[Дебют] Надежда Винокур: На углу маленькой площади

Loading

Для меня нет большего удовольствия, чем посидеть там в кафе или на лавочке, — столько раз, сколько я бывала в Париже — и наблюдать. И я далеко не единственная, зная, что это не выдумка и не самовнушение. Точно такое чувство испытывает мой сын, с которым мы вместе путешествуем.

На углу маленькой площади

Надежда Винокур

Надежда Винокур«Бывают странные сближения»
Александр Пушкин, Заметка о “Графе Нулине”

«Париж… Думаю, что нет на земле человека, которому бы не нравился этот город. А если иногда и встречается, то это либо кокетничающий своим нигилизмом сноб, либо человек, у которого с Парижем связаны какие-нибудь неприятности».
Виктор Некрасов

Париж — город площадей. Их множество, и они разные — от просторных и величавых (площадь Согласия, Площадь Бастилии, Площади Италии и Республики) до более камерных (Площадь Вогезов, бывшая Королевская); площадь Шатле с одноименным театром, где когда-то играла знаменитая Сара Бернар); площадь Сен-Жермен-де-Пре, где находится самая старая церковь Парижа (586 год); и совсем крошечных и уютных — площадь Тертр, прибежище художников на Монмартре; очаровательная Фюрстенбергская площадь в районе Сен-Жермен-де-Пре — там стоит дом, где жил Эжен Делакруа. Есть и много других. Об одной из них я и хочу рассказать, но прежде ненадолго перенесемся в прошлое.

О Париже я мечтала с детства — это не преувеличение. Еще до войны, маленькой девочкой, я с несколькими своими сверстниками ходила в прогулочную группу на Гоголевском бульваре с гувернанткой мадам Адель. Это была очень милая и добрая старушка-француженка с седыми букольками и мягкими морщинистыми щеками, я до сих пор хорошо ее помню. Мы лазили по отполированным львиным лапам, пьедесталу памятнику Гоголю, потом усаживались на скамейку, и она читала нам сказки Шарля Перро, рассказывала о своей семье, о Париже и показывала старинные фотографии города. Говорила она с нами только по-французски.

Детская память — великая вещь, за многое из того, что я помню сейчас, я прежде всего должна быть благодарна мадам Адель, рассказы которой сохранились в голове с того времени. Позже, правда, была у меня еще одна учительница. Когда я вернулась из детского сада, где находилась в эвакуации, мама отдала меня на попечение Марии Александровны Нуровой, бельгийки армянского происхождения. Мы занимались индивидуально. Надо признаться, вела я себя безобразно, страшно ленилась, меня тянуло на улицу к подружкам, М. А. сердилась, отчитывала меня, грозилась пожаловаться маме, хотя временами, когда она не мучила меня грамматикой, мне было интересно. И снова эти знания оставили немалый след в памяти, потому что с тех пор я стала интересоваться Францией: ее историей, литературой, искусством, читать французскую литературу, не представляя себе, что когда-нибудь окажусь там. Поступив в институт, я выбрала французский, преподавание в институте было чистой халтурой, но все же позволяло не забывать того, что дали мне мои учительницы.

Однако жизнь меняется, и чудеса происходят. Я оказалась в Париже в 1985 году, и этот год я не забуду никогда, сколько буду жить. С тех пор, оказавшись на Западе, я бываю там почти каждые два года, а если не получается, очень расстраиваюсь. Поездив по Европе, достаточно было нескольких встреч с Парижем, чтобы понять, что это мой город, я чувствую себя там, как дома и ни с каким другим городом я сравнить его не могу. Там все, что мне по нраву и что мне мило; все, что окружает меня, — мое: это серые, с заходом солнца становящиеся сиреневыми, дома с мансардами и балконными решетками, узоры которых нигде не повторяются; бульвары; потемневшие от времени соборы и любимые из них — Сен-Шапель и Сен-Жермен-де-Пре с концертами старинной музыки; набережные мирно текущей Сены с лавками букинистов; радующие глаз маленькие собачки, чаще всего пудельки, семенящие рядом с хозяевами. Париж — это самый красивый, наверное, язык в романском мире, язык, на котором говорили мушкетеры, Эдмон Дантес, герои Флобера, Мопассана, Бальзака и других классиков великой французской литературы, а если опуститься с облаков на землю, — Париж — это лучшие в мире изыски кулинарии с восхитительными пирожными, вкус которых нельзя сравнить с подобными ни в одной стране, где мне пришлось побывать. И еще я поняла, что принадлежу к той категории людей, которые любят возвращаться в полюбившиеся места. Об этой особенности замечательно пишет талантливый писатель и путешественник Петр Вайль: «… все более интересно приезжать не в новые места, а в те, где уже бывал. Места-то не изменились — изменился ты. Это как перечитывать классику. «Aнна Каренина”, прочитанная в 20 лет, — одно, а в сорок, — совершенно другое“. (Могу подтвердить это на своем опыте, полностью с годами изменив свое отношение к Алексею Александровичу Каренину). То же относится и к другим любимым книгам и их героям, много раз прочитанным и тоже любимым, к знакомой музыке, к желанию пересматривать понравившиеся фильмы.

С первых шагов Париж ошеломляет. Просто не верится, что мечта моего детства сбылась. «Aтмосфера непреходящего праздника» — таково было ощущение Нуреева, совершившего дерзкий прыжок в свободный мир. «Праздник, который всегда с тобой» — это слова Хемингуэя, прожившего в Париже многие годы, обожавшего его и написавшего о нем так, что слезы подступают к горлу. Город-праздник… Вскоре и у меня возник такой уголок, ради которого я готова была пожертвовать знакомством с другими, не менее прекрасными местами Парижа. Это старинный квартал Марэ, правый берег Сены, 4-й округ, самый центр Парижа, великолепная, нарядная, хотя и не очень старая ратуша Отель-де-Вилль (бывшая Гревская площадь, где в старину вершили наказания, где стояли толпы, наблюдая за несчастными, приговоренными к виселице и гильотине), полностью сгоревшая и восстановленная после пожара в 1882 году. Главная улица в районе Марэ, бывшем некогда заболоченной местностью, — Риволи, одна из самых длинных улиц Парижа, простирающаяся от Лувра и Королевского дворца до Площади Вогезов, после чего переходящая в Сент-Антуан. Перпендикулярно ей идут узкие неровные улицы с такими ароматными названиями как улица Белых плащей и улица Честных буржуа. А параллельно Риволи идет улица Короля Сицилии, объединяет их, образуя букву “П”, миниатюрная уличка с прелестным названием «Плохих Мальчишек». Я назвала это “П”. маленькой площадью. На самом деле, это даже не площадь, а совсем небольшая улица — Rue du Bourg-Tibourg, — но она такая тесная, замкнутая, с ресторанами и кафе в каждом доме и уличными скамейками, всегда заполненная людьми — деловыми и праздными, — благодаря чему кажется окруженной стенами и по конфигурации гораздо более напоминает площадь, нежели улицу.

Какие-то смутные эпизоды памяти, о чем-то мне говорящие, заставили меня полюбить это место, почувствовать его особый климат, особый шарм. Много раз потом я спрашивала себя: Почему мне здесь так хорошо? Чем оно меня пленило? Почему я так счастлива на этой маленькой площади, ставшей в течение лет моим домом — «своим», где я знаю всю округу…? В чем его притягательность? Ответ на эти вопросы я нашла не сразу, однако времени много на это не потребовалось, довольно скоро я смогла разгадать этот секрет, которым обязательно поделюсь с читателями. Но — позже.

Для меня нет большего удовольствия, чем посидеть там в кафе или на лавочке, — столько раз, сколько я бывала в Париже — и наблюдать. И я далеко не единственная, зная, что это не выдумка и не самовнушение. Точно такое чувство испытывает мой сын, с которым мы вместе путешествуем и который тоже попал под обаяние этого места. Недавно ушедший прекрасный русский актер, наш современник, Олег Янковский, который, видимо, тоже принадлежал к породе созерцателей, писал: «В европейском городе на центральной площади, а может, и не на центральной, но уютной, сидеть в хорошем кафе и тупо наблюдать за нравами. Взять чашечку кофе или бокал пива. Или порцию виски. Сидеть, думать о жизни и наблюдать. Обожаю. Часами могу этому предаваться…». И хотя он не называет конкретное место (где-то в европейском городе) — это описание точно можно отнести к Парижу, и я всей душой с ним.

Но вернемся на нашу маленькую площадь и послушаем совета Булата Окуджавы: «Париж для того, чтоб ходить по нему, глазеть на него, изумляться…». Вот и прогуляемся: табачная лавка, почта, большой универмаг, карусель у станции метро Сен-Поль, метро Отель-де-Вилль, остановки автобусов, чуть дальше — знаменитый чайный магазин Кузьмичева, сколько там сортов чая — не перечесть. А если пройти вглубь — это все Марэ, окажешься перед книжным букинистическим магазином. Словом, с закрытыми глазами можем пройти все маршруты старинного Марэ, к тому же прославленного многими великими именами.

В прежние времена на улице Риволи жил Бальзак, переезжавший из одной квартиры в другую. Он был непоседа, а иногда и скрывался от кредиторов; ближе к площади Бастилии — Бомарше; на площади Вогезов 16 лет прожил Гюго — его музей-квартира в 10 минутах ходьбы от моего уголка — на идеально квадратной площади Вогезов с конной статуей Людовика ХIII. Гюго часто навещали Мериме, Дюма-отец (кстати, в этот дом Дюма «поселил» свою героиню из «Трех мушкетеров» — миледи), романтики Сент-Бев и де Виньи, Беранже, Ламартин — да мало ли кто… Ближе к концу улицы Риволи было любимое кафе Блока. Долгие годы жил в Париже Герцен.

Обычно мы останавливаемся в гостинице Луарэ, которая находится как раз на улице Плохих Мальчишек, упоминаемой выше — скромная, небольшая, чистая и очень уютная. Возникает полная иллюзия дома. Мы здесь живем — и все под рукой: можно вообще отсюда никуда не уезжать, особенно если находишься в Париже не впервые, знаешь город и в тех местах, которые нужно посетить, ты уже побывал. До того здесь хорошо, что нет особого желания спускаться в метро или садиться в автобус. За многие приезды в Париж мы часами любовались тем, чем гордится французская столица: ее архитектурой, искусством, музеями; мы побывали в Oпере; слушали неповторимых французских шансонье в концертном зале “Олимпия” и многое другое, не менее замечательное. И теперь я уже не хочу идти в Лувр или гулять по прекрасным Елисейским Полям. Прекрасное — вот оно, перед нами, жизнь, нравы, поведение людей, отдельные реплики, долетавшие до уха — и что важно, — часто понятные (у Виктора же, моего сына, отличный французский, ему легче). Интересно же, о чем говорят сидящие за соседним столиком! Временами заглянешь в книгу, отгадаешь несколько слов в кроссворде, а потом снова поднимешь глаза, и уходить не захочется, следя за потоком парижан, расходящихся — кто в сторону Бастилии, а кто — текущих по Риволи, одной из самых старых улиц Парижа, откуда начинаются знаменитые аркады, которые приведут вас к Лувру и Королевскому дворцу. Вот и сидишь и «тупо наблюдаешь», как выразился Янковский, за всем, что тебя окружает. Так и дождешься сумерек — времени «между собакой и волком» — самые любимые мои часы. Вот чем хороша эта замечательная маленькая площадь, вот чем меня пленил этот парижский уголок. Камерностью и уютом, то есть, многогранным словом ambiance, это ощущение пришло очень скоро после того, как мы ступили на асфальт маленькой площади и вдохнули воздух, запахи и краски волшебного города. А теперь пришло время ответить на вопрос, который я сама задала себе. Сочетание слов «На углу маленькой площади» назойливо не давало мне покоя, я знала, что мне это знакомо, и конечно, вскоре поняла, с чем связаны эти ассоциации.

Несколько лет тому назад в США, где я живу, вышла моя книга «Сквозь волны времени». Это не беллетристика, жанр ее трудно определить — очерки, путевые записки, комментарии к письмам (речь идет о переписке Буниных), эссе… Во вступлении я пояснила, что герои этого сборника — Пушкин, Бунин и Париж. Вот они — Пушкин и Париж — и встретились: «два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу», — писал Пушкин. Речь шла o другом, но эти строчки удивительно слились с тем, что я чувствую, с тем, что соединились два образа, одинаково дорогие мне, — любимый поэт и любимый город, в котором Пушкин мечтал побывать. Ну, конечно же, Пушкин связал нас, Пушкин — автор незаконченного отрывка с названием «На углу маленькой площади”.

Помимо этого названия, таких отрывков у Пушкина много: «Гости съезжались на дачу», «Мы проводили вечер на даче», «Наденька», «Участь моя решена. Я женюсь», «Роман на Кавказских водах», «Часто думал я» и другие. Часть из них, например, «Мы проводили вечер на даче», представляет собой вариант будущих «Египетских ночей»; в «Часто думал я» — всего в нескольких строках угадываем задуманную повесть «Aрап Петра Великого». Набросок «На углу маленькой площади» сюжетно связан с замыслом повести «Гости съезжались на дачу” (1830-1831), сохранился даже короткий план будущей повести. «Участь моя решена…» имеет автобиографический характер, датированный 12-13 мая 1830 года, написанный по-французски — 18 февраля 1831 года в церкви Большого Вознесения венчались Пушкин и Н. Н. Гончарова. «В начале 1812 г.» — намек на начало «Метели». Бóльшая часть из этих разрозненных отрывков такими и осталась, иные легко угадываются в будущей пушкинской прозе.

В упомянутом фрагменте — всего две с половиной страницы. Содержание первой главы не ассоциируется у нас с его другими прозаическими произведениями, хотя напрашивается продолжение. Женщина, уже не молодая, но еще прекрасная, бледная и болезненного вида, у себя в гостиной, там же молодой человек Валериан, который явно тяготится присутствием и разговором с возлюбленной, он не в духе, отказывается остаться отобедать и поминутно хватается за шляпу, как ни просит его остаться любящая его Зинаида, героиня будущих произведений, оставшихся не написанными. Она грустна, робко упрекает его в холодности, но он не слушает ее и в раздражении выбегает из комнаты. Он ее не любит — это ясно.

Из второй главы мы узнаем, что у Зинаиды есть муж, но она смело признается ему в любви к другому, уезжает от него и пишет об этом Валериану. Тот в растерянности и отчаянии: он не предполагал связывать себя прочными узами и очень ценил свою независимость. Но что же делать? Притворившись благодарным, он стал готовить себя к хлопотам любовной связи. Далее идет отточие. Знакомы ли нам сюжеты этих крошечных отрывков? И да, и нет. Отдельные броски кисти, как у художника, напоминают об «Арапе Петра Великого», содержат отдаленное сходство с сюжетом «Пиковой Дамы» («Наденька») — черновой набросок, пол-странички о молодых людях, засидевшихся поздно за карточной игрой.

В другом наброске «Гости съезжались на дачу» три небольших главы: в первых двух появляются Зинаида Вольская, молодая, легкомысленная красавица и постоянный посетитель светских салонов Минский, между которыми возникают похожие на роман отношения, но ни страсти, ни мук ревности, ни любовных страданий они не испытывают, скорее — это игра. В третьей главе — речь совсем о другом. К Минскому подходит иностранец, испанец (вспомним «Египетские ночи» — импровизатор итальянец, явившийся к поэту Чарскому с просьбой об устройстве вечера). Собеседник Минского — путешественник. Завязывается разговор о русской аристократии, чем интересуется испанец, и русский дворянин Минский, отзываясь не слишком благосклонно о русском национальном характере, замечает однако, что «неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности».

А вот отрывок «Мы проводили вечер на даче» имеет прямое отношение к «Египетским ночам». В обществе заходит спор о египетской царице Клеопатре, о которой древний историк Аврелий Виктор писал, что она торговала своей красотой. Тут же описание пира и монолог Клеопатры, где грустная царица, очнувшись от задумчивости, объявляет свою жестокую волю; впоследствии, когда «Египетские ночи» были опубликованы, Пушкин, написав текст монолога сначала в прозе, переложил его, немного изменив, снова в стихотворный размер. Что такое эти короткие фрагменты, наброски, иногда просто отдельные абзацы, конспекты? Это творческая лаборатория Пушкина, его труд, бесконечная работа над текстом, — поправки, изменения, -то, что выльется позже в страницы блестящей прозы и поэзии.

Какая же связь между пушкинским отрывком и моей площадью? Да никакой. Только одно: мое чувство, мое ощущение, мой трепет перед дорогими мне образами, так неожиданно пришедшими мне в голову. Любовь, трепетность, нежность, когда погружаешься в чтение Пушкина. Любовь, трепетность, нежность, которые я испытываю каждый раз, оказавшись на углу маленькой парижской площади.

Бывают странные сближения…

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “[Дебют] Надежда Винокур: На углу маленькой площади

  1. Уважаемая г-жа Винокур!
    Спасибо за интересный рассказ, который очень корреспондирует с моим посещением Парижа. И вот. что мне вспомнилось.
    Вы пишете об особом очаровании парижских кафе. Очень согласен с Вами. И этим очарованием во всю пользуются владельцы этих кафе. Столик на улице перед кафе стоит дороже, чем таковой внутри. Заметили ли Вы это?
    Обратил я также внимание на Ваши отрывки из Пушкина. В частности на эпизод «у Зинаиды есть муж, но она смело признается ему в любви к другому, уезжает от него и пишет об этом Валериану. Тот в растерянности и отчаянии: он не предполагал связывать себя прочными узами и очень ценил свою независимость». Сюжетно, в этом отрывке есть отголоски «Мадам Бовари», но конечно Пушкин не мог читать Флобера, а Флобер, очевидно, не читал Пушкина. И в этом тоже «странные сближения».
    Большое спасибо!

    1. Уважаемый Ефим, спасибо за Ваш отклик на мою статью. Да, конечно, я знаю, что цены в кафе зависят от того, где ты сидишь. Если вы находитесь за столиком, это дороже, чем просто выпить кофе или съесть бутерброд за стойкой бара или бистро.
      Что касается «странных сближений» в жизни и литературе, это случается не так уж редко. Можно подумать — и они найдутся. Аналогичные ситуации, например, есть у Чехова.
      Спасибо, всего Вам доброго.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.