера личных интересов С.А. Значит, придется работать непосредственно «под ним», выполнять «хотелки» руководства. А я это не люблю.

А вот про газовый фактор я слышу первый раз в жизни. Никогда не интересовался и не занимался. Только и прослышал, что расход газа в факельной трубе измеряют такой же точно трубкой Пито-Прандтля 2-го рода, как и скорость самолетов. Уже забавно. Я и сказал, что хочу заниматься этим.

Через какое-то время я в первый раз поехал на Самотлор, на КСП-3, т.е. на «Комплексный Сборный Пункт Нефти номер Три», измерять этот самый газовый фактор. Дырка в трубе, по которой газ идет на факел, уже сделана. Трубку Пито-Прандтля наш умелец Виталий уже выгнул, а в качестве дифманометра, чтобы мерять перепад на трубке, у нас кусок фанеры, на который наклеена сравнительно прозрачная пластиковая трубка, в которую налит подкрашенный спирт. Ну, померили, подсчитали, узнали в операторной сколько сейчас идет нефти, поделили. Что за черт? Получается больше двухсот, а по расчету и по эксперименту из той нефти, которая сейчас добывается, должно выходить около 70 кубометров на тонну.

Наверное, это я измерять не умею. Но время идет, я езжу все чаще, и в центре Самотлора все время получается аномально много газа. Но ведь под эти расчеты строится газоперерабатывающий завод. Значит, когда он будет работать на полную мощность, он не сможет переработать весь газ, факел все равно останется.

Я уже в свои замеры поверил, лучше и больше меня все равно никто в СССР этим не занимался. Но, все-таки, откуда этот лишний газ?.. Я на Северах освоился, уже и квартиру получил, семью привез, уже и завлабом стал. Объездил все главные месторождения Западной Сибири со своей измерительной трубкой. На большинстве газа ровно столько, сколько получается по составу пластовой нефти. Но есть несколько месторождений, и это как раз самые гигантские, уникальные, на которых газа в полтора-три раза больше, чем мы учитываем при планировании строительства заводов и компрессорных станций. Геологи и разработчики никакого разумного ответа не дают, все пытаются свалить на то, что моя трубка Пито-Прандтля дает меньшую точность, чем коммерческая диафрагма. Ну да, процентов на пять. А расхождение — в два раза. А мой директор в Краснодаре попросту издал приказ, запрещающий мне заниматься этими работами. Сссориться с министерством не хочет, хоть я его предупреждал, что рано или поздно делом займется Народный Контроль СССР и наш институт окажется крайним. У меня желания побыть в роли изобретателя Лопаткина из нашумевшего романа нету. Не хотят — не надо, у меня и другие дела есть.

Тем временем заводы по переработке газа строятся, на Самотлоре построили уже полностью. А факела горят, а заводы перерабатывают на пару миллиардов кубометров больше газа, чем отчитываются нефтяники, что отправили на завод. Ну, всплыли мои старые докладные и отчеты. Министерство прислало в Нижневартовск комиссию с заданием все опровергнуть. Во главе — один из умнейших людей отрасли — профессор Элик Халимов. По долетевшим до меня сведениям первый замминистра специально имел с ним беседу об обязательности опровержения моих данных. Еще бы ведь иначе получается, что Министерство нефтяной промышленности пятнадцать лет дает в отчетности по нефтяному газу липу.

Сели за стол, положили данные о добыче нефти, о приеме газа на завод, о закачке в пласт, об официальном газовом факторе, о моих замерах газа по факелам, сделанных к их приезду. А потом я подвел комиссию к окну и повел рукой в сторону факелов на месторождении. Кто-то из приезжих московских чиновников завел старую песню о низкой точности замеров с трубкой, но Халимов его оборвал. Уже на завод приходит в полтора раза больше газа, чем должно быть. Говорить не о чем.

Что там было дальше — рассказывать долго. Упомяну только, что наш краснодарский директор Марк Берлин, когда его на на техсовете министерства спросили: «Почему головной институт по нефтяному газу при проектировании объектов Западной Сибири много лет использовал заниженные ресурсы?» — так он вместо того, чтобы ударить себя в грудь и закричать: «Это же из моего института появились честные данные! Это же мой сибирский завлаб все это обнаружил!» — так он начал что-то мямлить о том, что институт, действительно, головной, но вот ресурсы мы на субподряде отдавали в Гипровостокнефть. Ну, сняли из директоров и специально указали, чтобы на работу в предприятия и институты отрасли его больше никуда не брать.

А в чем дело-то было? Откуда лишний газ? Ну с этим мы вместе с Геной Ярышевым, завотделом из СибНИИ НП к этому времени уже разобрались. Скважины на этих, аномальных месторождениях проходили по пути наверх, к поверхности через газовые пласты и шапки. Изоляция у скважин хреновая, газ «подсасывается» в поток и это и увеличивает реально количество газа. Причем хуже всего, во всяком случае на Самотлорском месторождении, изоляция и выше всего «подсос» у тех скважин, которые бурили прославленные бурмастера-скоростники, Герои Социалистического Труда. Ну, ничего удивительного, наш умелец Виталик так обычно и спрашивает при получении задания: «Тебе как, хорошо или быстро?». Ну, для получения Героя и приветствия от Леонида Ильича надо именно быстро, это все знают.

К чему я это все рассказал, кроме естественного желания вспомнить, как я — один против всех, оказался умным? Просто хочу на конкретном примере показать, насколько надежными были те данные, которыми пользовались Госплан и ЦК, управляя народным хозяйством. Хорошо помню, как меня вызвали вместе с парой других специалистов в министерство на Софийскую набережную готовить материалы к постановлению очередного съезда партии. Главной позицией по нашему вопросу, по нефтяному газу было «Довести степень использования газа с 85% в 1985 году до 90% в 1990 году и до 95% в 1995 году». И как мы добавляли меж собой, не внося в документ, «до 2000% в 2000 году». Это при том, что и я по своим измерениям, и остальные с моих слов и просто по здравому смыслу знали, что на деле используется хорошо, если 70% газа. Когда я на нашем совещании попытался об этом заговорить, то наш предводитель, старая опытная министерская крыса и вообще очень умный человек ответил мне: «А что — это будет первое постановление Партии и Правительства, которое мы не выполним?» Возразить ему было невозможно.

Надо все же сказать, что наша подотрасль — переработка попутного газа, как и все остальные, ощущала на себе заботу упомянутых выше Партии и Правительства. В частности, где-то в середине Десятой пятилетки старый термин «попутный газ» был официально заменен на «нефтяной газ», что должно было, как нам объясняли Сверху, усилить внимание к этому ресурсу. Ну, а в Одиннадцатой пятилетке соответствующий сектор ЦК всячески пропагандировал и оживлял Социалистическое соревнование за суточную добычу в Западной Сибири миллиона тонн нефти и миллиарда кубометров газа, чем ныне его тогдашний начальник и посегодня очень гордится. Леонид Ильич Брежнев даже лично посетил Нижневартовск и Сургут, где высказал историческую мысль о том, что «Все, что делается в этом суровом краю, это настоящий подвиг» . Помнится, что эти слова, вместе с портретом автора были изображены на гигантском плакате у дороги П-1, закрывавшем от ненужных взглядов перекосившийся балок. Приезжал к нам и Косыгин, оставивший о себе хорошую, но недолговечную память. Он ненадолго вырвался на улице из плотного окружения местного и областного начальства, оставшись с одной охраной. Тут к нему и приблизились местные женщины и пожаловались, что молока в продаже нету, а как деток ростить без молочка? Записал в книжечку и, действительно, месяц-полтора после этого в магазинах было вдосталь сухого молока. Ну, потом, конечно, опять исчезло.

В завершение этого сюжета скажу, что в итоге скандала мы вместе с вышеупомянутым Геной Ярышевым зимой 1986 года провели большое обследование на главных месторождениях Западной Сибири. По заданию обкома партии и Министерства, что придавало нашей работе повышенный понт, хотя конкретно помогало слабо. Оказалось, что у нас суммарно горит около 6-7 миллиардов кубов нефтяного газа. Это произвело впечатление Наверху и тогдашний Предсовмина Рыжков давал указание построить в Сибири еще три завода по переработке газа плюс газохимический комбинат около Сургута. Мы с Ярышевым так же пытались убедить Начальников, что этот «дополнительный» газ не навсегда, он связан с усиленной добычей нефти в центральных зонах месторождений и скоро закончится, как раньше пытались вдолбить о его существовании. Не помогало. Впрочем, деньги все равно быстро закончились и ничего этого построено не было. Только осталась недалеко от Сургута громадная выторфованная площадка, сделанная с большими расходами. Долго сургутяне пытались на нее заманить хоть какое-нибудь производство, чтобы не пропадала даром. Не знаю уж, что с ней теперь…

Это, значит, по первому пункту. Что же касается «Нефтяного Проклятия», то легко убедиться, что оно действует очень выборочно. Я бы его сравнил с Джесси Хомсом из рассказа О»Генри «Смерть дуракам», который приносит смерть людям с «альтернативным умом».

Соединенные Штаты первые 80 лет мировой нефтедобычи добывали около 70% мировой нефти и очень прилично зарабатывали экспортом нефти и нефтепродуктов. «Нефтяное Проклятие» при этом никак не проявлялось. И сегодня это Проклятие убивающе действует в Венесуэле, достаточно заметно в России, Саудовской Аравии, Нигерии, но совсем не касается Норвегии, Шотландии и Объединенных Арабских Эмиратов. В 80-х годах ХХ века новый фактор — добыча нефти в Северном море позволил Маргарет Тэтчер победить сопротивление шахтеров и перестроить по-новому британскую экономику.

Одним словом, «Нефтяное Проклятие» убивает слабые экономики и неопасно для здоровых. Как говорит в подобных случаях мой сын: «Хорошему танцору и яйца не мешают».

Джиннистан и Атлантида

Вот мы с вами возьмем для простоты изолированную систему из одной страны с нефтяными месторождениями, назовем ее, следуя Э. Т. А. Гофману, Джиннистаном, и из одной нефтепотребляющей страны, это, конечно, у нас будет Атлантида. Ну, а оператором нефтедобычи у нас будет «Атлантис ойл компани». Исторически со времен Гильгамеша на месте Джиннистана была пустыня, куда иногда забредали стада бродячих ифритов. Так продолжалось до самого конца XIX века, когда на берегах Серендиппского залива поселилось пришедшее с другого края пустыни племя Бану Дикобраз. С самого начала люди племени срубили единственные в регионе три пальмы и далее жили исключительно национальным промыслом по сбору бакшиша. С 1918 года власть стамбульского падишаха в Джиннистане закончилась и появился шейханат под британским протекторатом, что, впрочем, доходы местного населения не увеличило. В тридцатых годах Шейх Шестой приобрел себе автомобиль «Форд». При его получении и доставке простодушные арабы попытались засыпать в бензобак ячмень — история, прославившая Джиннистан в мировых газетах.

В 1948 году атлантические геологи обнаружили посреди пустыни нефтяное месторождение с прекрасными дебитами малосернистой «сладкой» нефти. Были привезены металлоконструкции, инженеры и бурильщики из Атлантиды, подсобные рабочие из Бомбея и Ирана. В пустыне появились буровые установки, скважины, трубопроводы, дороги с шикарными автомобилями, порт и, со временем, сверхсовременный нефтеперерабатывающий завод. На заводе инженеры и высший менеджмент были из Атлантиды, средний командный состав из Египта, Сирии, а также из палестинцев потолковее, ну, а пролетариат на черных работах из Ирана, Пакистана и Индии. Местных джиннистанских уроженцев тут можно было найти либо в кресле генерального директора, либо в военизированной охране. Тем временем, Джиннистан стал независимым и послал своего представителя в ООН. Теперь деньги на это у Шейханата были. Роялти за добычу нефти от «Атлантис ойл» поступали исправно, а после 1973 года шейхские кассиры просто не успевали записывать цифры на счетах в Ситибэнке, Париба и Дойчебанке. Новый глава независимого государства стал подумывать о покупке на свое имя острова Манхэттен. Впрочем, он делился и со своим народом. Всякий благороднорожденный араб-мужчина из племени Бану Дикобраз от рождения получал право на персональный Мерседес, стипендию для обучения в любом дорогом университете мира по его желанию и пожизненную пенсию в пять тысяч динаров. Для девочек эмир давал в подарок персональную паранджу от кутюр. Совет улемов постановил, что залежи нефти стране послал Аллах в награду за благочестие и высокую нравственность ее правителей и народа. A джиннистанский министр по нефтяным делам ходжа Ибн Феллах Абу Бедуин в интервью корреспонденту Нью Йорк Таймс после сессии ОПЕК в Вене сказал: «Аллах послал нас научить Западный Мир правильной жизни, скромности и почитанию святынь». Не будем сейчас упоминать о щедрых вливаниях шейханатских динаров в кассы палестинских террористов, афганских муджахедов и прочих воинов Аллаха.

И вот, представьте себе, море у берегов шейханата вдруг стало абсолютно непроходимым для танкеров, а строительство трубопроводов до портов в других странах натолкнулось на неодолимые природные препятствия. Ну, или, допустим, то же самое произошло у берегов Атлантиды. Больше в порты Атлантиды не поступал ни один баррель джиннистанской нефти. Парижские философы и московские тележурналисты немедленно предсказали скорый крах атлантической валюты и гибель экономики. Собственно, атланты и сами почувствовали себя неуверенно. Большими тиражами стали выходить книги, предсказывающие скорую гибель цивилизации.

Ну, скажете вы, атлантические покупатели добавятся к жаждущим кувейтской или саудовской нефти, цены на лондонской бирже несколько возрастут. И все. Но вы забыли волшебное слово «изолированная». Других производителей и других покупателей на рынке нет. То есть, Атлантида осталась без нефти, а Джиннистан без сбыта своих углеводородов.

Дальше решающее значение имеет темп этой пертурбации. Если она происходит мгновенно, т. е. за два-три года, то весь автомобильный парк и значительная доля энергетики атлантов оказываются мертвыми, недвижимыми и не дышащими. Для экономики это катастрофа не меньшая, чем Великий Кризис 20-х годов ХХ века. И выходить из пике придется целому поколению, как и во времена Рузвельта. Если же поступление джиннистанской нефти будет снижаться до нуля на протяжении десятилетия, то, пожалуй, развитая страна справится с этим без социальных катастроф и заметного падения жизненного уровня. Если мы с вами удалимся от нашей изолированной системы лет на двадцать, то, вернувшись из путешествия по Вселенной, мы увидим, что дороги страны заполнены автомобилями, трубы заводов и электростанций дымят, понадеемся, что умеренно и без выброса СО и других опасных компонентов. А пресса более всего обсуждает ближайшие муниципальные выборы и, на научных страницах, проблемы глобального потепления.

Оказывается, что ученые и инженеры Атлантиды с их давними традициями разработки новых технологий неплохо поработали за эти годы. Созданы методы горизонтального бурения и гидроразрыва пласта, позволившие добывать нефть и газ из сланцевых пластов на юге страны. Это обеспечило примерно половину потребностей страны в моторном топливе и мазуте. Остальное дают новопостроенные установки по ожижению бурого угля, которого всегда было много в стране, но добыча которого очень упала к началу XXI века, вытесненная сравнительно недорогой нефтью. Ну, пришлось, конечно, придумывать и строить новые эффективные установки по очистке промышленных сточных вод и дымовых газов. Пришлось также принять очень жесткие требования по снижению расхода топлива и уменьшению выбросов к автостроителям. Тем понадобилось поднапрячься, но нынче проблема уже решена.

Если же мы взглянем на Джиннистан, то и в первом, быстром и во втором, медленном вариантах результат один. Все следы внешней как-бы цивилизации исчезли с лица страны, дороги рассыпаются без ремонта, машины еще есть, но выглядят они как на Кубе — обломками кораблекрушения. Все иностранные специалисты давно уехали — им нечем платить, а свои… в общем, гордость страны, сверхсовременный нефтеперерабатывающий завод нынче превратился в груду металлолома. Сам глава шейханата и его ближайшее окружение живут пока что достаточно сытно, распродавая свои заморские инвестиции, ну, а рядовые бедуины опять выглядят как во времена Полковника Лоуренса — оборванными и тощими, как скелеты. Ну, а о том, чтобы поучать народы правильной жизни или о том, чтобы кормить и вооружать Воинов Аллаха в других странах и вовсе пришлось забыть.

Мы никак не претендуем на то, чтобы этот скромный текст считался притчей, но понимаем, что его конце должна быть какая-то мораль. Но вот какая? Приходится положиться на читателя — может быть, он сумеет сформулировать.

Будет ли дешевая нефть?

Чем удобна нефть

Если спросить любого, падают нынче на бирже или растут цены на железную руду, тростниковый сахар или стальной прокат, то, наверное, почти каждый ответит: «Понятия не имею». И по телевизору об этом не говорят, и в Интернете эти темы мало обсуждаются. А знаем ли мы, как обстоят дела с нефтью, почем нынче баррель? Может, какие-нибудь деревенские старухи, вроде солженицынской Матрены, не ответят. А так у большинства это все на слуху.

Российская Федерация нефть экспортирует, и половина бюджета приходит из этого экспорта. Понятен также всеобщий интерес к цене барреля в Венесуэле или Саудовской Аравии. Но и в Европе, США, Японии все тоже внимательно следят за нефтяными ценами. Только там для рядового гражданина цифры на табло у бензозаправки важнее цифры в биржевом бюллетене — ездят в автомобилях сегодня все. В общем, можно сделать вывод о чрезвычайной важности нефтяных цен и самой нефти для современной жизни.

Попробуем оценить степень этой важности. Самый простой способ — посчитать долю, приходящуюся на нефть в суммарной мировой экономике. По данным на сайте ЦРУ, мировой валовой продукт за 2012 год равен примерно 84,83 трлн долл. США. А стоимость мировой нефти за этот год мы узнаем, перемножив объем добычи 86,7 млн баррелей на число дней в году и на среднегодовые 108 долл. за баррель. Получается примерно 3,42 трлн за этот год. Значит, от всего годового мирового продукта — чуть больше 4%. Если проделать такие же операции с газом, углем, атомной энергетикой и прочим, то узнаем, что в сумме человечество потратило на энергию около 6 трлн, или около 7% от мирового продукта. Правда, не так много?

Если считать по количеству энергии, нефть дает примерно треть того, что потребляет мир, но калория энергии в виде нефти дороже, чем газовая, и много дороже, чем угольная. Однако нефть и много удобнее газа или угля. Скажем, автомобиль, который ездит на газовом топливе, увидишь редко-редко, а угольных и вовсе нет. Чем жидкое топливо лучше твердого или газового?

Там, где топят твердым горючим — углем, дровами, торфом, обязательно нужно это горючее в огонь подкидывать. Сегодня на теплоходах и тепловозах уже нет кочегаров. А в старое время, на пароходах и паровозах? Представьте себе автомобиль с угольным паровым двигателем. Ясно, что на нем без кочегара ездить было бы невозможно. Правда, современная инженерия в состоянии обеспечить автоматическую подачу твердого топлива в топку, но это сложнее и менее надежно, чем труба и вентиль, a мазут, дизельное топливо, бензин без затруднений подаются насосами.

Газ в топку подать легко. Но проблема в том, что при транспорте падает давление, а при этом газ расширяется. По трассе газопровода надо строить компрессорные станции, где газ снова сжимается. На это приходится тратить энергию, так что до Западной Европы доходит примерно три четверти того газа, который ушел с Ямала. Около четверти расходуется по пути в турбинах газовых компрессоров. Да и хранить газ не очень удобно. Сравните по сложности устройства обыкновенную цистерну и газгольдер — большое и сложное сооружение.

Переход автотранспорта на газ вместо жидкого топлива начался уже давно, однако и сегодня доля автомобилей на сжатом природном газе составляет в мире менее процента. Доля будет увеличиваться, но этот рост сильно сдерживает необходимость предварительного создания сети заправочных станций и ремонтных мастерских для такой техники. При наличии уже сложившейся сети заправок и ремонтных точек для автомобилей на бензине и дизтопливе создание альтернативной газовой сети идет медленно. В совсем отдаленной перспективе можно говорить об автомобилях на водородном топливе. Их двигатели не загрязняют воздух — выбрасывают при работе только воду. Как светлое будущее это выглядит привлекательно, но сегодня трудно разделить энтузиазм знаменитого саудовского нефтяника шейха Ахмеда Ямани, заявляющего о «конце нефтяного века» после появления очередной экспериментальной модели авто на водороде. Слишком много технических проблем еще предстоит решить. Так что больше половины наших расходов на энергию составляют расходы на нефть, и в ближайшем будущем тут изменений не предвидится. Ну и что? — скажете вы. Семь процентов, а тем более четыре — не так уж и много!

Этой проблемой занимался еще Дмитрий Иванович Менделеев, и свое представление ситуации он изложил в статье «Топливо» для энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Он посчитал для шести больших и развитых стран — России, США, Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Франции, Германии и Австро-Венгрии среднегодовой приход (доход от всего годового производства) за начало 90-х годов XIX века. Получилось всего для сельского хозяйства 15,585 млрд руб., а для промышленности — 27,402 млрд, суммарно — около 43 млрд руб. Затем Менделеев взял суммарное производство каменного угля — для этих стран 610 млн метрических тонн в год — и перевел их в привычные для того времени 37 млрд пудов. Цену угля в местах потребления он принял от 10 до 20 копеек за пуд. Получилось у него от трех с половиной до семи с половиной млрд руб., то есть 8-17%. Это ведь еще не считая дров, торфа и уже появившейся, хотя и в небольших пока масштабах, нефти. Кстати уж вспомним, что Россия тогда успешно догоняла и даже однажды, в 1900 году, опередила мирового нефтяного лидера, США. При этом экспортировали в основном не нефть, как сегодня, а нефтепродукты, в первую очередь керосин, который получали на бакинских и припортовых батумских нефтезаводах.

Предположим, что суммарные расходы на топливо больше раза в полтора. Тогда удельная доля топлива в суммарном доходе наших шести стран составит от 12 до 25%, а это уже ощутимо. Причем Дмитрий Иванович предполагал, что эта доля будет расти. На самом деле мы получили всего 7%, а в начале декабря 2014 года она была и того ниже. Почему?

Менделеев не мог предвидеть, что в начале XXI века, по оценкам Всемирного банка, две трети мирового ВВП будет составлять не очень энергоемкая сфера услуг, американская торговая сеть «Волмарт» будет стоить в два раза дороже, чем российский газовый монополист Газпром, а компьютерная фирма «Эппл», которая расходует в своей деятельности не так уж много энергии, окажется дороже мировой нефтяной суперфирмы «Экссон-Мобил» и в четыре с половиной раза дороже автогиганта «Фольксваген». Времена меняются, меняется и мир.

Место в экономике

Не стоит, однако, из этого делать вывод, будто для экономики стоимость нефти не так уж важна. Она влияет на очень многое, от стоимости авиабилетов (керосин для двигателей) до стоимости одежды — современная текстильная промышленность немыслима без полимеров, а они — из нефти. Не говоря уже о том, что в таких странах, как Россия, Кувейт или Венесуэла, нефть — главный источник валюты для покупки за рубежом многих необходимых товаров.

Но вот во второй половине 2014 года цены на нефть пошли вниз. Сначала цена на американскую нефть WTI, а за ней — на европейскую Brent (добывается в Северном море), российскую Urals и арабскую Dubai. Конечно, если цены с июля по декабрь упали почти в два раза, это не потому, что за пять месяцев так разительно изменилось состояние нефтедобывающей промышленности. Причина в другом: на каждый баррель реально добытой и поступающей на заводы нефти приходится больше 50 баррелей нефти «бумажной», существующей только во фьючерсах и опционах, то есть в договорах на покупку и продажу. Ничего не поделаешь, банки всегда находят применение образующемуся у них денежному излишку. Если государственные облигации и рынок акций не дают такого надежного и выгодного применения, то деньги устремляются туда, где предполагается больший доход. С начала 1980-х нефтяные фьючерсы пришли на биржу, и количество их с каждым годом растет. При таком большом отношении количества «бумажной» нефти к количеству реальной возрастает роль психологии — осторожности, жадности, тревожности и так далее. Легко возникает паника среди дилеров, которая ускоряет взлеты и падения цен, делает рынок нестабильным.

Надо, однако, понимать, что фьючерсы играют в данном случае роль катализаторов, ускоряющих процессы. Химические катализаторы и ингибиторы ускоряют и замедляют химические реакции, но не могут изменить их направление, которое определяют термодинамические условия. Точно так же бумажная нефть не может вызвать устойчивого, длительного падения цен, если объективные условия, соотношение спроса и предложения, требуют их повышения, и наоборот. Так что падение цен во второй половине 2014 года вызвано объективными условиями.

У этого падения есть две главные причины, и надо честно сказать, о них уже давно предупреждали, так что его нельзя назвать неожиданным. Во-первых, мировая экономика нынче испытывает некоторый застой, и даже китайская, которая 30 лет развивалась со средним темпом роста более 10% в год, начала притормаживать. Соответственно уменьшился рост потребления и импорта нефти, снизилось давление этого роста на цену.

Во-вторых, оказалось, что современное индустриальное и постиндустриальное общество, которое после 1973 года стало платить чувствительную дань полуфеодальным нефтедобывающим странам, способно найти выход. Причем воспользовавшись именно тем, в чем оно издревле сильно, — в области технологии, то есть интеллекта. Соединенные Штаты разработали методы добычи нефти и газа из бедных сланцевых пластов. Тут потребовались очень непростые решения: горизонтальное бурение вдоль пласта и фрекинг — «гидравлический разрыв» пласта в определенных местах смесью воды, химикатов и песка. В результате образуются пустоты, которые заполняются нефтью или газом. Из них-то и идет добыча. А увеличение добычи всегда роняет цену, даже если вновь добытое поначалу является более дорогим.

Технологии правят миром

Новая технология позволила США вернуть себе первое место в мире по добыче природного газа. Производство собственной нефти увеличилось за пять лет в полтора раза, а в ближайшие годы они снова станут первыми в мире, как это было в течение первого столетия нефтедобычи. Другие страны пока достаточно сильно отстают. Одни — по своей технической неразвитости, а другие — потому, что первоначально восприняли сланцевую добычу как «мыльный пузырь», буквально повторив своих предшественников, считавших кибернетику за лженауку, а генетику за «продажную девку империализма». Сомневающиеся есть, впрочем, и сейчас, от своих заблуждений отказаться нелегко. Но объем добычи и цены уже сказали свое слово.

Конечно, добыча из сланцевых пластов, как и любая новая технология, вызывала с одной стороны волну критики и недоверия, а с другой — неумеренные ожидания, надежды на то, что придет решение всех проблем. Не так давно мы были свидетелями надежд поляков на то, что их страна вот-вот вытеснит своим сланцевым газом российский Газпром с рынков Западной Европы. Это правда, что каждый джоуль энергии, полученный из таких пластов, обходится дороже, чем энергия из традиционных, «конвенционных» газовых и нефтяных месторождений. Но выхода нет — слишком ограниченны запасы конвенционных месторождений.

Но и критики новых технологий часто хватают через край, требуя от нового больше, чем от традиционных методов. Примером такой критики, как мне кажется, может служить статья в журнале “Nature” (2014, 516, 7529, 28-30, doi: 10.1038/516028a). Статья, безусловно, интересная, ее стоит прочитать. Однако жесткие требования к новой технологии и надежности прогноза ресурсов углеводородов в ней очень уж завышены. Если бы мы требовали того же, прежде чем вкладывать деньги, от месторождений Западной Сибири, Аляски или Северного моря, эти углеводородные провинции до сих пор были бы не освоены.

Работа продолжается, степень геологической изученности сланцевых пластов во всем мире увеличивается, а затраты на бурение и добычу углеводородов за три последних года снизились уже почти вдвое. Это дает довольно оптимистический прогноз и на будущее.

А вот и последствия. В Америку возвращаются ушедшие было за рубеж химическая промышленность и прочая индустрия. Низкая цена углеводородов с избытком компенсирует более высокие расходы на заработную плату, и сегодня опять стало выгодно производить в стране химические полимеры и другую продукцию высокой химии. Происходят изменения и в других странах. Например, в Катаре понастроили установок по сжижению природного газа, который предполагалось экспортировать именно в США. Но теперь это оказалось ненужным, и сжиженный природный газ пошел на европейский рынок, заметно сбивая цену.

Кажется, что, если бы не появилась добыча из сланцевых пластов, монополия «хозяев нефти» из пустынь вблизи Персидского залива наткнулась бы на какую-то другую технологическую революцию из развитых стран. В качестве кандидатов на эту роль можно назвать добычу нефти из нефтеносных песков, которых очень много в районе Атабаски в Канаде, хотя с этой технологией есть свои сложности (см. «Химию и жизнь» 2013, №12). Или производство углеводородов из угля, очень усовершенствовавшееся по сравнению с тем, что работало в Германии во время Второй мировой войны и в Южной Африке в период антиапартеидного эмбарго. Или добычу из глубинных, до 10 километров, пластов, которая уже идет в Техасе, хотя и в не очень больших масштабах.

Конечно, углеводороды, полученные любым из этих альтернативных методов, будут дороже (и поначалу — намного) тех, которые попросту текут наверх из высокопроницаемых богатых пластов саудовских месторождений. Тут я должен вспомнить эпизод из собственной биографии. Дело было почти сорок лет назад. Я тогда работал в сибирском Нижневартовске и занимался расчетом ресурсов нефтяного газа для строившихся в тайге газоперерабатывающих заводов. Для моей работы требовалось узнать, будут еще находить новые месторождения в нашем регионе или нет.

Приехал я в Тюмень, в Западно-Сибирский научно-исследовательский геологоразведочный нефтяной институт (ЗапСибНИГНИ), и пробился на прием к их директору. Иван Иванович Нестеров — это действительно великий геолог, один из главных открывателей нефти и газа в Сибири, лауреат Ленинской премии за это открытие, член-корреспондент и обладатель целой кучи наград и почетных званий. В общем, кому задавать мой вопрос, если не ему? Конечно, он мог бы и уклониться. Заставить его ответить не то что я, а и сам ЦК был не в силах.

А он сказал попросту: «Нефти у нас в Западной Сибири много, может, и половину еще не открыли. Но нового Самотлора уже не будет. Не будет такого стечения благоприятных обстоятельств, чтобы и климат не такой уж страшный, и большинство месторождений рядом с судоходными реками, так что и без дорог можно грузы завозить. И месторождения все если не гигантские, то уж достаточно крупные. И проницаемость пластов большая, так что дебиты на скважину до пятисот тонн в сутки. И породы — легкие для бурения, потому-то у вас на Самотлоре так много бурильщиков — Героев Соцтруда. Нет, новые месторождения будут небольшими и трудными для разработки. А на некоторые у нас и вовсе технологии пока нет. Так что, — закончил гуру, — и нефть будет не такая дешевая, как нынче».

И вправду, я перед этим был на одном совещании, где обсуждалась подготовка к освоению газлифта — нового для Сибири метода добычи нефти. Там много говорилось о том, что нынче при фонтанной добыче себестоимость тонны нефти — три с половиной рубля, а газлифт эту себестоимость повысит. Надо при этом вспомнить, что цена барреля в ту пору была 14 долларов. То есть для тонны получалось около сотни долларов.

Но ведь это и не новость. На любом месторождении и в любой новой нефтяной провинции в начальный период разработки нефть идет сама фонтанным способом, и себестоимость ее в это время невысока. С каждым новым баррелем добывать ее все труднее, надо применять все более сложную технологию, и себестоимость добычи соответственно растет. Этот же закон действует для месторождений любых полезных ископаемых. Еще в XVIII веке Анн Робер Жак Тюрго сформулировал его как «закон убывающего плодородия».

Вернемся к ценам

Цена на нефть, как и на любой товар, может падать, если предложение превышает спрос. Но теперь, когда на рынке есть и традиционная нефть с низкой себестоимостью добычи, и более дорогая при добыче сланцевая нефть, рыночная цена на нефть будет, очевидно, ограничена снизу себестоимостью добычи из сланцевых пластов. Конечно, если цена упадет, никто не будет сразу же останавливать добычу. Капитальные-то затраты уже сделаны, важно, чтобы продажа нефти окупала затраты текущие. Но в этом случае прекратятся вложения в дорогое горизонтальное бурение, в разработку и освоение новых запасов. Начнет снижаться добыча из сланцевых пластов, и цена автоматически начнет подниматься.

Значит, ожидать снижения цены на баррель надолго ниже 50-55 долларов, что соответствует себестоимости сланцевой добычи, не стоит. А ведь совсем недавно, в 1998 году, среднегодовая цена спикировала до 12 долларов, что среди прочего вызвало и нежданный дефолт в Российской Федерации. Я лично не очень ожидаю и подъема цены выше 130-140 долларов. Такая цена не только вызовет приток капиталовложений в добычу «неконвенционных» углеводородов в сланцевых пластах, нефтеносных песках Атабаски и месторождениях тяжелой нефти в бассейне Ориноко, но и приведет к массовому строительству установок ожижения угля по образцу существующих в Южной Африке, в городах Сасолбурге и Секунде. И первый, кто их будет строить, — это Китай, где уже достаточно много небольших, полупромышленных установок, есть опыт и кадры. А запасы угля в мире значительно превышают запасы нефти и позволят с учетом перспективных ресурсов обеспечивать сегодняшнее потребление энергии не меньше, чем на три века.

Но конечно, и три столетия — это еще не вечность. Даже если прибавить энергию, получаемую на атомных электростанциях. Запасы урана и тория тоже не беспредельны, они обеспечат сегодняшний уровень производства атомной энергии, равный 4,4% от общего производства энергии, лет на 100-150. Что же останется нашим далеким потомкам через три-четыре века?

Гидроэлектростанции плюс различные возобновляемые источники энергии, от ветрогенераторов до совсем экзотических приливных станций и фотоэлементов, дают сегодня около 8% потребляемой человечеством энергии. Эта доля возрастает, однако небыстро. Очень уж дорого обходятся эти экологически чистые киловатты. Так что же будет тогда с человечеством? Нас уже сегодня больше семи миллиардов. Хотя темпы прироста начали снижаться, но до десяти миллиардов население Земли дойдет почти наверняка, и не позже, чем к концу XXI века. Что ж этим миллиардам, пропадать без энергии?

На самом деле решение известно уже сейчас. Управляемый термоядерный синтез должен дать людям нужное им количество энергии за счет содержащегося в любой воде дейтерия, а также за счет гелия-3, который будут привозить ракетопланы с поверхности Луны. При этом — без большого количества радиоактивных отходов, которые неизбежно производят атомные электростанции. Как это делать, теоретически уже известно, но остается множество технических проблем и колоссальные расходы на их инженерное решение. Поэтому и появился международный проект ИТЭР, где объединились для строительства опытного термоядерного реактора Европейский Союз, Китай, Индия, Япония, Южная Корея, Россия и США. Стоимость установки — около 10 млрд. долларов, и начнет она работать к 2020 году. Пока дело идет, хотя и не без проблем.

А каковы перспективы новой термоядерной энергетики можно узнать хотя бы у очень компетентного человека, советского академика и американского профессора Роальда Зиннуровича Сагдеева. В одном из своих интервью 2001 года он говорил:

«Будет ли создан термоядерный реактор через 30-40 лет — трудно сказать. Ассигнования на исследования в этой области четко коррелируют с ценой на нефтепродукты: пока нефть дешевая, настоящих ассигнований на эту проблему не будет. Может быть, это и правильно, потому что, когда термоядерный реактор понадобится, с помощью технологий середины XXI века его можно будет сделать гораздо быстрее и дешевле».

Как видите, существует и такой взгляд на проблему дешевой нефти. Резюмируя, мы можем сказать с учетом опыта, что скачки нефтяных цен были и будут в обозримом будущем, но пределы их обусловлены себестоимостями уже существующей добычи из сланцевых пластов и перспективного производства жидких топлив из угля. Далекое же будущее человечества может обеспечить только термоядерная энергетика.

Продолжение

___

*) В серии «Рассказы о нефти» читайте также: «От Магриба до Машрика с нефтью и без нее» и «Как Вермахт смог воевать 6 лет при дефиците нефти».

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Сергей Эйгенсон: Северные байки. Рассказы о нефти

  1. Л. Сокол-2
    ***
    Не акын на балалайке,
    не сказитель-попугай..
    наши вёрсты, наши гаки,
    наша стылая земля,
    небо, реки, буераки,
    буровые, профиля…
    Утром выйдешь для фасона,
    денег нет, подбитый глаз
    и для нового сезона
    новых россказней запас.
    Наши северные байки,
    и подряд, и вразнобой…
    Если хочешь – ставишь лайки,
    а не хочешь – хрен с тобой.
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Подкрутил маленько гайки
    Эйгенсон из Иллиноя
    Это — Северные байки
    не про нефть, про нас с тобою

    АТС, К П С С
    нет ни лайки, только — пайки
    молоко не на Ямайке
    молоко, оно в Клондайке
    На Ямайке – воровайки
    На Ямайке в гастрономе
    вялая треска порой
    ни Шамиля ни Мамая
    чтоб мутил ночной покой
    от Рамзая до Гамзая
    ни единой балалайки
    слушай байки комуналки
    и по свею по песку
    одинокой пой рябине
    прислонившись к дубу к тыну
    где там бедность, где порок
    не пройди товарищ мимо,
    загляни-ка за порог
    спрячь ты финку, не фасонь-ка
    там с подбитым глазом Сонька
    и для нового сезона
    всяких баек про запас
    я поставлю это лайку
    Э. Сергею — как сумею
    — в благодность за сюжет
    СЛ-2 же по-Replаю
    из китаю

    1. поправка
      ————————
      я поставлю этУ лайку
      Э. Сергею — как сумею
      — в благодаРность за сюжет

  2. Северные байки-2

    Наши северные байки,
    в них судьба и жизнь моя,
    в них вся правда без утайки
    и немножечко вранья.

    Сядем вечером на нары,
    свет, тепло, дымится чай,
    тары-бары-растабары:
    — Ну, давай, Васёк, включай…

    Не акын на балалайке,
    не сказитель-попугай,
    забивает людям баки
    местный Тёркин-раздолбай.

    В сказке, шутке, трёпе, драме,
    то блаженным, то благим,
    врёт про то, что было с нами
    или с кем-нибудь другим.

    Украшая лёгким матом
    ловко вьёт рассказа нить,
    Джеку Лондону с Брет Гартом
    нечего у нас ловить.

    Без особого подхода
    врёт про баб и мужиков,
    а за стенками природа
    в виде тундры да снегов,

    наши вёрсты, наши гаки,
    наша стылая земля,
    небо, реки, буераки,
    буровые, профиля.

    Не перчаточки из лайки –
    рукавички на меху,
    и портяночки из байки,
    и застёгнуто в паху,

    ноги – в тёплом, сам – в фуфайке,
    и не страшно ни хера,
    наши северные байки
    назывались трактора.

    Солнца нет, а типа – вечер,
    хоть и полдень, но зато
    раз поднялся сильный ветер –
    разберёшься без Пито.

    Сколько пито-перепито,
    столько помнить не с руки,
    нет проблем, дилемм и быта,
    но от мыслей и тоски,
    от того, что позабыто,
    прёшь по тундре напрямки.

    Подкрутили малость гайки
    и вперёд, коль есть, к мечте,
    наши северные байки –
    АТС да ГТТ.

    Наши ездовые лайки
    от ушей до сбитых ног,
    наши северные пайки,
    макароны да чаёк.

    Оленина в нашей пайке
    есть – и всё нам трын-трава,
    ну а млеко, куры, яйки –
    слышь, в Германии, братва.

    То, что где-то на Ямайке,
    нам не нужно ни хрена,
    в нашем газовом Клондайке
    начинается весна.

    Вот сороки-воровайки
    меж собой чего-то трут,
    вот уже припёрлись чайки,
    их халеями зовут.

    Вот любви ненужный приступ,
    нары – это не кровать,
    интернационалисту
    в тундре некого обнять.

    ни нанайки, ни ногайки,
    кто б мутил ночной покой,
    ни единой раздолбайки,
    даже ненки никакой.

    Но не скоро и не сразу,
    но по снегу и по мху
    доберёмся мы на базу
    в Гыду или Се-Яху,

    и уж тут, стряхнув усталость,
    рвя рубаху на груди,
    выпьем крепко, то есть малость
    из того, что впереди.

    ну а после, в свежей майке,
    по знакомой по тропе,
    без проблем ныряешь к Майке,
    Райке, Файке и т.п.

    Мимо доброго кильдыма,
    где и бедность не порок,
    не пройди, товарищ, мимо,
    загляни на огонёк.

    Пусть вокруг сплошные гойки
    и отсутствует уют,
    после длительной попойки
    хавай, Вася, что дают.

    Утром выйдешь для фасона,
    денег нет, подбитый глаз
    и для нового сезона
    новых россказней запас.

    Наши северные байки,
    и подряд, и вразнобой…
    Если хочешь – ставишь лайки,
    а не хочешь – хрен с тобой.

  3. Был недавно в Тюмени на юбилейной научно-практической конференции по поводу 70-тилетия тюменской геологии. Думаю переслать в редакцию Портала сборник выступлений, там такого информативного материала много, «обычный читатель» изрядно насладится.
    По поводу жанра, раз уж анонсировано «северные байки».
    В геологической и нефтегазовой среде широко известно: «курица не птица, Болгария не заграница, а уж Нижневартовск никогда севером не был». Там картофель буйно растет, как в одноширотной Эстонии. Ребята из Салехарда заревновать к настоящему Северу могут, у них там картофель только ссыльным немцам удавалось выращивать в единичных экземплярах.
    Автор тут все время трубкой Пито размахивает, на сей счет есть такая байка: в 1953 на аварийный газовый фонтан в Березово в числе начальства прибыл некий шустрый по временам широкого разоблачения врачей и других геолог, только что назначенный на высокий пост.
    Фонтан тот гремел страшно, был вообще первым проявлением наличия УВ месторождений к востоку от Урала, начальство топталось вдалеке и понятия не имело, что нужно делать. Геолог соорудил эту самую трубку, все время чего-то там измерял, но фонтан от этих смелых и удаленных движений укрощаться и не думал.
    Так начальство маялось где-то с полгода, пока не соизволило вернуть из ссылки того, кто эту самую скважину и пробурил, но потом перед арестом в разгар антиврачебной и других кампаний был отстранен. Лучший друг всех геологов к моменту возвращения уже успокоился.
    С фонтаном покончили, и трубка не сыграла в этом решающего значения и вообще никакого, равно как и сам молодой выдвиженец. Зато потом… через много лет… будучи высоким геолчиновником… в мемуарах и разных интервью… трубка та стала как бы даже главнее задвижки, перекрывшей газ.

  4. Замечательная статья. Не часто встретишь столь информативный материал не в специальном отраслевом издании, а в журнале, предназначенном для обычного читателя …

Добавить комментарий для Сергей Эйгенсон Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.