Мартин Крамер: Кто спас Израиль в 1947 году? Перевод Владимира Лумельского. Окончание

Loading

С каждым месяцем Кремль выказывал все большую тревогу по поводу сионистских симпатий в СССР. У Сталина, таким образом, были достаточные основания беспокоиться о влиянии его политики на два с половиной миллиона советских евреев, самое большое еврейское население в Европе после Холокоста.

Кто спас Израиль в 1947 году?

(из серии «Тексты, что прошли мимо нас»)

Мартин Крамер
Перевод с английского Владимира Лумельского

Окончание. Начало

V. Как сионисты “ухаживали” за Россией

Критический элемент, о котором я уже упоминал, поможет дополнить общую картину. Советская поддержка раздела Палестины на две страны обычно описывалась как «непредвиденная» (по словам Аббе Эбана), как заставшая сионистов врасплох. Но обратим внимание, что задолго до речи Громыко в ООН сами сионистские лидеры начали работать над возможностью советской поддержки. Хотя в 1947 году они были удивлены поведением Советов, в ретроспекте многие из них полагали, что это новое поведение было результатом их собственных более ранних усилий.

Центральными фигурами в этой саге являются Хайм Вейцман и Давид Бен-Гурион. Но есть тут и еще одна важная фигура, о которой историки Израиля склонны забывать — Иван Михайлович Майский.

С 1932 по 1943 год Майский был послом Сталина при британском королевском дворе. Он происходил из польских евреев; в молодости был революционером. Так случилось, что первую мировую войну Майский провел в британской «ссылке». Вернувшись в Россию после революции 1917 года, он присоединился к партии большевиков и поставил свой недюжинный талант и знания языков и Европы на службу советской дипломатии.

[Майский — революционная кличка, как Ленин, Троцкий и т. д. Он был польский еврей, родился в 1884г. Яном Ляховецким. Учитывая его гигантскую роль во внешней политике СССР и в создании Израиля, удивительно, как мало имя Майского обсуждалось в СССР и на Западе. В этом плане откровением была опубликованная в 2016г. книга «Дневники Майского» профессора Тель-Авивского университета Г. Городецкого. Когда на семинаре Городецкого в Центре Вильсона в Вашингтоне в 2016г. я спросил, есть ли в дневниках Майского что-то об Израиле, ГГ с улыбкой ответил — во-первых нет, Майский был для этого слишком осторожным человеком, но во-вторых, если устроители лекции добавят к лекции еще три-четыре часа, он будет счастлив обсудить эту тему. Настоящая статья как-то добавляет к этой пока еще туманной истории. Например, когда в 1943г. Майский был отозван в Москву — по его подсчетам, с серьезным шансом оказаться в подвалах Лубянки — Майский едет в СССР через Египет, и по пути останавливается на четыре дня в Иерусалиме. Для чего? Имеющиеся записи скорее намекают на скрытое, чем объясняют. ВЛ]

В Лондоне Майский подружился с верхушкой британской политической и интеллектуальной элиты, от Невилла Чемберлена и Уинстона Черчилля до Бернарда Шоу и Беатрис Уэбб. Сегодня историки Советского Союза славят Майского за его обильные деталями дневники, где он рассказывает о своем управлении советско-британскими отношениями в тяжелейшие годы Второй Мировой Войны.

Ведший в те же годы из Лондона сионистскую дипломатию Хаим Вейцман обратил внимание на этого посла из Москвы. Во время первой мировой войны, в преддверии развала Османской империи Вейцман сделал ставку на Британию и сыграл важную роль в обеспечении Декларации Бальфура. К 1941 году, будучи одним из лидеров сионизма и президентом Всемирной сионистской организации, он мучился изменой Британии в обещанном прежде содействии в создании еврейского национального дома в Палестине. А теперь новая мировая война, похоже, разрушала Британскую империю, заново открыв вопрос о Ближнем Востоке — кто заполнит вакуум? Кого стоит культивировать сионистам?

У Вейцмана не было иллюзий относительно Сталина. Помимо известного всем каталога предательств советского диктатора Вейцман имел личный опыт связанный с его жестокостью. Хотя большинство братьев Вейцмана покинули Россию до 1917 года, его младший брат Шмуэль вернулся в СССР, чтобы «достроить революцию», и исчез в Великой Чистке конца 1930-х годов.

Тем не менее Вейцман считал, что при определенных обстоятельствах Сталин может помочь сионистскому делу. Иван Майский был одним из ближайших агентов Сталина.

«Несколько дней назад у меня был неожиданный посетитель, — записал Майский в своем дневнике в феврале 1941 года, — известный лидер сионистов д-р Вейцман». Майский был впечатлен достойным поведением этого «высокого пожилого элегантно одетого джентльмена», который говорил «спокойно и на отличном русском языке».

В этом разговоре Вайцман, которому приписывали организацию Декларации Бальфура, говорил о приближавшемся конце британо-сионистского союза. Англичане, сказал он, «не любят евреев» и «предпочитают евреям арабов». Они вряд ли согласятся на массовую иммиграцию в Палестину евреев, которые переживут войну. «A что произойдет, если англичане не согласятся? И что даст евреям британская победа в войне?» — заострил вопрос Вейцман. Читать это надо было как, когда война закончится, жди развода сионистов с Великобританией и открытых дверей для новых отношений.

Так началось совместное усилие Вейцмана и Бен-Гуриона по «обработке» Майского. Были предложения и обсуждения, сионистские лидеры неустанно повторяли их главную идею: евреи будут бороться за свою свободу; если еврейское государство появится, он будет нейтральным, в то время как арабы будут либо британскими агентами, либо сотрудниками нацистской Германии.

Оба сионистских лидера видели своей задачей, в частности, убедить Майского, что решение палестинского вопроса будет универсальным решением для отчаявшихся еврейских масс Европы. На протяжении всего британского мандата в Палестине критики сионизма утверждали, что этот регион не может поглотить достаточно евреев, чтобы решить «еврейскую проблему» в Европе. Сионисты усердно убеждали Майского в обратном.

Когда на их первой встрече Майский «выразил некоторое удивление по поводу надежды Вейцмана расселить пять миллионов евреев на территории, занятой одним миллионом арабов», Вейцман ответил, что араб живет как отец пустыни.

«Дайте мне землю, занятую миллионом арабов, и я легко поселю в пять раз больше евреев на ней».

На их второй встрече, в сентябре 1943 года, когда Майский повторил свое сомнение о малости Палестины, Вайцман сослался на отчет известного американского ирригационного инженера Уолтера Лодермилка, который подсчитал, что страна может вместить еще четыре миллиона европейских еврейских беженцев. Через месяц Майский поднял тот же вопрос с Бен-Гурионом: «Мы хотим знать правду о вместительной способности Палестины». Бен-Гурион говорил более скромно, о двух миллионах евреев, и со временем снабдил Майского меморандумом с детальной информацией.

Оба сионистских лидера также заверили Майского, что социально-экономическая организация ишува не только совместима с коммунизмом, но даже схожа с ним. Кибуц, подчеркивал в октябре 1941 года Бен-Гурион, хотя идеологически и не коммунистический, «с экономической точки зрения… построен на коммуне». Палестина была домом «единственного на всем Ближнем Востоке организованного рабочего движения… и ядра социалистического содружества».

В марте 1943 года Вейцман шлет Майскому записку ловко заискивающего содержания. Система, которую сионистское движение строит в Палестине, пишет он, включает три фундаментальные аспекты советской социальной философии, как то: ее руководящий принцип и цель экономической структуры есть коллективное благосостояние, в отличие от капиталистического принципа индивидуальной выгоды; центром коммуны является равенство между рабочими и работниками интеллектуального труда; это, в свою очередь, открывает максимальные возможности для интеллектуальной жизни и развития труда. Иначе говоря, настаивает Вайцман, не существует фундаментальных психологических барьеров между сионистским движением и советской социальной философией.

По мере того как война продолжалась и Советы сдвигали немцев на запад в Европе, сионистские лидеры приходили к мысли, что их усилия начинают окупаться. В сентябре 1943 года, когда Майский готовился покинуть Лондон и ехать в Москву (якобы для участия в планировании послевоенного развития СССР), Вейцман встретился с ним в последний раз. Сионисты, сказал Вейцман, «дружественно относятся к России и надеются, что советское правительство поймет и примет их цели». Майский ответил, что он «не может ничего обещать за свое правительство, но надеется, что Советы поддержат вас… СССР безусловно будет стоять рядом с вами» — ранний намек, за три с половиной года до драматической бомбы речи Громыко в Организации Объединенных Наций. Маршрут Майского в Москву пролегал через Ближний Восток; в октябре он прибыл в Палестину. В этот раз инициатива принадлежала ему — он дал знать Бен-Гуриону, и тот устроил ему и его жене визит на полдня в два кибуца под Иерусалимом.

Как и положено в официальной поездке, Майский выразил интерес ко всем аспектам общинной жизни кибуца, и даже позировал для фотографии с Бен-Гурионом и Голдой Меир. По возвращении в Иерусалим Майский сказал Бен-Гуриуну, что «после войны будет серьезная еврейская проблема, СССР нужно будет ее решать; нам нужно формировать свое мнение, поэтому мы должны знать факты».

Бен-Гурион вряд ли мог верить в такой поворот событий. «Для меня это было большим сюрпризом, — сообщил он своим коллегам, — это было откровением, я с трудом мог в это верить. Это обязывает нас действовать — вот еще одна страна, которая интересуется этим вопросом». По приезде в Москву Майский пишет внутренний отчет о своем визите в Палестину. Ни один историк не видел этого документа, он остается предметом спекуляций. Но хотя его детали неизвестны, его фокус хорошо подтвержден. Министр иностранных дел Украины в то время назвал отчет «полным восхищения замечательными достижениями евреев в Палестине». Гарольд Ласки, британский социалистический лидер, сказал Бен-Гуриону в 1944 году, «я прочел секретный доклад Майского, и он сделал меня сионистом».

Была ли аналогичная реакция на этот отчет в Москве? Историк Габриэль Городецкий, переводчик и редактор дневников Майского, отвергает предположение, что сионистское культивирование Майского имело решающее значение. Намекая Бен-Гуриону о своем огромном влиянии на советскую внешнюю политику, Майский вводил того в заблуждение, считает Городецкий — на самом деле к 1943г., хоть он и подготовил столь положительный отчет для Сталина, его время в руководящей элите было уже сочтено. По возвращении в Москву в 1943 году, Майский «нашел двери в Кремль запертыми», пишет Городецкий. Он продолжал быть советником Сталина на Ялтинской и Потсдамской конференциях, но к концу 1945 года он уже не был сотрудником министерства. Сионистские лидеры могли лишь воображать, что их интрига с Майским помогла в решении Сталина о Палестине.

[Ввиду скудности проверенной информации, имеет смысл отнестись скептически к оценкам этой деятельности Майского как в одну, так и в другую сторону. Вызов Майского в Москву в 1943 т. был «для консультаций с руководством». Майский знал лучше, чем многие, и по многим примерам, что такой вызов сулил тогда Лубянку, и хуже. Он знал о слухах гулявших по Москве, что он, Майский, «слишком тепло» общался с британской элитой. В этих условиях его назначение на роль советника при Сталине на критических конференциях в Ялте и Потсдаме можно интерпретировать скорее как необычно высокое доверие к Майскому — и рикошетом к его отчету о визите в Иерусалим. ВЛ]

Одно мы знаем точно: Сталин принял решение о поддержке сионистов через три года после отчета Майского и в контексте холодной войны. Отметим также, что попытка лидеров сионистов «очаровать» Майского была лишь одной стороной в многогранной кампании с участием целого слоя сионистских дипломатов (включая Шаретта, Эпштейна и Нахума Голдмана) по обработке советских миссий от Вашингтона до Анкары, которая продолжалась вплоть до речи Громыко в ООН. Произошло ли бы разительное изменение во взглядах Советов на Израиль без этой активной сионистской дипломатии? Сионистские лидеры думали, что это произошло благодаря их работе. Эти лидеры не были наивными людьми, они были хорошо осведомлены о природе СССР. В частности, знания Бен-Гуриона о Советском Союзе были глубокими и широкими. Будучи молодым социалистическим организатором, он провел там три месяца в 1923 году и позже говорил, что «мы, сионисты, были постоянными в нашей любви к великой революции в России». Но в 1928 году советский режим запретил даже самые социалистические формы сионизма в стране, и Бен-Гурион понял, что теперь-то СССР предстал «в их истинном свете». Он прекрасно понимал, что примирение с Москвой «не придет ни в результате движения в кибуцах… ни благодаря переводам Ленина и Сталина на иврит».

Но Бен-Гурион и его коллеги также понимали, что и как надо говорить (в том числе на русском), чтобы поддержка еврейского государства совпадала если не с советской идеологией или пропагандой, то по крайней мере с советскими интересами. Что и имело место к моменту принятия решения. В июле 1947 года второй секретарь советского посольства в Вашингтоне сказал Эпштейну, что Советы прекрасно понимали, что «сионистские социальные эксперименты в коллективизме не имеют ничего общего с марксистской интерпретацией коллективизма». Но, добавил он, они видели ишув как «мирное, демократическое и прогрессивное сообщество… которое сможет блокировать антисоветские интриги вынашиваемые в реакционных кругах руководства арабских стран». Были ли бы эти взгляды советского руководства те же без многолетней активной сионистской дипломатии? Были ли бы они те же в момент, когда это стало важно? Мнения историков расходятся. Сами сионистские лидеры не сомневались, что их работа качнула чашку весов.

VI. Почему позже Советы повернулись против Израиля

Уолтер Лакер заключил свое описание поддержки сионистов Советским Союзом словами, «без этой поддержки у евреев не было бы шанса». С другой стороны, эта поддержка не привела к прочному союзу — уже к 1949 году Советский Союз и Израиль двигались к конфликту. Что пошло не так? Если верно, что цель СССР состояла в том, чтобы вывести Великобританию из Ближнего Востока, к 1949 году эта цель была достигнута. Израиль одержал решительную военную победу и даже захватил район Негев, который Англия надеялась сохранить в качестве моста между Египтом и Трансиорданией. Окончательный исход Великобритании с Ближнего Востока займет еще десятилетие, но начало исхода совпало с созданием Израиля. Иначе говоря, что касается советской стратегии, миссия была выполнена. Но Советы не просто перестали поддерживать Израиль — они стали открыто враждебны ему. За этим качанием маятника был ряд факторов, включая растущую многоплановую паранойю Сталина. Была тут и внутренняя проблема СССР — она касалась советских евреев.

Во время Второй Мировой войны сионистские лидеры уверяли Москву, что советские евреи никак не подвергались сионистскому прозелитизму.

«О советских евреях я не волнуюсь, — сказал Вейцман Майскому на их первой встрече. — Идеи сионизма им не грозят. Через 20-30 лет, считая что нынешний режим в вашей стране сохранится, они полностью ассимилируются… Советские евреи сольются с общим течением русской жизни, как неотъемлемая ее часть. Мне это может не нравиться, но я готов принять это, зная, что по крайней мере советские евреи находятся на твердой почве, за их судьбу можно не волноваться.»

Но когда Громыко в 1947 году объявил о повороте в советской политике, волна эйфории охватила советское еврейство. От синагог до трудовых лагерей, евреи открыто выражали свои сионистские устремления. Этот накал только усилился от решения в ООН о разделе Палестины, объявления о создании Израиля, и наконец, прибытия Голды Меиа в качестве первого посла Израиля в СССР в сентябре 1948 года. В ее первую святую субботу в Москве десятки тысяч евреев заполнили улицы вокруг главной синагоги города. То же повторилось в еврейский Новый Год и Йом-Киппур. Голда Меир дала яркое описание этих сцен в своих мемуарах:

«Нас ждала толпа около 50 000 человек. На минуту я не могла понять, что происходит, и даже, кто эти люди. Потом меня осенило: они пришли — эти добрые, храбрые евреи — чтобы быть с нами, продемонстрировать свое чувство родства и отпраздновать создание государства Израиль… Кто-то толкнул меня в такси. Но такси тоже не могло двигаться; толпа восхищалась нами; смеясь и плача, евреи окружили такси… Я высунула голову из окна кабины и сказала: ‘Eich vos ihr seit geblieben Yidden’ (Спасибо, что вы остались евреями). Это было очень трогательно.»

Как вспоминал Мордехай Намир, первый секретарь израильской дипломатической миссии в СССР, его эмоции в этот момент были прямо противоположными: спонтанная демонстрация русских евреев вызвала:

«… чувство уныния в наших сердцах — это поведение конгрегации будет расценено властями как вопиющее нарушение дозволенных границ… я подумал, что мы участвовали в трагическом событии».

Последующие события подтвердили эти опасения. Эйфория советского еврейства по поводу поддержки СССР Израилем еще продолжалась, когда к концу 1948 года Сталин начал «секретный погром» против ведущих русских евреев. Их обвиняли в сионистском заговоре. В одном из своих выступлений Громыко указал, что «ни одна западная страна» не обеспечила элементарных прав своим евреям. За ударением на «западная» стояло, что права советских евреев охранялись как нельзя лучше — поэтому их восторг по поводу Израиля как избавителя был неправомерен, застал власти врасплох, и требовал реакции. С каждым месяцем Кремль выказывал все большую тревогу по поводу сионистских симпатий в СССР. У Сталина, таким образом, были достаточные основания беспокоиться о влиянии его политики на два с половиной миллиона советских евреев, самое большое еврейское население в Европе после Холокоста. В связи с недавней политикой по Израилю десятилетия репрессий были внезапно отменены, породив всплеск этнического и националистического пыла. Теперь это надо было срочно задавить — если нужно, жестокостью и репрессиями. Уже к концу 1948 года Сталин запустил то, что один историк назвал «секретным погромом» против ведущих евреев, обвинявшихся в сионистском заговоре. Последующие преследования в начале 1950-х годов, от показательного процесса и казни в Праге Рудольфа Сланского и других еврейских лидеров чешской коммунистической партии до московского «Дела врачей», заслуживают отдельного мрачного рассказа. Достаточно сказать, что в Советском Союзе и его странах-сателлитах внутренний антисемитизм и оппозиция Израилю стали неразлучными близнецами.

VII. Сионисты предпочитают Запад

Было бы слишком упрощенно говорить, что Сталин осуждал сионизм и ненавидел евреев. Что же касается сионистского руководства, они явно не рвались в объятия к Сталину и Советскому Союзу. Они предпочитали Запад. Иначе обстояло дело с крайними сионистскими группировками, которые в 1948 году объединились в израильскую партию Мапам. До пражских судебных процессов 1952 года большинство ее членов, многие из которых играли ведущие роли в вооруженных силах ишува, благосклонно относились к Советскому Союзу. Портреты Сталина проносились над обеденными залами в киббуцах, и КГБ успешно вербовало ведущих членов Мапам в качестве агентов. Но просоветский пыл в Израиле, даже на его пике, покрывал не более 15 процентов населения, равный проценту голосов за Мапам в первых выборах Израиля в 1949г. — и позже неуклонно снижался.

Добавим также, что в пике советской поддержки Израиля волна благодарности к СССР охватила ишув в целом. Одним из особенно проницательных свидетелей этого был писатель Артур Кестлер, венгерский еврей, который провел большую часть 1948 года в Израиле. Кестлер, бывший агент Коммунистической партии и Коминтерна во время гражданской войны в Испании, был уже известен своим романом «Тьма в полдень», 1940 г., где Сталин обвинялся в преступном предательстве и в «Великой чистке» 1938 года. В репортаже из Израиля в июне 1948 года Кестлер отметил, что:

«… этот корреспондент [т. е. он сам] вряд ли восприимчив к сталинским настроениям… И все же, если бы он страдал так, как в последние шесть месяцев страдал народ Израиля, в то время как одна ведущая западная демократия, Британия, вела с ним почти неприкрытую войну, а вторая, Соединенные Штаты Америки, смотрела на эти страдания со стороны не вмешиваясь, психологическое давление обстоятельств могло бы превратить даже его, корреспондента, в попутчика коммунистической России… Почти еженедельные колебания американской политики плюс парадокс, с одной стороны, признания Америкой государства Израиль, а с другой стороны, ее эмбарго на поставки Израилю оружия, лишали Израиль средств защиты, усиливая общее чувство горечи и отвращения к Западу.»

Кестлер был свидетелем «спонтанного всплеска симпатий и благодарности» к Советскому Союзу среди израильтян. Тем не менее он видел этот «эмоциональный порыв» как преходящий. «Большинство евреев в Палестине», писал он, «в том числе в лейбористской партии Бен-Гуриона, понимают, что поддержка России служила исключительно ее собственным политическим целям. Они хорошо помнят, что в течение 30 лет Россия преследовала сионизм как фашистское движение. Внезапный и полный разворот советской политики… слишком очевидный маневр, чтобы принять его за чистую монету». Для Кестлера не было сомнений, что сионистские лидеры предпочтут иметь союзником Запад; неглубокие симпатии к Советам возникли лишь из-за ненадежной поддержки Израиля Западом. Однако, эти же симпатии подкармливали резко отрицательное отношение к Израилю среди противников сионизма в США — в госдепартаменте, ЦРУ, и Пентагоне. Они утверждали, что еврейское государство становилось советским сателлитом, и что оно переполнено советскими агентами под видом еврейских беженцев. Сионистские лидеры отрицали это.

Первым тут был Вейцман. В письме к Трумэну в канун голосования в ООН по разделу Палестины Вейцман предостерег президента от таких предубеждений:

«Не верьте, что наш проект в Палестине может каким-то образом использоваться в качестве канала для проникновения коммунистических идей на Ближний Восток».

И далее:

«Ничто не может быть дальше от правды. Наши иммигранты из Восточной Европы покидают коммунистические режимы именно потому, что не желают там интегрироваться. Если бы не это, они бы оставались там, где жили. Если бы Советы предприняли серьезную попытку ввести коммунистические влияния через нашу иммиграцию, они могли бы легко это сделать в предыдущие десятилетия. Но не сейчас. Все выборы и все наблюдения в Палестине свидетельствуют о том, насколько близко к нулю проникновение идей коммунизма в нашем обществе».

Более того, в ишуве постоянна росла тяга к Соединенным Штатам, родине самой большой еврейской общины в мире. Став президентом Израиля, Вейцман заверил первого посла США в Израиле Джеймса Макдональда, что:

«… наши люди привязаны к демократии; они понимают, что только благодаря сотрудничеству и поддержке со стороны Соединенных Штатов они могут стать сильными и оставаться свободными».

Бен— Гурион вторил ему, уверяя Макдональда — «раньше Рим станет коммунистическим, чем Иерусалим». Макдональд соглашался. «Всегда, когда Израилю приходилось делать выбор, — писал он позже, — этот выбор был почти всегда прозападным». Советский посол Павел Ершов тоже соглашался:

«Израиль ускользает все дальше [от СССР], все ближе к Америке… и может полностью капитулировать перед американцами, став инструментом для реализации их экспансионистских планов».

Формально Израиль продолжал говорить о своем «нейтралитете» между Востоком и Западом: это было важно для его усилий по извлечению из стран-сателлитов СССР остававшихся там сотен тысяч евреев. В то же время лидеры Израиля, сколько они не желали сдвига в сторону Соединенных Штатов, продолжали культивировать свои советские связи, намекая даже, что они еще могут повернуться в сторону Москвы. Сам Вейцман предупреждал — если Запад «унизит и предаст Израиль в ООН и в других местах», в израильском народе произойдет «отчуждение», и это повернет его к Советам. Кестлер считал такой вариант невозможным, но он беспокоился, что Бен-Гурион и Шатт были слишком «хитры», чтобы сказать это четко, порождая подозрения в Вашингтоне, что Израиль может «перевалить на другую сторону».

Оглядываясь назад, такой сценарий кажется невероятным. Но опасения американцев, что Израиль склонялся в сторону Москвы, вполне могли быть фактором в решении, которое сейчас празднуется как рождение отношений между США и Израилем. На встрече, где Трумэн принял решение о немедленном признании Израиля, советник Белого Дома Кларк Клиффорд высказал убедительный аргумент — быстро признав Израиль, США могут «украсть момент у СССР». Один наблюдатель отметил распространенность «довольно обоснованного подозрения в том, что быстрое признание США было вызвано прежде всего опасением, что Советский Союз может сделать это первым».

В коктейле мотивов Трумэна возможность опередить Советы, похоже, было немалым фактором. По мере того, как Израиль становился сильнее, становился более убедительным и аргумент о военной стороне холодной войны. К июлю 1948 года Филипп Джессуп, фигура номер два в миссии США в ООН, уже описывал Израиль как «более чем сравнимый» с любой комбинацией арабских сил. Джессуп также сообщал, что Израиль «видит недостатки в том, что его ассоциируют с близостью с Советскому Союзу… и отмечает большие преимущества в тесной связи с США и другими западными державами». Предупреждая, что если Израиль «уйдет к Советскому Союзу, он может стать большой проблемой для США, Великобритании, и других западных держав», Джессуп делал четкий вывод: обращение с Израилем «по справедливости» превратит его в «силу, действующую в наших интересах».

Переход от «справедливого обращения» с Израилем к стратегическому альянсу с Соединенными Штатами после 1967 года окажется длинным, со многими взлетами и падениями. Но вызвано это было стремлением вывести Израиль из советской орбиты, и в частности американской реакцией на совершенно невероятный сценарий — который казался правдоподобным лишь благодаря удивительной и тем не менее последовательной поддержке Сталиным еврейского государства в момент его рождения. Тут, пожалуй, у Израиля есть хорошая причина благодарить Сталина — он нечаянно помог Израилю перебросить первые мосты к Соединенным Штатам.

VIII. Уроки на сегодня

Но СССР не хотел благодарности, он явно предпочитал скромность. В 1961 году советское министерство иностранных дел опубликовало книгу, сборник документов по советско-арабским отношениям. Хотя Громыко председательствовал в комитете по публикациям, ни одна из его речей в ООН в поддержку Израиля в книгу не вошла. В своих мемуарах, 1988 г., Громыко не упоминает ни советской поддержки Израиля в 1947-1948 годах, ни его личной роли в создании Израиля.

Советы хотели забыть весь эпизод, и призывали к тому же своих арабских клиентов.

«Израиль не был нашей удачей, — размышлял Молотов в старости, отвечая на вопрос о роли СССР в создании Израиля. — Но господи, мало ли что бывало — разве американский империализм удача?»

К счастью, несколько внимательных историков многое сделали за последние два десятилетия, чтобы раскрыть и подробно рассказать эту историю. Собирая материал для этого эссе, я полагался на их работы — назову, в частности, Якова Роя, Арнольда Краммера, и Ури Биалера, чьи подробные отчеты появились еще до распада Советского Союза, а также Г. Городецкого, Б. Пинкуса, и Л. Ракера, по архивам, ставшим доступными после его распада. Есть и много других работ — но остается и немало пробелов. Как израильские дипломаты, так и американские сионисты предпочитают рассказывать упрощенную историю по сценарию посла США Данона:

«Как только президент Трумэн стал первым мировым лидером, признавшим новое еврейское государство, у Израиля не было лучшего друга, чем Соединенные Штаты Америки.»

Всем нравится история 70-летней любви между маленьким ершистым Израилем и величайшей демократией мира. Но как мы видели выше, это утверждение, довольно справедливое в последующие годы, было неверным в самые критические моменты истории Израиля — когда, по словам Абба Эбана, первого посла Израиля в ООН, СССР был «более надежным в его поддержке Израиля, чем даже Соединенные Штаты».

К сожалению, это историческое искажение несет с собой цену. Во-первых, есть тенденция скрывать реальное значение печати международной легитимности Израиля, исходивший от голосования в ООН по разделу Палестины. Да, потребовались героические усилия сторонников раздела, включая Соединенные Штаты, чтобы собрать требуемые две трети голосов «за» в Генеральной Ассамблее ООН. Но успешный исход был обусловлен фундаментальным фактом поддержки раздела двумя сверхдержавами, США и СССР. Эта конвергенция создала восходящий поток, который втянул в себя других членов ООН. Если бы не это, не было бы еврейского государства.

Абба Эбан считал раздел «первым американо-советским соглашением в послевоенную эпоху». То, что первое соглашение двух сверхдержав касалось создания еврейского государства, говорит о глубине международной легитимности Израиля. Многие арабские апологеты продолжают утверждать, что тот или иной бюллетень Генеральной Ассамблеи был получен путем угроз или бартера. Это верно, что в ноябре 1947 года защитники раздела Палестины мобилизовали все средства.

Но этого было бы мало. Только когда цели двух сверхдержав совпали, сказать «нет» сионизму в ООН стало означать серьезный риск. За немногими исключениями, такими были лишь страны с мусульманским большинством. Во-вторых, ложная идея, что Соединенные Штаты были «лучшим другом Израиля» в 1948 году, вычитает из морального долга Америки перед израильским народом. Победить палестинских арабов и даже объединенные силы арабских стран было бы намного легче при поддержке величайшей державы мира. Такой поддержки у Израиля не было.

Моше Шарет, глава политического отдела Еврейского Агентства, сказал это прямо на встрече с госсекретарем США Джорджем Маршаллом (как резюмировал первый секретарь израильского кабинета Зеев Шараф):

«Соединенные Штаты не помогли создать наше государство; они помогли лишь своим участием в голосовании в Организации Объединенных Наций — и это не будет забыто. Нам, еврейскому народу, пришлось вести битву в Палестине самим, без какой-либо помощи. Мы просили оружия, США нам его не дали; мы просили военной экспертизы, но и этого нам не дали; наконец, мы просили хотя бы броню для автобусов, но даже в этом нам было отказано. Все, что у нас было, мы добыли сами».

Шарет был хорошим дипломатом — он не напомнил Маршаллу о том, сколько, в отличие от США, сделал для Израиля Советский Союз. В мае 1949 года Трумэн направил угрожающее письмо Бен-Гуриону, критикуя послевоенную позицию Израиля в отношении границ и беженцев. Трумэн упомянул, что правительство и народ США «оказали щедрую поддержку при создании Израиля». В своем дневнике кипящий яростью Бен-Гурион высмеял это утверждение, обесценив поддержку США в вопросе раздела:

«Государство Израиль не было создано в результате резолюции ООН. Ни Америка, ни какая-либо другая страна не поддерживала резолюцию во все время этого процесса в ООН, и позже не противостояли арабским странам (и британскому правительству), когда те объявили нам войну в нарушение резолюции ООН. Америка не пошевелила пальцем, чтобы спасти нас; более того, она наложила эмбарго на поставку нам оружия; если бы нас уничтожили, Америка не пыталась бы нас воскресить».

Иначе говоря, основатели Израиля высмеивали идею, что правительство США было надежным защитником нового государства в период его создания. Своим существованием, считали они, Израиль был обязан только своему мужеству и воле — и вагонам оружия, присланного по приказу Сталина и оплаченного миллионами долларов от американских евреев. В-третьих, представление истории раздела Палестины как легенды «Америка спасла Израиль» крадет у истории самые важные ее уроки.

Гений сионистской дипломатии в 1947 году, как и в 1917 году, был в чутком выявлении моментов подъема и упадка мировых центров власти, и в использовании их конкурентного соперничества. У сионистов было слишком много исторического опыта, чтобы полагаться на дружбу какой-либо одной страны. Не будет неверно представить взгляды сионистов как, у евреев вообще никогда не было «лучших друзей». Мировые войны, революции, рушащиеся империи — лидеры сионизма видели непостоянство международных событий, и неустанно прочесывали мировые столицы, ища знаков сдвигов в политике и власти. Практикуя такую диверсифицированную дипломатию, сионисты никогда не говорили «никогда», и никогда не принимали «нет» за ответ.

Сегодня ни одному сионисту не придет в голову праздновать годовщину голосования в ООН по разделу Палестины, восхваляя при этом мудрую политику товарища Сталина. Но точно так же неверно (и исторически фальшиво) было бы праздновать это событие восхваляя Трумэна, нового Кира. Голосование в ООН и создание еврейского государства в Палестине стали возможны потому, что проницательные и настойчивые сионистские лидеры и дипломаты убедили лидеров двух антагонистических великих держав, что еврейское государство будет служить их интересам.

«Что касается советской и американской политики, — писал Поль Джонсон в эссе 1998 года, которое цитировалось выше, — при своем появлении Израиль проскочил в окно, которое на короткое время открылось и так же внезапно захлопнулось».

Тут сыграло сионистское искусство государственного мышления, критически координированное с физическим оружием. Они позволили открыть окно достаточно широко, и держать его открытым ровно настолько, чтобы Израиль успел в него проскользнуть. Именно это достижение заслуживает тостов и празднеств в Флашинг-Мидоуз, штат Нью-Йорк, через 70 лет после тех горячих событий.

Сага о голосовании в ООН за раздел Палестины, весьма далекая от того, чтобы быть исключительно американской сагой, напоминает нам о том, что Израиль должен всегда оставаться умным в маневрировании среди держав мира, и не полагаться исключительно на одного «друга». Это умение имело решающее значение при рождении Израиля, и может оказаться нужным и впредь.

И, наконец, сегодня, когда Израиль приближается к своему 70-летию, есть еще одна причина для размышлений. В первые годы XX века сионистская и русская революции происходили в тандем. Они возникли из-за связанных причин для недовольства в обществе, примерно в том же географическом пространстве.

Неудивительно, что обе эти революции конкурировали за верность и энергию евреев. Советский Союз просуществовал почти 69 лет, с 1922 по 1991 год. В этом году государству Израиль исполнится больше лет, и оно, заметьте, продолжает процветать. Израиль выиграл войну за евреев так же, как Соединенные Штаты выиграли холодную войну.

Советское наследие несет крест проклятия не только для России, но и в отношении Израиля. Позже Советский Союз вооружал и подстрекал арабов к войнам с Израилем. Эти войны проливали кровь, причиняли страдания.

Но помня об этом, Израилю также не следует забывать о его двух долгах этой странной и страшной стране 20-го века.

Первый долг — как рассказано на этих страницах и как подтверждают основатели Израиля, Советский Союз оказал жизненно важную поддержку Израилю в самый критический момент, при его рождении.

Второй долг — Советский Союз спас миллионы евреев от несомненного уничтожения нацистами; евреев, которые позже с их детьми и внуками критическим образом увеличили население Израиля после краха Советского Союза. Это не оправдывает преступлений, совершенных Сталиным, чье варварство соперничало с варварством Гитлера.

Это лишь напоминание, что хотя Израиль всегда предпочтет компанию праведников, ему нельзя пренебрегать и другими компаниями.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Мартин Крамер: Кто спас Израиль в 1947 году? Перевод Владимира Лумельского. Окончание

  1. Уважаемый С. Л., вот ссылка на лист документов, которые послужили основанием для статьи.
    http://www.coldwar.ru/conflicts/middle_east/israil/
    Да, лидеры Ишува забрасывали сеть очень широко. И были в этом совершенно правы. На мой взгляд, роль СССР, как и роль США в решающие годы возникновения и становления Израиля показывает не марксистскую роль личностей в истории.

  2. С.Л. 11 августа 2018 at 16:22
    Прежде всего, слова благодарности Владимиру Лумельскому за немалый труд по переводу на русский язык этого объёмистого исторического эссе профессора Крамера.
    ——————————————————————————————
    Согласен. К сожалению перевод немного запоздал. В 4 номере «Лехаим» другой перевод этой статьи уже был опубликован. Все это не умаляет ценности перевода, и даже наоборот, позволяет сравнить переводы.

  3. Прекрасное историческое эссе во славу сионистской дипломатии сумевшей свести антагонистические интересы двух великих держав к одному общему знаменателю — Еврейскому государству. И итоговое: 

    «Израилю также не следует забывать о его двух долгах этой странной и страшной стране 20-го века. 

    Первый долг — как рассказано на этих страницах и как подтверждают основатели Израиля, Советский Союз оказал жизненно важную поддержку Израилю в самый критический момент, при его рождении.

    Второй долг — Советский Союз спас миллионы евреев от несомненного уничтожения нацистами; евреев, которые позже с их детьми и внуками критическим образом увеличили население Израиля после краха Советского Союза. Это не оправдывает преступлений, совершенных Сталиным, чье варварство соперничало с варварством Гитлера»

     И при этом явное непонимание или недооценка масштабов войны и её стоимости в миллионы жизней: .»по мере того как война продолжалась и Советы сдвигали немцев на запад в Европе» — этакое легковесно-изящное «сдвигали немцев на запад Европы». Авторская или переводческая характеристика четырёхлетней мясорубки?

  4. После революции Майский был не большевиком, а меньшевиком, входил в правительство Колчака. Большевиком он стал уже после гражданской войны.
    Сэр Уильям Лодермилк был деканом факультета сельскохозяйственных инженеров Техниона в Хайфе.

  5. Окончание для меня было очень интересно неизвестными (мне) подробностями
    Спасибо переводчику

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.