Я справедливую критику всегда готов принять. Попрекали меня молодые люди многословием. Признаю. Возрастное, что уж сделаешь. И, главное дело, ничего изменить нельзя — ни я не помолодею, ни они, как кажется, не поумнеют.

Этиленгликоль, толуол и др.

Северные байки

Сергей Эйгенсон

Продолжение. Начало: «Северные байки. Дорогой Леонид Ильич…»

Этиленгликоль, или
Сибирский ходок у Дымшица В. Э.

Осенью восемьдесят второго Главтюменнефтегазу вдруг понадобились сверх всяких разнарядок шестьсот тонн гликолей: обычного моноэтиленгликоля, который большей-то частью на антифриз идет, и еще ди- и триэтиленгликоля, с которыми в домашнем хозяйстве почти и не сталкиваешься. Понадобилось это дело из-за нашей команды, чтобы замерзшую систему газопроводов газлифта оживлять. Там сюжет получался такой, что трубы высокого давления были по триста миллиметров и зарытые в землю, а задвижки на них по двести двадцать миллиметров — и на поверхности. Как будто между задвижками ванночки специально сделанные. Вот в этих ванночках после опрессовки остается вода. Строители трубы продувают, подвозят здоровенные французские компрессора на колесах и дуют воздухом. Но мощности у них нехватает, да, по правде, при этих диаметрах и мощность не поможет, гидравлика там такая, самозапирающаяся. Можно бы и насухо продуть, если бы на входе по двести атмосфер подавать, или куски для продувки по двести метров, не больше, сделать, издырявить трубу — в общем, замкнутый круг получается.

А как подают газ с компрессорной — он при встрече с водой да при ста десяти рабочих атмосферах сразу образует гидраты — такой, вроде как горючий снег. Это, чтобы представить, можно советский гастроном вспомнить — как там яйца по тридцать штук в папье-машовых сереньких решетах продавали. В одни руки больше двух не давать — вот значит, шестьдесят яичек и получается, не учитывая, что не все от решета целыми оторвать удается — некоторые скорлупой приклеились. Вот если себе вместо решет этих представить молекулы воды, а молекулы метана, или там этана, положить на место яичек по девяносто коп десяток — это и будет моделью газовых гидратов. Теперь взять стену из этих яичных решет, которая в углу молочного отдела высится, стопками по три десятка решет одно на другом в рост продавщицы, и таких стопок штук сто поначалу, пока не распродали. Спрашивается — смогли бы вы через такую баррикаду пробиться? Навряд ли, я думаю. Ну, вот так и газ через гидраты. При давлении сто десять атмосфер они получаются уже при плюс двадцати градусах — а теплей на Самотлоре и не бывает.

Вот как летом этого года начали систему запускать — так и не идет. Между нами говоря, в газлифт хорошие денежки вложены: компрессорные французские да японские, трубы немецкие, задвижки итальянские, в скважинах тоже все оборудование не наше. Суммарно получается больше шестисот миллионов долларов — а не работает. И дело к зиме идет. Я впервые об этом деле в бане узнал. Мы с Валерой Ярмизиным и Женей Шайхуловым парились — так они мне все про это дело пели. Женя, на самом-то деле, Жаудат Садрисламович, но он не претендует, понимает, что свежему человеку это никакими силами не выговорить.

Как в кино — случайно оказалось, что у нас под это дело, в принципе, решение есть. Способность потока газа тащить за собой жидкость сильно зависит от критерия Архимеда, в смысле, от отношения плотностей. С плотностью газа тут ничего особенно не сделаешь, а плотность воды изменить — нет проблем. Как я это сказал — смотрю, Женька с Валерой на меня с подозрением смотрят — мол, Вы, товарищ, тут, случаем, не от Кащенко забрели? Я им на пену в шайке показываю и спрашиваю: «Это, — мол, — не вода, что-ли? А плотность — хорошо, если четверть от водяных тыщи граммов на литр, а то и в десять раз меньше». — Ну, при этом слове Женя спохватился, достал из портфеля, приняли, как положено, за торжество науки над здравым смыслом.

Назавтра я уже встречаюсь с их начальником, замом главного инженера Нижневартовскнефтегаза по газлифту Арнапольским. Ну, замглавного не так уж и велик босс — но Жорж Арнапольский! Первый главный инженер первого в наших местах управления нефтедобычи «Мегионнефть». Одна из самых романтических фигур покорения Сибири в шестидесятых — для меня, в семьдесят шестом приехавшего, идет почти сразу за Ермаком. Он было вернулся с Севера в Белоруссию, но не выдержал, снова оказался в наших местах. «Да, — говорю, — Георгий Самуилович, мы такую работу, в принципе, у себя в институте ведем. Правда, под совсем другие задачи, но в Вашем случае тоже может получиться. Давайте, свяжемся по нефтянке с нашими краснодарцами — надо их вызывать. Я один, может, и не потяну, а если собрать нашу команду — думаю, что успеем до зимы решить задачку.»

По правде говоря, я о нашей компании тогда так понимал, что если дать нам сколько-то времени, возможность экспериментов, калькулятор, небольшую химлабораторию, да обеспечить коньяком и минимальной закуской -то в отрасли и нет проблем, чтобы мы не решили. Больно уж команда подобралась хороша. Володя — системщик, математик, из авиации пришел, Эрик — гениальный, в моем представлении, гидравлик, я при них технологом да химиком, как птица гусь — плавать, летать и бегать на уровне pretty good, помоложе ребята тоже вкалывать умеют и дело знают. Но все-таки провозились мы с доведением этой технологии до ума целый месяц, с промысла почти не вылезая. Помню эпизод, когда после трех бессонных суток выползаю я из будочки-манифольда, где покемарил часа четыре, скорчившись за приборным щитом — а на песчаной полянке, пригремшись около факела, спят бичи в количестве четыре штуки: два доцента, один начальник отдела газлифта из объединения нефтяников и один зам главного инженера управления «Нижневартовскнефть». А уж на травке подальше иней лежит. Вот как раз в этот день мы первый приличный результат и получили — промыли наглухо забитую трубу всего за четыре часа.. Дальше — доведение технологии до ума, сочинение инструкции, хождение с ней по инстанциям — все в военном темпе шло. Забортная-то температура по градусу в день падает, так не до крючкотворства. Не пустят газлифт до больших морозов — всем тестикулы-то поотрывают. Нефть для Закромов Родины на кону — так что комедию с изобретателями и ретроградами разыгрывать опасно.

Ну, утвердили. Мы уж к этому моменту километров пятьдесят прочистили в рабочем порядке. Но нам же, кроме чисто умения, и еще кое-что нужно. Пролетариат — гайки, где надо, крутить, как это Витек Беляков из газопроводного управления ласково называет: «Мои феномены». Техника, типа насоса высокого давления на автомобильном шасси, называется агрегат ЦА-320. И то, что мы будем закачивать — пенообразователь и, как сказано выше, гликоль. С пенообразователем проблем нету — его у пожарной команды запасы на всю жизнь, для нашей работы сорок тонн найдется. Мы же так и подбирали реагент, чтобы не экзотика. А гликоля нужно ни много, ни мало — те самые шестьсот тонн, что в начале упомянуты. Все заначки, которые у нефтяников были, мы уже растрясли и в трубу закачали. А все остальные трубы пока стоят замороженные. Хозяйство в Советской Стране, как известно, плановое — вот уж все по плану расписано, что на какой завод, а что потребителям в виде антифриза. Вот, во втором полугодии нового года, что-нибудь и удастся найти, может быть. Не в таких, конечно, количествах, но…

Самотлор — это, все-таки, Самотлор. Не колхоз имени Новикова-Прибоя и не Камышинский арбузолитейный завод. Дадут, никуда не денутся. В крайнем случае, у буржуев закупят. Но — по определенному механизму. Хоть ты будь Королев, хоть Курчатов, хоть Фарман Салманов — ни тетю Машу-вахтершу, ни Петра Акакиевича, старшего инженера в Госкомплектации тебе не обойти. Не у Махно, все-таки. Социализм — это, совершенно верно, Учет. И еще Распределение. Зато можно свободно к начальству повыше обращаться.

Вот главный инженер Главтюменнефтегаза Николай Петрович и пошел за нашим реагентом выше некуда — к Главному Снабженцу Советского Союза. Ну, кто у нас может быть главным над всеми снабженцами? Естественно, человек по имени-отчеству Вениамин Эммануилович. Заместитель Председателя Совета Министров. Леонида Ильича земляк, еще с Днепропетровска в его команде. Главный антисионист по совместительству, но эта сторона его деятельности тут не к делу. Нам бы этиленгликоля, а пролетарский интернационализм тут без надобности. Раньше тов. Дымшиц начальником Госснаба СССР был, но и сейчас он все эти дела курирует. Не он, так хоть кради со склада. Так и на складе нет!

Договоренность о том, что он примет, конечно, заранее. Другому бы полгода очереди ждать, но… Самотлор, Сибирь, Тюмень! Я в Тюмень, в главк перед московской поездкой главинжа три раза звонил, не срывается ли, мол, дело, а то у нас последние тонны капают. Так что в курсе. Приезжает тюменский ходок в Москву, остановился в министерской гостинице на Полянке, к восьми утра в свое министерство на набережной Мориса Тореза, а в одиннадцать у Биг-Босса прием. Приехал Николай заранее на полчаса, зная обычаи высоких кабинетов. Референт ему говорит: «Аудиенция, — мол, — как согласовано. Зайдешь в одиннадцать десять. Сразу излагай, что тебе нужно и бумагу подсовывай на подпись. Ему много говорить не давай, сразу к делу. И отвлекаться в сторону, не дай бог, не давай, даже если его поведет», — «Да почему?» — «Заснет. А тут кроме тебя люди тоже не развлекаться приехали, они своей очереди ждут».

Ну, сибиряк спорить с референтом не стал, полагая, что тот знает лучше, за что его тут и держат. В одиннадцать десять заходит из предбанника в кабинет. Зампредсовмина сидит за столом и показывает ему на стул. Он сел и папку с письмом перед собой держит.

-— Вы по какому вопросу?

-— Я, Вениамин Эммануилович, из Главтюменнефтегаза, тут у нас…

-— Из Тюмени, то есть. Ну и как у вас там дела идут?

-— Так боремся за миллион тонн нефти и миллиард кубов газа в день, Вениамин Эммануилович…

-— Это вы правильно делаете. А как там у вас климатом?

Это он сразу сибиряка смутил. Действительно, что климат, но это уж от Главтюменнефтегаза не очень зависит. Все-таки, дело было задолго до Паршева и климатом объяснять свое неумение и нежелание работать было еще не очень принято.

-— Климат, Вениамин Эммануилович…

-— Вот мы когда к вам с Леонидом Ильичом летали, так сверху и видно, тайга бескрайняя. Именно, что Сибирь… Мы с ним… тогда…

И замолчал. Только носом посапывает. Глаза вроде и открыты, а вроде и закрыты. Слов не говорит, а дыхание ровное. Вспомнил тогда сибирский ходок, что ему референт говорил. Но поздно. Так минут пятнадцать провели. Потом хозяин кабинета глазки открыл, смотрит — кто тут перед ним?

-— Вы по какому вопросу?

Ну, уж второй раз Николай Петрович ошибку повторять не стал. Сразу письмо с визами на стол, дождался, пока Биг-Босс слева вверху автограф поставит — и на выход. Там референт следующего запускает, а на тюменца зверем смотрит.

-— Спал?

-— Да, так я…

-— Я тебе что говорил? Не надо ему давать отвлекаться. Вот из-за тебя он сегодня на два человека меньше примет. А им тоже нужно. Ну, ладно, иди, регистрируй на второй этаж.

Что значит Большой Начальник! Первые цистерны нам уже через два дня отправили из Салавата. А потом я даже удивился — на бочках с триэтиленгликолем марка «Сан Пауло. Индустрия Бразилейра Петрокемика». Это, значит, на валюту закупали. Но это уж было через три месяца, когда работа заканчивалась, трубы, в основном, почистили, газлифт работал на полную катушку, так что мы уж «дырки под ордена сверлили», в смысле, оформляли премии по новой технике и по внедрению изобретений. А Вениамин Эммануилович ушел на заслуженный отдых. Еще на Седьмое Ноября его шеф стоял на Мавзолее совсем, как живой. А через три дня… В общем, на этот раз реанимация не совсем удалась. Были положительные сдвиги, наметились хорошие тенденции, доктора поработали с огоньком — но так и не задышал.

Ну, и соратники его довольно быстро кто померли, кто на пенсию. Дела пошли такие — не успеваешь удивляться. То по баням отлов, то за водкой километровая очередь, то танки по городу разъезжают, то шестой статье Конституции отмена, то вообще ваучеры. Как-то та жизнь уже и забылась. Бывает, кто из молодежи начнет про те времена стариков поучать — диву даешься, откуда они все это берут?

А Николай Петрович долго еще был в рабочей форме, вице-президентом в одной отечественной нефтяной акуле работал — но уж там он за глубокого ветерана, конечно. Эту-то историю со своим визитом наверх он мне по свежим следам тогда и рассказал, много лет назад. Но мы с ним и еще по работе сталкивались. Была одна смешная история с нагаром на компрессорах — однако, это уж в следующий раз

Толуол

В конце предыдущего рассказа я намекал, что у меня еще были в жизни эпизоды с участием главного инженера Главтюменнефтегаза Николая Петровича.

С особенным удовольствием вспоминается один из них. Почему — «с особенным удовольствием»? Ну, это ж понятно. Память много лучше удерживает те эпизоды, где ты весь в белом, на фоне окружающих, вымазанных продуктами метаболизма. Бывает, в принципе и не так, и даже — наоборот. Но в памяти такое как-то стирается. Все мы — люди.

Ну, а в этом эпизоде я — на коне. Вот и помнится получше.

После того, как мы вылечили газлифт на Самотлоре и Федоровке от гидратных пробок в конце 1982-го любовь у нас с Главтюменефтегазом стала — лучше не надо. Отбоя нет от заказов на научно-исследовательские работы — НИР.

Вот приехал я подписывать как раз заказ на выпуск по той самой нашей технологии «Руководящего Документа». Чтобы работать не по временной, на коленке написанной инструкции, а как все советские люди — по бумаге со многими печатями. Все вроде управилось быстро, на завтра уже билет взят, дамы в отделе обещали мне, что как соберут все визы, так и положат главинжу на подпись. То есть даже так стало, что не надо мне самому по этажам ползать за визами.

Иду по коридору и размышляю: не уйти ли уже из главка, поехать к моим приятелям в СибНИИ НП о жизни потрепаться. Надо бы зайти в какую-нибудь комнату — позвонить. До мобильных-то телефонов еще жить и жить.

Вдруг мне навстречу оказывается главинжевский референт.

— Ты очень занят?

— Да, собственно…

— Вот что. В десять у нас техсовет по нагару на компрессорах. Я не знал, что ты в Тюмени, приглашения не посылал — но на ловца и зверь. Приходи. Там Ли собирается кровь пить из твоих друзей сибнииэнповцев.

А Ли Герасим Сенерович — это одна из примечательных фигур времен Покорения Западной Сибири. Достойная кисти Сурикова. В нефтегазодобывающем управлении — НГДУ «Правдинскнефть» и в поселке Правдинский, на речном острове не очень далеко от Нефтеюганска, был он абсолютным хозяином, побольше, пожалуй, чем нынешние олигархи у себя. Травинка без его приказа не росла! Не то, что «крепкий хозяйственник», а просто диамантовый. Благо нефть в ту пору сама шла.

Сообразил он вовремя, что выше в иерархии ему уже не подняться, велел написать себе кандидатскую, получил соответствующий диплом и поехал в Тюмень — для начала замглавного по газлифту. Прицел у него, как тогда показалось, был стать директором как раз СибНИИ Нефтяной прмышленности, главного НИИ нефтяного края. В итоге там у него не сварилось, стал он директором НИИ, но в Сургуте. Тоже неплохо.

А тут ему надо показать всем — какой он умный и как он умеет научников на место ставить. Повод очень подходящий. На купленных за большую валюту компрессорных станциях газлифта бесперечь выходят из строя компрессора, надо их то и дело разбирать и чистить рабочие колеса.

Тут надо бы пояснить, что нефть идет сама «фонтаном» первое время, пока в ней нет воды. В нефти растворен газ, то самый, «попутный», пока нефть поднимается из глубины, давление падает, газ выделяется. Вот он-то и тащит нефть наверх. Со временем с нефтью идет все больше и больше воды, частью той, что и раньше подстилала нефть в пласте, частью той, что мы сами закачиваем, чтобы восполнить убыль добытой нефти, чтобы не падало пластовое давление. Вода газ почти не растворяет. Если у нас обводненность 50%, то это значит, что каждому кубометру газа тащить вверх в два раза больше жидкости — нефть, да еще и воду. Добыча падает.

Вот чтобы помочь жидкости подниматься наверх, надо подвести к поторку энергию снаружи. Можно — станком-качалкой, что всегда любят фотокорреспонденты, наверху мотор коромысло крутит, в скважине под землей поршень нефть качает, можно — подземным электронасосом. А можно сжать, скомпримировать тот же самый газ, когда он на площадке подготовки отделится от нефти, подать его по трубам назад на скважины и ввести в поток поднимающейся газоводонефтяной смеси, восполнить недостающее из-за обводненности количество газа.

В компрессорах газ сжимают с трех атмосфер до ста сорока, почти в пяитдесят раз, газ при этом нагревается до 400 градусов.

При этой температуре образуется нагар, приходится компрессор останавливать, вручную очень тщательно счищать этот нагар, потом ставить рабочие колеса на место и долго, прецизионно их балансировать — иначе при пуске все сломается.

В общем, только что порадовались, что избавились от гидратных пробок в трубах — сразу появилась головная боль на компрессорных станциях.

Вот значит, идет техсовет главка, главный инженер ведет, в виде как бы верховного судьи, а его новый зам, товарищ Ли Г. С. стоит у доски с видом прокурора тычет указкой в таблицу аварий и, видимым образом, усаживает присутствующих тут людей из науки на скамью подсудимых.

От них тут три человека.

Первый зам СибНИИ НП по науке Маринин Николай Степаныч, тоже фигура достаточно легендарная, по прозвищу «Черный Папа». Его кто-то из москвичей в приватном разговоре как-то назвал серым кардиналом, а тюменцы тут же возразили, что — целый черный папа. Вова Ш., приятель мой и тамошний завлаб рассказывал, как он носил ему на подпись некую бумагу, которую тому не подписывать не было решительно никакой зацепки, а подписывать не хотелось.

— Вот, Н. С., я принес. Со всеми визами.

— Володя, вот тут тебя написано — заместитель директора. А я ведь — Первый заместитель.

Назавтра приносится бумага с правильным титулом.

— Вот, Н. С.. Исправлено.

— Володя, а ведь Николай Константинович в командировку уехал. Я теперь — ИО директора.

На следующий день.

— Вот, Н. С.. Здесь уже с ИО директора.

— Володя, а ведь Николай Константинович вернулся. Так что опять не по форме…

Ну, тут мой приятель произнес в душе: «Вот уж хрен вам, Ваше Превосходительство». И достал предыдущий вариант, по счастливой случайности уцелевший в папке.

Но вот сейчас этот старый волк что-то отмалчивается. Молчит, хотя видно, что ему очень хочется дать сдачи Ли, и мой дружок Гена Я., начальник отдела исследования нефти и газа. Видно, начальство не велит ему отвечать, чтобы не накалять атмосферу, а то Генка-то может язвить не хуже меня. На ответ подставили завлаба Виталия Е.. Он специалист по своему делу, по хроматографическому анализу, и очень хороший. Но что не Цицерон -то не Цицерон, он и в своей-то компании не всегда может объяснить словами, а уж тут, в нервной обстановке техсовета у заказчика…

А замглавного прет буром:

— Вот, — мол, — в таблице по составу газа, которую они дали для проектирования три года назад показано содержание гексана (это более тяжелый компонент) одна десятая процента. А по факту три десятых. Я считаю — все из-за этого, за институтской ошибки. Этот гексан в кокс на колесах и превращается.

Полная пурга, мягко говоря. То есть, такая реакция, в принципе, возможна. Только идет она очень медленно, чтобы от нее все эти неприятности были, нужно на рабочем колесе центробежного компрессора иметь градусов семьсот. Это и по термодинамике не может быть. Да и оно ж алюминиевое, давно бы вообще расплавилось к чертям. Там есть есть из чего коксу получаться и без этого. С газом из сепаратора уносятся капельки нефти, оно по регламенту их получается до трехсот миллиграмм на кубометр, а по факту в десятки раз больше. Я мерил — знаю. Тут не научная ошибка, а проектная. Надо срочно менять входные сепараторы перед компрессорной станцией. Это хоть и не мой кусок хлеба, но я ж по месторождению езжу — смотрю, анализы отбираю, с людьми говорю. Ли этого всего понимать не может, он же не химик. Так спроси, а не при танком. Виталий-докладчик этот тоже, конечно, понимает не хуже меня. Но вот не уродил Бог бойцом!

— Разрешите, Николай Петрович?

— Давай.

— У меня вопрос к Герасиму Сенеровичу. Вот Вы все время говорите — «мы считаем». Нельзя ли узнать: по какой методике? На какой машине. Посмотреть результаты расчетов глазами. Какие Вы использовали константы равновесия и скорости реакции?

Думается, в другое время Герасим, старый боец совещаний, штабов и прочих производственных толковищ быстро бы меня смешал с грязью по отработанным методикам. Но тут он раслабился, за полчаса безответного топтания на ученых утратил бдительность и, заместо немедленного растопыривания пальцев веером взял, и ляпнул, что-де — «не в том смысле, что на ЭвэЭм, а что он, как инженер, считает, что тут все от этого самого гексана». Со мной он был почти незнаком и мой неожиданный вопрос для него был как засадный полк московитов для мурзы Мамая.

Ну, так промахиваться нельзя! Как сказал бы князь Талейран — «это хуже, чем преступление, это — ошибка». Я вышел к доске на стенке и начал рисовать последовательность реакций в цепочке углеводород-смола-асфальтен-кокс, сказал, что каждая следующая реакция идет быстрее на порядки, рассказал про капельный унос нефти, про то, какая там получается гидравлика. В общем, запел, как соловей при виде самочки.

В другом случае начальство, которое и слов-то таких, как правило, не знает, обрывает, чтоб не демонстрировал эрудицию. Но главный инженер еще не успел забыть, как мы его выручили три месяца назад с проклятыми гидратами. Не прервал. И оппоненту моему уже в этих обстоятельствах хамить затруднительно.

А я закончил свое глиссандо словами, которых, может, и не сказал бы, кабы не уж очень его жестокое топтание на тюменских коллегах:

— Вот тут можно что-то посчитать. И при расчете получается, что от их ошибки эффекту с гулькину часть тела. А Вы не считаете. Вам — кажется. Так и говорите, чтобы не было заблуждений.

В общем, читайте Карнеги — «Как приобретать себе новых друзей и влияние в обществе». Мне Гена потом так и сказал:

— Ну, спасибо! Но ты себе друга приобрел в лице Ли — на всю оставшуюся жизнь! Он с очень хорошей памятью.

— Ладно! В случае чего Сережку Пака попрошу, чтобы заступился.

На этом история не заканчивается, однако. Мы еще и после обеда собрались в том же составе, тоже была забавная ситуация. Но это ниже по тексту. А пока скажу только, что произошла совершенно беспрецедентная штука — Маринин, сам «Черный Папа» меня, когда вышли перекурить, на вечер пригласил в «Нефтянике» поужинать в благодарность за спасение утопающих. Я своим ушам не поверил. Все равно, как вас бы Березовский пригласил. Или Япончик с Тайванчиком. Да и мне потом в Нижневартовске никто не поверил. Пришлось в свидетели Гену брать, который у нас третьим ужинал.

После всех этих толковищ мы все разошлись, но решено было, что снова собираемся к четырем, когда главный отстреляется с текучкой.

Я уже имею в кармане приглашение поужинать и выпить на халяву в награду за свое красноречие, так что настроен очень оптимистически.

Собрались по-новой.

Тут начал Сам. Сказал нам Николай Петрович, что насчет сепараторов у него самого было подозрение, теперь будет СибНИИ НП и Гипротюменнефтегазу поручение это все проверить и, при надобности, исправить. Тем более, работы, на самом деле, не так и много, как впоследствии оказалось.

— Но, — говорит, — а что ж нам делать пока что? Как ремонтировать то, что уже закоксовалось?

У меня, в принципе, была некоторая идея. Я когда за неделю до того смотрел на эти разобранные компрессора и покрытые нагаром колеса, подумал, что можно бы попробовать это все не срубать зубилом, рискуя повредить само колесо. Залить какой-нибудь растворитель в компрессор и погонять его по колесам. Была наработка, как это все интенсивно поперемешивать с помощью растворенного газа, меняя давление. Даже жалко, что из этого так и не вышло работоспособной технологии. Дело в том, что там кроме органической части-кокса, в этом нагаре было много и минеральных отложений, в том числе и тех, что в воде никак не растворяются. А гонять внутри машины, кроме воды и органического растворителя, еще и кислоту — никогда в жизни нам изготовитель этих компрессоров, фирма Крезо-Луар, не согласовала бы, тут сомнений нет.

Да и пока мы со всем этим возились, проверяли, тем временем налепили сепараторов-пробколовок на входе — и проблема, слава Богу, умерла.

Но до этого еще далеко.

А пока Николай Петрович говорит мне:

— Раз, — мол, — ты такой умный, что тут нам лекции по химии читаешь, скажи, а можно ли этот нагар как-нибудь убрать без разборки компрессора.

— Ну, не знаю. Идеи есть, но я не проверял, да и как? У меня такого и договора нету. То, что сказал, то знаю от людей, да и теория у этого дела давно есть, коксообразование в нефтепереработке хорошо знакомо. Есть идея насчет растворителя…

Тут я, в общих чертах, и изложил: какие есть варианты.

— Ну, а что тебе для этого нужно?

— Вообще говоря — три вещи.

1. Заказ.
2. Один какой-нибудь компрессор под эксперименты, чтобы в нагаре, и чтобы я его не боялся сломать (а такой компрессор стоит два миллиона валютных рубликов).
3. И цистерну растворителя. Лучше всего толуола. Его можно достать на Омском Нефтехиме.

Главный вызывает начальника отдела снабжения, а тогда в Главтюменнефтегазе это была женщина, легендарная Николаева.

— Вот, Николаева, науке для того, чтобы почистить газлифтные компрессора, нужно цистерну толуола. Две недели. Пригонишь в Нижневартовск за счет тамошнего объединения.

Она поморгала и говорит с сомнением:

— Николай Петрович, толуол — это ж какая-то взрывчатка, как мы ее?

Он смотрит на меня — что ж, мол, ты нам: импортные компрессора своей взрывчаткой на воздух поднять предлагаешь? тогда уж не будет ни нагару, ни самих машин.

Я говорю:

— Дак, Николай Петрович! Взрывчатка — это тринитротолуол. Его из толуола и делают. А толуол — это ароматический углеводород, его на заводе получают, на установке платформинга. Кроме производства взрывчатых веществ еще применяют как растворитель, почему и я хочу. Еще для повышения октанового числа у бензинов.

Тут я смотрю — его осенило. Конечно, то, что в нефтяном учил, давно позабыто, в добыче с этим не сталкиваешься, а то, что не нужно — забывается.

Но вот про октановое число мой собеседник помнит. Не по работе — автомобилист же!

Вспомнил, сообразил и говорит:

— Точно. Высокооктановый компонент. Толуол. Точно!

Николаева — две цистерны!

Визит инспектора

В одной из баек уже упоминался генеральный сибирского объединения газопереработчиков, Алексей Ильич Воривошкин, с которым у нас одно время были несколько «нервенные» отношения. Но, однако, через какое-то время был повод этому самому Алексею Ильичу убедиться, что при злобном языке я, однако ж, подлянкам за спиной не обучен. Стал он ко мне поблагосклонней. Да и мне жить в постоянной герилье против главного заказчика — не особенно большое удовольствие. Дак и то, что увидев моего оппонента в деле, на аварии, когда перемерз трубопровод сжиженного газа от Нижневартовска на Большую Землю, я увидал, что, в отличие от всех съехавшихся начальников, он в истерику не впадает, министра до мокрых кальсон не боится, во всяком случае, не дает повод это заметить, подчиненных зазря не дергает, принимает решения в меру своего не особенно высокого инженерного уровня — но не суматошные, да и специалистам умеет иногда доверять.

Зауважал.

Но до полной любви еще далековато. С его стороны, помимо прочего, естественное недоверие выбившегося наверх выходца из мордовской деревни к москвичу, научнику, интелю не в первом поколении и мало того, что русскому, да еще вдобавок и еврею.

И вот он вдруг звонит мне, сам причем, не секретарша и не референт.

— Всегда к услугам, А. И.

— Тут приехал инспектор из Комитета Народного Контроля. Вызвал меня и гендиректора нефтяников. Небось из-за Ваших факелов.

Хотел было возразить, что факела не мои, а как раз ихние, мои — измерения, по которым газа горит в полтора раза больше, чем они отчитываются. Но промолчал.

А он продолжает.

— В общем, я с Вашим начальством договорился, чтобы Вы моим помощником поработали на этой встрече. Не обидитесь?

— Да ну, что Вы, А. И? Чем могу. Вы наши кормильцы.

Приезжаю за десять минут до назначенного времени в объединение «Нижневартовскнефтегаз», в старое еще здание, где на фасаде этаж белый — следующий темносерый, опять белый, опять темносерый. Так что в городе его называют — «Белый Дом с черными мыслями». Заходим вместе с патроном в кабинет ихнего генерального. Тот сидит, а при нем, вместо помощника, мой приятель, замначальника техотдела Валера Я.. То есть, у того гендира та же версия — зачем встречаемся. Полагают они оба, что дошли наши цифры до КНК и теперь их будут сношать за липовую отчетность по газу. Потому, что на заводы приходит с Самотлора газа в полтора раза больше, чем там числится. А еще и факела за 100 км видать.

Зашел инспектор. Новый, я его ни разу не видал, да и начальство стало знакомиться. Но такой же, как они все — в профиль более всего похоже на Пана Бухгалтера Вотрубу из телепередачи “Кабачок «Тринадцать стульев»”. Или на Ильинского в роли тов. Огурцова.

— Ну что ж, — говорит, — товарищи, рад знакомству. Что вы можете мне рассказать?

И смотрит с ленинским прищуром.

Тут наши бугры и раскололись.

Наперебой стали каяться в неверной отчетности по газу, в том, что не устанолены измерительные устройства и т.д., и т.п.

Мы с Валеркой на всякий случай смотрим исключительно друг на друга и делаем вид, что этого всего не слышим.

Приезжий выслушал, время от времени поощрительно что-то мыча, а потом говорит:

— Как интересно! Я об этом вообще никогда не слышал. Вы, пожалуйста, сделайте для меня на эту тему записочку страничек на шесть-семь. Я в Москве передам нашим товарищам, кто этим занимается… А я приехал узнать, как у вас тут обстоят дела с развертыванием социалистического соревнования за «миллион и миллиард». Все ли коллективы в ваших объединениях встали на трудовую вахту?

Я, наверное, тогда в первый раз подумал, что совсем недолго этой машинке осталось работать — вон уж видать, как шестеренки на ходу вылетают.

Но лицо сохранил каменное. Как, впрочем, и Валера. А на боссов своих мы старались не смотреть после этого неожиданного поворота беседы.

Вышли молча.

Надо сказать, что Алексей Ильич оценил мою тогдашнюю сдержанность — при том, что он знал, что у меня слово долго в загашнике не остается. После этого мы с ним, действительно подружились. На заводы вместе ездили. Он даже стал меня на «ты» звать, как своего. Без взаимности, конечно, он меня все же на четверть века постарше.

Дом инвалидов

Я справедливую критику всегда готов принять. Попрекали меня молодые люди многословием. Признаю. Возрастное, что уж сделаешь. И, главное дело, ничего изменить нельзя — ни я не помолодею, ни они, как кажется, не поумнеют.

А было дело, оптимизмом меня попрекнули. Есть такое дело, только оптимизм у меня не врожденный, как критик пишет, а благоприобретенный. На основе жизненного опыта. Поэтому так сразу по прочтении худых пророчеств и не пугаюсь.

Вот, значит, об опыте. Пускали мы газопровод сырого нефтяного газа от Радужного до Нижневартовска. Сто кэмэ — это для такой трубы длина запредельная, обычно от десяти до сорока. Сильно интересный объект. По таким данным гидродинамикам потом полгода работы — коэффициенты уточнять. Собрал я своих ребяток и девиц, вызвал парочку бойцов из Краснодара — готовлюсь к обследованию.

А подготовить базу: где жить, где в столовую ходить, дополнительный транспорт, связь — у меня съездить времени нет. Послал я нашего сотрудника, сэнээса Сашу Из Физтеха в Радужный обо всем договориться. Он мне звонит, что всё с нефтяниками порешал — можно ехать. Едем.

Приехали в полдень, пообедали в поселковой столовой, проехали еще раз по трассе — пора на боковую. Двух лаборанток я после обеда оставил в «Деревянной гостинице» и сразу предупредил главного инженера НГДУ, чтобы, когда они, начальники местные, вечером в баре «деревяшки» соберутся по вечерней рюмке принять — так чтоб моих девиц за бюсты не лапали, а то их же собственным женам продам. А четверо мужиков вернулись с трассы уже под полночь, все в снегу, усталые, без ужина повалились на койки в общежитии, где нам Саша указал.

Утром просыпаемся — ничего понять не можем. Все как обычно, только на соседней койке человек прикуривает, и зажигалка между культей зажата. Вообще, в комнате на двадцать коек полностью все части тела есть только у меня, Саши и двух наших коллег из Краснодара. У остальных -то ноги, то руки, то половины пальцев, уха по крайней мере — недостает. Я хоть про политкорректность и не слыхал, но виду постарался не подать. Помог тому мужику прикурить. Оделись — и на выход. Сашу спрашиваю: «Ты куда нас привел, горе мое горькое?»

Оказалось вот что. Саня пошел по пути наименьшего сопротивления. Согласился с хозяйственником пойти в комнату с четырьмя свободными койками. А в комнате этой накопились за пять лет освоения жертвы незарегистрированных аварий. Тоись, оторвало что-то пролетарию, а несчастный случай, чтоб статистику не портить, не оформляют. Инвалидности ему нет — но зато он числится на рабочем месте, шофером, к примеру, без обеих кистей. Деньги неплохие, на водку и закусь хватает, и остается кое-что. И из очереди на дефицит — ковры либо автомобиль — их не убирают. Когда-то, конечно, надо уезжать, но и тут способы есть — со временем как бытовую травму оформить — так на Большой Земле и пенсия по инвалидности какая-то будет. Саша это за два вечера из бесед с ними хорошо изучил, да и я уж за утро наслышался от соседей.

Я, конечно, своего сотрудника чуть к жертвам аварии не добавил, хоть и сам виноват. Учил же нас Ильич всех проверять. Прямо с утра поехал к начальнику управления, договорился, чтобы нас четверых тоже в «деревяшке» поселили. Спрашиваю: «Как же такое может быть?» — А он мне: «Я тут начальником второй год, а заведено это не мной и давно, чуть не с первого вагончика. Ты же стучать не побежишь?» — Не побегу, конечно.

Много чудес таит в себе Русская Земля.

Продолжение